Логичнее предположить, что в чемодане хранят свои перчатки и чужой перстень, чем наоборот. Более того: именно перстень, а не перчатки, может быть, скажем, предназначен для подарка. Кому? Может быть, тому самому Гвидо?— Скажите, мадам Локар, какие руки были у месье?— Простите?— Ну, большие, маленькие…— Средние. Нормальные мужские руки. «Значит, колечко кому-то предназначалось».— Волосатые?— Да, немного.— А какого цвета волосы?— На руках?— Разумеется.— Такие же… Я имею в виду — как и на голове. Темные. «Окажись они светлыми — сразу бы завертелся третий вариант. Хорошо хоть волосы как будто свои…»— Составим опись сейчас или после осмотра сразу все и перепишем? — спросил Люсин посольского чиновника.— Как вам будет угодно, — улыбнулся тот и развел руками.— Тогда после, — решил Люсин. Бросил коробочку в чемодан и защелкнул замок. — Папку тоже под самый конец поглядим.В шкафу висели два костюма: черный — вечерний и серый — деловой; на полках были уложены сорочки и голубая пижама.— Скажите, мадам Локар, — спросил Люсин, — в каком костюме вы видели его в последний раз?— В сером.— Вот в этом? — Люсин снял вешалку с пиджаком.— Нет. Тот был в клетку.«Значит, он не переодевался после завтрака».Люсин легко прошелся по карманам. Вроде ничего интересного. Мелочь наша и не наша, троллейбусные билеты и билеты в кино, крошки табака…— Он курил?— О да! Сигары, — ответила мадам.«Значит, не только сигары. Ну конечно! — обрадовался Люсин, обнаружив смятую целлофановую пачку „Филипп Моррис“. Но тут же лежала и сигара в алюминиевом футляре. — Сигареты мог держать для угощения. Бывает и такое».— Он носил кольцо?— Да. Золотое обручальное, но как вдовец, и на среднем пальце правой руки массивное серебряное с чернью кольцо с черепом.— Ну, масонское? — оживился чиновник.— Не знаю, — равнодушно повела плечом мадам.«Масонское? Любопытно… А вот это еще любопытней!» Люсин извлек из бокового кармана серого пиджака несколько квитанций комиссионных магазинов.— Так… Куплено в комиссионном на Арбате, — сказал он. — Рисунок Ю. Анненкова тушью «Женщина в ванне», тридцать два на двадцать восемь, цена сорок пять рублей. Любопытно… Это тоже на Арбате. Художник Сомов: «Арлекин и Смерть», девяносто четыре рубля.Сомов потянул больше.Люсин скользнул взглядом по стенам. Кроме гостиничной картинки, изображавшей каких-то людей, любующихся с Ленинских гор Лужниками, других шедевров живописи не было.«Где же они — эти Арлекин и женщина в ванне?»Третья квитанция, выписанная антикварным магазином на улице Горького, лаконично сообщала, что пропавший владелец этих костюмов, покупавший картины, приобрел еще и Будду, позолоченного, высотой 14 см, с дефектами. Стоил Будда полсотни.Но его тоже не было видно.«Искусством интересуется… Божественным… И чего он в Загорск-то не поехал? Что ж с ним, беднягой, приключилось?»Люсин закрыл шкаф и еще раз оглядел номер. За сдвинутыми шторами привычно гудел город.«Зачем это я свет зажег, когда на дворе день? Надо было только штору раскрыть. А публика небось подумала, что так надо…»Он подошел к телевизору и раскрыл столик. Там, рядом с экспортной «Столичной», изготовленной из отборной пшеницы (отлитые на стекле английские буквы гарантировали однократное употребление стеклотары), скрывался позолоченный Будда. Был он страшен — трехголов и толстопуз и вид имел неприличный.«А я-то представлял себе Будду по-другому. Думал, что он — как человек, а у этого морда кабанья и черепа на голове. Но им виднее. Высота та же, позолочен, потерт, пальцы сломаны. Так что, несомненно, с дефектами. Он самый и есть. За полсотни я бы такого купил. Забавно».«Столичную», которую надпись на этикетке рекомендовала слегка охладить, пропавший иностранец в холодильник не ставил, видимо, вообще к ней не притрагивался, так как была она завернута в первозданный целлофан.«Неужто тоже для кого-то припас? Тут, наверное, ноль восемь. Удивительный человек!»Дошла очередь до письменного стола. Там-то и отыскались в среднем ящике завернутые в бумагу «Женщина в ванне» да «Арлекин и Смерть». Женщина была голой, но выглядела скромно. Люсин решил, что за несколько штрихов черной туши сорок пять рублей многовато. Зато другая картина была многоцветной акварелью. Желтый скелет в черном, забрызганном жемчужными слезками плаще выглядел весьма внушительно. К тому же он еще наигрывал на скрипочке из берцовой кости. «Тоже дороговато», — решил Люсин.