И потом ее волосы. Привлекающие взгляд излишним, быть может, разнообразием оттенков, от пепельного до бледно-золотого и лимонного, едва ли не оскорбительным для его чувства гармонии, они, как всегда, были слегка растрепаны. На щеках привычно горел румянец. Когда пять лет назад он впервые увидал ее в копенгагенском «Большом павильоне», встречаемую в дверях швейцаром и даже девушкой-гардеробщицей, он всерьез подумал было, что она примчалась на то же, что и он, сборище, прямиком из порта. Но к концу вечера он пришел к заключению, что такого не может быть. Если подумать, то все это и в самом деле очень печально.
Что, в конце концов, ее прельстило в докторе Банге? Или верней, что она (Боже мой!) нашла в нем, полюбила и, похоже, так ценит? Внешне он был очень привлекателен: высокий и молодой, стройный, чернявый, с маленькой изящной головой – ни дать ни взять балетный танцор, обладающий к тому же необыкновенно выразительной мимикой. (Еще лет десять назад Роджер не побоялся бы соперничества с добрым доктором. Но теперь он в подобные истории не ввязывался.) Красноречием доктор не мог похвастаться, собеседник был никудышный. Тогда почему она все время разговаривает с ним? Правда, они вечно спорят, но это лишь означает, что ей интересно. И что тут может быть интересного?
Темпераментно обменявшись парой фраз на датском, супруги повернулись к Роджеру и заговорили разом, как это часто бывало, когда в разговоре участвовал третий. Будучи настроен очень благодушно, Роджер добросовестно пытался слушать обоих одновременно. Люди вспыльчивые, как он, используют любую возможность, чтобы показать, сколь они терпимы.
– Все эти споры способны превратить человека…
– …то, от чего ты торопишься отказаться. Да ведь есть женщины, которые спят и видят…
– …не оказывая на нее никакого давления. Это вопрос нормального…
– …родилась там и, конечно, знаю язык, но в моем паспорте записано, что я…
– …что необходимо сделать, так это обратиться с официальной просьбой к властям, в нашем случае – датским…
– …настаивать на своем.
– …решается более или менее автоматически.
Роджер воспользовался моментом, когда оба сделали паузу, чтобы прозвучать для них гласом благоразумия и спокойствия, которые, вкупе с благодушием, ему приходилось старательно сохранять ради возможности сыграть свою роль. Это не составляло большого труда, поскольку такой опыт у него уже был: Эрнст и Элен заводили подобный спор и прежде, а точнее всякий раз, когда он видел их, правда обычно это случалось ближе к вечеру. Несомненно, жительство в Америке придало дополнительную ожесточенность их препирательствам.
Взяв понюшку «секретаря» из своей оловянной табакерки, Роджер изрек:
– Эрнст, я вполне могу понять позицию Элен. Ее желание остаться американской гражданкой не означает, что она хоть в малейшей степени несчастна, что-то имеет против тебя или…
– Именно это я…
– …или Дании. Ты, Элен, со своей стороны, должна признать, что обыкновенно жена принимает то же гражданство, что и муж, а поскольку Дания – твоя…
Если бы ты только смог ее…
– …мне кажется, было бы правильно, если бы ты в ближайшее время обратилась с такой просьбой в надлежащие инстанции.
Роджеру не доставляло удовольствия быть заодно с Эрнстом против Элен, но он считал, что чем больше людей льют воду на его мельницу, тем лучше. Так более вероятно, что Элен, коренная датчанка, останется в Дании, до которой от Англии рукой подать. Упорствующая в желании быть американкой, Элен на всякий довод отвечала, что по крайней мере американцев больше, чем датчан, да что говорить, и британцев тоже. И, опять-таки во всяком случае, они их побивают не только числом.
– Когда вернешься домой, Элен, – внушительно продолжал Роджер, пуская в ход единственное преимущество своей внушительной комплекции, – ты увидишь…
– Но мой дом – в этой стране, – запальчиво перебила его Элен, – именно это я и пытаюсь доказать…
– И она, и я родились в одной и той же…
– …здесь, но таких, как он, упрямцев…
– …хотите выпить или предпочитаете поплавать, пока солнце еще высоко?
