— В среду?.. Постойте! Кажется, я был весь день дома. Отделывал интерьер.— Кто-нибудь может это подтвердить? Лев Минеевич?— Не знаю, право… Возможно. Мы уже так привыкли к совместному существованию, что перестали замечать друг друга. Я по крайней мере… И он, наверное, тоже… Хотя именно в тот день — да, совершенно точно, в среду, часов около пяти, — ко мне приходил Кирилл Анатольевич Воздвиженский!— Кто он, этот Воздвиженский?— Проректор духовной академии.— Он согласится подтвердить, что приходил к вам?— Я так думаю! Он же действительно приходил. Лев Минеевич, вспоминаю теперь, даже открыл ему дверь.«В таком случае у тебя железное алиби. И на вторник и даже на среду… Как я и ожидал, налицо алиби…»— Как, где и когда вы познакомились с иностранцем?— В комиссионном на Арбате, в понедельник, совершенно случайно разговорились.— Вы продолжаете настаивать на прежней версии?— Не понимаю…— О случайном знакомстве в магазине я уже слышал от вас в первую нашу встречу.— Ну и что? Как было, так и говорю.Люсин чуть приподнял брови и повел плечом, всем своим видом показывая, что лично ему совершенно безразлично, врет Михайлов или же говорит правду.— Я же вам правду говорю! — наклонился к нему Михайлов.— Сколько раз вы встречались с ним после знакомства? — Люсин словно не обратил внимания на эти слова Михайлова.— Один-единственный раз, у меня на квартире.— Что вы можете сказать по поводу его исчезновения? Что знаете об этом?— Абсолютно ничего. Я к этому не причастен.— Он не делился с вами планами на будущее? Не говорил, к примеру, как собирается провести завтрашний день?— Нет. Мы говорили только об искусстве.— Где вы приобрели эту икону?— У одной старухи. Купил.— За сколько?— Не помню… точно. Задешево.— Только что вы упомянули, что не верите в древние иконы, которые можно случайно купить у старухи за двадцатку.— Разве?— Представьте себе.— Ну, двадцатку я употребил в фигуральном смысле, в том смысле, что дешево.— А продали за пятьсот… Вы часто так продавали иконы?— Нет. Это был первый и последний раз.— А покупали?— Я, знаете ли, чаще меняюсь.— Это как понять?— Старухи любят яркие, новые иконы, без дефектов и охотно отдают за них старые образа. Порой ведь берешь совершеннейшего кота в мешке — абсолютно черную доску! Никогда заранее не знаешь, что из нее получится. Отмоешь, потратишь время и труд, там, — он развел руками, — только пятна облупленной краски и дырки от оклада.— Вот вы то и дело говорите: «Старуха, старухи…» Это основная ваша клиентура?— Нет, конечно… Но с ними, естественно, чаще всего приходится вести дело. Да и кто в основном вокруг церквей трется? Старухи опять же…— А у вас какие дела с церковью?— Я же реставратор!— Кто назначил цену за «Троицу»?— Я.— И он сразу согласился?— Сразу. Сам даже взял стремянку и полез снимать.— Видимо, не в пример вам он правильно распознал ценность вещи.— Вряд ли…— Почему вы так думаете?— Они там, за рубежом, наслышаны о русском Эльдорадо, думают, что у нас Византия чуть ли не на улицах валяется. Купит какой-нибудь дурак попорченную доску восемнадцатого века, а дома у себя кричит, что это Рублев или Дионисий.— А вы-то откуда знаете?— Люди говорят.— Они-то, конечно, все там простофили, — усмехнулся Люсин. — Этот, который у вас «Троицу» купил за пятьсот целковых, тоже, видимо, очень наивный мужик… С кем из иностранцев вы имели дело раньше? Кому и когда продавали иконы?— Иконы я не продавал и с иностранцами, кроме этого, никаких дел не вел.— Раньше вы утверждали, что и этого приняли за русского, поскольку он говорил без акцента, но потом одумались и сознались. Откуда на самом деле вы узнали, что он иностранец? Он вам представился?— Женевьева сказала…— Стоп! Значит, Овчинникова имела касательство к этому делу? Вы подтверждаете?Михайлов кивнул и опустил голову.— Вы подтверждаете? — чуть повысил голос Люсин.— Да, подтверждаю.— Какое?— Она познакомила нас.— Но вы утверждали, что познакомились случайно, в магазине на Арбате.— Оно и было случайно в том самом магазине. Женевьева зашла с ним туда. Мы и встретились. Случайно. Мы ведь не договаривались встретиться.— А что было потом?