Я для объяснения рассказал ему все, что случилось со мною.
— О!—вскричал старик со смехом.—Теперь я разумею. Здесь в лесах обитает ведьма, которая нередко делает таковые игрушки над людьми, кои сюда заезжают. Вы еще счастливы, что проснулись между мертвых костей; другие получают от ней еще худшие ночлеги; но я советую вам не ночевать здесь вдругорядь, потому что ведьма за хорошее повторение снов берет досаднейшую плату.
Я благодарил старика за сие известие, спросил его о вас, но, не получа никакого уведомления, не знал, куда обратиться. Я чаял в местах обитаемых лучше узнать о сем и потому поехал показанною мне стариком дорожкою. Оная вся заросла травою, почему легко мне было с оной сбиться. Я странствовал по дремучим лесам несколько дней, питаясь только плодами древесными, и с великим трудом выбрался напоследок на приятную долину. На оной увидел я вдали несколько человек, кои, казалось, работали нечто на одном месте. Я обрадовался, поспешил и нашел трех человек, таскающихся общими силами за волосы; близ их под деревом сидела женщина, спокойно взирающая на сие побоище. Я удивился и любопытствовал узнать о причине сего, но не счел за благо вопрошать о непонятной для меня тайне у людей, находящихся в великом жару. Я подъехал к женщине и нашел ее очень пригожею, что принудило меня сойти с коня и с учтивостию просить ее уведомить меня, могу ли я вмешаться в их дело и предложить бойцам средства к примирению.
— О, оставьте этих дураков увечить себя,— сказала она мне с приятным взглядом,— они не заслуживают таковой заботы.
— По крайней мере позвольте мне дождаться близ вас конца сего петушьего боя, и как силы равны, то мне нет нужды вмешиваться. Если б вам, сударыня, не противно было, — сказал я, осмелясь поцеловать ее руку, — я с удовольствием бы глядел на ваши прелести и провел бы несколько минут, кои счел бы счастливейшими в моей жизни.
— Мы лучше можем препроводить оные в моем доме,— подхватила красавица,— они еще не скоро окон-чают, и хотя сражение сие происходит за меня, но я не имею охоты наградить победителя. Поедем,— примолвила она, подавая мне белейшую снега руку,— конь ваш может нас довести обоих.
Я с восхищением подхватил ее, посадил на седло и довольствовался занять место позади оного. Красавица правила конем с довольным искусством и позволила мне за себя держаться. Поединщики в запальчивости не приметили нашего отбытия, а мы, не беспокоясь о них, ускакали.
Дорогою уведомила меня она следующими словами о причине побоища, возбудившего мое любопытство:
Я дочь одной волшебницы и называюсь Бряцана. Родительница моя хотела учинить меня участницею своего знания и посвятить меня таинствам важных упражнений, но я не находила удовольствия запереться в тех горах, внутри коих она имела свой замок и беседовала с духами, мне казалось гораздо приятнее жить с людьми и забавляться разными играми. Родительница моя, не хотя меня принуждать, построила мне в конце долины сей дом, снабдила оный всеми надобностями, множеством невольников обоих полов и, вруча мне в полную власть судьбу мою, сокрылась в горах своих.
Мне теперь осьмнадцать лет, и недавно начали меня беспокоить соседние дворяне своими исканиями. В здешней округе их только трое, и каждый из них хочет восторжествовать над своим совместником; что ж до меня, то ни один не воображает себе, чтоб я могла быть равнодушна к его совершенствам. Полгода уже стараются они друг пред другом выиграть. Один думает победить меня щегольством своим: он приезжает ко мне всякий день в переменном платье, которое после обеда переменяет другим, и нередко к ужину надевает третье. Сие стоит ему недешево, ибо он продал уже две деревни, а с прочих собрал за два года оброк вперед. Он думает, что одних уборов довольно тронуть мое сердце, и для того почти не говорит со мною ни слова, а утешается по нескольку часов рассматривать себя в зеркало и наконец удостаивает меня своего взгляда с гордою улыбкою.
