А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Рюмки четыре или даже пять. А потом объясняй мне, что я занимаюсь самообманом. А ты спрашивал этого моряка, нужна ли ему твоя плантация? Неужели ты веришь, что Грейс отречется от своей рабской крови и станет здесь хозяйкой? Почему бы тогда не оставить плантацию Уэлборна любому из твоих многочисленных чернокожих отпрысков?
Эдмунд провел рукой по своим светлым волосам, лицо его покраснело.
— Уймись, Иоланта!
— «Уймись, Иоланта!» — с оттенком горечи повторила она. — Если я говорю правду, то вечно одно и то же: «Уймись, Иоланта!» Одного ублюдка возвышают до положения законной дочери, а другие, значит, должны отправляться в поле, так? Если бы только твоя драгоценная Грейс знала об этом!
— Если Грейс сюда не вернется, это не важно. Она родит детей, белых детей. Уэлборн понадобится кому-нибудь из них. А как же иначе?
— Родит негров, — упрямо продолжала Иоланта. — Чернокожих, которым их мать объяснит, что рабство — это зло. И которые не захотят иметь ничего общего с твоим великолепным наследством.
— Практически белых детей, черт тебя подери! И они захотят богатства, как хотят его все люди! — воскликнул Эдмунд.
В гостиную вернулась Мату с бутылкой рома и бокалом, налила напиток в бокал, выбрала на столе место для бутылки и, казалось, была целиком занята своими делами, но когда Эдмунд встретился с ней взглядом, ее лицо поразило его выражением острой заинтересованности и необычайной проницательности. Она куда умнее, чем следует быть служанке, в который раз подумал Эдмунд и опять пожалел, что так поздно догадался об этом. Грейс никогда ему не простит, если он отошлет Мату в поле или продаст ее. А значит, следует использовать Мату в своих целях.
— Я полагаюсь на тебя, Мату, — проговорил он. — Не оставляй наедине мою жену и нашего предполагаемого жениха. Уведи его, если тебе покажется, что хозяйка собирается сказать лишнее. Ты и я, мы ведь заодно, так? Мы хотим, чтобы Грейс была счастлива.
Мату торжественно кивнула, однако Эдмунд видел, что в ее темных глазах мелькнул непонятный блеск. Зачем он лишил себя возможности узнать наверняка, что именно она думает?
— Ну и прекрасно. Сходи-ка на кухню присмотри, чтобы Кейя приготовила в честь нашего гостя достойный обед. И пожалуй, приготовь для Грейс платье на вечер. — Он на мгновение сжал зубы, потом добавил: — Иоланта, разве у нас не в обычае отдыхать после полудня?
Жена показала в улыбке свои гнилые почерневшие зубы.
— Да-да, Мату. Давай оставим хозяина наедине с его ромом и его мечтами. — Она величественно проследовала к лестнице и неспешно поднялась в свои покои. Мату выскользнула через заднюю дверь.
Оставшись наконец в одиночестве, Эдмунд вновь наполнил бокал. Если бы не дневное время и не гость в доме, он отправился бы к хижинам рабов посмотреть, не болтается ли там какая-нибудь рабыня помоложе. Но Грейс и Джайлз пошли как раз в ту сторону. И он опустошил второй бокал. Ну и что же! Возможно, сегодняшний день окажется самым счастливым в его жизни! Еще чуть-чуть, и он выдаст свою дочь замуж! И он не позволит этой злобной фурии, Иоланте, испортить все дело.
Пусть Грейс цветная! Не белая, как лилия. Зато она умненькая, хорошо соображает. Это в ней от него, Эдмунда. Ну не от матери же, мулатки! Его дочь хороша необычной, экзотической красотой. Она куда воспитаннее и утонченнее, чем его жена — чистокровная француженка. Эта тварь просто ревнует, вот и все! Иоланта прекрасно сознает, что невежественная, дикая негритянка послужила ему лучше, чем она сама. Эдмунд долил себе рома и злобно улыбнулся. Что ж, его жене придется испить горькую чашу, но она сама ее себе налила.
Эту уж точно, наливала только для себя. С ним делиться не собиралась. Тратила невообразимые суммы на абсолютно ненужные, непрактичные платья. Нет чтобы хоть в чем-то помочь на плантации! Впрочем, за дисциплиной она надзирала охотно, грех жаловаться. А потом дулась, потому что он не мог бросить работу, которая обеспечивала все эти ее великолепные туалеты, и праздно восхищаться ее небывалой красотой!
