Остановишься — помрёшь. Нынче темнеет ранёхонько. А уже часа три, три с половиною. Вперёд, парень! Не спи! Замёрзнешь!… Воспрещается оставлять поле боя для сопровождения раненых.
Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем изменникам и предателям Родины.
Ничто — в том числе и угроза смерти — не может заставить бойца Красной армии сдаться в плен… Стоп!" — сквозь свист ветра ему почудился звук чьих-то шагов.
Василий опустился на колено, присматриваясь. Не тронутый ни лыжнёй, ни звериным следом серебристый ковёр ничем не выдал своей тайны. В тот же момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На морозе-то он про неё совсем и забыл. Сдёрнув рукавицу, Василий сунул руку под полушубок. Так и есть…
Но засиживаться парень не стал. Скорей бы к своим добраться! Слегка кружится голова, но бывало и хуже. А хуже — это когда в августе выходили из окружения. Смятые и раздавленные военной мощью вермахта. В обмотках. Без пищи и оружия — с одной винтовкой на троих. Злые, грязные, истощённые… Немец двигался быстрее. До своих они тогда так и не доползли, но хоть в родных местах оказался. И на том спасибо! Подобрали партизаны. Долго проверяли. Потом, вроде, поверили. Сашка тоже был с ним. Но больше не будет! Никогда!…Перед глазами поплыли круги. Ухватившись за тоненькую осинку, он сполз вниз. Вьюга заглянула прямо в лицо, и без того обветренное, с белыми ресницами и наледью на усах. Пришлось даже встать на четвереньки. В тот же миг он чуть ли не носом уткнулся в глубокие следы чьих-то ног.
Сначала не поверил, но затем до него дошло, что при такой-то пурге либо человек был здесь недавно, либо это его собственный след, а он плутает кругами, будто за черным груздем охотится.
Ночью ориентироваться легче, если небо не заволочёт мгла.
«Найди созвездие Лося, которое всё чаще называют Большой Медведицей, а по мне Лесная корова и есть, что выгнуто ковшом — семью заметными звёздами. Мысленно продли линию вверх через крайние две звезды, и упрёшься в Полярную. Лежит она в пяти расстояниях, что между этими солнцами, в хвосте Лосёнка, и находится всегда в направлении на север…» — наставлял племянника родич, перед отправкой на Финскую.
Завтра праздник — шестое января, как водится, Власьев День, хозяйки будут жечь дома шерсть, а старики на заре пить снеговую воду с калёного железа, чтобы кости не ломило. В этот день полагалось взять пучок сена и, обвязав его шерстинкой, сжечь на Новом огне. Дядька готовил дюже крепкое пиво, заваренное на сене, заправленное хмелем и мёдом, затем он цедил пиво через шерсть и угощал всех, кто к нему заглянул на огонёк. Под хмельком с самого Коляды отец и дядя бродили по деревне, вывернув полушубки наизнанку, и пугали старух, приговаривая: «Седовлас послал Зиму на нас! Стужу он да снег принес — древний Седовлас-Мороз!»
"Помнится, у Некрасова… Ах, какая чудная была учителка! Из самого Института благородных девиц. Сначала скрывалась от красных у знакомых, отец-то её из зажиточных. Потом, видя доброе к себе отношение, школу открыла для сельских ребятишек. Откуда-то учебники достала. Ещё с буквой «ять». За эту самую букву и пострадала. Како людие мыслите. Буки ведайте. Глагольте добро. Кто бы мог подумать… Давно это было. Очень давно.
Ну, да я не Дарья, чтоб в лесу заморозили. Держись боец, крепись солдат! А всё-таки очень, очень холодно… Снова след. На этот раз звериный. Лапа-то, что у нашей кошки, но какой громадной. Неужели рыси в убежище не сидится. На промысел вышла. У, зверюга! Целый тигр!"
Рана снова дала о себе знать. Василия зашатало и опрокинуло вниз: «И ещё русские не прочь выпить чего-нибудь согревающего! Полежу маненько. Стоянка, видать, уже близко».