— Потом она извинилась, сказала, что торопится, и ушла, мы же остались в магазине. Разговорились. Он спросил моего совета по поводу финифти… Одним словом, на улицу вышли вместе, он заговорил об иконах, и я пригласил его к себе. Тогда я и не собирался ему ничего продавать.— Как она вас представила друг другу? Какими словами?— Как обычно. Это мой друг, художник, а это месье такой-то, историк.— А Овчинникова не сказала, куда торопится?— Нет.— И потом вы ее об этом не спросили?— Как-то не пришлось… Я думаю, ей просто надоело возиться с ним. Она часто жаловалась, что приходится таскаться по всему городу.— Она знала, что вы пригласили его к себе?— Нет. Мы в тот день больше не виделись. И на другой день тоже.— А о вашей сделке знала?— Нет. Вообще, она тут абсолютно ни при чем.— Ну а теперь-то она, надеюсь, знает, что вы продали икону?— Конечно.— Почему?— Она же была там… в номере, когда вы распечатали коробку.— Ну и…— Она долго ругала меня, что я это сделал.— Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?— Конечно. Она настаивала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…— Когда она сообщила вам, что видела икону?— В тот день, когда вы меня… домой отвезли. Вечером.— Что она имела в виду, когда только что порекомендовала вам говорить правду? Какую правду?— О том, как все случилось… О знакомстве в магазине…— Тем не менее вы не сразу и не очень охотно последовали ее совету.— Не хотел ее впутывать. Разве непонятно? Она-то ведь ни в чем не виновата.— Так. Хорошо. Теперь попрошу вас внимательно прочитать протокол и подписать его. Проследите, правильно ли я записал ваши ответы.Михайлов пробежал глазами по строчкам — ему явно не читалось, он все думал о чем-то своем, потаенном, — и взял ручку, которую предупредительно пододвинул ему следователь.— Все правильно.— Благодарю. — Люсин промокнул подпись и спрятал протокол в портфель. — Вынужден предупредить, что нам еще придется, и, видимо, не раз, побеседовать с вами. Поэтому вам нужно будет возвратиться в Москву и на некоторое время воздержаться от поездок.— Я арестован? — спросил Михайлов.— Нет. В настоящее время я не нахожу эту меру необходимой. Но подписку о невыезде с вас возьмут.— Хорошо. — с готовностью согласился он.— Лучше всего нам будет вылететь в Москву сегодня же. — Люсин акцентировал слово «нам».— Хорошо, — тут же согласился Михайлов и, чуть помедлив, спросил: — Женевьеве тоже надо будет возвратиться?— Не-ет! — протянул Люсин. — Пусть Женевьева Александровна спокойно занимается своим делом… Хорошо, что напомнили! Она, поди, совсем уж заждалась.Люсин позвонил к себе в номер и пригласил Женевьеву прийти.— Заходите, пожалуйста! — крикнул он, когда она постучалась. — А вас попрошу побыть пока в моем номере, — шепнул он Михайлову и, легонько придержав его в кресле, метнулся навстречу Женевьеве, словно собирался открыть ей дверь.Но она уже входила. Люсин посторонился, пропустил ее и резко повернулся. Он хотел видеть лицо выходящего Михайлова.Тот, видимо, смотрел Женевьеве в глаза. Когда они поравнялись, он едва заметно кивнул. Это могло означать все, что угодно: от простого одобрения до «Я сделал так, как ты сказала». Люсин подумал, что, скорее всего, именно это и имел в виду Михайлов.«Если, конечно, говорил в основном правду. Коли соврал, то кивок этот надо понимать так: “Все идет по плану, отвечай, как договорились”. Но успели ли они сговориться полностью, все отработать, предусмотреть… К моему приезду они, во всяком случае, подготовлены не были».— Вы каким рейсом прилетели, Виктор Михайлович? — быстро обернувшись, спросил Люсин.Михайлов был уже одной ногой в коридоре. Едва не споткнувшись, он замер и, медленно поворачивая голову, переспросил:— Каким рейсом?— Да. Во сколько вылетели из Шереметьева?— В восемь пятьдесят пять…— Ваше место было четырнадцать «Б»?— Да… кажется, — озадаченно протянул Михайлов. — А что?— Ничего! Ничего… Благодарю вас.«Значит, билет он брал на свое имя, не таясь или не сообразив просто, что нужно таиться… Страху-то я на парня нагнал. Она же, — краем глаза глянул он на Женевьеву, — просто уверена, что за ним следили… Ну что же, это, пожалуй, не повредит…»— Что, некрасиво с иконкой-то вышло, Женевьева Александровна? — спросил он, усаживая ее в кресло.