Она была толстой и неповоротливой, как носорог. Волосы у неё были обкорнаны так куце, что голова стала похожа на треугольную грушу. Кажется, чувство собственницы по отношению к Эдику не только не угасло, а, напротив, при виде Маши вспыхнуло с новой силой. Если бы она знала, что Маша не только не жалела, что упустила такого шикарного мужчину, но даже готова была разреветься от сознания потраченных на него лет, которые могла бы провести со своим полковником!
- Спасибо, что пришли, Раиса, - сказала Маша.
- Мы слышали, что мама оставила какую-то записку? - шепнул Эдик. - Это был не несчастный случай?
- Это касается только нашей семьи, - холодно ответила Маша.
- Ну да, и я о том же самом! Я все ещё считаю, что мы одна семья. Разве ты забыла, что мы были мужем и женой? Я понимаю тебя гораздо лучше, чем ты думаешь.
- Что ты хочешь этим сказать?
- За успех всегда приходится платить. И довольно высокую цену, вздохнул он.
- Ты о чем?
- Так, вообще... - замялся он, краснея. - Не думаешь же ты, в самом деле, что все это случайности?
- Случайности?
- Ну да. Сначала этот твой звукооператор. Теперь вот мама... Кто еще?
- Эдик! - оторопела Маша. - Ты с ума сошел! Ты говоришь ужасные вещи!
У неё на глаза навернулись слезы.
- Я-то тут при чем? - пожал он плечами. - Я просто констатировал факты. Мое дело предупредить. Все-таки я тебе не совсем чужой человек.
- Эдик, милый, - прервала его Раиса, - тебе не кажется, что ты пришел на похороны, а не на свидание с бывшей женой? Я, конечно, понимаю, вам есть что вспомнить...
- Заткнись! - проворчал жене Эдик, и на Машу действительно повеяло чем-то знакомым. - Я говорил, что тебе незачем сюда ехать. Это дело семейное!
- А я, по-твоему, что? - вспылила Раиса. - К семье не отношусь?
- Относишься, - вынужден был согласиться Эдик. - Куда ж тебя теперь девать!
Маша тронула Волка за руку, и они пошли к машине
- Я и сам уже начал чувствовать себя членом его семьи, - улыбнувшись, шепнул он.
- Прости, что тебе пришлось во всем этом участвовать, - поспешно проговорила она.
- Не говори так, - серьезно сказал он. - Ты же знаешь, что мы с тобой теперь одно целое.
Она благодарно прижалась к его руке левой грудью.
- Я так тебя люблю!
Его глаза снова заблестели от счастья.
- Честно говоря, - с улыбкой признался он, - как мужчина мужчину я Эдика очень даже понимаю.
- Но я-то женщина! - вздохнула она.
* * *
С кладбища они возвращались вместе с Катей, Григорием, Ритой и Иваном. Григорий вел машину, Катя сидела рядом с ним на переднем сиденье, а две другие пары кое-как утеснились на заднем.
Волк так бережно обнимал Машу и так обеспокоено поглядывал на нее, когда машине случалось подскочить на выбоине, что в конце концов Рита не выдержала.
- Полковник, - усмехнулась она, - вы трясетесь над вашей бесценной Машей так, словно она вот-вот родит. Можно подумать, что она действительно беременна.
Остальные закашлялись и ждали, что Маша начнет возражать.
- Ты, как всегда, права, - кивнула та,
- Еще бы, - не моргнув глазом, сказала Рита, - я была уверена, что этим кончится.
Катя всплеснула руками и радостно закудахтала.
- Поздравляю! У меня накопилось столько детских вещей! - затараторила она, пытаясь перегнуться через сиденье, чтобы обнять сестру.
- Эй-эй, полегче! - прикрикнул на жену Григорий, предостерегая её не то от неосторожного поведения в машине, не то от преждевременного раздаривания вещей. - Кажется, они тебе самой скоро понадобятся.
- Он прав, Катя! - засмеялась Маша.
- Он у меня такой бережливый... Не беспокойся, - бросила она мужу, там на двоих хватит!
- А если ты родишь двойню? - резонно заметил он.
- Тогда тебе придется работать в две смены!
- Маша, - спохватилась Рита, - а когда же ждать сие событие?
- К весне...
Между тем Иван пожал Волку руку, а Григорий по-родственному хлопнул его по плечу.
Маша не могла не отметить, что, оказавшись в центре всеобщего внимания, он держал себя отменно. Ничуть не смущался, умел отшутиться и поддержать светскую болтовню. В результате все сошлись на том, что он обаятелен, добр, красив, а главное, до самозабвения влюблен в Машу.