Второй, надутый знатною своею природою, считает, что ни одна женщина не может отказать в своем сердце толь благоразумному человеку, имеющему в своих предках множество полководцев, победителей и верных сынов отечества, и для того торжественно объявил мне, что назначивает меня своею супругою. Впрочем, он не оказал еще отечеству никаких услуг и поведениями своими худую подает надежду думать, чтоб он был законный сын своих предков. Благородство свое считает он достаточным средством к защищению себя от трудов и отличению в добродетелях и затем посвятил всего себя похвальному препровождению времени в гоньбе за зайцами, с соколами за утками, в рассматривании своих родословных и делании обид и презрения своим соседям. Однажды приехал он ко мне верхом; лошадь его и епанча вся была покрыта гербами, и в сей раз видела я его в полной гордости и удовольствии, ибо посреди скотов, составляющих гербы его, был он в настоящем своем элементе.
Третий поступает несколько лукавее: он знает, что храбрость и мужество наиболее пленяют женщин, и для того сколь ни естественный он в прочем трус, однако не престает мне хвастать о своей силе и неустрашимости. Он рассказывает мне о разных достойных дворянина своих подвигах, например, как он дрался за землю с соседями и их переувечил, как у других отнял луга, а у третьих свез сжатый хлеб; как он с одним ножом напал па медведей и разрезывал оных с головы до хвоста. На сей конец нередко покупает он у звероловцев шкуры и привозит мне в подарок. Он не сомневается выиграть пред первыми, воображая, что они не осмелятся спорить со столь отважным человеком.
Признаюсь, что великое утешение имею водить за нос трех благородных дураков. Я завожу их в такие споры о преимуществе, которые ежедневно представляют мне забавнейшие игрища. Я назначиваю им попеременно некровопролитные сражения; иногда приказываю я им отличиться щегольством, и тогда первый мой жених не сомневается о победе, но, к досаде его, я решу не так, как он ожидает, и сказываю, что если он оделся со вкусом, то другие не уступают ему редкостию одежд, ибо один показывается в платье, которые носили за двести лет его предки, а другой увешивает себя хвостами волков и медвежьими лапами.
Тогда следует вторая задача: преимущество в природе. Тут щеголь очень трусит, потому что он чувствует свою не передвоившуюся еще в дворянство подьяческую кровь, однако спорит крепко, и отчаяние учиняет его бодрым рыцарем. Что лежит до имеющего знаменитые родословия, оный не удостаивал их разговором и довольствовался только указывать на свои гербы; но третий презирал такую надменность.
— Довольно,— кричал он,— побивать только медведей, чтоб доказать, что люди, жившие за два века, не сообщают человеку отважности и силы, которые, по его мнению, суть единые знаки благородства.
— Так,— подхватывал щеголь,— и должно лишь прибавить к тому благоразумие.
Я видела, что сей спор может возыметь жаркие последствия, и для того мирила их, уведомляя, что в сем трудно различить их достоинство, понеже все они происходят от Адама. Потом назначивала им иные подвиги: бегание взапуски, борьбу, кулачный бой, и хотя щеголь и старинный дворянин находили в том некоторые затруднения, однако я умела их принуждать повиноваться: они дрались, кувыркались и делали чего мне хотелось. Все средства истощены, и ныне определила я им решительный бой, что тот будет достоин назвать меня своею женою, который получит удовольствие выщипать у своих совместников все на голове волосы. Вы видели, с каковым исполняют они сие усердием, но я прикажу моему приворотнику объявить победителю, что я уехала на пять лет в чужие край. Впрочем, я открываюсь вам, любезный витязь, что вид ваш влиял в меня чувствования, кои приводят в забвение обыкновенное мое препровождение времени.
Между тем мы прибыли к воротам огромного замка; оные нам отворили, и приворотник получил повеление запереть оные для всех посторонних, а особливо для женихов. Мы вошли в богато убранные покои; всюду во оных господствовал вкус и изобилие. Бряцана старалась меня угостить, но я имел нужду говорить ей о удовлетворении моему сердцу, которое воспылало к ней жесточайшей любовию. Я открылся ей и предлагал себя выбору если она имеет намерение быть когда-нибудь замужем. Бряцана находила в том некоторые затруднения, сомневалась, хотела лишить меня надежды, но предупрежденное ее в пользу мою сердце решилось меня осчастливить. Я учинился ее мужем без обыкновенных благословений от жреца; она довольствовалась утвердиться на одних моих клятвах, и я не думал, чтоб можно было оные нарушить.
