Что бы она о нем думала, что бы он сам о себе думал? Важными делами прикрывался бы, что ли, мол, мог я поехать вместе с твоими спасителями, но у меня были срочные встречи и вопросы управления. Так, что ли?
— Понял, — сказал Хелье.
— Вот и славно, что понял. Понятливый ты.
— Вот что, — сказал Хелье. — Сейчас мы с тобою спешимся.
— Так.
— Я сяду на твоего коня.
— Да. И?
— А орясину эту пугливую возьму под узцы.
— Так. А дальше?
— А ты пойдешь туда, вниз, сядешь в лодку, возьмешь весла, и совершишь переход по реке в Верхние Сосны. Иначе мы туда до вечера не попадем. Как тебе такой план?
— Плохой план.
— Почему же?
— Я уж греблей давеча баловался. Утомительно очень.
— А в седле сидеть?
— Менее утомительно.
— А не хотел бы ты прилечь?
— Было бы недурно.
— Чем быстрее мы прибудем в Верхние Сосны, тем скорее тебе представится такая возможность.
— Да, — сказал Гостемил, тоскуя. — Это точно. А чего это твой конь так напугался давеча?
— А мы с ним ровдира повстречали.
— Ну да!
— Где-то я читал, что ровдиры сами охотятся редко. Все больше на самок полагаются. А у самцов выносливость не очень. Бегают не очень быстро, устают скоро. Всего локтей сто и пробежал он за нами. Но конь грамоты не знает и с такими тонкостями не знаком.
— Ясно, — сказал Гостемил. — Ну, что ж. Видно придется еще веслами пошлепать. А ты, стало быть, берегом поедешь.
— Да.
— А если нападут?
— Всем бедам не бывать. Можно, конечно, наскочить на Свистуна, он как раз должен из Новгорода возвращаться. Ну, авось пронесет. Чего ему в такую рань вставать.
— А! Так его давеча в Рюриковом Заслоне не было?
— Неужели ты думаешь, что он бы, будь он там, дал бы нам так легко уйти? Не такой он дурак, как его ухари. Ну, встретимся мы позже…
— Ты не едешь в Верхние Сосны?
— Я еду мимо. У меня кое-какие дела… меня ждут.
— Помощь не нужна?
— Нет.
— Это хорошо, — сказал Гостемил облегченно. — А то мне сперва в баню нужно. И поспать.
Кряхтя, он сполз с коня и потянулся, хмурясь.
— Эх! Арсель задубел.
— От седла?
— От гребли.
Гостемил нехотя, ленивой походкой спустился в камыши. Ярослав, услышав рядом с лодкой движение, встрепенулся.
— Не обращай внимания, князь, — сказал Гостемил, заходя в воду, забираясь в лодку, и чуть ее не переворачивая. — Это к вам Посейдон пожаловал. Или кто там заведует речными перевозками.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. АЛЬЯНС
Житник сидел на валуне, держа сверд на коленях. Коня он привязал к толстой березе, чуть не рассчитав — уздечка мешала коню наклониться достаточно низко, чтобы отщипнуть травы. Конь проявлял недовольство, но Житнику было не до него. Житник был раздражен. У него была запланирована важная встреча. До встречи оставалось еще много времени, но те, кто пожелал увидеться с ним именно на этой поляне, до важной встречи, опаздывали, а Житник не любил опоздания и никому их не прощал.
Но наконец они появились — пятеро, одетые в длинные неопределенного цвета робы, с посохами. Шли медленно. Житник заерзал нетерпеливо, но вскочить и пойти к фигурам навстречу было бы ненужным проявлением суетности, которую могли ненароком принять за подобострастность.
Фигуры приблизились. Одна из них, в центре, меньше других, откинула капюшон.
— Здравствуй, Житник.
Житник встал, приблизился, поклонился, поцеловал ей руку и прижался к ее щеке. И остался стоять. И остальные тоже стояли — живописной группой на залитой солнцем поляне.
— Прими мои поздравления, — сказала Рагнхильд. — Все союзники твои собрались в Ветровой Крепости, не так ли, и ждут тебя?
— Да. Я спешу.
— Ничего. Даже если и опоздаешь — без тебя ведь не начнут.
Здесь ей не нужно было притворяться — глаза ее, водянисто-серые, смотрели не в пространство, как смотрят глаза слепых, но прямо в лицо Житнику.
— Не подвел ты меня, сын мой, — сказала она. — Выполнил все, что вменялось выполнить. Осталось совсем немного. Усилиями наших друзей… — она повела головой, указывая на окружающих ее мужчин в робах, — …удача сопутствовала тебе при выполнении, не так ли.
