– Провидение переменчиво, Робби. Сегодня оно тебя охраняет, а завтра поворачивается спиной. Я предпочитаю полагаться на собственную голову, чем на удачу. А Провидение – лишь еще одно имя последней.
– Ваше величество чрезмерно обеспокоены. Вы поступили с присущим вам здравым смыслом. Арабелла Стюарт больше не может представлять собой угрозу.
– Не может, Робби? Неужели? В этом городе полным-полно людей, которые хотели бы увидеть меня по ту сторону шотландской границы… или в могиле. Многие подыскивают королеву, чтобы возвести ее на трон. Англичанам нравится, когда ими управляет женщина. Разве ты никогда не слышал, как они говорят о моей предшественнице? Можно подумать, что она – сам Бог Всемогущий. Шотландцы не пожелали моей матери, а англичане боготворили свою королеву. Откуда мне знать – а вдруг они тайно поднимают тосты за здравие королевы Арабеллы?
– Ваше величество – истинный король Шотландии и Англии, а принц Генрих – законный наследник.
– Да, мальчик. Это верно. И Генриха многие поддерживают. Ты заметил, как они стекаются к его двору, покидая двор короля? Удивительно, как это они еще не провозгласили Генриха королем! Этот мальчик похоронит меня заживо, если я не буду осторожен!
– Его провозгласили принцем Уэльским.
– И ждут не дождутся, когда он станет королем. Не пытайся заговаривать мне зубы, Робби, я знаю!
– Но это значит, что они не хотят Арабеллы.
– Людям нравится строить заговоры. Для молодых жизнь становится ценнее, когда они ею рискуют. Арабелла – такой же предлог для мятежа, как любой другой. А теперь она выказала мне открытое неповиновение. Несмотря на мой запрет, вышла замуж за Уильяма Сеймура, и не без выгоды для себя.
– А вы, ваше величество, поступили мудро, предоставив ее заботам Перри и заключив ее мужа в Тауэр.
– Да-да, мальчик, но мне это не по душе. Дамочка превратилась в мученицу, и притом мученицу любви. До этой свадьбы она была женщиной не слишком молодой, чтобы вызывать рыцарское рвение у других молодых кавалеров. Леди Арабелла Стюарт была радушно принята при дворе. Мне не правится этот брак. А что, если у них будут дети?
– Ваше величество сделали это невозможным, разлучив влюбленную парочку.
– Ты пытаешься успокоить своего старого болтуна. И у тебя это получается, Робби. А теперь дай взглянуть на письмо принцу, которое ты составил. Боюсь, ему не понравится мое предложение, но мы должны найти ему жену поскорее, и я не вижу, почему бы не найти ее в Испании или во Франции.
– Это будет отличный шаг, ваше величество. Ведь гораздо легче примириться со страной, породнившись королевскими семьями.
– Это верно. Давай письмо, мальчик!
Яков прочитал письмо, и его лицо расплылось в довольной улыбке.
– Изложено аккуратно, Робби. Да-да, благослови тебя Бог, мальчик! В тебе все-таки есть что-то от писца! Я бы сказал, даже от поэта. Кратко и по существу. Вижу, ты хорошо усвоил свои уроки. Ты будешь мне полезен, Робби.
Яков не задал очевидного вопроса, поскольку знал на него ответ. Ведь Роберт признался бы, потому что не умел лгать.
Мальчик наконец-то нашел решение. Яков не хотел знать, кто написал это письмо. Достаточно того, что работа сделана прекрасно. Роберт нашел человека, который будет работать за него и оставаться в тени.
* * *
Принц Уэльский держал двор в Оутлендском дворце. Ему нравилось жить там во дворце со своей сестрой Елизаветой, и их двор резко отличался от двора их родителей.
Генрих пользовался репутацией серьезного молодого человека – он не выносил грубых шуток, которые были характерны для двора его отца. Не то чтобы Яков приветствовал их, но его фавориты предавались им с таким смаком, а поскольку ему нравилось, когда они получали удовольствие, то и он присоединялся к общему веселью. Идеал Генриха состоял в том, чтобы иметь двор, где могли бы обсуждаться серьезные дела и где не было бы места шуткам. Он очень хотел избавить сэра Уолтера Рэли от тюрьмы. Иногда Генрих даже немного сердился на своего друга, который частенько производил впечатление, будто ничуть не сожалеет о своем заключении. Как в противном случае, вопрошал Рэли, ему бы удалось посвящать необходимое время написанию мировой истории, которую он хотел посвятить принцу Уэльскому?