И так я стал владетелем великих богатств и прелестной Бряцаны. Целый год жил я в удовольствии и не желал ничего, как быть любиму супругою, которую я обожал. Признаюсь, что страсть моя к ней привела мне в забвение искать моего государя, и вы, великодушный князь,— продолжал Слотан к Тарбелсу,— извините сию вину мою, для того что одни только заразы красавиц имеют дарование затмевать славу лучших героев. Спросите у своего сердца, не находит ли оно наклонения учинить подобного для несравненной Любаны.
Тарбелс вместо ответа обнял своего любимца, а оный продолжал:
— Со временем узнал я, что и жарчайшая любовь подвержена таковым промежкам, в кои удобна она быть непостоянною. Одна молодая невольница из служащих моей жене привлекала на себя внимание мое своею живостью. Я чувствовал, что она в состоянии увенчать Бряцану оленьею короною, но укорял себя слабостию таковых мыслей, укреплялся и думал, что я торжествую. Но хитрая невольница, которая в меня влюбилась, умела разрушить мое постоянство; она находила такие встречи, кои поощряли меня к желаниям. И в один несчастный день, когда я отдыхал в густейшей аллее моего сада, напала она на меня толь удачно, что я пришел в себя не прежде, как Бряцана подоспела быть свидетельницею моей измены. Я оцепенел от ее гнева и не находил, чем оправдаться. Сие не нужно было затем, что Бряцана не оказывала ни малой надежды к снисхождению. Невольники с саблями призваны были, чтоб изрубить меня в мелкие части. Приказ был отдан к началу, и я бесплодно обнимал колена разгневанной супруги. В сие мгновение ока предстала волшебница, мать ее.
Постойте, сказала она, сие наказание несораз мерно будет преступлению; ты, дочь моя, также поспешна в выборах наказаний, как и супруга. Я не укоряю тебя, что ты полюбила человека незнакомого, для того что трудно испытывать человеческие сердца: оные расположены к произведению бесчисленных страстей по обстоятельствам и времени. Я извиняю порок Слотанов, но потому не меньше считаю оный достойным отмщения, что он предпочел тебе простую невольницу, не имеющую других прелестей, кроме ветрености. И для того ты забудь о склонности своей к человеку непостоянному, от коего не можешь ожидать, кроме новых измен. А ты, неверный зять мой, учинись по сходству свойства твоего лошадью.
Сказав сие, волшебница на меня дунула, и я увидел себя превращенна в того коня, которого вы взяли в конюшне Яги Бабы. На меня положили седло, привязали к оному оружие и дали волю бежать в любую сторону.
Не можно описать мне отчаяния, в каковое повергло меня новое мое состояние, а особливо презрительный смех жестокой моей супруги. Я видел, что невольницу, соблазнившую меня, остригли, обрезали и выгнали за ворота и что Бряцана приказывала конюхам проводить и меня со двора в дубины. Я не дождался сих обрядов и поскакал со двора, проклиная мою слабость и мерзя бывшею моею супругою, кою возненавидел за мстительный ее нрав. Случай сей совершенно исцелил меня от любви и напомнил о моей должности; я заключил искать моего князя с тем, что когда уже не можно мне быть его любимцем, то хотя бы по крайней мере быть его лошадью. Долго бегал я по местам пустым и ненаселенным; везде меня ловили, но я имел счастье удержать мою свободу.
Наконец забежал я в область Бабы Яги. Оная меня увидела, но в суетах, коими, казалось, была оная занята, не приметила, что я имел честь родиться не настоящею лошадью. Она чародейством своим остановила меня и без лишних хлопот определила в холостой табун конского своего завода. Я ужасно много претерпел за упрямство мое от ласковых кобылиц. Но ласка их обратилась в великий гнев: они искусали меня в кровь и избили копытами, и я, бедный Слотан, узнал по опыту, что самки во всяком роде слабы и мстительны. Между тем Баба Яга приметила жалостное состояние мое в табуне. Может быть, она узнала, кто я, но до дальнейшего о мне рассмотрения заперла меня в подземную свою конюшню, из коей освобожден я моим государем.