Эдмунд тяжко вздохнул. Иоланта действительно была когда-то красавицей. Да и сейчас еще хороша, если, конечно, не обращать внимания на зубы. Она всю жизнь дразнила его, носила глубокие декольте, соблазнительно покачивала бедрами, но как только муж дотрагивался до нее, превращалась в бесчувственный кусок льда. А теперь он сомневался, почувствует ли вообще что-нибудь, даже если Иоланта будет разгуливать совсем обнаженной.
В последнее время Эдмунд беспокоился, не окажется ли Грейс такой же бесплодной, не превратится ли в еще одно разочарование для него, но сейчас ему начало казаться, что скоро все изменится. Разве может она отказать этому славному капитану? А Грейс — страстная девушка, в ней есть огонь. Она не станет ночь за ночью прогонять мужа из своей спальни. Сколько же у него будет внуков? Восемь? Десять? И хоть один из них полюбит Уэлборн, будет работать на плантации, расширит ее, сумеет выжать из нее все до отказа.
Эдмунд наливал себе третий бокал рома, когда задняя дверь распахнулась. На пороге стоял капитан Кортни, и при взгляде на лицо своего будущего зятя Эдмунд почувствовал, как лопнул мыльный пузырь его благодушных мечтаний.
Глава 4
Смеет ли один человек оскорбить другого, если он ухаживает за его дочерью? Именно такое желание испытал Джайлз, когда отрыл дверь и увидел, как Эдмунд спокойно наливает себе выпивку. Капитану хотелось высказать плантатору все, что он думает об условиях, в которых приходится жить его рабам. Хотелось притащить его к скопищу убогих хижин и самого заставить ухаживать за умирающим ребенком. Однако моряк взял себя в руки, глубоко вздохнул, провел рукой по волосам, разрушив свою безупречную прическу, и обратился к Уэлборну:
— Мистер Уэлборн, в поселении рабов неблагополучно. Уэлборн выругался себе под нос.
— Что там наделала Грейс на этот раз?
— Она сейчас ухаживает за тяжело больным ребенком, — сообщил Джайлз, и его лицо вспыхнуло от гнева.
Эдмунд неловко рассмеялся:
— У нее всегда была к ним слабость. Я понимаю, настоящей леди не стоило бы этим заниматься, но слишком доброе сердце — простительный грех у представительниц слабого пола. — И он развел руками, демонстрируя свое бессилие.
— Не могу с вами согласиться, — возразил Джайлз, с удовольствием отмечая, как улыбка сползает с лица Эдмунда. Однако в следующее мгновение моряк чуть ли не со стыдом заметил, что его дальнейшая речь доставила плантатору явное облегчение. — Полагаю, доброе сердце не может считаться грехом ни у одной женщины.
— Ну разумеется, нет. Однако боюсь, что, если Грейс не сможет вылечить больную сразу, она останется там на всю ночь. — Эдмунд поднес к губам бокал янтарной жидкости и г»сушил его. — Как бы то ни было, я уверен, что управляющий проследит за этим делом.
— У меня такое впечатление, что Грейс думает иначе. Честно говоря, управляющий или кто-нибудь другой должен был давно позаботиться о ребенке. Сейчас уже ничего нельзя сделать, ребенка не спасти.
Уэлборн пожал плечами, вздохнул, потом налил себе еще бокал рома.
— Значит, все будет идти естественным порядком. Передайте Грейс, что я настаиваю, чтобы она немедленно вернулась домой.
Джайлз в оцепенении смотрел на плантатора. Уэлборн действительно не понимал, о чем речь! Прежде чем капитан успел вымолвить хоть слово упрека, сверху донесся голос миссис Уэлборн:
— Это вы, капитан Кортни? Что-нибудь случилось? В ответ Эдмунд фыркнул и пробурчал:
— Иоланта, не лезь… — Он замолчал и поставил на стол бокал. — Закрой дверь и отдохни, дорогая. Ничего серьезного.
Миссис Уэлборн чуть не бегом слетела вниз.
— Не лезь — куда, дорогой? — с непонятной улыбкой спросила она. — Мне кажется, я не расслышала. О, капитан, вы чем-то расстроены? — И она взглянула на Джайлза с притворным беспокойством. — Неужели Грейс не показала должной грации? — Иоланта хихикнула над собственным каламбуром.
— Дело не в Грейс, — резко ответил Джайлз. — Дело в том, что невинное дитя умирает в грязи и скученности из-за незначительной ранки, которая не была вовремя обработана. Многие со скотиной обращаются лучше, чем вы со своими рабами! — Теперь он смотрел прямо на Эдмунда. — Разумеется, вы правы, сэр. Грейс, если потребуется, действительно собирается остаться с ребенком на всю ночь. И я намереваюсь быть рядом с ней. Об этом я и хотел вам сообщить.