В тумбе стола он нашел две нераспечатанные коробки шоколада («Поистине этот человек живет для других!») и план ВДНХ.Не обрадовала его и ванная. Там на зеркальной полочке стояли всевозможные флаконы, мыльница с тремя сортами мыла, какая-то ароматичная соль и бритва «Золинген» в кожаном футляре.«Опасная! — с уважением подумал Люсин. — Не какая-нибудь электрическая. Значит, выбрит всегда, как бильярдный шар».Еще висел там мохнатый халат, стояли поролоновые туфли, и прямо в ванне валялась мочалка, вернее, настоящая морская губка.«Вот и все. Документы, деньги и сертификаты у него при себе. Человек он небедный и со вкусом. Но все в меру. Джентльмен».— Он ведь настоящий джентльмен, не правда ли? — спросил Люсин, выходя из ванной.— Думаю, да, — согласилась мадам Локар.— И конечно, вчера за завтраком он был гладко выбрит?— Конечно.— У брюнетов это, знаете, целая проблема: не пройдет и часа, как снова синева проступает.— Он всегда был гладко выбрит.«Отлично! Это хорошо, что у него опасная, очень хорошо… Но ведь перед вечером ему надо было где-то побриться?»— Ну что ж, дамы и господа, осмотрим теперь эту папку и приступим к описи.Люсин прошел к столу, раскрыл папку и аккуратно вывалил на стол ее содержимое.Фотограф на всякий случай сделал несколько снимков.— У вас все? — спросил его Люсин.— Все.— Тогда раздвиньте, пожалуйста, шторы и погасите свет.При дневном свете все как-то повеселели. Мадам подошла к окну. В обесцвеченное жарой июльское небо весело изливали лиловые, клубящиеся струи трубы ТЭЦ. По реке медленно тащился белый прогулочный катер. Женевьева закурила новую сигарету и длинным перламутровым ноготком время от времени сбивала с нее серую колбаску пепла. Фотограф перекручивал пленку, а посольский чиновник, откинувшись и кресле, вдохновенно разглядывал потолок, словно стихи сочинял.Никто уже не ожидал от осмотра никаких чудес, и потому предметы, хранившиеся в нейлоновой папке, не вызывали особого интереса.А напрасно…Там был туристский план Москвы, черный пакет с фотографиями, колода карт, путеводитель по Ленинграду, изданный на английском языке АПН, и еще какая-то безделушка не безделушка, брелок не брелок, в общем, ярко-синяя керамическая фигурка величиной с мизинец. Видно, старинная.Сначала Люсин взялся за план. Метро «Калужская» было обведено карандашом. На обороте, в списке транспорта, был отмечен автобус 531 красный, курсирующий от Калужской до Красной Пахры.Не обнаружив на плане других пометок, Люсин шагнул к гардеробу и, еще раз тщательно осмотрев карманы, забрал все найденные в них билеты. Затем, вернувшись к столу, он взялся за карты. Такие ему еще никогда не встречались, хотя он повидал немало различных колод. Нет, это были карты, одинаково не похожие ни на обычные игральные, ни на те изображения экзотических стран и ярких, весьма легко одетых женщин, которые можно купить в первом же заграничном порту. Даже масти здесь были особые. Не какие-нибудь «крести» и «буби», а желуди с дубовыми листьями и неведомые желтые шары. Только пики, или, как их чаще именуют в кубрике, вини, были еще малость похожи на настоящие.Иначе выглядели и фигуры. Валеты, дамы и короли совершенно на себя не походили, и кроме них Люсин обнаружил еще свечи, булавы и шпаги. Всего он насчитал в колоде семьдесят восемь листов. Иного названия, как чертовы карты, он для них не нашел.Путеводитель по Ленинграду никаких явных пометок не содержал, а в черном пакете лежали шесть совершенно одинаковых снимков какого-то рваного, истершегося на сгибах манускрипта. Тонким старорежимным стилем рондо на русском языке с ером и ятью было записано стихотворение.Люсин прочел его два раза, облизал губы, потом, забывшись, достал злополучную трубку и принялся упорно грызть мундштук. Прочел стихотворение в обратном порядке, вздохнул и сказал:— Все ясно, дамы и господа, а также дорогие товарищи… Более или менее ясно. В этом смысле, конечно…Сунув фотографии в пакет, он все уложил в папку и опять полез в чемодан. Извлек оттуда коробочку с перстнем и переложил ее в папку. Некоторое время молча сидел в кресле с весьма озабоченным видом, но вдруг, точно на него снизошло откровение, вскочил и кинулся в ванную.