XLVI
Когда на другой день после похорон и поминок Маша проснулась вместе с Волком в квартире на Патриарших, ей показалось, что они уже давно муж и жена и давно живут вот так - своей семьей, в своем доме.
С самого утра телефон раскалился от звонков. Звонили самые разные люди и по самым разным поводам. Одни - чтобы принести Маше свои соболезнования в связи со смертью матери, другие - чтобы поговорить с полковником. Последние были сплошь официальные лица разного ранга - военные, политики, депутаты, представители чеченской диаспоры, а также посредники в переговорах с вооруженной оппозицией. Они уточняли с полковником как распорядок встреч, консультаций, так и прочие вопросы, касающиеся конфликта на Кавказе.
Прежде Маша, честно говоря, и не подозревала, что её любовник такая важная персона.
Господин Зорин сумел прозвониться к Маше между заместителем министра обороны и помощником секретаря Совета Безопасности.
- Прости, что не был на похоронах, Маша, - виновато проговорил он. Всю жизнь до смерти боюсь кладбищ и покойников... Но если тебе что понадобится, - заверил он, - то я весь в твоем распоряжении - хоть днем, хоть ночью. И насчет программы не беспокойся. Время есть. Командировки тоже не к спеху.
За завтраком, как супруги со стажем, Маша и Волк делились друг с другом своими "производственными" проблемами. Тема дискуссии была, естественно, одна: война на Кавказе.
- Оппозиция уже не требует полного вывода российских войск? - спросила Маша, подкладывая Волку второй бифштекс.
- Пока что они даже односторонние прекращения огня используют для передислокаций. К тому же ясно, что сами полевые командиры ещё не пришли к единому мнению по вопросу переговоров. Да и вряд ли придут.
- Значит, реальное перемирие невозможно?
- Мы готовы вести диалог при любых обстоятельствах. Но легких решений не предвидится, - сказал Волк, подливая Маше молока.
- Кажется, их позиция уже не отличается яростной непримиримостью.
Волк кивнул.
- АО чем ты говорила с господином Зориным? - осторожно поинтересовался он.
- Просто он хотел, чтобы я не беспокоилась о программе и насчет командировок. Время терпит.
Волк отодвинул тарелку, поблагодарил и, взяв Машу за руку, обеспокоено сказал:
- Любимая, я хочу, чтобы ты была теперь очень осторожна.
- Ты о чем?
Она сделала вид, что не понимает. Тогда он нежно коснулся её щеки.
- Ты будешь рожать во второй раз. Я уверен, что все будет отлично. Но я хочу, чтобы ты как следует поберегла себя, пока не родишь.
- Я буду себя беречь...
- И воздержишься от командировок?
Как ни странно, подобная постановка вопроса застала Машу врасплох. Даже Рита никогда не пыталась навязывать ей своего мнения в отношении работы. Маша изначально привыкла решать все сама. Ей нелегко это далось, и отступать от этого она не собиралась. Тем более, что у неё самой ещё не было определенного мнения. Однако она понимала, какого ответа ждет от неё Волк.
Маша молчала.
- Я люблю тебя и не хочу, чтобы что-то случилось, - мягко прибавил он и как ни в чем не бывало возобновил прежнюю тему.
- Мы продолжаем настаивать на полном и безоговорочном разоружении бандформирований, - сказал он.
Она не выдержала и улыбнулась: такой бесхитростной и очевидной была его тактика. Она, Маша, была как-никак беременна, и её зависимость от него росла не по дням, а по часам.
Он тоже улыбнулся и поцеловал её в плечо.
- Добровольно они не сдадут оружия. Это ясно, - сказал он.
- Если ты уже позавтракал, то почему бы тебе не заняться со мной любовью? - прошептала она.
- Но мы могли бы начать политические переговоры, - продолжал он, словно не замечая того, что её глаза туманились от желания.
Маша и сама была неплохим экспертом в кавказском вопросе и могла бы, пожалуй, представлять в этих переговорах любую из сторон и добиться большего толка. Ультиматумы - не тот путь, которому она желала бы следовать.
- Ты не ответил на мой вопрос, - проговорила она, покраснев.
Он поцеловал ей одну, потом другую руку. Потом посмотрел прямо в глаза.
- Я обязательно на него отвечу, - сказал он. - Только сначала пообещай, что будешь беречь себя и распрощаешься с командировками.
- Я должна сама это решить, - прошептала она. - Поэтому я не могу тебе обещать.
