А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я что-то не вижу...
- А бегают, небось, где-то... Набегаются - явятся. Так бывало... Ой, что же это я-то... - тетя Тося сильно зажмурилась от смущения. - Не так я все тебе говорю, не по последней правде. Григорьич сильно огорченный после больницы был. Я, я не доглядела, и сучонка Найда сбежала. Пока он на койке в больнице... Он попереживал, попереживал, но с ним был его любимый черный лохматущий Жека. Ага. Он в его шерсть и пальцами и всем лицом, и всякие ему слова говорил хорошие. Ага. Писатель! У них у всех, небось, чего-то маленько сдвинуто. И вдруг он идет гулять с Жекой вечером в лесок, а возвращается ночью один и руки трясутся! Спрашиваю, что да что. А у него слова прыгают: "Жека убежал! Жека! Наверное, течную сучонку почуял". Ну и опять слег. Здесь вот лежал. Я врача вызывала. И я народ подняла. Всем мальчишкам сказала, чтоб искали Жеку и Найду. Ну хотя бы одного Жеку. Я такая виноватая кругом была... И я обрадовалась, когда Григорьич встал, пошел в магазин, а вернулся с хорошим лицом. Сказал мне, что за две бутылки "Русской" водки Михаил берется найти ему Жеку. Они уже сговорились. Этот Михаил сказал, что знает, где в лесу все бродячие собаки собираются. Этот Михаил придет за фотографией Жеки, чтоб не спутал его с какой другой... Ну я вот в тот вечер и ушла к племяннице, а вернулась только утром... Если бы, конечно, Григорьич меня попросил не уходить, я бы осталась. Но он даже обрадовался - "Иди, иди!" И что уж у них тут было - не знаю. Вроде, по-хорошему сидели... Две бутылки усидели...
- Закусывали хоть?
- Ну как же! Григорьич хлеба нарезал, колбасы... чесночок положил... Ага. Ну я так решила, когда утром-то объявилась, когда увидала, что Григорьич лежит без жизни, - ну, думаю, перепил, а сердце-то у него ерундило давно, а он не пожалел его нисколько, доконал водкой-то... Что поделать-то? Это ведь нынче сплошь да рядом. Водка тоже, вон злая какая пошла, из одного вредного спирта делается, я по телеку и видала и слыхала.
- А тот, бомж, чего-нибудь из вещей прихватил, может?
- Нет, ничего. Хотя рылся. Под матрасом, в шкафиках. Вон на тех книжных полках, где книги. В бумагах рылся. Нашел ли чего, нет, не могу сказать. Ай, да ведь прихватил, прихватил! Подстаканник Григорьича испарился, из серебра подстаканник. Он из стакана с подстаканником любил пить чай и водку тоже. Ага. Но больше, не скажу, ничего не пропало.
- Вы обо всем этом рассказали милиционерам?
- Все, все рассказала. Ну они сами поняли, что с Григорьича нечего взять, что помер обыкновенно, водка, проклятая, сгубила... Вот если бы он не пил...
- Ну, конечно, - согласилась я с тетей Тосей. - А скажите, кто-нибудь из соседей видел того бомжа? Хоть случайно?
Тетя Тося закивала, закивала:
- Петровна видела. Петровна как раз калитку свою на щеколду запирала, когда Григорьич и этот бомж мимо шли.
- А можно с этой Петровной поговорить?
- А чего нет? Она никуда не девается. Ей сынок, он при магазине шоферит, сам всякую еду привозит, чего ей куда-то ходить? Пошли к ней, если нужда.
Петровна оказалась дородной, немного пучеглазой старухой семидесяти трех лет. Она встретила меня строго, как и подобает бывшему председателю профсоюзного комитета ткацкой фабрики.
- Вас кто ко мне рекомендовал? - поинтересовалась, пробуя оледенить меня суровым, сквозь очки, взглядом. - Тетя Тося? При чем тут тетя Тося? Я хочу знать, от какого учреждения вы зашли ко мне во двор?
- От редакции.
- Попрошу удостоверение.
Пришлось просьбу удовлетворить. Петровна долго держала мои корочки в своих руках, прочла, вероятно, там все слова от первого до последнего не один раз.
- Ну и что? - спросила ещё более враждебно и неподкупно. - Что вы тут мне?
- А ничего особенного, - отозвалась я резко и небрежно, потому что уже знала, что с подобного сорта отставными общественницами особо церемониться не стоит - уж очень им охота при случае продемонстрировать свою, пусть и надуманную, но значительность. - Хотите говорите, хотите - нет. Некогда мне болтать попусту.
- Петровна, - искательно произнесла тетя Тося, - ответь человеку про бомжа. Ты же его видела. Для дела же человеку это надо.