— Трудности были, — заметил Житник не очень благосклонно. Рагнхильд, со свойственной ей бестактностью, похоже, думает, что он просто инструмент в руках ее и волхвов, и что ему все легко дается в связи с их рукомаханием над жертвенниками. Суеверный народ, примитивный.
— Я знаю, что были трудности, — ответила она. — Но трудности трудностям рознь.
Что ей нужно, зачем она меня сюда позвала, подумал он — чтобы банальности говорить? Нет у меня на это времени. За помощь спасибо, за сведения спасибо, но что же — поклониться я ей должен? Так бы и говорила. Поклонюсь, от меня не убудет.
— Волхвам достопочтенным, — сказал он, имея в виду окружавших Рагнхильд мужчин, — наверное, тоже нужно быть в Ветровой сегодня. У меня есть неподалеку несколько свободных повозок.
— Нет, — Рагнхильд улыбнулась насмешливо. — Это не те волхвы, которые ездят на такие сборища. Им не место среди шарлатанов. Настоящие волхвы никогда не показываются такому количеству народа. Что ж, Житник, сын мой, Новгород переходит в твое безраздельное владение… когда?
— Примерно через неделю.
— Да. Ты говорил со священником какой-то новгородской церкви.
— Ты прекрасно осведомлена, Рагнхильд.
— Не жалуюсь. О чем вы говорили?
— Он предлагал мне что-то вроде союза.
— По собственной инициативе, или это константинопольский приказ?
— Думаю, что по собственной.
— Что ты ему ответил?
— Что все верования для меня равны.
— Это хорошо. Пусть он так и думает пока что. Слышала я также, что при казне новгородской состоит нынче какой-то полу-грек, полу-иудей. Что это за человек?
— Его привел Ярослав.
— Он спьен Ярослава?
— В какой-то степени да, наверное. Но это не важно.
— Почему?
— Он хорошо разбирается в делах и не очень заботится о личной выгоде. Расшевелил неплатящих. Поступления в казну наладились. Я думаю оставить его при себе. У меня с ним хорошие отношения.
— Не опасно ли это?
— Нет. Он один из тех людей, которым важнее всего то, чем они заняты. Ему все равно, кому служить.
— Ты так думаешь?
— Почти уверен. Впрочем, через неделю мы будем иметь возможность это проверить.
— Хорошо. Дальше. Я говорила тебе ранее, что по нашим сведениям, то, что называется Владимировым Делом, может быть… спасено, и называла имя — Элиас. Не так ли?
— Да.
— Нашел ли ты человека с таким именем?
— Нет. Горясер сам проверил имена всех иудеев в Киеве и Чернигове.
— Это не обязательно иудей.
— Имя иудейское.
— Да. Но не только иудеи называют детей своих такими именами.
— Это правда. Будем искать.
— Ну и наконец самое главное. Пока Ярослав все еще правитель, по крайней мере официально, не посылай гонцов к Святополку.
Житник склонил голову вправо и странно посмотрел на Рагнхильд.
— А зачем их вообще посылать?
— Мы уж говорили с тобою об этом, — строго сказала Рагнхильд. — Укрепив Землю Новгородскую и свою над нею власть, ты принесешь присягу Святополку, дабы владел он всеми землями восточных славян.
— Посмотрим, — сказал Житник.
— Нечего смотреть. Так надо.
— Почему Святополк? Почему не я сам?
Рагнхильд покачала головой.
— Ты, Житник, мой любимый сын. Но нельзя позволить, чтобы сын безродного вятича владел такой территорией — да ты и не сможешь.
— Святополк — официально сын Владимира, — начиная злиться, сказал Житник.
— Не тебе об этом судить, чей он сын. Ты будешь владеть Новгородом, с тебя и довольно, и свои последние годы я желаю провести с тобой. Но Новгород будет платить Киеву дань, и по зову Киева новгородские войска будут идти туда, куда им велят.
Житник закусил нижнюю губу и мрачно посмотрел на мать.
— Нет, — сказал он.
— Что — нет?
— Нет. Я, конечно же, сын вятича. А Святополк сын леший знает кого. Но Новгород не пойдет в подчинение Киеву до тех пор, пока я сам не сяду на киевский престол. Слишком многое сделано, слишком много людей уже полегло за мое дело, чтобы я поклонился Святополку.
— У тебя нет никакого дела! — сурово сказала Рагнхильд. — Никакого! Ты выполняешь то, что я тебе велю!
— Послушай, Рагнхильд, — Житник слегка повысил голос. — Я достаточно почтительный сын, чтобы тешить тебя и даже подчиняться кое-каким твоим капризам. Но главный здесь я. У меня есть свои представления о том, что нужно и чего не нужно делать, и я не собираюсь ими поступаться даже для того, чтобы сделать тебе приятное.
