самое обычное украшение, самой обычной формы. И к тому же наркоман-доктор и блюзовый пианист вовсе не обязаны были хорошо знать Джонни Фаворита. Но я буквально нутром чуял: все это не так просто, что-то здесь есть… Смахнув в ладонь сдачу с влажной стойки бара, я вернулся к своей работе на Луи Сифра.
Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До “часа пик” оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.
Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие “американских гор” вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих — лишь ветер стонал в каркасе “гор”, словно одинокие свистки поезда.
Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, “галереи ужасов” и аттракционы “на выигрыш” были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.
Закусочная “Натанс Фэймес” была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.
— Мадам — как?
— Зора. Она пользовалась большим успехом в сороковых.
— Не припоминаю, приятель, — признался он. — Я получил эту работу меньше года назад. Лучше спроси меня что-нибудь о пароме Стейтон-Айленда. Он назывался “Мать Золотой Звезды”. У меня там была концессия на ночное питание — целых пятнадцать лет. Ну валяй, спрашивай.
— Почему вы уволились?
— Не умею плавать.
— И что с того?
— Боялся утонуть. Решил не играть с судьбой. — Он улыбнулся, демонстрируя четыре недостающих зуба.
Я набил рот остатками хот-дога и, прихлебывая пиво из картонного стаканчика, зашагал прочь.
Бауэри, расположенная между Серф-авеню и Бульваром, скорее напоминала парк развлечений, нежели улицу. Я прогуливался вдоль молчаливых павильонов и раздумывал над следующим ходом. Цыганская община закрыта получше, чем все ячейки Клана в Джорджии, и я знал, что с этой стороны помощи мне не получить. Значит — работа ногами. Меси асфальт, покуда не нарвешься на кого-то, кто помнит мадам Зору и желает поделиться с тобой воспоминаниями.
Неплохим местечком для начала поисков показалось заведение Дэнни Дринана. Он был мелким мошенником на пенсии и содержал убогий музей восковых фигур на углу Тринадцатой улицы и Бауэри. Я познакомился с ним в 52-ом году, когда он только-только отбыл свой четырехлетний срок в Даннеморе. Агенты ФБР пытались пришить ему биржевую аферу, но он идеально подошел на роль козла отпущения для пары продажных адвокатов, которых звали Пиви и Мунро. В то время я работал для третьей стороны, также павшей жертвой их махинаций, и заодно помог расколоть и это дело. Дэнни чувствовал себя обязанным и при необходимости снабжал меня всякой интересной информацией.
Галерея восковых фигур помещалась в узком одноэтажном строении, втиснутом между павильоном с пиццей и павильоном с игральными автоматами. На фасаде красовалась надпись — алые буквы высотой в фут:
СПЕШИТЕ!
ЗАЛ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ 50 ЗНАМЕНИТЫХ УБИЙСТВ ПОКУШЕНИЯ НА ЛИНКОЛЬНА И ГАРФИЛДА ДИЛЛИНДЖЕР В МОРГЕ
ТОЛСТЯК ЭРБАКЛ ПРЕДСТАЕТ ПЕРЕД СУДОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНО! ПРАВДОПОДОБНО! ПОРАЗИТЕЛЬНО!
В кассовой будке сидела крашенная хной гарпия возрастом точь-в-точь как вдова президента Гранта и раскладывала “солитер”, напоминая одну из механических гадалок в соседнем павильоне.
— Дэнни Дринан у себя? — спросил я.
— Он там, сзади, — проворчала она, раскрыв нижнюю карту — трефового валета. — Оформляет экспонаты.
— Можно войти и поговорить с ним?
— Вначале придется заплатить, — кивнула она древней головой в сторону картонной таблички: “ВХОД — 25 центов”.
Я выудил из брюк четвертак, просунул монету под зарешеченное оконце и вошел внутрь. Воняло здесь страшно. На провисающем картонном потолке виднелись большие рыжие пятна. Под ногами скрипел и стонал пересохший деревянный настил. По стенам, за стеклянными витринами, неуклюже застыли манекены — словно армия индейцев, выставленных в сигарных лавках.