— Да, некрасиво! — Лицо ее покрылось красными пятнами.— Вы должны были мне сказать…— Я и хотела, но там были посторонние. — Она явно старалась побороть волнение. — Потом, мне нужно было поговорить с Виктором, выяснить… Иначе это походило бы на предательство. — Последнее слово она произнесла уже твердо и холодно.— Понимаю ваши чувства. Вполне понимаю… Но прошел день. Вы встретились, возможно, и не раз, с Виктором Михайловичем, могли все спокойно обсудить, и тем не менее… Вы помните наш последний разговор, Женевьева Александровна?Она опустила голову. На влажном виске ее в розоватой тени идеально причесанных платиновых волос мелко-мелко билась голубая жилка.— Мы целый час беседовали с вами. Помните? И все об этой злополучной иконке. Ведь вы тогда уже не просто умалчивали, а сознательно старались увести меня с курса. Запиши я тогда ваши показания — вам бы пришлось подписаться под заведомой ложью. Разве не так?— Так. — Она подняла голову и, чуть нахмурясь, посмотрела ему прямо в глаза. В сером свете пасмурного ленинградского дня ее удивительно голубые радужки казались почти такими же черными, как и зрачки. Или она сильно волновалась. — Я не думала, что это может быть так… важно.— Это очень важно! Очень. Правда всегда важна, Женевьева Александровна, и для всех важна. Поверьте, мне неприятно говорить вам это. Но положение достаточно серьезно… Я хочу официально привлечь вас в качестве свидетеля и задать в этой связи несколько вопросов. — Он вынул чистый бланк. — Овчинникова Женевьева Александровна, год рождения?— Тысяча девятьсот тридцать девятый.— Адрес?— Москва, Ленинский проспект, сорок семь, квартира шестнадцать.— Место работы?— Агентство «Интурист».— Подпишите, пожалуйста, здесь, что осведомлены об ответственности согласно УК РСФСР за дачу ложных показаний.Она подписала.— Вы давно знакомы с Михайловым Виктором Михайловичем?— Давно… Скоро два года. — И, словно предупреждая новый вопрос, добавила: — Он близкий мне человек.— Вы осведомлены о характере его доходов?— Что вы имеете в виду?— Торговлю иконами.— Он коллекционер, товарищ Люсин, а коллекционеры постоянно что-то выменивают, продают, покупают, но это не является для них заработком, поверьте! Я хорошо знаю Виктора и думаю, что этот случай единственный. Я сама уговорила его рассказать вам всю правду. Да мне и не пришлось его особенно уговаривать. Если бы не этот ваш приезд… он бы сам пришел к вам…— Охотно верю. После нашего с ним знакомства в гостинице «Россия», безусловно, следовало прийти к такому решению. Но до этого! Вы помните, что было до?.. Вы как раз сидели у меня, когда мне позвонили, что какой-то человек спрашивает иностранца. Вспоминаете? Я сам вам могу сказать, к каким выводам пришли вы с Михайловым, так сказать, по первому варианту. Вы решили умолчать, а если удастся, даже запутать следствие, потому что были уверены в собственной безопасности. Надеялись, что мы не узнаем, откуда эта икона.— Это не так, — все еще глядя прямо ему в глаза, покачала она головой. — Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?«Совершенно резонно! Ах я дурак!.. — Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. — Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна, и мое эффектное появление пойдет насмарку».— К этому я и хотел вас подвести, — улыбнулся он. — Как вы думаете, зачем он пришел в гостиницу?«Господи, что это сегодня со мной?! Я же забыл задать этот вопрос ему! Не напомни она — я бы вообще, наверное, выпустил это из виду! Во килька какая…»— Виктор рассказывал мне, что иностранец очень интересовался старинной мебелью, — он действительно интересовался, спрашивал, нет ли у кого знакомых торговцев. Конечно, он имел в виду не торговцев, а таких, как Виктор, коллекционеров… Виктор пообещал разузнать, разузнал, конечно, и, одним словом, нашел такого старичка. С этим и пришел он в гостиницу, чтобы отвести иностранца к старичку или же дать его адрес. Ясно?