Некоторое время она молчала.
— Ты упрямый, — сказала она.
Житник пожал плечами.
— Ты не представляешь, что ты сейчас сказал, не знаешь, что может быть, если ты лишишься моей поддержки.
— Какая поддержка, Рагнхильд! Волхвы твои? Не смеши меня. Ты дала мне много нужных сведений. Все, что связано было с Неустрашимыми, оказалось правдой. Но настали новые, другие времена. А ты живешь в старых. Твоя месть Владимиру — благородна, но Владимира нет в живых. И Дело его давно не существует. Дело есть у меня, дело великое. Ты будешь мною гордиться, мать.
— Ты глуп, Житник.
— Я сделаю то, что намерен сделать — с твоим ли одобрением, без него ли, это все равно.
— Не боишься, Житник?
— Нет. Теперь уже — нет. Можешь хоть сейчас послать гонцов к Святополку и донести на меня. Можешь сказать ему, что моя цель — киевский престол. Это ничего не изменит. Даже если он придет сюда с войском.
— Берегись, Житник. Мысли опасные у тебя.
— Мне некогда. Я спешу на встречу. Я люблю тебя, как раньше, мать. Если ты не хочешь меня поддержать — не надо. Но не грози мне.
— Я не грожу. Я просто знаю то, что знаю. Без моей поддержки ты не провластвуешь двух недель.
Житник гордо поднял голову.
— Что ж. Да будет так. Мне не нужна ничья поддержка.
Наступило тягостное молчание. Житник поклонился и пошел отвязывать коня. Рагнхильд не двинулась с места, и окружавшие ее волхвы застыли в строгих, укоряющих позах. Вскочив в седло, Житник махнул рукой и, заступив на тропу, скрылся в тени деревьев.
— Жаль, — сказала Рагнхильд, ни к кому не обращаясь. — Жаль Житника. Но и Ярославу не править. Кто наследует ему?
— Судислав, — подсказал один из волхвов.
— Слабый, нерешительный. Возможно, это даже к лучшему. Святополку будет легче.
* * *
В двадцати аржах к востоку от Новгорода, во владениях побочных потомков Рюрика, на Бранном Холме располагалась Ветровая Крепость. Функции крепости она перестала выполнять более ста лет назад, а служила больше случайным ночлегом охотникам и местным землевладельцам, следующих в Новгород и из Новгорода. Такие посещения случались редко, и именно поэтому Ветровую Крепость выбрали волхвы и боляре Земли Новгородской, проживающие вне Новгорода, для съезда.
Житник и Горясер прибыли верхом, потратив на путешествие всего около трех часов благодаря надежным подставам, и были встречены восторженно. На съезде присутствовало около трех дюжин человек, из них волхвов около десяти. Волхвы преследовали, конечно же, свои, очень личные, интересы, помимо общественных.
— Стало быть, не ошиблись мы в тебе, Житник, — сказал один из боляр, пожилой и степенный. — А это значит, что скоро станешь ты полновластным правителем Земли Новгородской, в чем мы тебе будем содействовать. Намерен ли ты и дальше следовать своим обещаниям, верны ли слова мудрой Рагнхильд о тебе, не предашь ли ты нас?
Как они любят формальности, подумал Житник, сохраняя дружеское выражение лица. Просто удивительно, что они не приняли греческую церковь.
— Я не предам вас, добрые люди, — ответил он, подстраиваясь под общепринятый в этих краях тон. — Все сделаю, как обещал. Не скрою от вас, что человек я корыстный и тщеславный. Но корысть моя состоит лишь в желании самолично управлять самой славной землею Севера, а тщеславие мое лишь в том заключается, что жажду я одобрения и похвалы от тех, кем я правлю, похвалы правдивой, искренней.
Вокруг закивали, послышались одобрительные возгласы.
— Позволено ли нам будет, — спросил кто-то из волхвов, — жить в Новгороде и не скрывать наше умение?
— Да, — ответил Житник.
— А десятина, — спросил болярин, — только в урожайные годы, и только добровольная?
— Да.
— И чтобы бабам воли не давать! — раздался чей-то сердитый молодой голос.
Все заулыбались и посмотрели на говорящего.
— А разъясни-ка нам, добрый человек, что ты имеешь в виду, — сказал Житник, улыбаясь.
— Потому не с руки, — разъяснил добрый человек. — Нынче бабам позволено и грамоты подписывать, и уделами торговать, и выходить из дому в любое время, и за столом сидеть с мужчинами — не только женам правителей, но вообще всем. Нехорошо это. И по уху ее не ударь — бежит сразу жаловаться, приходит грек в рясе с ратниками, и лопочет что-то по-гречески полдня.