Оцепенение подобралось незаметно. На лес навалились сумерки. Вьюга потихоньку вела свою заунывную песнь. Ресницы слипались, пару раз он нарочно бередил плечо, чтобы жгучая боль не дала окончательно заснуть. Но Дрёма все-таки одолел. Он спал и видел сон, как с самого неба, если и не с неба, то уж повыше макушек высоченных сосен, именно оттуда, медленно спускается к нему красивая дородная женщина, одетая в дорогую шубу. Как у неё получался этот спуск, было непонятно. Женщина парила в воздухе, словно пушинка. Возникало ощущение, что она сидит на гигантских качелях, и никакая вьюга не в силах их раскачать. Ветер разбросал по её плечам огненно-рыжую копну волос. Надоедливые белые мушки садились поверх и таяли, не выдержав проверки этим неестественным цветом. Глубокие зелёные слегка раскосые глаза насмешливо разглядывали смертного.
А Василий лежал себе и тоже смотрел на кудесницу из-под век. И казалось, ничто не может заставить его очнуться. Тишина окутала его и приняла в объятья.
Ведьма легко соскочила со своей метлы на снег и, ни разу не провалившись в него, подошла к полумёртвому человеку…
ГЛАВА ВТОРАЯ. ОН ВЕРНУЛСЯ ИЗ АРКОНЫ
Игорь положил перед собой чистый лист бумаги. Поменяв в ручке капиллярный стержень, немного помедлив, чтобы прочувствовать торжественность момента, он вывел сверху большими буквами: «МАГИЯ ВОЛИ». Затем, отступив чуть ниже, Игорь выдумал эпиграф своей самой главной в жизни книги: «Мир мага таков, каким его представляет он сам».
Прошло два года с тех пор, как он выиграл злополучный Турнир. Затем томительное ожидание загранпоездки. Ни на какой Рюген Игорь, конечно же, не попал. Устроители соревнований оказались замешаны в неблаговидных делах, и милиция прикрыла их деятельность. Сорвал защиту в институте. Расстался с прежними товарищами по «горянке», потому что странная усталость внезапно поразила не только Младший, но даже Старший Круг. Одни, заведя семьи, просто выпали из движения. Другие создали спортивные ассоциации — Игоря такое положение дел не устраивало, но он понимал, у каждой системы есть время жизни. И похоже, Круг исчерпал его… Разве Всеслав, только он и остался из прежних друзей и был посвящен в большинство Игоревых дел от начала и до конца.
Родители рассматривали перемены в жизни сына, как одну цепь сплошных неудач. К тому же они догадывались, как им казалось, о двух-трех сердечных ранах Игоря. Последнее и окончательное объяснение с любимой девушкой у Игоря состоялось давно, и до некоторых пор парень не находил себе места, разве что только вены не резал.
Но, все проходит. Вот и Игорь убедил себя в том, что семейная жизнь вообще не для него. И что ни одна особа противоположного пола никогда не займет в его мыслях и побуждениях того места, которое когда-то было уготовлено Ей, первой, настоящей, и как водится, бережно идеализируемой.
Увлечение славянскими древностями, «горянка», встреча с Власом и то, что за ней последовало, круто поменяли и образ жизни, и сферу интересов. Наблюдая несовершенство окружающего мира, Игорь с головой ушел в книги волхвов, бережно скопированные и дополненные двоюродным прадедом, пытаясь найти ответ на вечный и животрепещущий для всякого русского вопрос: «Что делать?» Однако, если разгадка уже смутно вырисовывалась и приобретала совершенно определенные очертания, то второй вопрос: «Как это делать?!», куда более важный, не давал ему даже нормально заснуть.
Каждый час, каждую минуту, каждый миг бытия он использовал ради одной, главной цели, взбираясь к ней с упрямством истинного Козерога. Игорю снились сны, порою они повторялись с угрожающей для рассудка последовательностью. Он видел то состязание скальдов, то неумолимого мстителя, пробирающегося по замку. Видел даже родного деда, партизанившего на Новгородчине. В этих снах он вновь и вновь встречался с Олегом, а тот диктовал тексты, пугая незрячими глазами. Тогда парень просыпался среди ночи и бросался к письменному столу, чтобы приколоть драгоценные слова к бумаге. В этих снах Игорь плутал кругами по осеннему лесу, разыскивая ту единственную тропу, ведущую на Перекресток Миров, но всякий раз, когда, казалось, вот-вот откроется заветная поляна с чудным теремом Велеса, всякий раз он обнаруживал собственный след, и не было конца этим бесполезным стараниям. Впрочем, раз это Перекресток — значит, там сходятся или расходятся, как минимум, два пути… По одному он прошел — где сыскать второй?