Первым был “Зал американских президентов”: абсолютно одинаковые персоны в обносках из водевильной костюмерной. После Ф.Д.Рузвельта пошел “Зал убийц”. Я прогулялся по целому лабиринту увечий. Холл-Миллз, Снайдер-Грей, Бруно Га-уптманн, Уинни Рут Джад, убийцы “Одиноких сердец” — все собрались здесь, размахивая дубинками и топорами, упрятывая части тел в сундуки и плавая в океанах красной краски.
В заднем помещении я нашел Дэнни Дринана: он стоял на четвереньках в витрине. Это был маленький мужчина в синей выцветшей рабочей рубашке и темных шерстяных брюках. Курносый нос и редкие светлые усы делали его похожим на испуганного хомяка. Его привычка быстро мигать во время разговора тоже не шла ему на пользу.
Я постучал по стеклу, он поднял глаза и улыбнулся; во рту у него были обойные гвозди. Побормотав что-то неразборчивое, он положил молоток и выскользнул через небольшую щель в дальнем углу. Он работал над парикмахерской, где убивали под руководством Альберта Анастасиа, Верховного Палача компании “Убийство, Инк.”. Двое убийц в масках наставили револьверы на укутанную простыней фигуру в кресле, а парикмахер спокойно стоял в сторонке, ожидая следующего клиента.
— Эй, Гарри! — радостно вскричал Дэнни Дринан, неожиданно появляясь у меня за спиной. — Ну, что скажешь о моем последнем шедевре?
— Похоже, у всех у них наступило трупное окоченение, — заметил я. — Умберто Анастасиа, верно?
— Выдайте парню призовую сигару. Неплохо, когда угадываешь сразу.
— Вчера я был в Шератон-парке, так что все достаточно свежо в моей памяти.
— Эта сцена — моя гордость на новый сезон.
— Ты опоздал на год. Заголовки в газетах уже холодны, как труп.
Дэнни нервно кивнул.
— Парикмахерские кресла дороги, Гарри. В прошлом сезоне я не смог позволить себе никаких обновок. Впрочем, эта гостиница рядом хороша для бизнеса. Ты не знал, что здесь вырубили насмерть Арнольда Ротштейна в двадцать восьмом году? Только в те дни это место называлось “Парк-Сентрал”. Пойдем, я установил Арнольда впереди, я покажу тебе.
— Как-нибудь в другой раз, Дэнни. Мне этого вот так хватает в натуре.
— Ага, пожалуй, ты прав. Так что же привело тебя в наш заброшенный уголок? Давай предположим, что я этого не знаю.
— Лучше предположим, что ты знаешь. Глаза Дэнни зажглись как безумные семафоры.
— Ну, в подробностях вряд ли, — заикаясь произнес он, — но смекаю, что, если Гарри приходит навестить меня, ему нужна какая-то “инфо”.
— Попал в точку, — подтвердил я. — Что ты можешь рассказать о предсказательнице судьбы по имени Мадам Зора? Она работала здесь в начале сороковых.
— Эх, Гарри, сам знаешь, что в этом я помочь не могу. В то время я торговал недвижимостью во Флориде. Тогда Дэнни Дринан катился по славной, легкой дорожке.
Я вытряхнул сигарету из своей пачки и предложил ее Дэнни, но тот покачал головой.
— Я и не думал, что ты сможешь найти ее, Дэнни, — продолжал я закуривая, — но ты уже освоился здесь и, наверно, сможешь навести меня на старожилов. Ты только намекни, кто разбирается в местных делах.
Дэнни почесал голову, показывая мне, что он раздумывает.
— Я сделаю все, что смогу. Загвоздка в том, Гарри, что все, кто мог бы помочь, находятся на всяких там Бермудах и прочих курортах. Я и сам повалялся бы на пляже, не будь по уши в долгах. Я не жалуюсь, нет, — после тюряги пляж Брайтон-Бич выглядит не хуже Бермуд.
