И хотя кругом обступала его все та же кромешная тьма, повязка была снята с глаз.Далеко впереди засинел рассеянный свет, и стало легче дышать. Тут невидимые спутники покинули его, и он продолжал путь в одиночестве.Каждый шаг отдавался протяжным вздохом, нехотя замиравшим в каменных сводах. Размытые тени бросались под ноги и уплывали во тьму. Но все светлело и светлело впереди. И тогда увидел ле Kappe крылатого козла со страшной мордой и бычьими, гневно раздутыми ноздрями. Между крутыми, могучими рогами горел факел, и свет его собирался в серебряной пятилучевой звезде на лбу. Грудь козла была человечья, женская, а живот, как у гада — чешуйчатый и зеленый. Правой рукой указывал он на висевший меж колонн белый рог месяца, левая, опущенная, уткнулась когтистым перстом в черный рог. Чресла чудовища были задрапированы огненной юбкой, спускавшейся до вывороченных колен. Твердо, уверенно стояли на земле козлиные ноги, попирали ее раздвоенными копытами. Черно-белые крылья почти целиком закрывали неф. Лишь между распущенных перьев проблескивали письмена какие-то, молнии и стрелы всевозможные, Нептунов трезубец и символы темного могущества.Справа от козла стоял обвитый пифоном столб с золотым треугольником на вершине. От треугольника исходили колючие лучи, а внутри него словно застыло в вечном удивлении широкое, раскрытое, чернью по металлу изображение — око с зеленым зрачком. Слева же подымался на хвосте ушастый бронзовый змей. Как зачарованный, глядел он на удивительного козла, и злой огонь переливался в его рубиновых глазах. А имя было его Баффомет…— Озирис? — услышал ле Kappe тихий вопрос и так же тихо дал условный ответ:— Темный бог.Послышалось печальное пение. И чей-то хриплый, надтреснутый голос провозгласил:— Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! — И то, что этот Баал-Зебуб не забытый демон халдейский, а попросту Вельзевул, означало, что тайные тамплиеры стали исповедовать ту самую веру, которую безуспешно пытались навязать их предкам палачи Филиппа Красивого…— Ормузд? — услышал у себя за спиной ле Kappe.— Ариман, — не оборачиваясь, отозвался он.— Тогда пойдемте со мной, сударь.Ле Kappe помедлил, убрал локти с парапета и, повернув голову, увидел незнакомого дворянина в черном камзоле и лиловых чулках.— Прошу вас, — учтиво поклонился дворянин и жестом предложил проследовать за ним на другой конец моста, где виднелся дом под темной остроконечной крышей. — В трактире «Под старой шпорой» нашей беседе никто не помешает. Там в этот час мало посетителей.Они прошли через мост и, нырнув под низкую притолоку, с которой свешивался заменявший вывеску драный ботфорт с ржавой шпорой, оказались в полутемной комнате.— Добро пожаловать, сиятельные господа. — Неведомо откуда вынырнула бойкая служанка в чепце и переднике и принялась вытирать стол из струганых досок.— Где хозяин, красотка? — осведомился дворянин, поправляя напудренный парик.— Уехал в Отейль, сударь, за каплунами. Что угодно господам?— Комнату, свечу и бутылку анжуйского. Живо! — Дворянин, поклонившись ле Kappe, указал на винтовую лестницу в углу. — Проследуем наверх.Служанка бросила тряпку и метнулась в кладовую:— Сейчас, благородные господа, сейчас будет вам вино и свеча.Она провела гостей в мансарду, окно которой было закрыто ставнями, зажгла свечу на колченогом столе и побежала в погреб за вином.Дворянин в черном предложил ле Kappe занять единственный стул, а сам без особых церемоний уселся на узкую кровать, под которой поблескивали таз и ночная ваза. Других предметов в комнате не было, если не считать, конечно, кипарисового крестика на грубо побеленной стене.— Шевалье ле Kappe? — осведомился дворянин. — Я не ошибся?— Да, сударь, — с достоинством наклонил голову лейтенант. — С кем имею честь?..— Вы пришли вовремя, — словно не расслышав вопроса, выразил свое удовлетворение дворянин. — Признаться, мы ждали вас с нетерпением.— Я жду, сударь, — напомнил ле Kappe.Но вместо ответа дворянин вскочил с кровати, которая скрипнула всеми своими рассохшимися досками, и, подскочив к стене, сорвал с нее распятие.— Проклятие Адонаи! — воскликнул он и совершенно спокойно возвратился на место.— Здравствуй, брат. — Ле Kappe встал и поднял вверх левую руку, образовав указательным и большим пальцами кольцо.