Волк наклонился к ней, и она почувствовала через материю шелковой сорочки, как он коснулся губами сначала одной её груди, потом другой.
- Постарайся как-то с этим смириться, - попросил он и, помолчав, добавил:
- Даю тебе слово, ты об этом не пожалеешь.
- Послушайте, полковник, - сказала Маша, протянув руку и погладив его по бедру, - даю вам слово, что вы тоже не пожалеете.
- Так в чем же дело? - спросил он.
- Ответь мне сначала на один вопрос. Я могу спросить? - томно прошептала Маша.
- О чем угодно, - щедро кивнул он.
- Если бы я попросила тебя поберечь себя, ты бы что мне ответил?
- Если бы я вынашивал нашего ребенка, - не задумываясь, сказал он, то, безусловно, ответил бы согласием.
- Теперь я понимаю, почему именно тебя послали готовить эти переговоры, - вздохнула Маша.
Он подхватил её на руки и понес в спальню.
- Ты мне, однако, не ответила, - шепнул он.
- Я люблю тебя, - сказала она, позволив опустить себя на постель.
А политические дискуссии в постели - признак дурного тона, не так ли?
Он был нежен, как никогда. Но ещё более он был осторожен. Он двигался так плавно, словно они лежали не на прохладных простынях, а плыли в легкой воде.
- Ты так осторожен, как будто действительно сам вынашиваешь нашего ребенка...
- Просто я тебя люблю и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
- И я тебя люблю, - повторила Маша. - И я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось...
Он продолжал целовать её, пока она не сказала:
- Требуй от меня, чего хочешь. Я на все согласна. Если хочешь, я никогда не буду ездить ни в какие командировки. Если хочешь, я вообще никогда не выйду из дома... Если хочешь, я всю жизнь проведу с тобой в постели...
- Хочу, - ответил он.
- Ты знаешь, что говоришь и что делаешь. Я должна была понять это с самого начала и не вести себя, как дура. Конечно, для меня нет и не может быть ничего важнее, чем ты и наш ребенок.
Маша увидела, как у него заблестели глаза, но он не сказал ни слова.
Потом Волк вслух размышлял о будущем.
- Иногда мне бывает страшно за нас, - признался он. - Иногда мне кажется, что все вокруг окончательно сошли с ума.
- Плохие новости? - шепнула Маша.
- Похоже на то, что война переходит в новое качество.
- Но почему? Ведь появилась надежда на перемирие, а практически вся территория находится под контролем федеральных войск. За исключением, конечно, горных районов... Ты хочешь сказать, что нужно опасаться террористических актов и, даже несмотря на перемирие, война будет продолжаться по сценарию Ближнего Востока, Ирландии? Подавление открытого и широкомасштабного вооруженного сопротивления ничего не дало? Впереди волна терроризма?
- Боюсь, что так. Разница лишь в том, что проблемы намеленного Ближнего Востока с его почти внутрисемейным конфликтом и цивилизованной Ирландии с её мещанскими ультра - просто легкий пассионарный насморк по сравнению с пассионарной чумой на Кавказе... Есть информация, что оппозиция уже приняла решение о переходе к террору.
- И ты снова отправишься туда! - воскликнула Маша. - Представляешь, что я буду чувствовать?
- Конечно, ты будешь волноваться, - вздохнул он. - Но ты, по крайней мере, знаешь, что я отлично разбираюсь в своей работе и у меня абсолютный нюх!
- Но ты только что сам говорил о том, что все вокруг сошли с ума. Им не будет никакого дела до того, что ты отлично знаешь свою работу и что у тебя абсолютный нюх!
Он долго смотрел на нее, а потом грустно сказал:
- Зачем я полюбил такую проницательную женщину? Я не смогу тебя успокоить даже ценой лжи. Ты слишком много знаешь обо мне и о ситуации Ты все видела своими глазами. И ты мне не поверишь, если я в очередной раз буду убеждать тебя, что мне совершенно ничего не угрожает..
- Конечно, не поверю, - вздрогнув, прошептала Маша. - Мне страшно, Волк!
* * *
Уже около двух недель полковник провел в Москве. У него был напряженный график работы, однако вопреки тревожным ожиданиям обстановка на Кавказе улучшалась, и решительные военные мероприятия, казалось, вынудили оппозицию искать компромисс. Велись предварительные трехсторонние переговоры. Военные остановились в районе предгорья и ждали, что их вот-вот сменят подразделения внутренних войск.