- Про какого бомжа? - пенилось и пузырилось в старухе неизрасходованное зазнайство тети, которая в свое время забиралась на трибуну и чего-то официальное талдычила с нее, усыпляя подневольный люд. Почему именно про бомжа?
- Я начинаю... подозревать, - раздельно отчеканила я внаглую, - что этот бомж имеет к вам какое-то отношение. Возможно, он хороший знакомый вашего сына. Вы что-то хотите скрыть от общественности?
Как и ожидала, мой железный тон и демагогическая аргументация вогнали бывшую, наверняка хитрованную распределительницу квартир, путевок и прочих благ в плохо скрытый испуг:
- Да при чем тут мой сын! Да почему этот бомж с ним связан! Я и видела того бомжа только один раз, когда калитку запирала! Зачем он мне сдался?
- И какой же он с виду был? - не теряя железа в тоне, перебила я. Что вам запомнилось? Высокого роста? Маленького?
- Какой, какой... да обыкновенный... средний... Да я вон Тосе рассказывала, чернявый, бородатый. Из-под кепки волосы длинные. В очках.
- И сколько же ему лет, по-вашему?
- А кто его знает... Бомж и бомж... Ну не старик, а так... они ж, бомжи, мне кажется, все одинаковые.
- Без одежды был? Голый?
- Да вы что! - возмутилась моей глупости разговорившаяся старуха. Как это голый? И брюки на нем были, и куртка болоньевая, но все старье сплошное, даже с первого взгляда - дрянное, порченное. Я бы, по правде, никакого бы внимания на него не обратила, если бы не Григорьич. Он его к себе вел. Вот если бы Григорьич был мой сын, я бы ему сразу запретила это делать. Но у него свой закон, жил, как хотел, ему никто не указ. Писатель! Интеллигенция!
- Вы хотите сказать, что не видели, когда этот бомж уходил от Шора?
- Чего не видела, того не видела. Спрашивала сама, по собственной инициативе, у соседей, но и они не видели. Он мог и не через уличную калитку уйти. А через садовую. И не вечером, а ночью.
- Но трупа его, отравленного, никто тоже не видел?
- Никто. Этот бомж был моложе Григорьича. Он мог проблеваться где-нибудь и не умереть.
- Согласна с вами. Спасибо вам за очень толковое разъяснение.
Видимо, старая общественница была польщена. Ответила с чувством:
- Как же можно не помочь полезному мероприятию! Я в свое время сколько одних субботников организовала! И по сбору металлолома, и по уборке территории, и по сбору подписей в борьбе за мир... Может, зайдете, чайку попьете?
В общем, рассталась я с этими двумя пенсионерками дружелюбно, по-хорошему.
Уже когда шла вдоль улицы, Петровна крикнула вдогонку:
- На ногах у него сапоги резиновые были! У бомжа! Брюки в них заправил и шел!
- Спасибо! - я благодарно отсалютовала вскинутой рукой. "Рот фронт, бабуля, рот фронт! Верным путем идем мы с вами! Враг будет разбит, победа будет за нами!"
Но сама-то уже мелась на развилке трех дорог. Одна вела к магазину "Продукты", синевшему сквозь оранжево-пепельные колоннады старых сосен, вторая - к платформе, где в этот самый момент, тормозя, шипела по нисходящей электричка.
Третья дорога вела на окраину поселка, в неизвестность и туманность. Я выбрала, в конце концов, первую и пошла к магазину. И не ошиблась. То, что нужно было, находилось поблизости от него, а именно - кучка алкашей на посиделках, которые гуторили о чем-то своем, заветном, и одновременно внимательно оглядывали окрестности. Их заботы очень скоро стали мне ясны, до донышка, едва я приблизилась к их полевому лагерю и прислушалась:
- Гошка придет! Куда он денется! Мы его поили вчера? Поили? Теперь он пусть только голяком припрется! Обещал у бабы своей выманить чего-ничего. Она у него зарплату получила. Он своего добьется! Он с ней не будет чикаться!
- А если не придет? Может, самим сходить? В дверь долбануть?
- Соседи! Милицию вызовут. С ними лучше не связываться...
Я быстро проглядела их лица и одежки. Ни один ничем не походил на того, что пил с Семеном Григорьевичем. Это были безбородые, хотя и щетинистые мужики, и как один - с проплешинами, либо вовсе лысые. К ним, правда, лепились два молодых парня с красными глазами и шевелюрами, но росточку они были незначительного, подросткового.
Я рискнула подойти к этой ватаге, жаждущей похмелиться, в полной боевой готовности.
- Я тут из газеты, - завела разговор. - У меня к вам есть вопросы. Может быть, вы мне поможете?