— Вот как? — воскликнула миссис Уэлборн. — Вы решили воспользоваться нашим гостеприимством, а теперь отвергаете его ради дела, о котором не имеете ни малейшего представления! Кто вы такой? Моряк! Что вы знаете об управлении поместьем, где почти полторы сотни рабов?
— Иоланта! — прорычал Эдмунд. — Придержи язык!
Его жена переводила взгляд с одного мужчины на другого, ее почерневшие зубы скрипели от ярости, фарфоровая кожа покрылась красными пятнами.
— Я этого не потерплю! — взвизгнула она. — Вы… — она в бешенстве обратилась к Джайлзу, — вы можете забирать эту маленькую тварь! Желаю вам с ней всего наилучшего! В конце концов, два дикаря могут составить друг другу приятную компанию. Но, клянусь, вы еще вспомните этот день и поймете, каким идиотом себя показали! — Она повернулась и прошествовала к лестнице, соблазнительно покачивая бедрами и шурша пышными юбками при каждом шаге.
Джайлз не смел поднять глаза на Эдмунда. Если жена продемонстрировала такой гнев, то как же будет вести себя муж? Моряк опасался его ярости и в то же время боялся, что и сам не сумеет сдержаться. Однако самообладание Эдмунда поразило его больше, чем бешенство Иоланты.
— Боюсь, мы произвели на вас не слишком хорошее впечатление, — сухо проговорил Эдмунд и вернулся к своему занятию, благо в бутылке еще оставался ром.
Негодование в душе Джайлза боролось с присущей ему деликатностью. Наконец он произнес:
— Умирает маленькая девочка. Мистер Уэлборн, Грейс не совершила ничего дурного, только проявила сострадание. Неужели в вашем сердце нет жалости?
Эдмунд рассеянно кивнул в ответ:
— Да-да, очень неудачно. Да, ребенок… Неудачно! Джайлз мрачно покачал головой:
— В любом случае я нахожу поведение Грейс достойным всякого восхищения.
Эдмунд перестал потягивать ром, проглотил одним глотком почти полбокала и сказал:
— Уверен, она будет рада вашему обществу.
— А вы не пойдете? — спросил Джайлз больше из вежливости, чем рассчитывая на согласие. Уэлборн лишь отрицательно мотнул головой и прикончил ром в бокале. — Хорошо, тогда я за ней присмотрю.
— Я знаю, что на вас можно положиться, капитан, — слегка заплетающимся языком произнес Эдмунд.
Джайлз нашел взглядом полупустую бутылку рома и задумался, не была ли она совсем недавно полной. Господи Боже мой, ну и семья! Капитан развернулся и пошел к задней двери, но вдруг остановился. Чувства никак не желали успокаиваться. В груди у него так и кипело. Джайлзу хотелось убраться подальше из этого дома, но еще сильнее ему хотелось, чтобы Грейс никогда больше не пришлось сидеть у постели умирающего ребенка, никогда не знать еще одного человека, у которого вырезали язык, никогда не слышать оскорбительных слов своей матери. Господь свидетель, он желал бы никогда больше не видеть Эдмунда Уэлборна!
Каким он был дураком! Вспомнить хотя бы совет Джонатана Купера, который считал, что не следует лезть в чужие семейные дела. А ведь он, Джайлз, так и не осуществил того, зачем приехал сюда, — не узнал Грейс получше.
Тут он стал думать о Грейс, которая одиноко сидела в хижине у рабов. Если бы он не оказался в поместье, как стали бы развиваться события? Кто разделил бы с девушкой ее нелегкое бремя? Если Джайлз оставит ее здесь, сколько раз еще повторится такая история и каких это потребует от нее жертв? Ответы были ясны, но Джайлзу не хотелось о них думать. Ясно, что в родном доме женщину, которой он с каждой минутой восхищался все больше и больше, ждет безрадостное будущее.
И Джайлз решился. Отбросил все предосторожности, здравые соображения и сказал:
— И еще одно, мистер Уэлборн.
Эдмунд бросил на него затуманенный взгляд:
— В чем дело?
— Я хотел бы испросить вашего согласия на брак с вашей дочерью.
Лицо Эдмунда расплылось в неудержимой улыбке.
— И как скоро?
Чем скорее, тем лучше, подумал капитан Кортни. Хоть сегодня. Но вслух предложил:
— Через три недели, считая от воскресенья. Время оплакать девичество, и ни дня больше.