— Но ведь кто-то мог и остаться. Не только твоя контора открыта для бизнеса.
— Ага, как раз сейчас я понял, к кому тебя нужно послать. На Десятой улице, возле Бульвара, есть шоу уродов. Обычно большинство уродцев подрабатывают в это время в цирке, но есть и старики. Пенсионеры, как говорится. Они не берут отпусков. Появляться на людях не входит в число их развлечений.
— А как называется это место?
— “Конгресс чудес Уолтера”. Только заправляет им господин по имени Хагтарти. Его сразу узнаешь. Он покрыт татуировками, выглядит как дорожная карта.
— Спасибо, Дэнни. Ты кладезь ценной информации.
Глава двадцать первая
“Конгресс чудес Уолтера” находился на Десятой улице возле пандуса, ведущего на Бульвар. Как и все окружавшие его аттракционы, он напоминал старинный карнавальный павильон — ну разве что, чуть в большей степени, чем прочие: фасад низенького здания был увешан транспарантами, а под ними висели примитивные рисунки красками, представляющие экспонаты “Конгресса”. Широкие холсты изображали человеческие уродства в простой карикатурной манере, с наивностью, предполагавшей врожденную жестокость.
“ВОТ ЭТО ТОЛСТУХА!” — гласила надпись под рисунком женщины, раздутой будто дирижабль, с крошечным пляжным зонтиком над тыквообразной головой. Портрет татуированного человека — “КРАСОТА НЕ ГЛУБЖЕ КОЖИ” — висел в компании с Йо-йо, Собакоголовым мальчиком и Принцессой Софией, Бородатой Леди. Остальные холсты демонстрировали гермафродита, юную девушку, обвитую змеями, человека-тюленя и великана в смокинге.
“ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББ. И ВОСКР.” — предупреждала вывеска в пустой кассовой будке у входа. Поперек открытого дверного проема висела цепь — как бархатное ограждение в ночном клубе, — но я поднырнул под нее и вошел внутрь.
Единственным источником света была грязная застекленная крыша. По стенам пустого помещения в вечернем свете с трудом угадывались очертания каких-то платформ. В воздухе витал запах печали и пота. В дальнем конце, из-под закрытой двери, пробивалась полоска света. Я подошел к двери и постучал.
— Открыто, — произнес чей-то голос.
Повернув ручку, я заглянул в большую голую комнату, уют которой придавали только несколько провисших кушеток из комиссионки, да веселые цирковые плакаты, оживлявшие покрытые плесенью стены. Крошечная толстуха с черной, вьющейся бородой, аккуратно разложенной по скромному розовому корсажу, сидела, углубившись в картинку, наполовину собранную из кусочков картона.
Под пыльной бахромой абажура сидели четыре странных урода, погруженных в обычный покерный “ритуал. На большой подушке восседал человек без рук и без ног: он был похож на Шалтая-Болтая и держал карты в ладонях, растущих прямо из плеч, словно ласты. Рядом сидел великан, в массивных пальцах которого карты казались почтовыми марками. У того, кто сдавал, кожа растрескалась и наводила на мысли об аллигаторах я черепахах.
— Ты ставишь или нет? — спросил игрок слева, высохший гном в футболке. Его шея, плечи и руки были так густо татуированы, что походили на какое-то экзотическое, обтягивающее кожу одеяние. В отличие от рьяной работы художника, представленной на холсте снаружи, человечек был довольно блеклым и каким-то выцветшим, словно размытая копия того, что было обещано.
Татуированный впился взглядом в мой “дипломат”.
— Что в ты там ни продавал, нам это не нужно! — рявкнул он.
— Я не торговец. Сегодня никаких страховок и громоотводов.
— Так какого же черта тебе нужно? Может, бесплатное представление?
— Наверное, вы мистер Хаггарти. Мой друг подумал, что вы сможете помочь мне кое-какой информацией.
— А кто он, этот твой друг? — требовательно спросил многоцветный Хаггарти.
— Дэнни Дринан. Он владелец воскового музея за углом.