И вновь соперники-скальды плели циклический узор заклятий…
Склонившись над тетрадью, Игорь заполнял клетки мелким убористым почерком:
"Сначала ничего не было. Ни Пространства, ни Времени. Не было ни Вселенной, ни Мага. Ни его Воли, ни его Выбора. И с этого все началось. С полного отсутствия всего — Ничто.
Гесиод описал происхождение мира из Хаоса, но Ничто — не есть Хаос, потому как нет и Порядка-лада. Говоря современным языком, Ничто — это абсолютное Безразличие, полное Беззвучие, круглый Ноль.
Но раз все отсутствует — значит, нет и самого Ничто. Да, да, Его нет!
Так, кто различит — есть ли оно, нет ли его? Только тот, кто чувствовал самое Ничто — это Род, порожденный из Его недр. Ибо только он наблюдал за появлением Всего, ибо он и был этим Всем.
Ничто не имело Выбора, пока не было ничего, кроме него самого. И дабы понять, каково оно есть, настолько ли оно всеобъемлюще, Ничто и породило из себя Первого — Рода, чтобы он описал Ничто. И Род сумел это сделать, ибо у него Выбор уже был — выбор между Всем и Ничем.
Рода называют по-всякому. Сущим, Логосом, Богом, Всевышним, Господом и Судом… Я именую его Первым и Величайшим из Магов, потому что лишь маг способен, не обладая ничем, кроме Ничто и самого себя, получить Все.
И Род исследовал себя, обнаружив Суть, заключенную в нем самом. И Род начал творить Вселенную. Да, у него не было ничего для такого деяния, но этого оказалось достаточно.
И любому достаточно самого себя!
Род нашел в себе две основных тенденции будущего Мироздания — стремление к порождению, именуемую Явью, и тягу к уничтожению — Навь.
И не просто так беззвучно сидел молчаливый Род в образе сокола на вершине Мирового дерева. Молчите и Вы, пока не найдете, не отыщите Явь и Навь в себе, но не позволяйте им соприкасаться так часто, как того им хотелось бы! А потому, снова молчите…"
Не успел Игорь поставить троеточие, как домофон издал пронзительный гудок. Несмотря на то, что близилось одиннадцать вечера, и в вечно темном подъезде при наборе цифр могли легко ошибиться, а наш герой никого не ждал, несмотря на все эти логичные объяснения, Игорь всей кожей почувствовал — это не случайность.
Ему недавно стукнуло тридцать два. Он жил отдельно от родителей, в однокомнатной квартире, доставшейся по наследству от умерших родственников. Имея за плечами некоторый опыт общения с незваными гостями (дело в том, что Игорь порою сомневался насчет того мистического путешествия в Аркону), он выключил в прихожей свет, бесшумно подошел к двери и проверил коридор через глазок. Правильно — там свет тоже почему-то потушен, хотя лампу только-только заменили. Домофон продолжал настырно гудеть. Так же осторожно парень отодвинулся за бетонный выступ стены и, громко затопал на месте ногами, изображая бег, затем он резко сказал: «Кто там? Алло! Я слушаю вас!»
Три выстрела подряд попортили его пустотелую дверь на уровне головы, сердца и паха. Если бы в этот миг он действительно поднимал трубку домофона — ранение было бы неминуемо.
Лифт рванулся вниз. Через несколько секунд в подъезде что-то щелкнуло, а затем громко лязгнуло. Взревел мотор, но Игорь счел благоразумным к окну не подходить.
На лестничную клетку высыпали испуганные соседи.
Затем на удивление быстро приехала милиция. Обследовав пробоины, эксперт заявил, что стреляли из помпового ружья. Потом Игоря долго и нудно расспрашивали о нем самом, о его подозрениях. Предложили также переночевать в отделении, но он отказался, дескать, бояться ему некого, а стрелявший, видимо, ошибся. В пользу этого говорил тот факт, что по соседству проживал один, Игоревых лет, гражданин из «новых русских». Но у того давно стояла сейфовая дверь, а ей эти пули — что о стенку горох.
Осмотрев убогое на чужой взгляд убранство Игорева жилища — он не терпел излишеств вовсе не потому, что не мог их себе позволить, а просто не терпел, и все — милиционер только хмыкнул. Но парня это не обидело. Пробежав глазами по увесистой палке из обычного орешника, прислоненной в углу, по длинному двойному книжному шкафу с прогнутыми полками, допотопному магнитофончику на покрывале видавшей виды софы, оперативник удовлетворился осмотром квартиры, и пошел на кухню, где хозяин угощал чаем. Бумаги со стола Игорь предусмотрительно убрал. Впрочем, если бы сознание милиционера не было сковано обычными предрассудками — он, наверняка, заметил бы нечто странное — ореховый посох не отбрасывал тени.