Все с вялым интересом следили за тем, что будет. Из ванной Люсин вернулся со стаканом для полоскания, который он бережно нес на собственном носовом платке. Поставив стакан на стол и осторожно вытянув из-под него платок, Люсин стрельнул глазами по комнате и подхватил стакан для питья и крышку графина. Все эти нехитрые изделия Гусь-Хрустального завода он уложил в коробки с ватой, которые извлек из портфеля.Эта работа далась ему, по-видимому, не так-то легко — затылок его побагровел, а розово-лиловые пятна на носу обозначились ярче. Уложив коробки в портфель, Люсин употребил платок по назначению. Покашлял в него и отер себе лоб и затылок.— Эту папку я забираю до конца расследования, — сказал он чиновнику. — А остальные вещички можно сдать пока в камеру хранения. Давайте составим опись.Изнывавший от скуки чиновник на секунду оживился и робко спросил:— Может, перепишем одну только папку? Ведь остальные вещи будут в камере хранения.Мысль эта показалась Люсину довольно здравой. Он подумал с минуту и, как бы извиняясь, развел руками:— К сожалению, таков порядок… Но мы быстро с этим справимся. Вроде бы я все помню, потом проверим, не упустил ли чего.Он достал из портфеля портативную машинку «Колибри», заправил в нее три экземпляра и принялся бодро отстукивать опись. Но, дойдя до «Сигар гаванских („Корона коронас“) — 2 ящ.», он перестал вдруг печатать, поднялся и вновь полез в чемодан. Достав эти самые «2 ящ.», он быстро раскрыл их один за другим перочинным ножом. В первом ящике действительно, как снаряды, были уложены длинные алюминиевые футляры с великолепными, золотисто-серого цвета сигарами. Зато второй ящичек вместо тривиальных сигар порадовал хорошенькой иконкой. Была она на гнутой доске и выглядела весьма старой, хотя краски, слегка, правда, облупившиеся, сверкали удивительно свежо. Фон иконы был светлый, как вечереющее тепло-латунное небо. Три синие фигуры с крыльями и золотистыми нимбами вокруг голов сидели за овальным столом, уставленным одними только чашами. В руках небожителей были длинные тонкие копья. Складки их синих хитонов были очерчены схематично и резко.Бесстрастная, не проронившая за все это время ни слова Женевьева Овчинникова при виде иконы явно взволновалась.— Вам она знакома? — спросил ее Люсин.— Нет! — почти выкрикнула Женевьева и, отрицательно покачав головой, уже спокойно добавила. — Эта, — здесь она сделали ударение, — мне незнакома. Но точно в такой же манере выполнена знаменитая рублевская «Троица»… Может, всего лишь копия?Засыпавший уже чиновник тоже несколько оживился.— Это криминал? — спросил он по-русски. Тут только Люсин сообразил, что все это время разговор шел на другом языке. Впрочем, такое было в порядке вещей. Не переводить же специально для фотографа, которому было, как говорится, до лампочки.— Криминал? — переспросил Люсин, как будто слово его озадачило. — Это уже как взглянуть. Во всяком случае, если она оригинальна, то вывозить ее из страны нельзя. Тем более таким способом. — Он покрутил пальцами и кивнул на раскрытый ящик. — Даже на эти картинки — на Женщину эту и Смерть — нужно специальное разрешение. Ведь не все, что продается, можно вывозить, не так ли?— Конечно, — понимающе согласился чиновник. — У МИС тоже такие законы.— Ну вот видите… — поскреб подбородок Люсин. — Эта находка сообщает всему делу определенный нюанс… Вы понимаете в иконах, Женевьева Александровна? — спросил он вдруг по-русски, резко повернувшись к девушке.— Немного разбираюсь, — скорчив пренебрежительную гримаску, сказала она. — Я же окончила искусствоведческий.— Это прекрасно, это очень прекрасно! — Люсин даже руки потер. — Вы непременно дадите мне консультацию.— Если смогу, пожалуйста, — равнодушно согласилась Женевьева.— А вы почему не были вчера в театре на Таганке, мадам Локар? — вдруг неожиданно спросил Люсин.— Я? — удивилась мадам. — Но что мне там делать, когда я ни слова не знаю по-русски? Это ведь не опера и не балет: нельзя же смотреть пьесу с переводчиком! Разве не так?