- А чего? Какой аспект тебя тревожит? - подал голос старикан, очень похожий на Никиту Сергеевича Хрущева, но только без его сановного живота, и, видимо, хвативший в свое время образования. - Можем ли мы быть уверены, что в случае положительного исхода беседы с нами возникнет возможность нашего вознаграждения?
- Конечно! Дам двадцать, - отозвалась я без промедления. - Если вы ответите на несколько вопросов. Первый. Знаете ли вы человека, возможно, бомжа, по имени Михаил? Или слышали о таком? Или даже пили с ним когда-нибудь вместе?
Примагазинные, несчастно порочные мужички добросовестно задумались, уставив тусклые взоры кто кута, кто на что. Ответ их был один:
- Не-а. Михаилов нету в этом поселке. Чтоб безработный какой? Не слыхали.
- Но, может быть, кто-то из вас видел бомжа, с которым шел писатель Шор? В конце апреля? Под вечер?
- Это который старик и помер? Собачник, что ли?
- Точно.
- Ну водку он всегда сюда ходил покупать. Собак к дереву привяжет и идет. Он и нам когда деньжат подкинет... после пенсии. Было. Потом он плакал ходил, собак искал... старый дурак.
- Почему же "дурак"?
- А потому! - пошел хлестать правду-матку молодой алкаш с заскорузлым от пьянства ликом, обиженно скривив толстые мокрые губешки. - У людей нутро горит, выпит хочется, а он на полезные деньги псов кормит!
- Говорят, псы-то у него потерялись... Кто-нибудь из вас помогал их искать?
Заложники "зеленого змия", валяющиеся на пыльной траве вблизи магазинной витрины, где за тонким стеклом зазывно посверкивают бутылки, полные вожделенной влаги, ответствовали почти срепетированным хором:
- Ходили! Искали! Да где там! Собак нынче кругом по лесам-поселкам, как... как собак нерезаных!
- Дохлых находили?
- А то! Ну не волочь же для показа эти трупешники! Ему ж живые нужны были! Рыжая лохматая и черная лохматая...
- С вами пил когда?
- Пил... Тогда и пил... От переживаний... Лекарство глотнет и запьет. Сердце лечил, по ходу дела...
- Значит, никакого Михаила в бороде и усах вы не видели, не знаете?
- Почему? Знаем! - вдруг отозвался одноглазый мужичок с ноготок, сидевший на корточках. - Был у нас, вон на том конце поселка, дед Мишка, рыбак, да помер с год как, утонул при исполнении... рыбачил, заснул и бултых... с перепою... Плащом брезентовым накрыло и - загудел в царствие Божие!
- Во, сколько вам мы чего пересказали в соответствии с вашим предписанием, - заключил "Никита Сергеевич". - Теперь дело за вами... выполнять взятое на себя обязательство...
Я сказала этим бедолагам "спасибо", протянула две десятки и спиной успела услышать, как по-детски мгновенно возликовали их перепутанные, раскрепощенные голоса:
- Живем, братва! Леха, гоп-хоп! Сыпь, Федюха! Мальчики, мальчики. Ни фига, по понятиям, как вчерась, у нас свобода, долбанем родименькой!
Вот умствующие талдычат, талдычат про счастье, и сколько его кому надо, и где его перелив, а где недолив, а пьющие человеки способны схватить его за жабры сей момент... Вообще-то грустная то тема, как безбожно пьют русские мужики, потерявшие цель и смысл жизни в стране, где то и дело слышится грохот падающих вождей и вонь от прорванных труб канализации, которую собирались ремонтировать ещё пятьдесят лет назад... Чур не я отвечаю за все это! Чур не я! Мне бы со своими задачами справиться более-менее...
Солнце светило славно, в зеленом разнотравье желтые одуванчики улыбались всем, кто на них смотрел, в высшей степени прямодушно и ободряюще. Но там же, на зеленой обочине, осыпанной улыбками одуванчиков, лежало недвижимо тело мужского пола и похрапывало. На одной ноге сохранился ботинок без шнурков, другая босая с черными ногтями. Я тщательно осмотрела трофей. Рыжий, конопатый и нет у бедняги одной руки... И этот, значит, не мог быть тем, с кем распивал водку поздним апрельским вечером далеко не всем известный драматург С.Г. Шор...
Я ещё побродила по утоптанной, пыльной площадке перед вокзальчиком, где кособокие обшарпанные автобусы вдруг нехотя дергались с места и, надрывая последние стариковские силенки, с натужливым ревом катили прочь. Неужели я думала, что вдруг да встречу где-то здесь того самого Михаила, потенциального убийцу Семена Григорьевича Шора? Неужто я была такая наивная?
Да нет, конечно. Однако мало ли что бывает...