Есть два способа обретения свободы — это сокращение собственных потребностей, и второй более трудный — путь самосовершенствования. Конечно, чем приземленнее запросы, тем больше вещей пылится в шкафах, сервантах, на антресолях. Тем разнообразнее и роскошнее мебель попирает пушистые ковры. Тем изощреннее техника для приготовления пищи и увеселения гостей. Тем обильнее содержание холодильников. Все это Игорю претило. Нет, он не был аскетом, но предпочитал калорийную пищу — экзотической, удобную одежду — модной, единственной его слабостью были инструменты и близкие к ним по функциям кассеты, диски, книги.
«Гляди, парень! Кому-то ты сильно дорогу перешел! Они тебя в покое не оставят!» — заметили на Петровке.
— Можете проверить, товарищ майор, я чист.
— Уже проверяли. За тобой коммерческие бои, и это, возможно, относится к делу. Конечно, профессионал не стал бы палить наугад, да еще из ружья. Это их первое предупреждение. Если что — сразу к нам. Но, лучше бы ты испугался. Целее будешь.
* * *
— Тот, кто лишен сострадания, может выглядеть, ходить и говорить, как обычный человек, но человеком он не является. Кто это сказал? По-моему Кауфман? Да, именно он, — думал Игорь, разглядывая вычурно одетых молодых людей, развалившихся на сидениях вагона напротив.
Главарь допил свое пиво и, сдавив банку в кулаке, швырнул на заплеванный пол. Остатки выплеснулись шипящей пеной, смешиваясь с пылью и мочой московского метро.
Игорь продолжал отрешенно смотреть как бы и на негодяев, но как бы и мимо них:
— Ты считаешь, что самый крутой? Вероятно, среди уродцев, тебе подобных, это соответствует действительности. У тебя водятся деньги. Достаточные, чтобы поить свою дурно пахнущую ватагу. И они бродят за тобой, крепкие на вид, бритоголовые нахалы и нигилисты. Но внутри — ты пустышка, и весь твой напуск — не более чем жалкая попытка казаться героем. И стоит появиться более умному, хитрому, богатому, как он тут же купит тебя со всеми потрохами вместе со всей твоей крутостью для совсем иных безобразий… И ты покорно и слепо последуешь за ним, воображая, что идешь сам…
Игорь перевел взгляд на пол, подонки мелкого пошиба его не интересовали:
А что можно противопоставить деньгам? В смысле, большим деньгам, тем самым, за которые множество людей унижают, предают и убивают друг друга? — продолжил он размышления. — Еще большие деньги не в счет. Классический ответ типа «веру, надежду, любовь» не принимается в силу расплывчатости. Кроме того, в данном конкретном случае речь идет о деньгах умело используемых, деньгах, которые легко превращаются то в автомат в руках убийцы-профессионала, то в официальное мнение прокурора, то в виллу-крепость на каком-нибудь тропическом острове. Но, конечно, любимое их превращение — в еще большие деньги… Похоже, то нападение пять месяцев назад, действительно, было не случайно. Совсем не случайно. Я сделал все правильно. И им не заставить меня свернуть.
От этих невеселых раздумий Игоря оторвал машинист, невнятно пробормотавший через динамик название очередной станции. Парень вышел из вагона и стал медленно подниматься по эскалатору наверх. В подземном переходе было сумрачно. У стены расположилась еще одна группа вызывающе одетых молодых людей. Они курили и негромко перебрасывались короткими фразами, среди которых самым частым определением звучало «такой крутой чувак».
Один из них тут же деловито выгребал бумажную мелочь из металлической коробки, стоящей перед съежившимся в углу бомжем. Бомж что-то жалобно бормотал и робко пытался тоже что-нибудь утащить из жестянки. Вот он схватил грязными пальцами пару бумажек, и Игорь понял, что молодой ублюдок сейчас ударит беднягу. Этого допускать не хотелось, и пришлось дернуть мерзавца за шиворот. Он повалился на спину, неуклюже размахивая руками и выкрикивая ругательства. Игорь, как ни в чем не бывало, прошел мимо.
Жаргон сзади мигом прекратился.