— Ага, Дринана я знаю. Он тот еще мошенник. — Хаггарти отхаркнулся и сплюнул в стоявшую у его ног мусорную корзинку. Затем улыбнулся, показывая, что не хотел меня обидеть. — Я уважаю все друзей Дэнни. Скажи, что ты хочешь узнать, и я тебе выложу напрямик все, что смогу.
— Можно присесть?
— Будь моим гостем. — Хаггарти подтолкнул мне свободный складной стул. — Присаживайся, приятель.
Я сел между Хаггарти и великаном, хмуро нависшим над нами, как Гулливер над лилипутами.
— Я ищу цыганку-предсказательницу по имени Мадам Зора, — сказал я, ставя “дипломат” между ног. — Она пользовалась здесь большим успехом перед войной.
— Не могу вспомнить, — произнес Хаггарти. — Может вы, ребята?
— Я помню одну, она гадала на чаинках, Мун ее звали, — пропел человек с ластами вместо рук.
— Она была китаянкой, — проворчал великан. — Вышла замуж за аукциониста и подалась в Толедо.
— А зачем она тебе? — захотел узнать человек с кожей аллигатора.
— Она знала парня, которого я пытаюсь отыскать. Я надеялся, что она сможет мне помочь.
— Ты частный сыщик?
Я кивнул. Отрицание могло лишь ухудшить положение.
— Значит, легаш? — Хаггарти снова сплюнул в корзину. — Я не держу на тебя зла. Всем нужно зарабатывать на жизнь.
— А я вот сроду не перевариваю мусоров, — прогудел великан.
— У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?
Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.
— Я знала Зору, — заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. — В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, — добавила леди.
— Вы уверены в этом?
— Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром.
— А где я могу найти ее сейчас?
— Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.
— Когда это было?
— Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.
— Что вы о ней знаете?
— Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.
— Она никогда не говорила о певце — Джонни Фаворите?
Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.
— Вот уж у кого была золотая глотка, — просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. — Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом — все равно что выдавать тайну исповеди.
— Может, вы еще что-нибудь вспомните?
— К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?
— Кто?
— Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.
— Где мне его найти?
— В Стиплчейзе. Он там цепным псом. — Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. — Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.
Хаггарти рассмеялся.
— От тебя останется самая большая на свете лужа.
Глава двадцать вторая
Бульвар и Брайтон-Бич были пусты. Там, где в разгар лета лежали, как моржи на лежбище, людские толпы, сейчас бродили в поисках пустых бутылок лишь несколько несгибаемых старьевщиков. За ними бушевал в прибое свинцово-серый Атлантический океан, разлетаясь каскадами брызг на волнорезе.
Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли. Парашютная вышка — подачка со Всемирной Выставки тридцать девятого года — возвышалась над большим застекленным павильоном, похожим на каркас гигантского зонта. На фасаде, над смеющимся раскрашенным лицом основателя парка Джорджа С.Тайлоу, находилась вывеска: “СМЕШНОЕ МЕСТЕЧКО”. В это время года смешного здесь было не больше, чем в плоской шутке. Я глянул вверх, на улыбающуюся физиономию господина Тайлоу, и еще раз подивился его необыкновенному умению находить повод для смеха.
Отыскав в проволочном ограждении дыру подходящего размера, я спустя несколько мгновений уже был на территории парка и стучал кулаком по стеклу павильона, призывая сторожа. Шум эхом разнесся по округе, напоминая работу дюжины разбушевавшихся полтергейстов. Проснись, старик! А вдруг шайка воров собирается очистить парашютную вышку? Я начал круговой обход огромной постройки, стуча по стеклам ладонью. Свернув за угол, я встретился “лицом к лицу” с дулом револьвера. Это был всего-навсего полицейский “Полис-Позитив” 38-го калибра, но мне он показался размером с Большую Берту.
Пушка лежала в уверенной руке жилистого старикана в рыже-коричневой форме. Пара поросячьих глазок над огромным круглым носом, прищурясь, изучала меня.
— Замри! — приказал он глухим, точно из бочки, голосом. Я замер.