Скрипучий голос Джо, а может, его предложение заставило их прекратить спор. Супруга доктора Банга подняла руку, заслоняясь от солнца, и благосклонно взглянула на Джо, демонстрируя высокую грудь и подмышку, чем едва не привела Роджера в бешенство. Ему пришлось свыкаться с существованием треугольника, но четвертый участник – это уж слишком.
– С огромным удовольствием, – ответила Элен, обнажая в улыбке шикарные зубы, – но, к сожалению, я не прихватила с собой купальник.
– И я, – сказал Эрнст.
– О, это не проблема, в кабинках до черта этого добра. Никогда не знаешь, кто может нагрянуть. Вот и держим на всякий случай. Если вы не против, пойдемте со мной, мистер Банг…
– Просто Эрнст, пожалуйста.
– …Эрнст, а моя жена позаботится о вас, миссис Банг…
– Элен. – На сей раз она щегольнула датским акцентом.
– Грейс, дорогая, подберешь что-нибудь для Элен? Чудесно. Ну а ты, Родж, старина? Пожалуй, для тебя можно было бы…
– Спасибо, Джо, не хлопочи, я не буду купаться, если ты не против.
– Как знаешь.
Все, кроме Роджера, отправились переодеваться.
Глава 2
Решение не присоединяться к остальным далось Роджеру без особого труда. Такому, как он, любителю оказаться в постели с женщиной постоянно приходилось решать проблему, каким образом скрыть чудовищную свою дородность. Особенно остро, естественно, эта проблема вставала, когда он, напором или обходным маневром, заставлял какую-нибудь новую пассию выбрасывать белый флаг. Этот момент отодвигался все дальше и дальше по мере того, как рос его живот. Одного взгляда на него, даже на последнем рубеже обороны, могло быть достаточным, чтобы девица вспомнила о долге перед родителями, или мужем, или любовником, или начальником, или соседкой по комнате, или домовладелицей, или человечеством. Но это не все. Свежий опыт говорил ему, что это брюхо, выставленное ненароком или по невнимательности, могло совершенно лишить его благосклонности, которою его прежде дарили. Иными словами, оно способно было остановить женщину. Сделать холодной. В любой момент.
Нельзя было допустить, чтобы такое случилось с Элен. Ужасно досадно, что, не в пример другим женщинам, с которыми он обычно имел дело, она была капризна. Те чаще всего не обращали особого внимания на то, в каком виде он забирается в постель, и это способно было придать особую пикантность их играм. Элен же, напротив, бывала очень требовательна. В частности, она настаивала на том, чтобы если и разоблачаться, то на паритетной, так сказать, основе. Никакого подобия стрип-шоу перед ним, пока он продолжал сидеть в своем безупречном английском костюме. До и после, когда он не задыхался от волнения и ярости, Роджер находил такое ее поведение оправданным. Но это означало, что за возможность по-настоящему рассмотреть ее во всех подробностях, чего он жаждал всегда, надо было рисковать, предоставляя ей равную возможность детально рассмотреть его, возникни у нее такое желание. Только так и не иначе. И приходилось ему довольствоваться мимолетным видением: то бок, когда она выскакивала из постели или юркала в нее, то спина, когда надевала или снимала платье, то краешек груди, когда тянулась, чтобы выключить ночник.
Так что для него, подумал Роджер, это будет, без преувеличения сказать, целое событие – Элен в купальнике. Глаза насладятся ее телом, которое предстанет перед ним если и не в первозданной своей наготе, то хотя бы с той степенью откровенности, какой ему еще не доводилось видеть. Он надеялся, что выдержит подобное потрясение. Довольно улыбнувшись при мысли о собственной предусмотрительности, он полез в карман пиджака за солнечными очками. Теперь он во всеоружии, надо только не забывать время от времени слегка поворачивать голову – и тогда никто не догадается, куда он смотрит. И глазами можно вертеть как хочешь. Поглядывая в сторону кабинок и с нетерпением поджидая появления Элен, он подумал, что можно и не прибегать к подобным ухищрениям, если оставаться на месте, изображая собой сидящего идола из красного песчаника. Он поерзал, устраиваясь удобней на стуле, утер платком взмокшее лицо, забил понюшку в ноздрю и бросил взгляд вокруг.
Не пошли переодеваться и остались только Грейс Дерланджер и, что более удивительно, Ирвин Мечер. Они беседовали в нескольких ярдах от него. Верней, говорил один Мечер. У него был низкий и довольно звучный голос, какого он, по мнению Роджера, не заслуживал. Как не заслуживал и аванса в две или две с половиной тысячи.