Эдмунд приветственно поднял бокал:
— Через три недели, считая от воскресенья.
Зловоние в хижине становилось невыносимым. Видимо, печальная причина этого была во все возрастающей скорости распространения инфекции в теле ребенка, но следовало утешаться мыслью, что страдания малышки продлятся не слишком долго. Вскоре после ухода капитана Кортни у девочки началась неудержимая рвота, быстро опустошившая ее желудок, она перестала плакать и лишь слабо стонала, глаза ее закатились, и несчастное дитя потеряло сознание.
В хижину начали возвращаться с поля рабы. Несколько человек собрались вокруг Грейс, помогая ей поддерживать чистоту возле ребенка, но воды не хватало. Кто-то из старших детей отправился на реку.
— Скажите мне, когда вернется ее мать, — обратилась Грейс к одной из женщин. Та работала на кухне и хорошо знала английский.
— Она уже вернуться, — на ломаном языке объяснила рабыня. — Снаружи. Ждать.
— Ждет? — поразилась Грейс. — Она знает, что… — Девушка не нашла в себе сил договорить.
Рабыня кивнула и мрачно проговорила:
— Она знать.
Грейс медленно поднялась. Колени и спина ныли от долгого сидения на земляном полу.
— Я только на минутку, — сказала она окружавшей ее группе рабов, — если понадобится, сразу позовите меня. — Она вышла из хижины и глубоко вдохнула относительно свежий воздух.
Изможденные женщины, которые весь день рубили тростник на полях, теперь готовили еду: раскатывали тесто из маниоки на больших неглубоких сковородах, перевернутых над открытым огнем очага. Заходящее солнце пекло еще очень сильно, немилосердный жар очага тоже не добавлял прохлады. По лицам рабынь струился пот. В воздухе разливался аромат похожей на шпинат пряной травы каллалу — нечастого лакомства в рационе рабов. Это Грейс настояла, чтобы их кормили не одной только крахмалистой маниокой. Дети цеплялись за подолы материнских платьев, которые больше походили на рубашки.
Малыши требовали еды и внимания. Мужчины стояли небольшими группами и тихонько переговаривались, время от времени одергивая детей, если те начинали слишком мешать поварихам. Прислонившись к стволу дерева, стоял белый надсмотрщик с хлыстом и кремневым ружьем в руках. Он лениво наблюдал за рабами. Общий настрой был угрюмым, но все занимались привычными делами, как в любой другой день. Смерть ребенка — грустное событие, но такое здесь бывает нередко.
Грейс не смогла сдержать легкой улыбки, когда увидела, что с тропы от господского дома на поляну свернул капитан Кортни. Прическа его растрепалась, теперь это был уже не тот безупречный гость, который пожаловал к ним несколько часов назад. Прежде никто никогда не помогал Грейс, она сама удивилась, какое облегчение испытала, снова увидев Джайлза. Когда ей приходилось ухаживать за больными или умирающими рабами, ее помощь принимали с явной подозрительностью. Для этих людей она всегда оставалась чужой. И как же ей было тяжело! Капитан, несмотря на некоторый беспорядок в одежде, двигался с уверенностью человека, привыкшего брать ответственность на себя, и Грейс вдруг подумала, что наконец нашелся человек, на которого она сможет опереться.
Он остановился и бросил на нее быстрый вопросительный взгляд. Грейс покачала головой и произнесла:
— Скоро.
У края поляны в одиночестве стояла невысокая, очень худая чернокожая женщина с выступавшими лопатками и короткими волосами. Отвернувшись от шума и суеты, она неподвижно смотрела на окружавшие поляну заросли. Остальные рабы с состраданием поглядывали в ее сторону, негромко переговаривались, очевидно, решив, что лучше всего оставить ее в одиночестве. Грейс неохотно подошла к ней.
— Ты говоришь по-английски? — спросила она. Грейс мало кого знала из работавших в поле.
Женщина повернулась и посмотрела на Грейс с откровенной враждебностью, но девушка не отступилась. Она привыкла к ненависти рабов, да и не могла их за это винить. Вздохнув, Грейс продолжала:
— Я хочу тебе помочь, но боюсь, ребенка не удастся спасти. Мать девочки ничего не ответила, а все так же молча смотрела на Грейс.
— Все кончится быстро, — как можно мягче проговорила Грейс. — Не хочешь пойти и посмотреть на нее в последний раз? — Девушка махнула рукой в сторону хижины.
И снова никакого ответа.
— Ты знаешь, кто отец? — Грейс указала на группу мужчин, надеясь жестом прояснить смысл вопроса. — Я могла бы привести его к тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34