— Здравствуй, брат во Люцифере, — торжественно ответствовал дворянин, повторяя тайное приветствие. — А теперь рассказывайте, ле Kappe, время не терпит. Вы и так отсутствовали слишком долго.— Задача была не из легких, сударь… Кстати, я до сих пор не знаю, как мне именовать вас.— Меня зовут ла Моль, шевалье.— Рад познакомиться с вами, граф! — привстал в полупоклоне ле Kappe. — Много о вас наслышан!— И я, шевалье, и я… Но не будем терять времени на пустые любезности! Что вам удалось узнать об этом авантюристе? Орден очень интересуется им. Вы это знаете, ле Kappe.— Да, граф. Знаю. Тем более что вот уже скоро год, как я только этим и занимаюсь. Вчера я имел честь доложить командору…— Забудем это, ле Kappe, забудем, — с живостью перебил его ла Моль. — Было ли у меня время расспрашивать про ваш доклад в Тампле? Не лучше ли вам будет просто ответить на мои вопросы касательно самозванного графа? Если только вы ничего не имеете против?— Спрашивайте, господин ла Моль, я весь к вашим услугам… Только Сен-Жермен вряд ли самозванец.— Но помилуйте, сударь! — Ла Моль развел руками и засмеялся. — Я никогда не слышал о таком графстве!— Это верно, — согласился ле Kappe. — Такого графства нет. Но это не значит, что тот, кто носит это имя, не является человеком благородной крови. Напротив, граф, уверяю вас: это человек очень высокого происхождения.— Вам удалось раскрыть его инкогнито?! — удивленно воскликнул ла Моль. — Это же великолепно!— Не совсем так, граф, — несколько охладил его порыв ле Kappe.— Но, по крайней мере, национальность?— Одно тесно связано с другим.— Тогда рассказывайте как знаете! Я постараюсь не мешать вам своими вопросами. Но учтите, шевалье, я умираю от любопытства.Граф совершенно отбросил ритуальную условность и говорил с ле Kappe как светский человек со светским человеком. Лейтенант воспринял это как должное.Служанка принесла вино в пыльной бутылке.— Что ж, дорогой граф… — Ле Kappe наполнил бокалы анжуйским и встал, приглашая ла Моля присоединиться. — Я менее всех расположен мучить вас… Не угодно ли?Они стоя чокнулись и, пригубив вино, возвратились на свои места.— Он действительно сказочно богат? — не выдержал ла Моль.— Во всяком случае, он не знает нужды в деньгах. — Ле Kappe допил свой бокал и потянулся за бутылкой. — Поэтому не выгоды ищет он, когда прибегает ко всякого рода мистификациям. Да, дорогой ла Моль, дело обстоит именно так, чтобы ни болтали в свете его завистники. И он, повторяю, не самозванец, а действительно принадлежит к знатному роду.— Весь вопрос: к какому?!— Да, — согласился ле Kappe. — Это серьезный вопрос. Но, уверяю вас, у него есть веские причины скрывать свое происхождение.— И национальность, шевалье?— Я же сказал, что одно связано с другим. Впрочем, последнюю ему вовсе не надобно скрывать. Достаточно одного умолчания. Ведь он без всякого акцента говорит на многих языках. Он всюду выставляет себя как иностранец, хотя в Париже его без труда можно принять за француза, во Флоренции или Риме — за итальянца, в Петербурге — за русского. Но он обожает, разъезжая по свету, менять имена. Чуть ли не на каждой почтовой станции… В Генуе и Ливорно он назвался русским графом Салтыковым, в Голштинии и Гессене выдал себя за испанского гранда.— Вы настаиваете на этом слове — «выдал»? — подчеркнуто акцентировал ла Моль.— Простите, граф? — не понял ле Kappe.— Суть в том, что многие полагали, будто бы он в действительности испанец: незаконный сын испанской королевы Марии и неведомого красавца простолюдина.— Очередная легенда о Сен-Жермене! — отмахнулся ле Kappe. — И менее всего претендующая на то, чтобы оказаться правдой.— Вы полагаете, шевалье?— Уверяю вас, граф.— Где же тогда истина?— В поисках ее я и убил столько времени и сил.— Я весь внимание, шевалье!— Мне удалось установить, милый ла Моль… — Лейтенант медленно выцедил вино. — Да, мне удалось установить, что он сын венгерского князя Ференца Ракоци, поднявшего народное восстание против австрийской ветви Габсбургов!.. Как вам это понравится, граф?— Невероятно! — прошептал пораженный ла Моль. — Этого я меньше всего мог ожидать.— И тем не менее именно это и есть истина. Если, конечно, она вообще возможна там, где прошел Сен-Жермен.