– И это ваше право, зарабатывать деньги, – доказывал Мечер, словно защищаясь. – Более того, вы обязаны это делать, это ваш долг. Слыхали мы весь этот бред о том, что, мол, моральный долг – не иметь денег. Кто это установил? Моральные обязательства устанавливаются людьми, и только ими. Скажите мне, как поступают с солдатом, который идет сражаться и не берет с собой винтовку? Его отдают под трибунал, так? И это правильно. Тот, кто не может защитить самого себя, лишает защиты и других. В армии это понимают. Но важней другое. Армия – единственная дееспособная организация, потому что она существует только для одного – выполнять необходимую задачу. Все остальное – не ее дело. Жаль, что никто больше не может использовать ее, армию то есть. Все, что у нас теперь есть, – это ученые, а они ни на что не годятся. Не годятся для того, чего я ищу. Во всем этом слишком много эстетики.
Но вернемся к деньгам: если относиться к ним правильно, они дают потрясающую свободу. У моих родителей были деньги, я их за это любил, восхищался ими. Конечно, когда только и слышишь, что о деньгах и как это важно, иметь их, – это немного надоедает, но не более того. Деньги – замечательная вещь.
Последние слова прозвучали совсем рядом, поскольку. Грейс Дерланджер, заметив сидящего в одиночестве Роджера, направилась к нему, увлекая за собой собеседника. Коренастая Грейс плотно устроилась на стуле и посмотрела сквозь толстые очки на Мечера; лицо ее оставалось непроницаемым. Было трудно сказать, сознает она или нет, что Мечер несет ахинею. Роджер предположил, что сознает, однако не настолько отчетливо, как ему бы хотелось. Сам он, чтобы уверенно определить ахинею, должен был классифицировать ее, отнести к соответствующему виду: либеральная, гуманитарно-гуманистическая, академическая, протестантская, фрейдистская и так далее. Но разговор закончился прежде, чем он успел толком понять, что представляет собой случай Мечера.
Роджер живо повернул голову и увидел приближающихся Бангов. Эрнст обнимал Элен за плечи, несколько загораживая ее, однако не настолько, чтобы скрыть тот факт, что купальник на ней раздельный и довольно откровенный. Возле трамплина к ним присоединились громко болтающие Джо и Паргетер, англичанин; следом подошла девушка Мечера. Группа находилась в постоянном Движении, и все время кто-нибудь заслонял Элен. Роджер следил за нею, как снайпер, ждущий, когда в прицеле окажется генерал.
– Позвольте принести вам еще бокал, – сказал он Грейс, устав ловить момент, и, не дожидаясь согласия, скорым шагом направился к столику с бутылками. Он был уже довольно близко от Элен, когда та точно рассчитанным движением повернулась к девушке Мечера, чтобы что-то сказать ей, и предоставила Роджеру любоваться ее спиной, тогда как лицом оказалась к тому месту, где он только что сидел. Когда он возвратился с выпивкой, она повторила свой маневр, теперь в обратном порядке.
– Ну что же вы, прыгайте, – неожиданно крикнул он с таким задором, что Грейс и Мечер повернулись на стульях, чтобы взглянуть на него. – Так и будете стоять? Или воды боитесь? Может, покажете нам, на что способны?
– Принимаем вызов, Найджел, а? – заорал Джо. – Докажем ему, что мы ничего не боимся. – Он пошел к краю трамплина, костистый, в узеньких светло-зеленых плавках. Группа у него за спиной распалась.
– Ведь вы британец, мистер Декан? – во всеуслышанье спросил Мечер.
– Угадали. Но моя фамилия – Мичелдекан.
– Виноват. Но она у вас двойная, пишется через дефис? Митчел-Декан?
– Нет-нет-нет, в одно слово, без всякого дефиса и без «т». Почему это?
– Не знаю почему, да и откуда мне знать, мистер Митчелдекан?
– Кому же еще знать, как не вам?
– Это ведь ваша фамилия?
– Ну так что?
– Тогда вы знаете, почему она пишется слитно, а я не знаю.
– Не понимаю, о чем вы.
– Послушайте, вы спросили, почему ваша фамилия пишется слитно.