Кругом засмеялись.
— Это мы, пожалуй, на вече решим, — заверил его Житник, улыбаясь.
— Да уж, но только скорее бы. Отец мой все своей племяннице завещал, все. И дом, и сад. Грамоту написал. Я сперва посмеялся, выгнал ее, дуру, к лешему, а она на следующий день с тиуном вернулась. Я в своем доме теперь как бы по ее милости, и она меня может выгнать, что же я делать буду?
— Хвотин, молчи, — сказал кто-то из старших.
— Не буду я молчать.
— Молчи, щенок!
— Обсудим на вече, — повторил Житник. — Есть ли еще пожелания?
— Есть! Чтоб никаких наемников, ни шведских, ни польских, ни греческих, в земле нашей не было!
— Это сложнее, — сказал Житник.
Кругом заворчали.
— Совсем без наемников мы на первых порах не сможем, — резонно заметил Житник. — Ковши только и ждут случая.
Зароптали.
— Но нужно бы ограничить их число в мирное время. Предположим — не более пятисот наемников. Чтобы не мы их, а они нас боялись.
Несколько человек издали одобрительные возгласы.
Выкатили бочку, разлили по кружкам хорошо настоявшийся свир, приготовленный по специальным, волхвом Семиженом составленным, рецептам.
— За память Семижена! — воскликнул один из волхвов.
Это был прямой вызов Житнику, погубившему Семижена. Если он поднимет кубок да выпьет — значит, раскаивается он прилюдно, понимает, что был не прав, смиряется. Житник поднял кубок и выпил.
И снова налили.
— За веру отцов! — сказал пожилой болярин Пелуно.
Житник кивнул. Эка забавно, подумал он. Этому чучелу лет пятьдесят. Стало быть, в год Крещения ему было двадцать. Вроде бы должен помнить, что никакой веры отцов на самом деле никогда не было. Что было много разных богов, и наши боги были лучше, чем боги ковшей, но потом ковши поклонились специальному греческому богу, который оказался сильнее всех. А понятие делания чего-либо «за веру» эти бородачи просто переняли у христиан. И было это совсем недавно — а вот поди ж ты, уже считают своей традицией, причем очень древней.
Затем какой-то волхв произнес благой наговор по адресу Житника, и Житник подумал, что и слово «благой» тоже взято у христиан — так ковши, ничтоже сумняшеся, перевели греческое ????????, либо латинское beatus, а эти подхватили.
— Итак? — спросил пожилой болярин Пелуно.
— Итак, нужны полторы тысячи ратников. Через неделю.
— В Верхних Соснах?
— Да.
— Будут. Еще?
— Человек сто всадников, развозить вести по всей округе. На новгородских полагаться первое время нельзя.
— Будут. Еще.
— Повивальная бабка.
— Не понимаю.
— У жены Ярослава скоро родится ребенок.
— Ты же говорил, что ее…
— Да. Но природа на такие грунки внимания не обращает. Девять месяцев минуло — вынь да положь ребятенка, вне зависимости от того, похищена ты, или нет.
— Так Ярослав?…
— Что?
— Я слышал, он не то закоренелый мужеложец, не то вовсе евнух.
— От кого это ты такое слышал? — подозрительно спросил Житник.
— Да, вроде бы, все знают.
Житник пожал плечами.
— Дураки. Знал бы я, кто распускает такие слухи, язык бы вырвал.
— Да ведь…
— Негоже нам опускаться до сплетен. Негоже.
— Да, — сказал болярин, подумав. — Наверное ты прав. Куда ее привезти?
— Кого?
— Повивальную бабку.
— В детинец.
— А там?
— А там будут люди, с которыми она продолжит путешествие.
— Согласен. Еще?
— Лошадей. Много.
— Можно. А зачем?
— Шарлемань с конницей полмира завоевал.
— Будут.
— Сколько?
— Столько, сколько понадобится. А ты, Житник, спешишь, я вижу?
— Нет.
— Не сейчас, а вообще. И вижу я, что мало тебе Земли Новгородской. Псков?
— Псков и так наш будет.
— Чернигов?
— Тоже.
— Тмутаракань?
— Пыль да ковыль — на что они нам?
Пелуно вздохнул.
— Ковшей к рукам хочешь прибрать.
— Да.
— И править ими из Новгорода?
— Да.
— Мало пригоден Новгород для таких дел.
— Каких?
— Имперских.
Житник пожал плечами.
— Сколько продержалась империя Шарлеманя? — продолжал болярин. — Какие-то годы жалкие. Сколько усилий стоит Хайнриху удерживать Новый Рим? И ничего у него не выйдет.
— Почему же?
— В столице империи всегда должно быть тепло.
— Зачем?