Итак,— продолжал Слотан,— я во время моей разлуки дважды был женат: во сне и наяву, но думаю, что в третий раз не отважусь испытать моего счастья. Был конем заводным и богатырским, и наконец по-прежнему верный слуга моего князя.
Слотан кончил свою повесть, после чего все приняли отдохновение. День настал, надлежало отправиться в путь, и безлошадные не имели к тому, кроме своих ног. Но достойный Златокопыт, доставший уже шатер, знал, чем помочь сему недостатку. Он поглядывал с улыбкою на Звенислава, ласкающего его при разговорах: «На чем нам ехать?» Он давал ногою знак своему богатырю, чтоб отвязал его от дерева, к коему он был прикреплен. По учинении сего конь поднялся на дыбы и троекратно проржал толь крепким голосом, что лист на деревьях поколебался. В скором после того времени увидели они бегущих на голос Златокопыта пятерых прекрасных и оседланных коней. Оные приближились, и Златокопыт, обнюхавшись с ними, учинил их толь смирными, что оные беспрепятственно отдались в руки имевших в них нужду Слотан взял троих и подвел одного Любане, а другого своему князю; Мирослав взял себе, однако лучший конь достался из рук Звениславовых возлюбленной его Алзане, которого назначил Златокопыт, положа на него переднюю ногу. Звенислав так доволен был своим конем, что целовал оного неоднократно.
Между тем приготовились к походу, шатер был снят, и Златокопыт сложил оный сам и оседлал себя. Все удивлялись дарованиям сего редкого коня, не могли понять, какого рода были призванные им лошади, и сели на оных, мало заботясь, впрочем. Заключено следовать к низвержению хищника престола ятвяжского. Не знали только, в которую сторону надлежало им ехать. Однако Златокопыт взялся и за сие; он не шел, если Звенислав, шествующий напереди со своею Алзаною, поворачивал не туда, куда надлежало, и сам стремился надлежащим путем, в чем ему и не препятствовали.
Путешественники не имели причины раскаиваться, что следовали водительству Златокопыта, ибо на другой день нашли они себя в пределах Ятвягии. Мирослав прицел их к убежищу, где укрывались верные к престолу вельможи. Радость оных, при виде законной своей государыни, была несказанна; они упали к ногам ее, благодарили храброго ее избавителя и с восхищением из уст своей царевны узнали, что князь обрский будет их монархом, если счастие благословит его оружие, устремленное на защиту их отечества. Вельможи уведомили, что тиран певцинский владеет несчастным ятвяжским государством с обыкновенною своею лютостию; что реки крови проливаются ежедневно и что при всем том он доволь но осторожен ко удерживанию неправедного своего за воевания и на сей конец содержит в готовности сильное войско. Однако, говорили они, ятвяги довольно чувствуют угнетающее их бремя и не преминут явиться с оружием в руках, кой час возвещено будет сражаться за право своей законной государыни, что они имеют тайное сообщение со всеми областьми и дожидались только прибытия обещанного Мирославом предводительства князя обрского, чтоб собраться в назначенное место.
Не хотели медлить, учинили военный совет и заключили, чтоб вельможам следовать немедленно в разные стороны и, собрав усердных граждан, собираться на доли ну, где Слотан напал на похитителей ятвяжской царевны и где витязи, пришедшие на помощь, их ожидать будут Вельможи в тот же день отправились, и чрез неделю Тарбелс и Звенислав нашли себя предводителями пяти десяти тысяч пеших воинов и двадцати тысяч всадников Мирослав и Слотан с несколькими вельможами отделены были с половиною войск для истребления в разных частях Ятвягии находящихся певцинов. Другая ж половина, пред водительствуема князем обрским и непобедимым Зв-ниславом, пошла прямо к столице, чтоб принудить тем скорее незаконного владетеля к решительной битве.
Алзана и Любана не хотели отстать от своих храбрых любовников и, думая присутствием своим воспламенить отважность своих богатырей, возложили на себя броню. Как ни тайно происходили сии приуготовления, однако в приближении к столице певцины ветрели их во ста ты сячах отборного войска. Гордый Курес чаял разобрать по рукам сию слабую кучку необученных ратников, но сверх ожидания увидел толь храбрый наступ, что со стыдом был принужден бежать в укрепленную ятвяжскую столицу Тарбелс сражался как лев, но Звенислав производил чудеса храбрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— О!—вскричал старик со смехом.—Теперь я разумею. Здесь в лесах обитает ведьма, которая нередко делает таковые игрушки над людьми, кои сюда заезжают. Вы еще счастливы, что проснулись между мертвых костей; другие получают от ней еще худшие ночлеги; но я советую вам не ночевать здесь вдругорядь, потому что ведьма за хорошее повторение снов берет досаднейшую плату.