– Ничего подобного. Я спросил, почему вас интересует, не британец ли я.
– Ах, вот вы о чем спросили. – Мечер тихо засмеялся под внимательным взглядом Роджера. – Прошу прощения. Ответ довольно прост.
– Да?
– Да. Хотелось знать.
– И только?
– И только.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Покуда происходила эта пикировка, Роджер страдал, страдал физически, оттого что все это время вращал глазами, пытаясь следить за Элен. Но более жестоким было страдание душевное – от невозможности делать это, потому что Мечер постоянно отвлекал его внимание. К тому времени, когда их разговор закончился, все пятеро купальщиков были уже в бассейне. Третий род страдания гнездился в нем самом. Ретроспективное по своей природе, оно было вызвано сожалением, что он не размахнулся и не пнул как следует ногой и Мечера, и его стул, чтобы они полетели в воду, едва тот разинул мерзкую свою пасть.
Бассейн был не слишком велик, однако достаточно для того, чтобы Джо, разошедшись, бороздил его из конца в конец снова и снова. При этом он фыркал, словно кашалот, поднимал волны, отчего на теле Элен, в те моменты, когда она не плавала, дробились и плясали радужные блики, а на воде рядом колебалось ее отражение.
Эрнст принялся нырять. Видимо, ныряльщиком он был неплохим, во всяком случае достаточно хорошим, чтобы Элен прекратила плавать и залюбовалась им. Роджер отчетливо видел ее затылок и плечи. Намокнув, ее волосы изменили оттенок: русые пряди стали темнее, светлые – почти прозрачными, и сквозь них просвечивали бронзовые волосы на темени. И она, и остальные купальщики весело смеялись, чувствуя себя легко и свободно.
– Не правда ли, чудесная пара? – повернулась Грейс к Роджеру.
Он подозрительно посмотрел на нее. По сравнению с другими американками средних лет она реже поражала его своей нелюбезностью, но и то правда, что он не собирался озадачивать себя вопросом, что творится у нее в голове. Впрочем, он поймал ее взгляд во время монолога Мечера и увидел, что она с интересом присматривается к собеседнику; ноздри ее раздувались, словно она подавляла в себе некое желание. Он надеялся, что это было желание зевнуть.
– Вы о ком? – изобразил он непонимание.
– Как о ком, о мистере и миссис Банг, разумеется. Вы не согласны?
– О, конечно согласен. Довольно милая пара.
– Они просто созданы друг для друга.
– Вы правы.
– Если он когда-нибудь надумает бросить философию или чем он там занимается, то должен стать киноартистом, сыграть Тарзана или кого-нибудь в том же роде. Он так изящен. Посмотрите на его походку. С такой внешностью, как у него, легко показаться женоподобным. Но в нем этого совершенно нет. А она так вообще восхитительна, не правда ли?
– О да, восхитительна.
– Типичная датчанка – белокожая, светловолосая. А фигура! Совершенно не понимаю, почему она не соглашается?
– Не соглашается на что?
– Да сняться – не то в кино, не то на телевидении, как ее уговаривает один парень. С такими данными, как у нее, можно ничего не уметь – ни петь, ни даже кого-то там изображать.
– Вы правы.
– Но знаете, что меня умиляет больше всего?
Роджер молча уставился на Грейс, не ожидая услышать что-то оригинальное.
– Они души друг в друге не чают. Это бросается в глаза. Я, когда первый раз их увидела, сразу это поняла. Совершенно невероятная верность друг другу. У него в мыслях нет заглядываться на кого-то там еще. То же самое и она – ни на кого не смотрит. Может быть, ведет себя даже безупречней, чем он. Что вы скажете?
Роджер молчал.
– В наше время это такая редкость, не правда ли? Когда кругом невесть что творится: и ссорятся, и разводятся, то муж сбежит из дому, то жена… Ой, простите, Роджер, это так бестактно с моей стороны. Я не имела в виду…
– Пустяки, Грейс, не стоит извинений.
– Я так сожалею, что…
– Ни слова больше. – Не то изувечу (подумал про себя Роджер), ты, в дамском-чай-клубе-чтения-«Субботнего литературного обозрения»-устраивающая, солидного-наследства-от-корпорации-безалкогольных-напитков-ожидающая, к-отцам-основателям-страны-взывающая, Кеннеди-обожающая кошелка с клеймом «Сделано в США».