Игорь очень хорошо представлял, что там происходит. Сейчас они тупо смотрят ему в спину, пытаясь осознать происшедшее. На это у них уйдет никак не меньше секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем изменникам и предателям Родины.
Ничто — в том числе и угроза смерти — не может заставить бойца Красной армии сдаться в плен… Стоп!" — сквозь свист ветра ему почудился звук чьих-то шагов.
Василий опустился на колено, присматриваясь. Не тронутый ни лыжнёй, ни звериным следом серебристый ковёр ничем не выдал своей тайны. В тот же момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На морозе-то он про неё совсем и забыл. Сдёрнув рукавицу, Василий сунул руку под полушубок. Так и есть…
Но засиживаться парень не стал. Скорей бы к своим добраться! Слегка кружится голова, но бывало и хуже. А хуже — это когда в августе выходили из окружения. Смятые и раздавленные военной мощью вермахта. В обмотках. Без пищи и оружия — с одной винтовкой на троих. Злые, грязные, истощённые… Немец двигался быстрее. До своих они тогда так и не доползли, но хоть в родных местах оказался. И на том спасибо! Подобрали партизаны. Долго проверяли. Потом, вроде, поверили. Сашка тоже был с ним. Но больше не будет! Никогда!…Перед глазами поплыли круги. Ухватившись за тоненькую осинку, он сполз вниз. Вьюга заглянула прямо в лицо, и без того обветренное, с белыми ресницами и наледью на усах. Пришлось даже встать на четвереньки. В тот же миг он чуть ли не носом уткнулся в глубокие следы чьих-то ног.
Сначала не поверил, но затем до него дошло, что при такой-то пурге либо человек был здесь недавно, либо это его собственный след, а он плутает кругами, будто за черным груздем охотится.
Ночью ориентироваться легче, если небо не заволочёт мгла.
«Найди созвездие Лося, которое всё чаще называют Большой Медведицей, а по мне Лесная корова и есть, что выгнуто ковшом — семью заметными звёздами. Мысленно продли линию вверх через крайние две звезды, и упрёшься в Полярную. Лежит она в пяти расстояниях, что между этими солнцами, в хвосте Лосёнка, и находится всегда в направлении на север…» — наставлял племянника родич, перед отправкой на Финскую.
Завтра праздник — шестое января, как водится, Власьев День, хозяйки будут жечь дома шерсть, а старики на заре пить снеговую воду с калёного железа, чтобы кости не ломило. В этот день полагалось взять пучок сена и, обвязав его шерстинкой, сжечь на Новом огне. Дядька готовил дюже крепкое пиво, заваренное на сене, заправленное хмелем и мёдом, затем он цедил пиво через шерсть и угощал всех, кто к нему заглянул на огонёк. Под хмельком с самого Коляды отец и дядя бродили по деревне, вывернув полушубки наизнанку, и пугали старух, приговаривая: «Седовлас послал Зиму на нас! Стужу он да снег принес — древний Седовлас-Мороз!»
"Помнится, у Некрасова… Ах, какая чудная была учителка! Из самого Института благородных девиц. Сначала скрывалась от красных у знакомых, отец-то её из зажиточных. Потом, видя доброе к себе отношение, школу открыла для сельских ребятишек. Откуда-то учебники достала. Ещё с буквой «ять». За эту самую букву и пострадала. Како людие мыслите. Буки ведайте. Глагольте добро. Кто бы мог подумать… Давно это было. Очень давно.
Ну, да я не Дарья, чтоб в лесу заморозили. Держись боец, крепись солдат! А всё-таки очень, очень холодно… Снова след. На этот раз звериный. Лапа-то, что у нашей кошки, но какой громадной. Неужели рыси в убежище не сидится. На промысел вышла. У, зверюга! Целый тигр!"
Рана снова дала о себе знать. Василия зашатало и опрокинуло вниз: «И ещё русские не прочь выпить чего-нибудь согревающего! Полежу маненько. Стоянка, видать, уже близко».
Оцепенение подобралось незаметно. На лес навалились сумерки. Вьюга потихоньку вела свою заунывную песнь. Ресницы слипались, пару раз он нарочно бередил плечо, чтобы жгучая боль не дала окончательно заснуть. Но Дрёма все-таки одолел. Он спал и видел сон, как с самого неба, если и не с неба, то уж повыше макушек высоченных сосен, именно оттуда, медленно спускается к нему красивая дородная женщина, одетая в дорогую шубу. Как у неё получался этот спуск, было непонятно. Женщина парила в воздухе, словно пушинка. Возникало ощущение, что она сидит на гигантских качелях, и никакая вьюга не в силах их раскачать. Ветер разбросал по её плечам огненно-рыжую копну волос. Надоедливые белые мушки садились поверх и таяли, не выдержав проверки этим неестественным цветом. Глубокие зелёные слегка раскосые глаза насмешливо разглядывали смертного.