Я благодарил старика за сие известие, спросил его о вас, но, не получа никакого уведомления, не знал, куда обратиться. Я чаял в местах обитаемых лучше узнать о сем и потому поехал показанною мне стариком дорожкою. Оная вся заросла травою, почему легко мне было с оной сбиться. Я странствовал по дремучим лесам несколько дней, питаясь только плодами древесными, и с великим трудом выбрался напоследок на приятную долину. На оной увидел я вдали несколько человек, кои, казалось, работали нечто на одном месте. Я обрадовался, поспешил и нашел трех человек, таскающихся общими силами за волосы; близ их под деревом сидела женщина, спокойно взирающая на сие побоище. Я удивился и любопытствовал узнать о причине сего, но не счел за благо вопрошать о непонятной для меня тайне у людей, находящихся в великом жару. Я подъехал к женщине и нашел ее очень пригожею, что принудило меня сойти с коня и с учтивостию просить ее уведомить меня, могу ли я вмешаться в их дело и предложить бойцам средства к примирению.
— О, оставьте этих дураков увечить себя,— сказала она мне с приятным взглядом,— они не заслуживают таковой заботы.
— По крайней мере позвольте мне дождаться близ вас конца сего петушьего боя, и как силы равны, то мне нет нужды вмешиваться. Если б вам, сударыня, не противно было, — сказал я, осмелясь поцеловать ее руку, — я с удовольствием бы глядел на ваши прелести и провел бы несколько минут, кои счел бы счастливейшими в моей жизни.
— Мы лучше можем препроводить оные в моем доме,— подхватила красавица,— они еще не скоро окон-чают, и хотя сражение сие происходит за меня, но я не имею охоты наградить победителя. Поедем,— примолвила она, подавая мне белейшую снега руку,— конь ваш может нас довести обоих.
Я с восхищением подхватил ее, посадил на седло и довольствовался занять место позади оного. Красавица правила конем с довольным искусством и позволила мне за себя держаться. Поединщики в запальчивости не приметили нашего отбытия, а мы, не беспокоясь о них, ускакали.
Дорогою уведомила меня она следующими словами о причине побоища, возбудившего мое любопытство:
Я дочь одной волшебницы и называюсь Бряцана. Родительница моя хотела учинить меня участницею своего знания и посвятить меня таинствам важных упражнений, но я не находила удовольствия запереться в тех горах, внутри коих она имела свой замок и беседовала с духами, мне казалось гораздо приятнее жить с людьми и забавляться разными играми. Родительница моя, не хотя меня принуждать, построила мне в конце долины сей дом, снабдила оный всеми надобностями, множеством невольников обоих полов и, вруча мне в полную власть судьбу мою, сокрылась в горах своих.
Мне теперь осьмнадцать лет, и недавно начали меня беспокоить соседние дворяне своими исканиями. В здешней округе их только трое, и каждый из них хочет восторжествовать над своим совместником; что ж до меня, то ни один не воображает себе, чтоб я могла быть равнодушна к его совершенствам. Полгода уже стараются они друг пред другом выиграть. Один думает победить меня щегольством своим: он приезжает ко мне всякий день в переменном платье, которое после обеда переменяет другим, и нередко к ужину надевает третье. Сие стоит ему недешево, ибо он продал уже две деревни, а с прочих собрал за два года оброк вперед. Он думает, что одних уборов довольно тронуть мое сердце, и для того почти не говорит со мною ни слова, а утешается по нескольку часов рассматривать себя в зеркало и наконец удостаивает меня своего взгляда с гордою улыбкою.