Упавшим голосом Грейс спросила, изо всех сил стараясь казаться равнодушной:
– Как там Мэриголд, вы общаетесь?
– Нет, уже несколько лет как не общаемся. – Роджер заметил, что Мечер слушает, о чем они говорят. Но что еще хуже, слушает вполуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Что, в конце концов, ее прельстило в докторе Банге? Или верней, что она (Боже мой!) нашла в нем, полюбила и, похоже, так ценит? Внешне он был очень привлекателен: высокий и молодой, стройный, чернявый, с маленькой изящной головой – ни дать ни взять балетный танцор, обладающий к тому же необыкновенно выразительной мимикой. (Еще лет десять назад Роджер не побоялся бы соперничества с добрым доктором. Но теперь он в подобные истории не ввязывался.) Красноречием доктор не мог похвастаться, собеседник был никудышный. Тогда почему она все время разговаривает с ним? Правда, они вечно спорят, но это лишь означает, что ей интересно. И что тут может быть интересного?
Темпераментно обменявшись парой фраз на датском, супруги повернулись к Роджеру и заговорили разом, как это часто бывало, когда в разговоре участвовал третий. Будучи настроен очень благодушно, Роджер добросовестно пытался слушать обоих одновременно. Люди вспыльчивые, как он, используют любую возможность, чтобы показать, сколь они терпимы.
– Все эти споры способны превратить человека…
– …то, от чего ты торопишься отказаться. Да ведь есть женщины, которые спят и видят…
– …не оказывая на нее никакого давления. Это вопрос нормального…
– …родилась там и, конечно, знаю язык, но в моем паспорте записано, что я…
– …что необходимо сделать, так это обратиться с официальной просьбой к властям, в нашем случае – датским…
– …настаивать на своем.
– …решается более или менее автоматически.
Роджер воспользовался моментом, когда оба сделали паузу, чтобы прозвучать для них гласом благоразумия и спокойствия, которые, вкупе с благодушием, ему приходилось старательно сохранять ради возможности сыграть свою роль. Это не составляло большого труда, поскольку такой опыт у него уже был: Эрнст и Элен заводили подобный спор и прежде, а точнее всякий раз, когда он видел их, правда обычно это случалось ближе к вечеру. Несомненно, жительство в Америке придало дополнительную ожесточенность их препирательствам.
Взяв понюшку «секретаря» из своей оловянной табакерки, Роджер изрек:
– Эрнст, я вполне могу понять позицию Элен. Ее желание остаться американской гражданкой не означает, что она хоть в малейшей степени несчастна, что-то имеет против тебя или…
– Именно это я…
– …или Дании. Ты, Элен, со своей стороны, должна признать, что обыкновенно жена принимает то же гражданство, что и муж, а поскольку Дания – твоя…
Если бы ты только смог ее…
– …мне кажется, было бы правильно, если бы ты в ближайшее время обратилась с такой просьбой в надлежащие инстанции.
Роджеру не доставляло удовольствия быть заодно с Эрнстом против Элен, но он считал, что чем больше людей льют воду на его мельницу, тем лучше. Так более вероятно, что Элен, коренная датчанка, останется в Дании, до которой от Англии рукой подать. Упорствующая в желании быть американкой, Элен на всякий довод отвечала, что по крайней мере американцев больше, чем датчан, да что говорить, и британцев тоже. И, опять-таки во всяком случае, они их побивают не только числом.
– Когда вернешься домой, Элен, – внушительно продолжал Роджер, пуская в ход единственное преимущество своей внушительной комплекции, – ты увидишь…
– Но мой дом – в этой стране, – запальчиво перебила его Элен, – именно это я и пытаюсь доказать…
– И она, и я родились в одной и той же…
– …здесь, но таких, как он, упрямцев…
– …хотите выпить или предпочитаете поплавать, пока солнце еще высоко?
Скрипучий голос Джо, а может, его предложение заставило их прекратить спор. Супруга доктора Банга подняла руку, заслоняясь от солнца, и благосклонно взглянула на Джо, демонстрируя высокую грудь и подмышку, чем едва не привела Роджера в бешенство. Ему пришлось свыкаться с существованием треугольника, но четвертый участник – это уж слишком.
– С огромным удовольствием, – ответила Элен, обнажая в улыбке шикарные зубы, – но, к сожалению, я не прихватила с собой купальник.