Стая разношерстных собак шарахнулась от бензовоза, промчавшегося по дороге. И к собакам этим я с интересом: вдруг среди них последняя любовь старого чудаковатого писателя? И в этом собачьем сообществе, действительно, были рыжие, черные, лохматые. Но что дальше-то?
Дальше я отправилась на поиски участкового милиционера. Нашла его, пожилого грузноватого дядю, на пестром половичке, расстеленном по только что вымытому крашеному крылечку. Попросила уделить мне время. Участковый, с давным-давно усталым взглядом и, судя по всему, полным неверием в возможность хотя бы через тыщу лет построить светлое будущее, послушно-равнодушно пообещал:
- Спрашивайте чего - отвечу.
И пошел по травянистой тропинке в сторону скамейки об одну доску, без спинки. Она отливала сиреневым в этот яркий июньский день и вся была как обрызгана белыми лепестками.
- Вы по чью душу? - спросил, едва усевшись грузно. - И кто вы есть, откуда?
Я прилежно ответила, размахав со скамейки белые лепестки и присаживаясь.
- А-а, - отозвался участковый Бутусов. - Старик вас, значит, интересует...
- А вас - нисколько?
- Меня на сегодня женщина в плаще и синей косынке... Ее тут неподалеку в кустах нашли. Убитую.
- Понятно, Петр Петрович. Нелегкий у вас хлеб. Но мне хотелось бы знать о Шоре, о писателе... Он умер? Или погиб? Что вы обо всем этом думаете?
- О писателе... Тоже мне - писатель.
Участковый потер плохо выбритую щеку и вдруг с явным пренебрежением ко мне отозвался:
- Да пьяница он был, ваш писатель! С кем, с кем только не пил! В тот раз с бомжом каким-то. Мало ли этих самых бомжей живут по чужим дачам втихомолку!
- Но вы сами этого бомжа не видели?
- Нет, конечно. Видел бы - сгреб. Теперь ищи-свищи его - сел в поезд и тю-тю. Пустым делом занимаетесь, девушка. Милиция, конечно, плетется в хвосте многих событий. А почему? А потому, что не спад идет всякого рода преступлений, а рост. Вон маньяка третий год поймать не можем. А Шор... Старик. Свое отыграл. Признаков грабежа замечено не было. Да и что у него грабить-то? С пенсии кое-как кормился. Подумаешь, подстаканник...
- Была экспертиза? Ну насчет водки, что он пил с бомжом?
- Была. Разведенный технический спирт пили. Эка новость! От этого спирта сколько молодняка поумирало, в самой силе молодняка! А старику много ли было надо?
- Так вы совсем отметаете версию об убийстве?
- Зачем? Мало ли... Но только причин не вижу, за что было даже бомжу уничтожать бедного старика? За что?
- Но вы видели мертвое тело? Сразу после того, как тетя Тося позвонила в милицию, вы пришли?
- А как же! Ну лежит и лежит старичок... Ну бутылка на столе. В стаканах остатки водки... Вот только на бутылке никаких следов, то есть отпечатков пальцев. И на стаканах нет. И нигде. Это, прямо скажу, смущает. Кто-то либо в перчатках действовал, либо стер все...
- То есть могло быть так, что старик Шор пил совсем из другой бутылки, а не из той, что стояла на столе?
- Могло... И следователь Ершов это отметил. Это есть в деле. Вы к нему сходите, он вам все уточнит. Он дело завел.
- Не знаю, как Ершов, но вижу, вы - человек опытный, с большим стажем работы, - польстила без нажима, - и мне ваше мнение пока очень интересно. Может быть, вы все-таки заметили в доме Шора какой-то беспорядок? Бомж должен был искать деньги, ценности, если он действительно бомж.
- Он и искал, рылся. У Шора шкафчики внизу, в стеллаже, - вот там он тоже рылся но опять же следов не оставил... А взял один подстаканник серебряный. За две бутылки продаст где-нибудь...
Падающие с яблони лепестки осыпали его казенную фуражку и украсили игривым легкомыслием серые полоски погон с четырьмя звездочками.
- Петр Петрович! - вдруг раздался истошный женский крик со стороны забора. - Петр Петрович! Драка идет! Паренька режут!
Участковый подхватился сказал мне уже на полубегу, обернувшись с явной укоризной:
- Вот вам и Шор! Шора проехали!
И исчез за калиткой. Но его фуражка ещё какое-то время попрыгивала по ту сторону забора.
Я, конечно же, добралась и до следователя Ершова. Молодой, суровый студент-заочник юридического института был краток и категоричен:
- Дело завели. Работаем.
- Как?
- Ну как? Тут маньяк ходит... насилует, режет, женщин и девушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48