— Ну конечно, конечно, я как-то не подумал об этом. Простите… А он разве говорил по-русски?— Говорил! — неожиданно ответила за мадам Локар Женевьева.— Хорошо? — мгновенно обернулся к ней Люсин.— Да, почти без акцента.— Вы мне об этом не рассказывали…— Значит, как-то запамятовала, да вы и не спрашивали.— Да, — кивнул ей Люсин. — Конечно… Вы говорите, почти без акцента, в чем же выражалось это «почти»?— Трудно сказать… Это так неуловимо. Промелькнуло, и не вспомнишь потом. Одним словом, понять это можно только в том случае, если вы специально вслушиваетесь. Я неясно объясняю?— Нет, ясно. — Люсин выглядел явно раздосадованным. — Хорошо, пока закончим с этим.Он вновь сел за машинку и не поднимался уже, пока не отпечатал всю опись.— Проверьте, пожалуйста, не упустил ли чего, — сказал он чиновнику, отделяя отпечатанные листы от копирок. — И подпишите.— Все правильно, — сказал тот, бегло проглядев список, и, достав авторучку, поставил подпись, прижимая листок к колену.— Теперь подпишите вы, мадам, и вы, Женевьева Александровна, — взяв у чиновника листок, сказал Люсин, — а я тем временем закончу еще одну маленькую формальность.Он извлек из тумбы коробки с шоколадом, разорвал целлофан и раскрыл их. Обычные шоколадные конфеты, ничего более.— Ну и отлично, — вздохнул Люсин. — Все же находка иконы проливает свет на некоторые контакты этого господина? — склонился он над сидящим в кресле чиновником.Тот многозначительно кивнул.— И мы должны проверить их, если хотим разыскать его?Чиновник согласился и с этим.«Какой покладистый малый», — подумал Люсин.— Следовательно, у вас не возникнет возражений, если мы не будем сдавать вещи на хранение, а временно задержим их у себя?Чиновник сначала широкой улыбкой дал понять, что никаких возражений у него не возникнет, а затем сказал:— Конечно, конечно… Поступайте как считаете нужным. Мы все это сейчас и оговорим в протоколе. Я вижу свою задачу в том, чтобы всемерно сотрудничать с вами, ни в чем более… Скажите мне только, что это за снимки там у вас, в описи? Что на них?«Глаз-алмаз! — восхитился Люсин. — Вроде бы даже и не глядел, а сразу суть ухватил».— Так, пустяки… — выдохнул он. — Стишки какие-то. Но в интересах следствия лучше их до времени не очень того… — Он пошевелил пальцами, подыскивая подходящее слово. — В общем, я вам покажу их при личном свидании, если не возражаете, конечно.Покладистый чиновник кивнул.Люсин уже проникся к нему уважением, смешанным с настороженностью.— А что это за карты у него такие странные? — решился спросить он. — Вы, случайно, не заметили? Так я их сейчас покажу.— Не надо. Заметил, — маскируя зевок, задвигал нижней челюстью чиновник. — Это таро.— Ах, таро! — понимающе покачал головой Люсин. — Небось, это посложней преферанса или там бридж-белота? — тихо спросил он, еще ниже склоняясь к собеседнику.— Конечно, — ответил тот. — Тем более что чаще таро используются не для игры, а для гадания.— Ну разумеется! — развел руками Люсин. — Конечно, для гадания. Это само собой… Для чего же еще?— Конечно, сейчас трудно сказать, сколько времени займет это дело? — спросил чиновник.— Да, — сказал Люсин. — Возможны любые неожиданности. Я уж не говорю о том, что пропавший может сам преспокойненько объявиться в любой момент.— Если он жив.— Разумеется. Во всяком случае, к дорожным катастрофам за последние сутки он отношения не имел.— Внезапный сердечный приступ?— Справлялись уже… А кстати, как у него со здоровьем?Чиновник улыбкой продемонстрировал свою полную неосведомленность.«Богатая мимика», — подумал Люсин.— Когда к нашим властям обращаются за заграничным паспортом, то, как правило, не спрашивают о здоровье.«И напрасно», — мысленно прокомментировал Люсин.— Знаете что? — Чиновника словно осенило: — Сделайте нам официальный запрос, и мы быстро наведем необходимые справки об этом человеке. Вам это может помочь.— Спасибо, — сказал Люсин. — Я немедленно доложу о вашем любезном предложении.— Вот и хорошо. А теперь позвольте задать вам совершенно неофициальный вопрос.— Пожалуйста.— Видите ли, господин Люсин, я большой любитель детективов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53