– И я, – сказал Эрнст.
– О, это не проблема, в кабинках до черта этого добра. Никогда не знаешь, кто может нагрянуть. Вот и держим на всякий случай. Если вы не против, пойдемте со мной, мистер Банг…
– Просто Эрнст, пожалуйста.
– …Эрнст, а моя жена позаботится о вас, миссис Банг…
– Элен. – На сей раз она щегольнула датским акцентом.
– Грейс, дорогая, подберешь что-нибудь для Элен? Чудесно. Ну а ты, Родж, старина? Пожалуй, для тебя можно было бы…
– Спасибо, Джо, не хлопочи, я не буду купаться, если ты не против.
– Как знаешь.
Все, кроме Роджера, отправились переодеваться.
Глава 2
Решение не присоединяться к остальным далось Роджеру без особого труда. Такому, как он, любителю оказаться в постели с женщиной постоянно приходилось решать проблему, каким образом скрыть чудовищную свою дородность. Особенно остро, естественно, эта проблема вставала, когда он, напором или обходным маневром, заставлял какую-нибудь новую пассию выбрасывать белый флаг. Этот момент отодвигался все дальше и дальше по мере того, как рос его живот. Одного взгляда на него, даже на последнем рубеже обороны, могло быть достаточным, чтобы девица вспомнила о долге перед родителями, или мужем, или любовником, или начальником, или соседкой по комнате, или домовладелицей, или человечеством. Но это не все. Свежий опыт говорил ему, что это брюхо, выставленное ненароком или по невнимательности, могло совершенно лишить его благосклонности, которою его прежде дарили. Иными словами, оно способно было остановить женщину. Сделать холодной. В любой момент.
Нельзя было допустить, чтобы такое случилось с Элен. Ужасно досадно, что, не в пример другим женщинам, с которыми он обычно имел дело, она была капризна. Те чаще всего не обращали особого внимания на то, в каком виде он забирается в постель, и это способно было придать особую пикантность их играм. Элен же, напротив, бывала очень требовательна. В частности, она настаивала на том, чтобы если и разоблачаться, то на паритетной, так сказать, основе. Никакого подобия стрип-шоу перед ним, пока он продолжал сидеть в своем безупречном английском костюме. До и после, когда он не задыхался от волнения и ярости, Роджер находил такое ее поведение оправданным. Но это означало, что за возможность по-настоящему рассмотреть ее во всех подробностях, чего он жаждал всегда, надо было рисковать, предоставляя ей равную возможность детально рассмотреть его, возникни у нее такое желание. Только так и не иначе. И приходилось ему довольствоваться мимолетным видением: то бок, когда она выскакивала из постели или юркала в нее, то спина, когда надевала или снимала платье, то краешек груди, когда тянулась, чтобы выключить ночник.
Так что для него, подумал Роджер, это будет, без преувеличения сказать, целое событие – Элен в купальнике. Глаза насладятся ее телом, которое предстанет перед ним если и не в первозданной своей наготе, то хотя бы с той степенью откровенности, какой ему еще не доводилось видеть. Он надеялся, что выдержит подобное потрясение. Довольно улыбнувшись при мысли о собственной предусмотрительности, он полез в карман пиджака за солнечными очками. Теперь он во всеоружии, надо только не забывать время от времени слегка поворачивать голову – и тогда никто не догадается, куда он смотрит. И глазами можно вертеть как хочешь. Поглядывая в сторону кабинок и с нетерпением поджидая появления Элен, он подумал, что можно и не прибегать к подобным ухищрениям, если оставаться на месте, изображая собой сидящего идола из красного песчаника. Он поерзал, устраиваясь удобней на стуле, утер платком взмокшее лицо, забил понюшку в ноздрю и бросил взгляд вокруг.
Не пошли переодеваться и остались только Грейс Дерланджер и, что более удивительно, Ирвин Мечер. Они беседовали в нескольких ярдах от него. Верней, говорил один Мечер. У него был низкий и довольно звучный голос, какого он, по мнению Роджера, не заслуживал. Как не заслуживал и аванса в две или две с половиной тысячи.