Второй, надутый знатною своею природою, считает, что ни одна женщина не может отказать в своем сердце толь благоразумному человеку, имеющему в своих предках множество полководцев, победителей и верных сынов отечества, и для того торжественно объявил мне, что назначивает меня своею супругою. Впрочем, он не оказал еще отечеству никаких услуг и поведениями своими худую подает надежду думать, чтоб он был законный сын своих предков. Благородство свое считает он достаточным средством к защищению себя от трудов и отличению в добродетелях и затем посвятил всего себя похвальному препровождению времени в гоньбе за зайцами, с соколами за утками, в рассматривании своих родословных и делании обид и презрения своим соседям. Однажды приехал он ко мне верхом; лошадь его и епанча вся была покрыта гербами, и в сей раз видела я его в полной гордости и удовольствии, ибо посреди скотов, составляющих гербы его, был он в настоящем своем элементе.
Третий поступает несколько лукавее: он знает, что храбрость и мужество наиболее пленяют женщин, и для того сколь ни естественный он в прочем трус, однако не престает мне хвастать о своей силе и неустрашимости. Он рассказывает мне о разных достойных дворянина своих подвигах, например, как он дрался за землю с соседями и их переувечил, как у других отнял луга, а у третьих свез сжатый хлеб; как он с одним ножом напал па медведей и разрезывал оных с головы до хвоста. На сей конец нередко покупает он у звероловцев шкуры и привозит мне в подарок. Он не сомневается выиграть пред первыми, воображая, что они не осмелятся спорить со столь отважным человеком.
Признаюсь, что великое утешение имею водить за нос трех благородных дураков. Я завожу их в такие споры о преимуществе, которые ежедневно представляют мне забавнейшие игрища. Я назначиваю им попеременно некровопролитные сражения; иногда приказываю я им отличиться щегольством, и тогда первый мой жених не сомневается о победе, но, к досаде его, я решу не так, как он ожидает, и сказываю, что если он оделся со вкусом, то другие не уступают ему редкостию одежд, ибо один показывается в платье, которые носили за двести лет его предки, а другой увешивает себя хвостами волков и медвежьими лапами.
Тогда следует вторая задача: преимущество в природе. Тут щеголь очень трусит, потому что он чувствует свою не передвоившуюся еще в дворянство подьяческую кровь, однако спорит крепко, и отчаяние учиняет его бодрым рыцарем. Что лежит до имеющего знаменитые родословия, оный не удостаивал их разговором и довольствовался только указывать на свои гербы; но третий презирал такую надменность.
— Довольно,— кричал он,— побивать только медведей, чтоб доказать, что люди, жившие за два века, не сообщают человеку отважности и силы, которые, по его мнению, суть единые знаки благородства.
— Так,— подхватывал щеголь,— и должно лишь прибавить к тому благоразумие.
Я видела, что сей спор может возыметь жаркие последствия, и для того мирила их, уведомляя, что в сем трудно различить их достоинство, понеже все они происходят от Адама. Потом назначивала им иные подвиги: бегание взапуски, борьбу, кулачный бой, и хотя щеголь и старинный дворянин находили в том некоторые затруднения, однако я умела их принуждать повиноваться: они дрались, кувыркались и делали чего мне хотелось. Все средства истощены, и ныне определила я им решительный бой, что тот будет достоин назвать меня своею женою, который получит удовольствие выщипать у своих совместников все на голове волосы. Вы видели, с каковым исполняют они сие усердием, но я прикажу моему приворотнику объявить победителю, что я уехала на пять лет в чужие край. Впрочем, я открываюсь вам, любезный витязь, что вид ваш влиял в меня чувствования, кои приводят в забвение обыкновенное мое препровождение времени.
Между тем мы прибыли к воротам огромного замка; оные нам отворили, и приворотник получил повеление запереть оные для всех посторонних, а особливо для женихов. Мы вошли в богато убранные покои; всюду во оных господствовал вкус и изобилие. Бряцана старалась меня угостить, но я имел нужду говорить ей о удовлетворении моему сердцу, которое воспылало к ней жесточайшей любовию. Я открылся ей и предлагал себя выбору если она имеет намерение быть когда-нибудь замужем. Бряцана находила в том некоторые затруднения, сомневалась, хотела лишить меня надежды, но предупрежденное ее в пользу мою сердце решилось меня осчастливить. Я учинился ее мужем без обыкновенных благословений от жреца; она довольствовалась утвердиться на одних моих клятвах, и я не думал, чтоб можно было оные нарушить.