В квартире на Патриарших царила настоящая семейная идиллия, и Маша проникалась уверенностью, что в скором времени полковник сможет перебраться в Москву насовсем.
Дела требовали его присутствия в столице, и, когда он сообщал ей о том, что его отъезд откладывается, ей хотелось пойти и помолиться вместе с бабулей перед иконкой Николы Угодника.
Не было для Маши большего удовольствия, как, дождавшись, когда Волк вернется после работы домой, накормить его, а потом свернуться калачиком у него под боком и мирно дремать, пока он вел бесконечные телефонные консультации, касающиеся зарождавшегося переговорного процесса. У неё уже появился ранний токсикоз, и приступы тошноты досаждали ей по утрам и даже вечерами. Тогда она спешила в ванную, а Волк, отрываясь от важного разговора с помощником министра обороны или ещё с кем, кричал ей, чтобы она не запирала дверь на случай, если понадобится его помощь.
Несмотря на дурноту, Машу изрядно веселило то, что известия о её беременности дошли, пожалуй, до самого Совета Безопасности. Ополаскивая лицо холодной водой, она слышала через раскрытую дверь ванной, как полковник объяснял кому-то необходимость выделения военных и политических вопросов в отдельные блоки.
- Ну, как ты? - зажимая ладонью трубку, спрашивал он, когда Маша выходила из ванной и снова устраивалась около него.
- Это по твоей милости меня тошнит, - ворчала она.
- Что верно, то верно, - соглашался он и обеспокоено вздыхал. - Ты ужасно бледная.
- Ничего, как-нибудь справлюсь, - говорила она.
Он кивал и возвращался к разговору по телефону, а немного погодя снова обращался к ней.
- Ты знаешь, я нисколько не раскаиваюсь в том, что сделал с тобой.
- Еще бы! Ведь ты об этом только и мечтал, - улыбалась она.
Он наклонялся и целовал её в губы.
В такие моменты на Машу нисходила неведомая ранее благодать. Ей было даже странно, что ещё недавно она моталась по каким-то опасным командировкам да ещё всячески отстаивала перед Волком право на независимость. Теперь, когда они соединили свои судьбы, зависимость от любимого человека воспринималась как подтверждение их любви и придавала уверенности в нерушимости счастья. Она и сама не заметила, в какой момент его желания стали её желаниями.
- Я тоже ни в чем не раскаиваюсь, - говорила она. - Я мечтаю родить тебе ребенка... Надеюсь, наступит день, когда война закончится и тебе не нужно будет никуда уезжать. Тебя переведут в Москву, ты сядешь за министерский стол и с девяти до пяти будешь поставлять эксклюзивную информацию для моей новой программы.
- А после пяти?
- Смотреть меня по телевизору и нянчить наших детей.
- Я не против, - усмехался он. - При одном условии.
- При каком?
- Ночью мы не будем смотреть телевизор.
- Само собой! - шептала она.
Немного придя в себя после смерти мамы, Маша приступила к работе над новым телевизионным проектом. Работа ладилась как никогда, и Артем Назаров прочил ей громадный успех. Она ни в коем случае не остыла к телевидению. Просто в её жизни появилось нечто гораздо более существенное.
Ее философия была проста: что бы ни случилось в этом мире, она должна родить - и точка...
XLVII
Когда господин Зорин собрал коллег на совещание и поинтересовался, как идет работа над новым проектом и как вообще обстоят дела, Рита взглянула на него поверх своих усеченных очков и с усмешкой ответила:
- Вообще-то все идет прекрасно. А у Маши есть для вас небольшая новость.
- Что такое? - рассеянно спросил господин Зорин. Рита подмигнула Маше.
- Дело в том, что я беременна, - сказала Маша.
- Ты - беременна? - покраснев, спросил Артем.
- И как это ты ухитрилась? - удивился господин Зорин. - Надеюсь, мы тут ни при чем?
- Абсолютно, - заверила Маша.
- Так-так... - продолжал бормотать Артем. - Что же это значит?..
- Это значит, что к весне один из вас ещё успеет заслужить честь стать крестным отцом ребенка, - сказала Рита.
- Нет, но как это ты ухитрилась, Маша?! - оторопело вскричал господин Зорин, словно до него теперь дошел смысл её сообщения.
- Должна вас заверить, господин Зорин, - проговорила Маша, морща нос, чтобы не рассмеяться, - что это не такое уж сложное дело. Но, боюсь, с моей стороны будет верхом неприличия, если я начну посвящать уважаемую публику в практические подробности этого мероприятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44