– И это ваше право, зарабатывать деньги, – доказывал Мечер, словно защищаясь. – Более того, вы обязаны это делать, это ваш долг. Слыхали мы весь этот бред о том, что, мол, моральный долг – не иметь денег. Кто это установил? Моральные обязательства устанавливаются людьми, и только ими. Скажите мне, как поступают с солдатом, который идет сражаться и не берет с собой винтовку? Его отдают под трибунал, так? И это правильно. Тот, кто не может защитить самого себя, лишает защиты и других. В армии это понимают. Но важней другое. Армия – единственная дееспособная организация, потому что она существует только для одного – выполнять необходимую задачу. Все остальное – не ее дело. Жаль, что никто больше не может использовать ее, армию то есть. Все, что у нас теперь есть, – это ученые, а они ни на что не годятся. Не годятся для того, чего я ищу. Во всем этом слишком много эстетики.
Но вернемся к деньгам: если относиться к ним правильно, они дают потрясающую свободу. У моих родителей были деньги, я их за это любил, восхищался ими. Конечно, когда только и слышишь, что о деньгах и как это важно, иметь их, – это немного надоедает, но не более того. Деньги – замечательная вещь.
Последние слова прозвучали совсем рядом, поскольку. Грейс Дерланджер, заметив сидящего в одиночестве Роджера, направилась к нему, увлекая за собой собеседника. Коренастая Грейс плотно устроилась на стуле и посмотрела сквозь толстые очки на Мечера; лицо ее оставалось непроницаемым. Было трудно сказать, сознает она или нет, что Мечер несет ахинею. Роджер предположил, что сознает, однако не настолько отчетливо, как ему бы хотелось. Сам он, чтобы уверенно определить ахинею, должен был классифицировать ее, отнести к соответствующему виду: либеральная, гуманитарно-гуманистическая, академическая, протестантская, фрейдистская и так далее. Но разговор закончился прежде, чем он успел толком понять, что представляет собой случай Мечера.
Роджер живо повернул голову и увидел приближающихся Бангов. Эрнст обнимал Элен за плечи, несколько загораживая ее, однако не настолько, чтобы скрыть тот факт, что купальник на ней раздельный и довольно откровенный. Возле трамплина к ним присоединились громко болтающие Джо и Паргетер, англичанин; следом подошла девушка Мечера. Группа находилась в постоянном Движении, и все время кто-нибудь заслонял Элен. Роджер следил за нею, как снайпер, ждущий, когда в прицеле окажется генерал.
– Позвольте принести вам еще бокал, – сказал он Грейс, устав ловить момент, и, не дожидаясь согласия, скорым шагом направился к столику с бутылками. Он был уже довольно близко от Элен, когда та точно рассчитанным движением повернулась к девушке Мечера, чтобы что-то сказать ей, и предоставила Роджеру любоваться ее спиной, тогда как лицом оказалась к тому месту, где он только что сидел. Когда он возвратился с выпивкой, она повторила свой маневр, теперь в обратном порядке.
– Ну что же вы, прыгайте, – неожиданно крикнул он с таким задором, что Грейс и Мечер повернулись на стульях, чтобы взглянуть на него. – Так и будете стоять? Или воды боитесь? Может, покажете нам, на что способны?
– Принимаем вызов, Найджел, а? – заорал Джо. – Докажем ему, что мы ничего не боимся. – Он пошел к краю трамплина, костистый, в узеньких светло-зеленых плавках. Группа у него за спиной распалась.
– Ведь вы британец, мистер Декан? – во всеуслышанье спросил Мечер.
– Угадали. Но моя фамилия – Мичелдекан.
– Виноват. Но она у вас двойная, пишется через дефис? Митчел-Декан?
– Нет-нет-нет, в одно слово, без всякого дефиса и без «т». Почему это?
– Не знаю почему, да и откуда мне знать, мистер Митчелдекан?
– Кому же еще знать, как не вам?
– Это ведь ваша фамилия?
– Ну так что?
– Тогда вы знаете, почему она пишется слитно, а я не знаю.
– Не понимаю, о чем вы.
– Послушайте, вы спросили, почему ваша фамилия пишется слитно.
– Ничего подобного. Я спросил, почему вас интересует, не британец ли я.
– Ах, вот вы о чем спросили. – Мечер тихо засмеялся под внимательным взглядом Роджера. – Прошу прощения. Ответ довольно прост.
– Да?
– Да. Хотелось знать.
– И только?