— Чтобы можно было послать войско в любую сторону в любой момент, а не только летом. В грязи, топи да в снегу не повоюешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Понял, — сказал Хелье.
— Вот и славно, что понял. Понятливый ты.
— Вот что, — сказал Хелье. — Сейчас мы с тобою спешимся.
— Так.
— Я сяду на твоего коня.
— Да. И?
— А орясину эту пугливую возьму под узцы.
— Так. А дальше?
— А ты пойдешь туда, вниз, сядешь в лодку, возьмешь весла, и совершишь переход по реке в Верхние Сосны. Иначе мы туда до вечера не попадем. Как тебе такой план?
— Плохой план.
— Почему же?
— Я уж греблей давеча баловался. Утомительно очень.
— А в седле сидеть?
— Менее утомительно.
— А не хотел бы ты прилечь?
— Было бы недурно.
— Чем быстрее мы прибудем в Верхние Сосны, тем скорее тебе представится такая возможность.
— Да, — сказал Гостемил, тоскуя. — Это точно. А чего это твой конь так напугался давеча?
— А мы с ним ровдира повстречали.
— Ну да!
— Где-то я читал, что ровдиры сами охотятся редко. Все больше на самок полагаются. А у самцов выносливость не очень. Бегают не очень быстро, устают скоро. Всего локтей сто и пробежал он за нами. Но конь грамоты не знает и с такими тонкостями не знаком.
— Ясно, — сказал Гостемил. — Ну, что ж. Видно придется еще веслами пошлепать. А ты, стало быть, берегом поедешь.
— Да.
— А если нападут?
— Всем бедам не бывать. Можно, конечно, наскочить на Свистуна, он как раз должен из Новгорода возвращаться. Ну, авось пронесет. Чего ему в такую рань вставать.
— А! Так его давеча в Рюриковом Заслоне не было?
— Неужели ты думаешь, что он бы, будь он там, дал бы нам так легко уйти? Не такой он дурак, как его ухари. Ну, встретимся мы позже…
— Ты не едешь в Верхние Сосны?
— Я еду мимо. У меня кое-какие дела… меня ждут.
— Помощь не нужна?
— Нет.
— Это хорошо, — сказал Гостемил облегченно. — А то мне сперва в баню нужно. И поспать.
Кряхтя, он сполз с коня и потянулся, хмурясь.
— Эх! Арсель задубел.
— От седла?
— От гребли.
Гостемил нехотя, ленивой походкой спустился в камыши. Ярослав, услышав рядом с лодкой движение, встрепенулся.
— Не обращай внимания, князь, — сказал Гостемил, заходя в воду, забираясь в лодку, и чуть ее не переворачивая. — Это к вам Посейдон пожаловал. Или кто там заведует речными перевозками.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. АЛЬЯНС
Житник сидел на валуне, держа сверд на коленях. Коня он привязал к толстой березе, чуть не рассчитав — уздечка мешала коню наклониться достаточно низко, чтобы отщипнуть травы. Конь проявлял недовольство, но Житнику было не до него. Житник был раздражен. У него была запланирована важная встреча. До встречи оставалось еще много времени, но те, кто пожелал увидеться с ним именно на этой поляне, до важной встречи, опаздывали, а Житник не любил опоздания и никому их не прощал.
Но наконец они появились — пятеро, одетые в длинные неопределенного цвета робы, с посохами. Шли медленно. Житник заерзал нетерпеливо, но вскочить и пойти к фигурам навстречу было бы ненужным проявлением суетности, которую могли ненароком принять за подобострастность.
Фигуры приблизились. Одна из них, в центре, меньше других, откинула капюшон.
— Здравствуй, Житник.
Житник встал, приблизился, поклонился, поцеловал ей руку и прижался к ее щеке. И остался стоять. И остальные тоже стояли — живописной группой на залитой солнцем поляне.
— Прими мои поздравления, — сказала Рагнхильд. — Все союзники твои собрались в Ветровой Крепости, не так ли, и ждут тебя?
— Да. Я спешу.
— Ничего. Даже если и опоздаешь — без тебя ведь не начнут.
Здесь ей не нужно было притворяться — глаза ее, водянисто-серые, смотрели не в пространство, как смотрят глаза слепых, но прямо в лицо Житнику.
— Не подвел ты меня, сын мой, — сказала она. — Выполнил все, что вменялось выполнить. Осталось совсем немного. Усилиями наших друзей… — она повела головой, указывая на окружающих ее мужчин в робах, — …удача сопутствовала тебе при выполнении, не так ли.
— Трудности были, — заметил Житник не очень благосклонно. Рагнхильд, со свойственной ей бестактностью, похоже, думает, что он просто инструмент в руках ее и волхвов, и что ему все легко дается в связи с их рукомаханием над жертвенниками. Суеверный народ, примитивный.