— Кажется, вы мистер Болц? — рискнул я начать. — Пол Болц?
— Это тебя не касается. Какого хрена ты здесь делаешь?
— Мое имя Энджел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До “часа пик” оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.
Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие “американских гор” вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих — лишь ветер стонал в каркасе “гор”, словно одинокие свистки поезда.
Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, “галереи ужасов” и аттракционы “на выигрыш” были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.
Закусочная “Натанс Фэймес” была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.
— Мадам — как?
— Зора. Она пользовалась большим успехом в сороковых.
— Не припоминаю, приятель, — признался он. — Я получил эту работу меньше года назад. Лучше спроси меня что-нибудь о пароме Стейтон-Айленда. Он назывался “Мать Золотой Звезды”. У меня там была концессия на ночное питание — целых пятнадцать лет. Ну валяй, спрашивай.
— Почему вы уволились?
— Не умею плавать.
— И что с того?
— Боялся утонуть. Решил не играть с судьбой. — Он улыбнулся, демонстрируя четыре недостающих зуба.
Я набил рот остатками хот-дога и, прихлебывая пиво из картонного стаканчика, зашагал прочь.
Бауэри, расположенная между Серф-авеню и Бульваром, скорее напоминала парк развлечений, нежели улицу. Я прогуливался вдоль молчаливых павильонов и раздумывал над следующим ходом. Цыганская община закрыта получше, чем все ячейки Клана в Джорджии, и я знал, что с этой стороны помощи мне не получить. Значит — работа ногами. Меси асфальт, покуда не нарвешься на кого-то, кто помнит мадам Зору и желает поделиться с тобой воспоминаниями.
Неплохим местечком для начала поисков показалось заведение Дэнни Дринана. Он был мелким мошенником на пенсии и содержал убогий музей восковых фигур на углу Тринадцатой улицы и Бауэри. Я познакомился с ним в 52-ом году, когда он только-только отбыл свой четырехлетний срок в Даннеморе. Агенты ФБР пытались пришить ему биржевую аферу, но он идеально подошел на роль козла отпущения для пары продажных адвокатов, которых звали Пиви и Мунро. В то время я работал для третьей стороны, также павшей жертвой их махинаций, и заодно помог расколоть и это дело. Дэнни чувствовал себя обязанным и при необходимости снабжал меня всякой интересной информацией.
Галерея восковых фигур помещалась в узком одноэтажном строении, втиснутом между павильоном с пиццей и павильоном с игральными автоматами. На фасаде красовалась надпись — алые буквы высотой в фут:
СПЕШИТЕ!
ЗАЛ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ 50 ЗНАМЕНИТЫХ УБИЙСТВ ПОКУШЕНИЯ НА ЛИНКОЛЬНА И ГАРФИЛДА ДИЛЛИНДЖЕР В МОРГЕ
ТОЛСТЯК ЭРБАКЛ ПРЕДСТАЕТ ПЕРЕД СУДОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНО! ПРАВДОПОДОБНО! ПОРАЗИТЕЛЬНО!
В кассовой будке сидела крашенная хной гарпия возрастом точь-в-точь как вдова президента Гранта и раскладывала “солитер”, напоминая одну из механических гадалок в соседнем павильоне.
— Дэнни Дринан у себя? — спросил я.
— Он там, сзади, — проворчала она, раскрыв нижнюю карту — трефового валета. — Оформляет экспонаты.
— Можно войти и поговорить с ним?
— Вначале придется заплатить, — кивнула она древней головой в сторону картонной таблички: “ВХОД — 25 центов”.
Я выудил из брюк четвертак, просунул монету под зарешеченное оконце и вошел внутрь. Воняло здесь страшно. На провисающем картонном потолке виднелись большие рыжие пятна. Под ногами скрипел и стонал пересохший деревянный настил. По стенам, за стеклянными витринами, неуклюже застыли манекены — словно армия индейцев, выставленных в сигарных лавках.