– И только.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Покуда происходила эта пикировка, Роджер страдал, страдал физически, оттого что все это время вращал глазами, пытаясь следить за Элен. Но более жестоким было страдание душевное – от невозможности делать это, потому что Мечер постоянно отвлекал его внимание. К тому времени, когда их разговор закончился, все пятеро купальщиков были уже в бассейне. Третий род страдания гнездился в нем самом. Ретроспективное по своей природе, оно было вызвано сожалением, что он не размахнулся и не пнул как следует ногой и Мечера, и его стул, чтобы они полетели в воду, едва тот разинул мерзкую свою пасть.
Бассейн был не слишком велик, однако достаточно для того, чтобы Джо, разошедшись, бороздил его из конца в конец снова и снова. При этом он фыркал, словно кашалот, поднимал волны, отчего на теле Элен, в те моменты, когда она не плавала, дробились и плясали радужные блики, а на воде рядом колебалось ее отражение.
Эрнст принялся нырять. Видимо, ныряльщиком он был неплохим, во всяком случае достаточно хорошим, чтобы Элен прекратила плавать и залюбовалась им. Роджер отчетливо видел ее затылок и плечи. Намокнув, ее волосы изменили оттенок: русые пряди стали темнее, светлые – почти прозрачными, и сквозь них просвечивали бронзовые волосы на темени. И она, и остальные купальщики весело смеялись, чувствуя себя легко и свободно.
– Не правда ли, чудесная пара? – повернулась Грейс к Роджеру.
Он подозрительно посмотрел на нее. По сравнению с другими американками средних лет она реже поражала его своей нелюбезностью, но и то правда, что он не собирался озадачивать себя вопросом, что творится у нее в голове. Впрочем, он поймал ее взгляд во время монолога Мечера и увидел, что она с интересом присматривается к собеседнику; ноздри ее раздувались, словно она подавляла в себе некое желание. Он надеялся, что это было желание зевнуть.
– Вы о ком? – изобразил он непонимание.
– Как о ком, о мистере и миссис Банг, разумеется. Вы не согласны?
– О, конечно согласен. Довольно милая пара.
– Они просто созданы друг для друга.
– Вы правы.
– Если он когда-нибудь надумает бросить философию или чем он там занимается, то должен стать киноартистом, сыграть Тарзана или кого-нибудь в том же роде. Он так изящен. Посмотрите на его походку. С такой внешностью, как у него, легко показаться женоподобным. Но в нем этого совершенно нет. А она так вообще восхитительна, не правда ли?
– О да, восхитительна.
– Типичная датчанка – белокожая, светловолосая. А фигура! Совершенно не понимаю, почему она не соглашается?
– Не соглашается на что?
– Да сняться – не то в кино, не то на телевидении, как ее уговаривает один парень. С такими данными, как у нее, можно ничего не уметь – ни петь, ни даже кого-то там изображать.
– Вы правы.
– Но знаете, что меня умиляет больше всего?
Роджер молча уставился на Грейс, не ожидая услышать что-то оригинальное.
– Они души друг в друге не чают. Это бросается в глаза. Я, когда первый раз их увидела, сразу это поняла. Совершенно невероятная верность друг другу. У него в мыслях нет заглядываться на кого-то там еще. То же самое и она – ни на кого не смотрит. Может быть, ведет себя даже безупречней, чем он. Что вы скажете?
Роджер молчал.
– В наше время это такая редкость, не правда ли? Когда кругом невесть что творится: и ссорятся, и разводятся, то муж сбежит из дому, то жена… Ой, простите, Роджер, это так бестактно с моей стороны. Я не имела в виду…
– Пустяки, Грейс, не стоит извинений.
– Я так сожалею, что…
– Ни слова больше. – Не то изувечу (подумал про себя Роджер), ты, в дамском-чай-клубе-чтения-«Субботнего литературного обозрения»-устраивающая, солидного-наследства-от-корпорации-безалкогольных-напитков-ожидающая, к-отцам-основателям-страны-взывающая, Кеннеди-обожающая кошелка с клеймом «Сделано в США».
Упавшим голосом Грейс спросила, изо всех сил стараясь казаться равнодушной:
– Как там Мэриголд, вы общаетесь?
– Нет, уже несколько лет как не общаемся. – Роджер заметил, что Мечер слушает, о чем они говорят. Но что еще хуже, слушает вполуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21