— Расскажите подробнее!— Родился он 28 мая 1696 года и был наречен Леопольдом-Георгом, по-венгерски Липот-Дердь. Но через четыре года вдруг было объявлено о кончине малолетнего сына князя Ференца…— И что?— Это было ложное известие, сударь. Наследник Ракоци был жив и здоров. Его укрыли в надежном месте, отдали под надзор верных, испытанных друзей. Ференц Ракоци, которого самого чуть не отправили в детстве на тот свет, сделал все, чтобы обезопасить сына, оградить его от наемных убийц.— Да, на это у него были основания, — прошептал ла Моль.— Еще бы! Особенно если учесть, что год спустя после мнимой кончины сына князь и княгиня были арестованы.— Все это выглядит достаточно убедительно. — Ла Моль потянулся к столу поставить бокал. — Вы, конечно, располагаете доказательствами?— Несомненно. Если вы знаете, у Ракоци после Леопольда-Георга было еще трое детей — два сына и дочь.Граф молча кивнул.— Так вот, в его завещании были упомянуты четверо! Черным по белому князь Ференц написал, что поручил старшего сына заботам друзей.— И сказано, каких именно?— Герцога Бурбонского, герцога де Мейна, графа Шарлеруа и… — ле Kappe сделал небольшую паузу: — И… графа Тулузского.— Что? Графа Тулузского? Чародея и ясновидца, который исчез при загадочных обстоятельствах?— Именно так, милый ла Моль! Чародея и ясновидца… Добавьте к этому еще и наследника тулузских графов Раймундов…— Замечательно, ле Kappe! Это заставляет нас на многое взглянуть иными глазами… Недаром же сей загадочный Сен-Жермен особенно выделял из своих знакомых именно этих четырех!— Обратите также внимание, ла Моль, что в числе многочисленных псевдонимов Сен-Жермена есть и такой… — Ле Kappe вновь на мгновение замолк, как бы подчеркивая этим всю значимость своих дальнейших слов: — Граф Цароки!— Граф Цароки? — нахмурился, словно что-то припоминая, ла Моль. — Это мне ничего не говорит.— Анаграмма фамилии Ракоци, — подсказал ле Kappe.— Ах да! Действительно… Вы просто великолепны, ле Kappe!— Благодарю, граф.— Кто еще, кроме вас, посвящен в тайну?— Четверо наших аристократов, которых я имел честь вам назвать, если, конечно, граф Тулузский жив…— И больше никто?— Затрудняюсь вам сказать со всей определенностью.— Ах, дорогой ле Kappe, это же очень и очень важно для меня! Разве командор не сказал вам, что орден поручил именно мне вступить в контакт с этим загадочным СенЖерменом?— Сказал, что такое поручение уже дано. Но имени не назвал.— Так вот, это я, дорогой лейтенант.— Сочувствую, граф. Не в обиду будет сказано, но вам предстоит неравное партнерство.— Я знаю, — сокрушенно поник ла Моль. — А что делать?— Делать нечего, — согласился ле Kappe. — Но вернемся к тайне. Если вас интересует мое мнение, то в нее, по-моему, посвящен еще и сам король!— Возможно… — задумчиво кивнул ла Моль. — Людовик действительно слишком благоволит ему…— Более того. Он распорядился воздавать Сен-Жермену почести как принцу крови.— Да-да. Это очень странно.— Вам все еще странно, ла Моль?— Нет, дорогой ле Kappe, теперь уже нет… После вашего рассказа я все вижу в ином совершенно свете. Раньше я полагал, что король выделяет Сен-Жермена в благодарность за услугу.— Вы имеете в виду трещину в бриллианте?— Да, ле Kappe, король очень дорожил этим камнем и, когда Сен-Жермен уничтожил трещину, был совершенно счастлив. Кстати, как это возможно — устранить трещину?— Есть много путей, — усмехнулся ле Kappe. — Во-первых, просто подменить королевский камень, подсунуть вместо него очень похожий, только целый.— А во-вторых?— Во-вторых, можно так же хорошо изучить науки, как граф Сен-Жермен.— Вполне, граф… Но это не исключает, конечно, более простой версии с подменой. Сен-Жермен сказочно богат и располагает, конечно, обширным собранием бриллиантов. На балу в Версальском дворце его видели с такими бриллиантовыми пряжками на туфлях, что двор был потрясен… Говорят, что маркиза де Помпадур не сводила с них глаз.— Но он-то сам уверяет, что действительно умеет лечить камни и научился этому в Индии.— Он многое говорит… — протянул ле Kappe. — Больше всего он любит, как бы случайно проговорившись, упомянуть о давно прошедших событиях, в которых якобы принимал участие.