И так я стал владетелем великих богатств и прелестной Бряцаны. Целый год жил я в удовольствии и не желал ничего, как быть любиму супругою, которую я обожал. Признаюсь, что страсть моя к ней привела мне в забвение искать моего государя, и вы, великодушный князь,— продолжал Слотан к Тарбелсу,— извините сию вину мою, для того что одни только заразы красавиц имеют дарование затмевать славу лучших героев. Спросите у своего сердца, не находит ли оно наклонения учинить подобного для несравненной Любаны.
Тарбелс вместо ответа обнял своего любимца, а оный продолжал:
— Со временем узнал я, что и жарчайшая любовь подвержена таковым промежкам, в кои удобна она быть непостоянною. Одна молодая невольница из служащих моей жене привлекала на себя внимание мое своею живостью. Я чувствовал, что она в состоянии увенчать Бряцану оленьею короною, но укорял себя слабостию таковых мыслей, укреплялся и думал, что я торжествую. Но хитрая невольница, которая в меня влюбилась, умела разрушить мое постоянство; она находила такие встречи, кои поощряли меня к желаниям. И в один несчастный день, когда я отдыхал в густейшей аллее моего сада, напала она на меня толь удачно, что я пришел в себя не прежде, как Бряцана подоспела быть свидетельницею моей измены. Я оцепенел от ее гнева и не находил, чем оправдаться. Сие не нужно было затем, что Бряцана не оказывала ни малой надежды к снисхождению. Невольники с саблями призваны были, чтоб изрубить меня в мелкие части. Приказ был отдан к началу, и я бесплодно обнимал колена разгневанной супруги. В сие мгновение ока предстала волшебница, мать ее.
Постойте, сказала она, сие наказание несораз мерно будет преступлению; ты, дочь моя, также поспешна в выборах наказаний, как и супруга. Я не укоряю тебя, что ты полюбила человека незнакомого, для того что трудно испытывать человеческие сердца: оные расположены к произведению бесчисленных страстей по обстоятельствам и времени. Я извиняю порок Слотанов, но потому не меньше считаю оный достойным отмщения, что он предпочел тебе простую невольницу, не имеющую других прелестей, кроме ветрености. И для того ты забудь о склонности своей к человеку непостоянному, от коего не можешь ожидать, кроме новых измен. А ты, неверный зять мой, учинись по сходству свойства твоего лошадью.
Сказав сие, волшебница на меня дунула, и я увидел себя превращенна в того коня, которого вы взяли в конюшне Яги Бабы. На меня положили седло, привязали к оному оружие и дали волю бежать в любую сторону.
Не можно описать мне отчаяния, в каковое повергло меня новое мое состояние, а особливо презрительный смех жестокой моей супруги. Я видел, что невольницу, соблазнившую меня, остригли, обрезали и выгнали за ворота и что Бряцана приказывала конюхам проводить и меня со двора в дубины. Я не дождался сих обрядов и поскакал со двора, проклиная мою слабость и мерзя бывшею моею супругою, кою возненавидел за мстительный ее нрав. Случай сей совершенно исцелил меня от любви и напомнил о моей должности; я заключил искать моего князя с тем, что когда уже не можно мне быть его любимцем, то хотя бы по крайней мере быть его лошадью. Долго бегал я по местам пустым и ненаселенным; везде меня ловили, но я имел счастье удержать мою свободу.
Наконец забежал я в область Бабы Яги. Оная меня увидела, но в суетах, коими, казалось, была оная занята, не приметила, что я имел честь родиться не настоящею лошадью. Она чародейством своим остановила меня и без лишних хлопот определила в холостой табун конского своего завода. Я ужасно много претерпел за упрямство мое от ласковых кобылиц. Но ласка их обратилась в великий гнев: они искусали меня в кровь и избили копытами, и я, бедный Слотан, узнал по опыту, что самки во всяком роде слабы и мстительны. Между тем Баба Яга приметила жалостное состояние мое в табуне. Может быть, она узнала, кто я, но до дальнейшего о мне рассмотрения заперла меня в подземную свою конюшню, из коей освобожден я моим государем.
Итак,— продолжал Слотан,— я во время моей разлуки дважды был женат: во сне и наяву, но думаю, что в третий раз не отважусь испытать моего счастья. Был конем заводным и богатырским, и наконец по-прежнему верный слуга моего князя.