Первым был “Зал американских президентов”: абсолютно одинаковые персоны в обносках из водевильной костюмерной. После Ф.Д.Рузвельта пошел “Зал убийц”. Я прогулялся по целому лабиринту увечий. Холл-Миллз, Снайдер-Грей, Бруно Га-уптманн, Уинни Рут Джад, убийцы “Одиноких сердец” — все собрались здесь, размахивая дубинками и топорами, упрятывая части тел в сундуки и плавая в океанах красной краски.
В заднем помещении я нашел Дэнни Дринана: он стоял на четвереньках в витрине. Это был маленький мужчина в синей выцветшей рабочей рубашке и темных шерстяных брюках. Курносый нос и редкие светлые усы делали его похожим на испуганного хомяка. Его привычка быстро мигать во время разговора тоже не шла ему на пользу.
Я постучал по стеклу, он поднял глаза и улыбнулся; во рту у него были обойные гвозди. Побормотав что-то неразборчивое, он положил молоток и выскользнул через небольшую щель в дальнем углу. Он работал над парикмахерской, где убивали под руководством Альберта Анастасиа, Верховного Палача компании “Убийство, Инк.”. Двое убийц в масках наставили револьверы на укутанную простыней фигуру в кресле, а парикмахер спокойно стоял в сторонке, ожидая следующего клиента.
— Эй, Гарри! — радостно вскричал Дэнни Дринан, неожиданно появляясь у меня за спиной. — Ну, что скажешь о моем последнем шедевре?
— Похоже, у всех у них наступило трупное окоченение, — заметил я. — Умберто Анастасиа, верно?
— Выдайте парню призовую сигару. Неплохо, когда угадываешь сразу.
— Вчера я был в Шератон-парке, так что все достаточно свежо в моей памяти.
— Эта сцена — моя гордость на новый сезон.
— Ты опоздал на год. Заголовки в газетах уже холодны, как труп.
Дэнни нервно кивнул.
— Парикмахерские кресла дороги, Гарри. В прошлом сезоне я не смог позволить себе никаких обновок. Впрочем, эта гостиница рядом хороша для бизнеса. Ты не знал, что здесь вырубили насмерть Арнольда Ротштейна в двадцать восьмом году? Только в те дни это место называлось “Парк-Сентрал”. Пойдем, я установил Арнольда впереди, я покажу тебе.
— Как-нибудь в другой раз, Дэнни. Мне этого вот так хватает в натуре.
— Ага, пожалуй, ты прав. Так что же привело тебя в наш заброшенный уголок? Давай предположим, что я этого не знаю.
— Лучше предположим, что ты знаешь. Глаза Дэнни зажглись как безумные семафоры.
— Ну, в подробностях вряд ли, — заикаясь произнес он, — но смекаю, что, если Гарри приходит навестить меня, ему нужна какая-то “инфо”.
— Попал в точку, — подтвердил я. — Что ты можешь рассказать о предсказательнице судьбы по имени Мадам Зора? Она работала здесь в начале сороковых.
— Эх, Гарри, сам знаешь, что в этом я помочь не могу. В то время я торговал недвижимостью во Флориде. Тогда Дэнни Дринан катился по славной, легкой дорожке.
Я вытряхнул сигарету из своей пачки и предложил ее Дэнни, но тот покачал головой.
— Я и не думал, что ты сможешь найти ее, Дэнни, — продолжал я закуривая, — но ты уже освоился здесь и, наверно, сможешь навести меня на старожилов. Ты только намекни, кто разбирается в местных делах.
Дэнни почесал голову, показывая мне, что он раздумывает.
— Я сделаю все, что смогу. Загвоздка в том, Гарри, что все, кто мог бы помочь, находятся на всяких там Бермудах и прочих курортах. Я и сам повалялся бы на пляже, не будь по уши в долгах. Я не жалуюсь, нет, — после тюряги пляж Брайтон-Бич выглядит не хуже Бермуд.
— Но ведь кто-то мог и остаться. Не только твоя контора открыта для бизнеса.