А Василий лежал себе и тоже смотрел на кудесницу из-под век. И казалось, ничто не может заставить его очнуться. Тишина окутала его и приняла в объятья.
Ведьма легко соскочила со своей метлы на снег и, ни разу не провалившись в него, подошла к полумёртвому человеку…
ГЛАВА ВТОРАЯ. ОН ВЕРНУЛСЯ ИЗ АРКОНЫ
Игорь положил перед собой чистый лист бумаги. Поменяв в ручке капиллярный стержень, немного помедлив, чтобы прочувствовать торжественность момента, он вывел сверху большими буквами: «МАГИЯ ВОЛИ». Затем, отступив чуть ниже, Игорь выдумал эпиграф своей самой главной в жизни книги: «Мир мага таков, каким его представляет он сам».
Прошло два года с тех пор, как он выиграл злополучный Турнир. Затем томительное ожидание загранпоездки. Ни на какой Рюген Игорь, конечно же, не попал. Устроители соревнований оказались замешаны в неблаговидных делах, и милиция прикрыла их деятельность. Сорвал защиту в институте. Расстался с прежними товарищами по «горянке», потому что странная усталость внезапно поразила не только Младший, но даже Старший Круг. Одни, заведя семьи, просто выпали из движения. Другие создали спортивные ассоциации — Игоря такое положение дел не устраивало, но он понимал, у каждой системы есть время жизни. И похоже, Круг исчерпал его… Разве Всеслав, только он и остался из прежних друзей и был посвящен в большинство Игоревых дел от начала и до конца.
Родители рассматривали перемены в жизни сына, как одну цепь сплошных неудач. К тому же они догадывались, как им казалось, о двух-трех сердечных ранах Игоря. Последнее и окончательное объяснение с любимой девушкой у Игоря состоялось давно, и до некоторых пор парень не находил себе места, разве что только вены не резал.
Но, все проходит. Вот и Игорь убедил себя в том, что семейная жизнь вообще не для него. И что ни одна особа противоположного пола никогда не займет в его мыслях и побуждениях того места, которое когда-то было уготовлено Ей, первой, настоящей, и как водится, бережно идеализируемой.
Увлечение славянскими древностями, «горянка», встреча с Власом и то, что за ней последовало, круто поменяли и образ жизни, и сферу интересов. Наблюдая несовершенство окружающего мира, Игорь с головой ушел в книги волхвов, бережно скопированные и дополненные двоюродным прадедом, пытаясь найти ответ на вечный и животрепещущий для всякого русского вопрос: «Что делать?» Однако, если разгадка уже смутно вырисовывалась и приобретала совершенно определенные очертания, то второй вопрос: «Как это делать?!», куда более важный, не давал ему даже нормально заснуть.
Каждый час, каждую минуту, каждый миг бытия он использовал ради одной, главной цели, взбираясь к ней с упрямством истинного Козерога. Игорю снились сны, порою они повторялись с угрожающей для рассудка последовательностью. Он видел то состязание скальдов, то неумолимого мстителя, пробирающегося по замку. Видел даже родного деда, партизанившего на Новгородчине. В этих снах он вновь и вновь встречался с Олегом, а тот диктовал тексты, пугая незрячими глазами. Тогда парень просыпался среди ночи и бросался к письменному столу, чтобы приколоть драгоценные слова к бумаге. В этих снах Игорь плутал кругами по осеннему лесу, разыскивая ту единственную тропу, ведущую на Перекресток Миров, но всякий раз, когда, казалось, вот-вот откроется заветная поляна с чудным теремом Велеса, всякий раз он обнаруживал собственный след, и не было конца этим бесполезным стараниям. Впрочем, раз это Перекресток — значит, там сходятся или расходятся, как минимум, два пути… По одному он прошел — где сыскать второй?
И вновь соперники-скальды плели циклический узор заклятий…
Склонившись над тетрадью, Игорь заполнял клетки мелким убористым почерком:
"Сначала ничего не было. Ни Пространства, ни Времени. Не было ни Вселенной, ни Мага. Ни его Воли, ни его Выбора. И с этого все началось. С полного отсутствия всего — Ничто.