Слотан кончил свою повесть, после чего все приняли отдохновение. День настал, надлежало отправиться в путь, и безлошадные не имели к тому, кроме своих ног. Но достойный Златокопыт, доставший уже шатер, знал, чем помочь сему недостатку. Он поглядывал с улыбкою на Звенислава, ласкающего его при разговорах: «На чем нам ехать?» Он давал ногою знак своему богатырю, чтоб отвязал его от дерева, к коему он был прикреплен. По учинении сего конь поднялся на дыбы и троекратно проржал толь крепким голосом, что лист на деревьях поколебался. В скором после того времени увидели они бегущих на голос Златокопыта пятерых прекрасных и оседланных коней. Оные приближились, и Златокопыт, обнюхавшись с ними, учинил их толь смирными, что оные беспрепятственно отдались в руки имевших в них нужду Слотан взял троих и подвел одного Любане, а другого своему князю; Мирослав взял себе, однако лучший конь достался из рук Звениславовых возлюбленной его Алзане, которого назначил Златокопыт, положа на него переднюю ногу. Звенислав так доволен был своим конем, что целовал оного неоднократно.
Между тем приготовились к походу, шатер был снят, и Златокопыт сложил оный сам и оседлал себя. Все удивлялись дарованиям сего редкого коня, не могли понять, какого рода были призванные им лошади, и сели на оных, мало заботясь, впрочем. Заключено следовать к низвержению хищника престола ятвяжского. Не знали только, в которую сторону надлежало им ехать. Однако Златокопыт взялся и за сие; он не шел, если Звенислав, шествующий напереди со своею Алзаною, поворачивал не туда, куда надлежало, и сам стремился надлежащим путем, в чем ему и не препятствовали.
Путешественники не имели причины раскаиваться, что следовали водительству Златокопыта, ибо на другой день нашли они себя в пределах Ятвягии. Мирослав прицел их к убежищу, где укрывались верные к престолу вельможи. Радость оных, при виде законной своей государыни, была несказанна; они упали к ногам ее, благодарили храброго ее избавителя и с восхищением из уст своей царевны узнали, что князь обрский будет их монархом, если счастие благословит его оружие, устремленное на защиту их отечества. Вельможи уведомили, что тиран певцинский владеет несчастным ятвяжским государством с обыкновенною своею лютостию; что реки крови проливаются ежедневно и что при всем том он доволь но осторожен ко удерживанию неправедного своего за воевания и на сей конец содержит в готовности сильное войско. Однако, говорили они, ятвяги довольно чувствуют угнетающее их бремя и не преминут явиться с оружием в руках, кой час возвещено будет сражаться за право своей законной государыни, что они имеют тайное сообщение со всеми областьми и дожидались только прибытия обещанного Мирославом предводительства князя обрского, чтоб собраться в назначенное место.
Не хотели медлить, учинили военный совет и заключили, чтоб вельможам следовать немедленно в разные стороны и, собрав усердных граждан, собираться на доли ну, где Слотан напал на похитителей ятвяжской царевны и где витязи, пришедшие на помощь, их ожидать будут Вельможи в тот же день отправились, и чрез неделю Тарбелс и Звенислав нашли себя предводителями пяти десяти тысяч пеших воинов и двадцати тысяч всадников Мирослав и Слотан с несколькими вельможами отделены были с половиною войск для истребления в разных частях Ятвягии находящихся певцинов. Другая ж половина, пред водительствуема князем обрским и непобедимым Зв-ниславом, пошла прямо к столице, чтоб принудить тем скорее незаконного владетеля к решительной битве.
Алзана и Любана не хотели отстать от своих храбрых любовников и, думая присутствием своим воспламенить отважность своих богатырей, возложили на себя броню. Как ни тайно происходили сии приуготовления, однако в приближении к столице певцины ветрели их во ста ты сячах отборного войска. Гордый Курес чаял разобрать по рукам сию слабую кучку необученных ратников, но сверх ожидания увидел толь храбрый наступ, что со стыдом был принужден бежать в укрепленную ятвяжскую столицу Тарбелс сражался как лев, но Звенислав производил чудеса храбрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25