— Ага, как раз сейчас я понял, к кому тебя нужно послать. На Десятой улице, возле Бульвара, есть шоу уродов. Обычно большинство уродцев подрабатывают в это время в цирке, но есть и старики. Пенсионеры, как говорится. Они не берут отпусков. Появляться на людях не входит в число их развлечений.
— А как называется это место?
— “Конгресс чудес Уолтера”. Только заправляет им господин по имени Хагтарти. Его сразу узнаешь. Он покрыт татуировками, выглядит как дорожная карта.
— Спасибо, Дэнни. Ты кладезь ценной информации.
Глава двадцать первая
“Конгресс чудес Уолтера” находился на Десятой улице возле пандуса, ведущего на Бульвар. Как и все окружавшие его аттракционы, он напоминал старинный карнавальный павильон — ну разве что, чуть в большей степени, чем прочие: фасад низенького здания был увешан транспарантами, а под ними висели примитивные рисунки красками, представляющие экспонаты “Конгресса”. Широкие холсты изображали человеческие уродства в простой карикатурной манере, с наивностью, предполагавшей врожденную жестокость.
“ВОТ ЭТО ТОЛСТУХА!” — гласила надпись под рисунком женщины, раздутой будто дирижабль, с крошечным пляжным зонтиком над тыквообразной головой. Портрет татуированного человека — “КРАСОТА НЕ ГЛУБЖЕ КОЖИ” — висел в компании с Йо-йо, Собакоголовым мальчиком и Принцессой Софией, Бородатой Леди. Остальные холсты демонстрировали гермафродита, юную девушку, обвитую змеями, человека-тюленя и великана в смокинге.
“ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББ. И ВОСКР.” — предупреждала вывеска в пустой кассовой будке у входа. Поперек открытого дверного проема висела цепь — как бархатное ограждение в ночном клубе, — но я поднырнул под нее и вошел внутрь.
Единственным источником света была грязная застекленная крыша. По стенам пустого помещения в вечернем свете с трудом угадывались очертания каких-то платформ. В воздухе витал запах печали и пота. В дальнем конце, из-под закрытой двери, пробивалась полоска света. Я подошел к двери и постучал.
— Открыто, — произнес чей-то голос.
Повернув ручку, я заглянул в большую голую комнату, уют которой придавали только несколько провисших кушеток из комиссионки, да веселые цирковые плакаты, оживлявшие покрытые плесенью стены. Крошечная толстуха с черной, вьющейся бородой, аккуратно разложенной по скромному розовому корсажу, сидела, углубившись в картинку, наполовину собранную из кусочков картона.
Под пыльной бахромой абажура сидели четыре странных урода, погруженных в обычный покерный “ритуал. На большой подушке восседал человек без рук и без ног: он был похож на Шалтая-Болтая и держал карты в ладонях, растущих прямо из плеч, словно ласты. Рядом сидел великан, в массивных пальцах которого карты казались почтовыми марками. У того, кто сдавал, кожа растрескалась и наводила на мысли об аллигаторах я черепахах.
— Ты ставишь или нет? — спросил игрок слева, высохший гном в футболке. Его шея, плечи и руки были так густо татуированы, что походили на какое-то экзотическое, обтягивающее кожу одеяние. В отличие от рьяной работы художника, представленной на холсте снаружи, человечек был довольно блеклым и каким-то выцветшим, словно размытая копия того, что было обещано.
Татуированный впился взглядом в мой “дипломат”.
— Что в ты там ни продавал, нам это не нужно! — рявкнул он.
— Я не торговец. Сегодня никаких страховок и громоотводов.
— Так какого же черта тебе нужно? Может, бесплатное представление?
— Наверное, вы мистер Хаггарти. Мой друг подумал, что вы сможете помочь мне кое-какой информацией.
— А кто он, этот твой друг? — требовательно спросил многоцветный Хаггарти.
— Дэнни Дринан. Он владелец воскового музея за углом.
— Ага, Дринана я знаю. Он тот еще мошенник. — Хаггарти отхаркнулся и сплюнул в стоявшую у его ног мусорную корзинку. Затем улыбнулся, показывая, что не хотел меня обидеть. — Я уважаю все друзей Дэнни. Скажи, что ты хочешь узнать, и я тебе выложу напрямик все, что смогу.