Гесиод описал происхождение мира из Хаоса, но Ничто — не есть Хаос, потому как нет и Порядка-лада. Говоря современным языком, Ничто — это абсолютное Безразличие, полное Беззвучие, круглый Ноль.
Но раз все отсутствует — значит, нет и самого Ничто. Да, да, Его нет!
Так, кто различит — есть ли оно, нет ли его? Только тот, кто чувствовал самое Ничто — это Род, порожденный из Его недр. Ибо только он наблюдал за появлением Всего, ибо он и был этим Всем.
Ничто не имело Выбора, пока не было ничего, кроме него самого. И дабы понять, каково оно есть, настолько ли оно всеобъемлюще, Ничто и породило из себя Первого — Рода, чтобы он описал Ничто. И Род сумел это сделать, ибо у него Выбор уже был — выбор между Всем и Ничем.
Рода называют по-всякому. Сущим, Логосом, Богом, Всевышним, Господом и Судом… Я именую его Первым и Величайшим из Магов, потому что лишь маг способен, не обладая ничем, кроме Ничто и самого себя, получить Все.
И Род исследовал себя, обнаружив Суть, заключенную в нем самом. И Род начал творить Вселенную. Да, у него не было ничего для такого деяния, но этого оказалось достаточно.
И любому достаточно самого себя!
Род нашел в себе две основных тенденции будущего Мироздания — стремление к порождению, именуемую Явью, и тягу к уничтожению — Навь.
И не просто так беззвучно сидел молчаливый Род в образе сокола на вершине Мирового дерева. Молчите и Вы, пока не найдете, не отыщите Явь и Навь в себе, но не позволяйте им соприкасаться так часто, как того им хотелось бы! А потому, снова молчите…"
Не успел Игорь поставить троеточие, как домофон издал пронзительный гудок. Несмотря на то, что близилось одиннадцать вечера, и в вечно темном подъезде при наборе цифр могли легко ошибиться, а наш герой никого не ждал, несмотря на все эти логичные объяснения, Игорь всей кожей почувствовал — это не случайность.
Ему недавно стукнуло тридцать два. Он жил отдельно от родителей, в однокомнатной квартире, доставшейся по наследству от умерших родственников. Имея за плечами некоторый опыт общения с незваными гостями (дело в том, что Игорь порою сомневался насчет того мистического путешествия в Аркону), он выключил в прихожей свет, бесшумно подошел к двери и проверил коридор через глазок. Правильно — там свет тоже почему-то потушен, хотя лампу только-только заменили. Домофон продолжал настырно гудеть. Так же осторожно парень отодвинулся за бетонный выступ стены и, громко затопал на месте ногами, изображая бег, затем он резко сказал: «Кто там? Алло! Я слушаю вас!»
Три выстрела подряд попортили его пустотелую дверь на уровне головы, сердца и паха. Если бы в этот миг он действительно поднимал трубку домофона — ранение было бы неминуемо.
Лифт рванулся вниз. Через несколько секунд в подъезде что-то щелкнуло, а затем громко лязгнуло. Взревел мотор, но Игорь счел благоразумным к окну не подходить.
На лестничную клетку высыпали испуганные соседи.
Затем на удивление быстро приехала милиция. Обследовав пробоины, эксперт заявил, что стреляли из помпового ружья. Потом Игоря долго и нудно расспрашивали о нем самом, о его подозрениях. Предложили также переночевать в отделении, но он отказался, дескать, бояться ему некого, а стрелявший, видимо, ошибся. В пользу этого говорил тот факт, что по соседству проживал один, Игоревых лет, гражданин из «новых русских». Но у того давно стояла сейфовая дверь, а ей эти пули — что о стенку горох.
Осмотрев убогое на чужой взгляд убранство Игорева жилища — он не терпел излишеств вовсе не потому, что не мог их себе позволить, а просто не терпел, и все — милиционер только хмыкнул. Но парня это не обидело. Пробежав глазами по увесистой палке из обычного орешника, прислоненной в углу, по длинному двойному книжному шкафу с прогнутыми полками, допотопному магнитофончику на покрывале видавшей виды софы, оперативник удовлетворился осмотром квартиры, и пошел на кухню, где хозяин угощал чаем. Бумаги со стола Игорь предусмотрительно убрал. Впрочем, если бы сознание милиционера не было сковано обычными предрассудками — он, наверняка, заметил бы нечто странное — ореховый посох не отбрасывал тени.