— Я знаю, что были трудности, — ответила она. — Но трудности трудностям рознь.
Что ей нужно, зачем она меня сюда позвала, подумал он — чтобы банальности говорить? Нет у меня на это времени. За помощь спасибо, за сведения спасибо, но что же — поклониться я ей должен? Так бы и говорила. Поклонюсь, от меня не убудет.
— Волхвам достопочтенным, — сказал он, имея в виду окружавших Рагнхильд мужчин, — наверное, тоже нужно быть в Ветровой сегодня. У меня есть неподалеку несколько свободных повозок.
— Нет, — Рагнхильд улыбнулась насмешливо. — Это не те волхвы, которые ездят на такие сборища. Им не место среди шарлатанов. Настоящие волхвы никогда не показываются такому количеству народа. Что ж, Житник, сын мой, Новгород переходит в твое безраздельное владение… когда?
— Примерно через неделю.
— Да. Ты говорил со священником какой-то новгородской церкви.
— Ты прекрасно осведомлена, Рагнхильд.
— Не жалуюсь. О чем вы говорили?
— Он предлагал мне что-то вроде союза.
— По собственной инициативе, или это константинопольский приказ?
— Думаю, что по собственной.
— Что ты ему ответил?
— Что все верования для меня равны.
— Это хорошо. Пусть он так и думает пока что. Слышала я также, что при казне новгородской состоит нынче какой-то полу-грек, полу-иудей. Что это за человек?
— Его привел Ярослав.
— Он спьен Ярослава?
— В какой-то степени да, наверное. Но это не важно.
— Почему?
— Он хорошо разбирается в делах и не очень заботится о личной выгоде. Расшевелил неплатящих. Поступления в казну наладились. Я думаю оставить его при себе. У меня с ним хорошие отношения.
— Не опасно ли это?
— Нет. Он один из тех людей, которым важнее всего то, чем они заняты. Ему все равно, кому служить.
— Ты так думаешь?
— Почти уверен. Впрочем, через неделю мы будем иметь возможность это проверить.
— Хорошо. Дальше. Я говорила тебе ранее, что по нашим сведениям, то, что называется Владимировым Делом, может быть… спасено, и называла имя — Элиас. Не так ли?
— Да.
— Нашел ли ты человека с таким именем?
— Нет. Горясер сам проверил имена всех иудеев в Киеве и Чернигове.
— Это не обязательно иудей.
— Имя иудейское.
— Да. Но не только иудеи называют детей своих такими именами.
— Это правда. Будем искать.
— Ну и наконец самое главное. Пока Ярослав все еще правитель, по крайней мере официально, не посылай гонцов к Святополку.
Житник склонил голову вправо и странно посмотрел на Рагнхильд.
— А зачем их вообще посылать?
— Мы уж говорили с тобою об этом, — строго сказала Рагнхильд. — Укрепив Землю Новгородскую и свою над нею власть, ты принесешь присягу Святополку, дабы владел он всеми землями восточных славян.
— Посмотрим, — сказал Житник.
— Нечего смотреть. Так надо.
— Почему Святополк? Почему не я сам?
Рагнхильд покачала головой.
— Ты, Житник, мой любимый сын. Но нельзя позволить, чтобы сын безродного вятича владел такой территорией — да ты и не сможешь.
— Святополк — официально сын Владимира, — начиная злиться, сказал Житник.
— Не тебе об этом судить, чей он сын. Ты будешь владеть Новгородом, с тебя и довольно, и свои последние годы я желаю провести с тобой. Но Новгород будет платить Киеву дань, и по зову Киева новгородские войска будут идти туда, куда им велят.
Житник закусил нижнюю губу и мрачно посмотрел на мать.
— Нет, — сказал он.
— Что — нет?
— Нет. Я, конечно же, сын вятича. А Святополк сын леший знает кого. Но Новгород не пойдет в подчинение Киеву до тех пор, пока я сам не сяду на киевский престол. Слишком многое сделано, слишком много людей уже полегло за мое дело, чтобы я поклонился Святополку.
— У тебя нет никакого дела! — сурово сказала Рагнхильд. — Никакого! Ты выполняешь то, что я тебе велю!
— Послушай, Рагнхильд, — Житник слегка повысил голос. — Я достаточно почтительный сын, чтобы тешить тебя и даже подчиняться кое-каким твоим капризам. Но главный здесь я. У меня есть свои представления о том, что нужно и чего не нужно делать, и я не собираюсь ими поступаться даже для того, чтобы сделать тебе приятное.
Некоторое время она молчала.
— Ты упрямый, — сказала она.
Житник пожал плечами.