— Можно присесть?
— Будь моим гостем. — Хаггарти подтолкнул мне свободный складной стул. — Присаживайся, приятель.
Я сел между Хаггарти и великаном, хмуро нависшим над нами, как Гулливер над лилипутами.
— Я ищу цыганку-предсказательницу по имени Мадам Зора, — сказал я, ставя “дипломат” между ног. — Она пользовалась здесь большим успехом перед войной.
— Не могу вспомнить, — произнес Хаггарти. — Может вы, ребята?
— Я помню одну, она гадала на чаинках, Мун ее звали, — пропел человек с ластами вместо рук.
— Она была китаянкой, — проворчал великан. — Вышла замуж за аукциониста и подалась в Толедо.
— А зачем она тебе? — захотел узнать человек с кожей аллигатора.
— Она знала парня, которого я пытаюсь отыскать. Я надеялся, что она сможет мне помочь.
— Ты частный сыщик?
Я кивнул. Отрицание могло лишь ухудшить положение.
— Значит, легаш? — Хаггарти снова сплюнул в корзину. — Я не держу на тебя зла. Всем нужно зарабатывать на жизнь.
— А я вот сроду не перевариваю мусоров, — прогудел великан.
— У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?
Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.
— Я знала Зору, — заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. — В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, — добавила леди.
— Вы уверены в этом?
— Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром.
— А где я могу найти ее сейчас?
— Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.
— Когда это было?
— Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.
— Что вы о ней знаете?
— Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.
— Она никогда не говорила о певце — Джонни Фаворите?
Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.
— Вот уж у кого была золотая глотка, — просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. — Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом — все равно что выдавать тайну исповеди.
— Может, вы еще что-нибудь вспомните?
— К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?
— Кто?
— Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.
— Где мне его найти?
— В Стиплчейзе. Он там цепным псом. — Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. — Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.
Хаггарти рассмеялся.
— От тебя останется самая большая на свете лужа.
Глава двадцать вторая
Бульвар и Брайтон-Бич были пусты. Там, где в разгар лета лежали, как моржи на лежбище, людские толпы, сейчас бродили в поисках пустых бутылок лишь несколько несгибаемых старьевщиков. За ними бушевал в прибое свинцово-серый Атлантический океан, разлетаясь каскадами брызг на волнорезе.
Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли. Парашютная вышка — подачка со Всемирной Выставки тридцать девятого года — возвышалась над большим застекленным павильоном, похожим на каркас гигантского зонта. На фасаде, над смеющимся раскрашенным лицом основателя парка Джорджа С.Тайлоу, находилась вывеска: “СМЕШНОЕ МЕСТЕЧКО”. В это время года смешного здесь было не больше, чем в плоской шутке. Я глянул вверх, на улыбающуюся физиономию господина Тайлоу, и еще раз подивился его необыкновенному умению находить повод для смеха.
Отыскав в проволочном ограждении дыру подходящего размера, я спустя несколько мгновений уже был на территории парка и стучал кулаком по стеклу павильона, призывая сторожа. Шум эхом разнесся по округе, напоминая работу дюжины разбушевавшихся полтергейстов. Проснись, старик! А вдруг шайка воров собирается очистить парашютную вышку? Я начал круговой обход огромной постройки, стуча по стеклам ладонью. Свернув за угол, я встретился “лицом к лицу” с дулом револьвера. Это был всего-навсего полицейский “Полис-Позитив” 38-го калибра, но мне он показался размером с Большую Берту.
Пушка лежала в уверенной руке жилистого старикана в рыже-коричневой форме. Пара поросячьих глазок над огромным круглым носом, прищурясь, изучала меня.
— Замри! — приказал он глухим, точно из бочки, голосом. Я замер.
— Кажется, вы мистер Болц? — рискнул я начать. — Пол Болц?
— Это тебя не касается. Какого хрена ты здесь делаешь?
— Мое имя Энджел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23