Есть два способа обретения свободы — это сокращение собственных потребностей, и второй более трудный — путь самосовершенствования. Конечно, чем приземленнее запросы, тем больше вещей пылится в шкафах, сервантах, на антресолях. Тем разнообразнее и роскошнее мебель попирает пушистые ковры. Тем изощреннее техника для приготовления пищи и увеселения гостей. Тем обильнее содержание холодильников. Все это Игорю претило. Нет, он не был аскетом, но предпочитал калорийную пищу — экзотической, удобную одежду — модной, единственной его слабостью были инструменты и близкие к ним по функциям кассеты, диски, книги.
«Гляди, парень! Кому-то ты сильно дорогу перешел! Они тебя в покое не оставят!» — заметили на Петровке.
— Можете проверить, товарищ майор, я чист.
— Уже проверяли. За тобой коммерческие бои, и это, возможно, относится к делу. Конечно, профессионал не стал бы палить наугад, да еще из ружья. Это их первое предупреждение. Если что — сразу к нам. Но, лучше бы ты испугался. Целее будешь.
* * *
— Тот, кто лишен сострадания, может выглядеть, ходить и говорить, как обычный человек, но человеком он не является. Кто это сказал? По-моему Кауфман? Да, именно он, — думал Игорь, разглядывая вычурно одетых молодых людей, развалившихся на сидениях вагона напротив.
Главарь допил свое пиво и, сдавив банку в кулаке, швырнул на заплеванный пол. Остатки выплеснулись шипящей пеной, смешиваясь с пылью и мочой московского метро.
Игорь продолжал отрешенно смотреть как бы и на негодяев, но как бы и мимо них:
— Ты считаешь, что самый крутой? Вероятно, среди уродцев, тебе подобных, это соответствует действительности. У тебя водятся деньги. Достаточные, чтобы поить свою дурно пахнущую ватагу. И они бродят за тобой, крепкие на вид, бритоголовые нахалы и нигилисты. Но внутри — ты пустышка, и весь твой напуск — не более чем жалкая попытка казаться героем. И стоит появиться более умному, хитрому, богатому, как он тут же купит тебя со всеми потрохами вместе со всей твоей крутостью для совсем иных безобразий… И ты покорно и слепо последуешь за ним, воображая, что идешь сам…
Игорь перевел взгляд на пол, подонки мелкого пошиба его не интересовали:
А что можно противопоставить деньгам? В смысле, большим деньгам, тем самым, за которые множество людей унижают, предают и убивают друг друга? — продолжил он размышления. — Еще большие деньги не в счет. Классический ответ типа «веру, надежду, любовь» не принимается в силу расплывчатости. Кроме того, в данном конкретном случае речь идет о деньгах умело используемых, деньгах, которые легко превращаются то в автомат в руках убийцы-профессионала, то в официальное мнение прокурора, то в виллу-крепость на каком-нибудь тропическом острове. Но, конечно, любимое их превращение — в еще большие деньги… Похоже, то нападение пять месяцев назад, действительно, было не случайно. Совсем не случайно. Я сделал все правильно. И им не заставить меня свернуть.
От этих невеселых раздумий Игоря оторвал машинист, невнятно пробормотавший через динамик название очередной станции. Парень вышел из вагона и стал медленно подниматься по эскалатору наверх. В подземном переходе было сумрачно. У стены расположилась еще одна группа вызывающе одетых молодых людей. Они курили и негромко перебрасывались короткими фразами, среди которых самым частым определением звучало «такой крутой чувак».
Один из них тут же деловито выгребал бумажную мелочь из металлической коробки, стоящей перед съежившимся в углу бомжем. Бомж что-то жалобно бормотал и робко пытался тоже что-нибудь утащить из жестянки. Вот он схватил грязными пальцами пару бумажек, и Игорь понял, что молодой ублюдок сейчас ударит беднягу. Этого допускать не хотелось, и пришлось дернуть мерзавца за шиворот. Он повалился на спину, неуклюже размахивая руками и выкрикивая ругательства. Игорь, как ни в чем не бывало, прошел мимо.
Жаргон сзади мигом прекратился.
Игорь очень хорошо представлял, что там происходит. Сейчас они тупо смотрят ему в спину, пытаясь осознать происшедшее. На это у них уйдет никак не меньше секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36