— Ты не представляешь, что ты сейчас сказал, не знаешь, что может быть, если ты лишишься моей поддержки.
— Какая поддержка, Рагнхильд! Волхвы твои? Не смеши меня. Ты дала мне много нужных сведений. Все, что связано было с Неустрашимыми, оказалось правдой. Но настали новые, другие времена. А ты живешь в старых. Твоя месть Владимиру — благородна, но Владимира нет в живых. И Дело его давно не существует. Дело есть у меня, дело великое. Ты будешь мною гордиться, мать.
— Ты глуп, Житник.
— Я сделаю то, что намерен сделать — с твоим ли одобрением, без него ли, это все равно.
— Не боишься, Житник?
— Нет. Теперь уже — нет. Можешь хоть сейчас послать гонцов к Святополку и донести на меня. Можешь сказать ему, что моя цель — киевский престол. Это ничего не изменит. Даже если он придет сюда с войском.
— Берегись, Житник. Мысли опасные у тебя.
— Мне некогда. Я спешу на встречу. Я люблю тебя, как раньше, мать. Если ты не хочешь меня поддержать — не надо. Но не грози мне.
— Я не грожу. Я просто знаю то, что знаю. Без моей поддержки ты не провластвуешь двух недель.
Житник гордо поднял голову.
— Что ж. Да будет так. Мне не нужна ничья поддержка.
Наступило тягостное молчание. Житник поклонился и пошел отвязывать коня. Рагнхильд не двинулась с места, и окружавшие ее волхвы застыли в строгих, укоряющих позах. Вскочив в седло, Житник махнул рукой и, заступив на тропу, скрылся в тени деревьев.
— Жаль, — сказала Рагнхильд, ни к кому не обращаясь. — Жаль Житника. Но и Ярославу не править. Кто наследует ему?
— Судислав, — подсказал один из волхвов.
— Слабый, нерешительный. Возможно, это даже к лучшему. Святополку будет легче.
* * *
В двадцати аржах к востоку от Новгорода, во владениях побочных потомков Рюрика, на Бранном Холме располагалась Ветровая Крепость. Функции крепости она перестала выполнять более ста лет назад, а служила больше случайным ночлегом охотникам и местным землевладельцам, следующих в Новгород и из Новгорода. Такие посещения случались редко, и именно поэтому Ветровую Крепость выбрали волхвы и боляре Земли Новгородской, проживающие вне Новгорода, для съезда.
Житник и Горясер прибыли верхом, потратив на путешествие всего около трех часов благодаря надежным подставам, и были встречены восторженно. На съезде присутствовало около трех дюжин человек, из них волхвов около десяти. Волхвы преследовали, конечно же, свои, очень личные, интересы, помимо общественных.
— Стало быть, не ошиблись мы в тебе, Житник, — сказал один из боляр, пожилой и степенный. — А это значит, что скоро станешь ты полновластным правителем Земли Новгородской, в чем мы тебе будем содействовать. Намерен ли ты и дальше следовать своим обещаниям, верны ли слова мудрой Рагнхильд о тебе, не предашь ли ты нас?
Как они любят формальности, подумал Житник, сохраняя дружеское выражение лица. Просто удивительно, что они не приняли греческую церковь.
— Я не предам вас, добрые люди, — ответил он, подстраиваясь под общепринятый в этих краях тон. — Все сделаю, как обещал. Не скрою от вас, что человек я корыстный и тщеславный. Но корысть моя состоит лишь в желании самолично управлять самой славной землею Севера, а тщеславие мое лишь в том заключается, что жажду я одобрения и похвалы от тех, кем я правлю, похвалы правдивой, искренней.
Вокруг закивали, послышались одобрительные возгласы.
— Позволено ли нам будет, — спросил кто-то из волхвов, — жить в Новгороде и не скрывать наше умение?
— Да, — ответил Житник.
— А десятина, — спросил болярин, — только в урожайные годы, и только добровольная?
— Да.
— И чтобы бабам воли не давать! — раздался чей-то сердитый молодой голос.
Все заулыбались и посмотрели на говорящего.
— А разъясни-ка нам, добрый человек, что ты имеешь в виду, — сказал Житник, улыбаясь.
— Потому не с руки, — разъяснил добрый человек. — Нынче бабам позволено и грамоты подписывать, и уделами торговать, и выходить из дому в любое время, и за столом сидеть с мужчинами — не только женам правителей, но вообще всем. Нехорошо это. И по уху ее не ударь — бежит сразу жаловаться, приходит грек в рясе с ратниками, и лопочет что-то по-гречески полдня.
Кругом засмеялись.
— Это мы, пожалуй, на вече решим, — заверил его Житник, улыбаясь.