— В общих чертах… А незаконность, неэтичность подобных операций его не смущали?— Он, товарищ Люсин, — я о Викторе говорю — несколько не от мира сего. Мне кажется, что он видел в этом человеке не столько иностранца, сколько коллекционера. Понимаете?— Нет, — жестко ответил он. — Этого я понять не могу… Кстати, этот изысканный, прекрасно говорящий по-русски джентльмен в недавнем прошлом был судим на своей родине как фашистский прихвостень… Это, так сказать, для общего сведения.— Ой! — Она прижала ладони к щекам.— Почему Михайлов просто не позвонил по телефону?— Не знаю. Это уж вы у него спросите. Может, близко в этот момент находился, а может, номер забыл…— Значит, вы говорите, что с того момента, как увидели икону, до того, как Михайлов пришел в гостиницу, вы не виделись с ним?— Ну конечно!— Почему? Разве не естественней было бы предупредить друга о грозящей ему опасности? Или, скажем, потребовать у него объяснений? Ведь вы же не знали, что он собирался продать икону?— Не знала. Но…— Вот видите! Но вы почему-то предпочли выжидать. Почему?— Я тут же поехала к Виктору — у него, к сожалению, нет телефона, — но не застала его дома.— Во сколько это было?— Не помню точно… Вечером, возможно, часов около семи.«Он сказал, что принимал в это время попа…»— Соседа тоже не оказалось?— Нет, он был дома. Он сказал, что Виктор пошел провожать какого-то священника. Я не стала ждать — ведь поди знай, что он отправится завтра в гостиницу! — и поехала домой. Утром была занята на работе, меня постоянно куда-то вызывали, минуты на месте посидеть не пришлось, потом была встреча с вами.— На которой вы сделали все, чтобы запутать истину.— Да. Но он об этом не мог знать…— Почему вы не попросили Льва Минеевича передать Виктору, что он вам очень нужен?— Я попросила.«Прекрасно! Это легко проверить».— А он?— Обещал передать. Но Виктор вернулся в тот день поздно, старик уже спал, а утром, наверное, забыл… Если бы я только знала, что у нас так мало времени! Но кто мог подумать, что вы так быстро…— Да, я понимаю вас, — кивнул Люсин, — не приди тогда Виктор в гостиницу — вы бы успели обо всем договориться и истина никогда бы не выплыла наружу. Так?Она молча кивнула. Красиво очерченные нервные ноздри ее дрогнули, словно она вот-вот собиралась расплакаться.— Я не думала, что все так серьезно… Мне казалось, что погоня за этой иконой только собьет вас с правильного пути. Иначе бы я все вам рассказала еще в тот раз, честное слово! Я-то ведь знала, что Виктор не имеет никакого отношения к этому исчезновению.— Как иностранец познакомился с Михайловым?— В комиссионном магазине, случайно.— Расскажите, пожалуйста, подробней.— Он — я имею в виду иностранца — как-то сказал мне, что очень интересуется искусством и собирает картины, бронзу и все такое. «Есть ли в Москве подобные магазины?» — спросил он. «Конечно, — сказала я, — есть». И он попросил меня сводить его в один из них в свободное от экскурсий время. Я обещала. В тот день…— В какой?— В понедельник… В тот понедельник у нас была только одна экскурсия, в Кремль. Сразу же после нее он подошел ко мне и напомнил о моем обещании. Мы взяли такси и поехали, сначала на Горького, потом на Арбат. Только входим мы в магазин — как вижу, стоит там Виктор и рассматривает картины! Я его окликнула. Он подошел, и, естественно, пришлось их познакомить.— И как вы это сделали?— Очень просто! «Познакомьтесь, говорю, это мой друг, он, как и вы, интересуется искусством».— По-русски?— Разумеется.— Что же дальше?— Завязался разговор, самый общий, конечно, ничего не значащие фразы. Потом он повел Виктора к прилавку посмотреть какие-то миниатюры, а я воспользовалась случаем и удрала.— Не прощаясь?— Ну что вы! Извинилась, сказала, что очень тороплюсь и не хочу им мешать обстоятельно разглядеть каждую вещь. Тем более что моя миссия, в сущности, была окончена. Он, правда, интересовался еще антикварной мебелью. Я объяснила, что такой магазин есть неподалеку, у Бородинского моста. Но он только записал адрес и сказал, что как-нибудь заглянет туда сам, а сегодня он и так мне бесконечно обязан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53