— Да. Знаю, — согласился ла Моль. — Недавно в свете зашла речь о Франциске Первом, и Сен-Жермен привел всех в великое смущение, обмолвившись, что часто беседовал с покойным Франсуа.— Ну это что! Франциск умер всего лишь двести лет назад. А что вы скажете про воспоминания Сен-Жермена о Христе?— Он и на это решается?— «Решается?!» Слишком слабо сказано, граф! Слишком слабо... «Мы были друзьями, — сказал он о Христе. — Это был лучший человек, какого я знал на земле, но большой романтик и идеалист. Я всегда предсказывал ему, что он плохо кончит». Как вам понравится такое?— Неслыханно!— Отчего же? — усмехнулся ле Kappe.— Как свет терпит столь очевидную ложь?— А разве Сен-Жермен хоть кому-нибудь пытался ее навязать? Такие вещи он роняет на ходу, с рассеянным видом, словно по забывчивости. Одни считают это чудачеством, другие относятся серьезнее. Тем более что загадочный граф действительно умеет творить чудеса. Он прославился как живописец, создавший светящиеся в темноте картины; его великолепные стихи полны недосказанностей и тревожат потаенным каким-то смыслом; сочиненные им сонаты и арии вызывают зависть профессиональных музыкантов. Разве вы не знаете, что очаровавший наше общество скрипач-виртуоз Джованнини был не кто иной, как наш проказник граф?— Я уже устал удивляться, ле Kappe, — покачал головой бедный ла Моль. — Вы уничтожили меня. Теперь мне понятно, почему Джованнини выступал в маске.— Это понять не трудно, ла Моль. Труднее объяснить те чудеса, которые показывал Сен-Жермен королю в своей алхимической лаборатории в замке Шато де Шамбор.— Я вижу, дорогой лейтенант, что вы всерьез прониклись верой в его сверхъестественные способности. Быть может, вы поверили и в его бессмертие? Простите меня, это несерьезно. Одно дело наши таинственные игры в подземельях Тампля. Это занимает ум, щекочет нервы. Но относиться ко всему этому всерьез? Нет уж, увольте.— А легендарный красный алмаз, граф?— Кто его видел, ле Kappe?— Мой пращур, который сгорел на костре, но так и не выдал тайны.— Мой пращур тоже сгорел.— Я знаю, что вы потомок гроссмейстера, — кивнул ле Kappe.— Дело не в том, — отмахнулся ла Моль. — Знаете, в чем главная беда наших предков? В том, что им нечего было выдавать. Иначе они спасли бы себя и от пытки, и от костра. Я не верю в красный алмаз.— Признаться, я тоже, но, мой милый граф, Сен-Жермен заставил меня многое пересмотреть. Нет, я, конечно, не считаю его бессмертным. Хотя бы по той причине, что он сам не считает себя таковым…— Парадокс?— Отнюдь. Я слышал, как он сказал одному знакомому: «Эти глупые парижане воображают, что мне пятьсот лет. И я даже укреплял их в этой мысли, так как вижу, что им это безумно нравится. Но если говорить серьезно, то я на самом деле намного старше, чем выгляжу». Так-то, ла Моль… Сен-Жермен и вправду многому научился на Востоке. У него нет эликсира бессмертия, но он знает тайну целебных трав. «Чай Сен-Жермена», которым он пользует короля, действительно оказывает животворное действие.Это необыкновенный человек, граф, говорю вам открыто и честно. Не обижайтесь, но не вам тягаться с ним… И не мне.— Вы бы лучше высказали все это командору!— Я и высказал. Но он одержимый!— Хорошо, ле Kappe, вы все знаете лучше меня, скажите же: что вы думаете о Сен-Жермене? Кто он?— Я все сказал, граф. Он сын Ференца Ракоци и великий человек. Всесторонне одаренный от природы и широко образованный!— Откуда тогда у него деньги? Только не уверяйте меня, что он их делает из свинца.— Ничуть не бывало. К его услугам все золото масонских лож. Он достиг высших степеней посвящения… Быть может, даже самой высшей, единственной.— Вы полагаете, он руководит всеми ложами?— Да, граф, полагаю. Его приезд в Санкт-Петербург летом 1762 года, несомненно, был продиктован далеко идущими целями масонов. Мне достоверно известно, что фаворит императрицы Екатерины — Григорий Орлов — вручил ему очень крупную сумму.— За какие заслуги?— Не знаю. Возможно, наш подопечный содействовал воцарению императрицы. Это тайна, покрытая мраком. Известно только, что Орлов, обращаясь к Сен-Жермену, называл его саrо padre — дорогой отец.— Да, все это возможно, — задумчиво произнес ла Моль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53