— Да уж, но только скорее бы. Отец мой все своей племяннице завещал, все. И дом, и сад. Грамоту написал. Я сперва посмеялся, выгнал ее, дуру, к лешему, а она на следующий день с тиуном вернулась. Я в своем доме теперь как бы по ее милости, и она меня может выгнать, что же я делать буду?
— Хвотин, молчи, — сказал кто-то из старших.
— Не буду я молчать.
— Молчи, щенок!
— Обсудим на вече, — повторил Житник. — Есть ли еще пожелания?
— Есть! Чтоб никаких наемников, ни шведских, ни польских, ни греческих, в земле нашей не было!
— Это сложнее, — сказал Житник.
Кругом заворчали.
— Совсем без наемников мы на первых порах не сможем, — резонно заметил Житник. — Ковши только и ждут случая.
Зароптали.
— Но нужно бы ограничить их число в мирное время. Предположим — не более пятисот наемников. Чтобы не мы их, а они нас боялись.
Несколько человек издали одобрительные возгласы.
Выкатили бочку, разлили по кружкам хорошо настоявшийся свир, приготовленный по специальным, волхвом Семиженом составленным, рецептам.
— За память Семижена! — воскликнул один из волхвов.
Это был прямой вызов Житнику, погубившему Семижена. Если он поднимет кубок да выпьет — значит, раскаивается он прилюдно, понимает, что был не прав, смиряется. Житник поднял кубок и выпил.
И снова налили.
— За веру отцов! — сказал пожилой болярин Пелуно.
Житник кивнул. Эка забавно, подумал он. Этому чучелу лет пятьдесят. Стало быть, в год Крещения ему было двадцать. Вроде бы должен помнить, что никакой веры отцов на самом деле никогда не было. Что было много разных богов, и наши боги были лучше, чем боги ковшей, но потом ковши поклонились специальному греческому богу, который оказался сильнее всех. А понятие делания чего-либо «за веру» эти бородачи просто переняли у христиан. И было это совсем недавно — а вот поди ж ты, уже считают своей традицией, причем очень древней.
Затем какой-то волхв произнес благой наговор по адресу Житника, и Житник подумал, что и слово «благой» тоже взято у христиан — так ковши, ничтоже сумняшеся, перевели греческое ????????, либо латинское beatus, а эти подхватили.
— Итак? — спросил пожилой болярин Пелуно.
— Итак, нужны полторы тысячи ратников. Через неделю.
— В Верхних Соснах?
— Да.
— Будут. Еще?
— Человек сто всадников, развозить вести по всей округе. На новгородских полагаться первое время нельзя.
— Будут. Еще.
— Повивальная бабка.
— Не понимаю.
— У жены Ярослава скоро родится ребенок.
— Ты же говорил, что ее…
— Да. Но природа на такие грунки внимания не обращает. Девять месяцев минуло — вынь да положь ребятенка, вне зависимости от того, похищена ты, или нет.
— Так Ярослав?…
— Что?
— Я слышал, он не то закоренелый мужеложец, не то вовсе евнух.
— От кого это ты такое слышал? — подозрительно спросил Житник.
— Да, вроде бы, все знают.
Житник пожал плечами.
— Дураки. Знал бы я, кто распускает такие слухи, язык бы вырвал.
— Да ведь…
— Негоже нам опускаться до сплетен. Негоже.
— Да, — сказал болярин, подумав. — Наверное ты прав. Куда ее привезти?
— Кого?
— Повивальную бабку.
— В детинец.
— А там?
— А там будут люди, с которыми она продолжит путешествие.
— Согласен. Еще?
— Лошадей. Много.
— Можно. А зачем?
— Шарлемань с конницей полмира завоевал.
— Будут.
— Сколько?
— Столько, сколько понадобится. А ты, Житник, спешишь, я вижу?
— Нет.
— Не сейчас, а вообще. И вижу я, что мало тебе Земли Новгородской. Псков?
— Псков и так наш будет.
— Чернигов?
— Тоже.
— Тмутаракань?
— Пыль да ковыль — на что они нам?
Пелуно вздохнул.
— Ковшей к рукам хочешь прибрать.
— Да.
— И править ими из Новгорода?
— Да.
— Мало пригоден Новгород для таких дел.
— Каких?
— Имперских.
Житник пожал плечами.
— Сколько продержалась империя Шарлеманя? — продолжал болярин. — Какие-то годы жалкие. Сколько усилий стоит Хайнриху удерживать Новый Рим? И ничего у него не выйдет.
— Почему же?
— В столице империи всегда должно быть тепло.
— Зачем?
— Чтобы можно было послать войско в любую сторону в любой момент, а не только летом. В грязи, топи да в снегу не повоюешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47