При дворе короля многое происходит не так, как надо, говорил Генрих себе и Елизавете.
– А теперь они хотят устроить мою женитьбу на католичке, – жаловался он. – Я этого не перенесу! Ты знаешь, что наш отец взял Карра в секретари и я от него получаю письма?!
– Никогда не думала, что он настолько образован, чтобы уметь писать письма.
– Оказывается, образован. И умеет сочинять цветистые послания.
– Значит, мы просто не подозревали в этом молодом человеке таких качеств.
– Я ненавижу его и всю его породу!
Елизавета улыбнулась:
– Я не могла удержаться от смеха, когда ты ударил его по спине теннисной ракеткой.
Генрих рассмеялся вместе с ней:
– Меня снедало желание убить его.
– Однако он, похоже, не затаил злобы.
– Кто может сказать, что таится под этой красивой внешностью?
– Ну давай забудем о нем, Генрих, и подумаем о бале, который даем сегодня вечером. Юная леди Эссекс так искрение просила приглашения, что я не могла ей отказать.
Генрих отвернулся и посмотрел в окно. Он не хотел, чтобы его сестра увидела, как вспыхнуло его лицо.
– Она очень молода… слишком молода, – буркнул он.
– О нет, Генрих! Ей шестнадцать.
– И уже замужем, – продолжал Генрих. – А где ее муж?
– Их поженили детьми. Они еще не жили вместе, – улыбнулась Елизавета. – А глядя на нее, я бы сказала, что давно пора.
– Какой у тебя опыт в подобных делах?
– Дорогой Генрих, есть вещи очевидные, и не нужно никакого опыта, чтобы это понять.
Елизавета заговорила об Арабелле. Она жалела свою родственницу, и Генрих тоже. «Если бы я был королем, – думал он, – не позволял бы себе волноваться из-за других претендентов на престол». Право его отца на царствование было гораздо обоснованнее, и Генрих был уверен, что народ не намерен посадить на трон Арабеллу. Ужас, который отец питал к заговорам, заставляет его так нервничать.
Генрих высказал это Елизавете, по на самом деле он думал вовсе не об отце и Арабелле. Он размышлял, не потанцевать ли вечером с леди Эссекс.
* * *
Королевский дворец развлечений, Оутлендс, располагался неподалеку от берегов Темзы. Он был выстроен в форме двух четырехугольников и имел тройную ограду, а его сады были просто великолепны. Когда Франсис миновала привратницкий дом с навесными бойницами и посмотрела на угловые башни и массивные эркеры, она решила, что в этом дворце принц Уэльский станет ее любовником.
С ней была Дженнет. Франсис выбрала эту девушку своей самой доверенной служанкой. Она могла бы найти других, более подобострастных, но дерзость Дженнет, которая всегда была завуалированной и только в редких случаях давала о себе знать, правилась Франсис. Эта девушка знала о таких вещах, которые, как подозревала Франсис, могли бы ей пригодиться в будущем. Между ними возникла невидимая связь. С Дженнет Франсис говорила более свободно, чем с кем-либо еще. Она была уверена, что Дженнет сохранит ее секреты. У Франсис часто возникало чувство, что если Дженнет принадлежала бы к ее кругу, то была бы очень похожа на нее, а если бы Франсис сама родилась в такой семье, как Дженнет, то стала бы такой, какая она теперь.
Служанка, к примеру, знала о надеждах Франсис в отношении принца Уэльского. И ее ничуть не смущало, что молодая девушка, будучи замужем за одним мужчиной, который так и не стал ее мужем, стремится стать любовницей другого. Дженнет производила впечатление, что она здесь для того, чтобы выполнять все желания своей хозяйки, и, что бы пи пожелала Франсис, она считала естественным и разумным.
Пока служанка помогала ей одеваться на бал, Франсис критическим взглядом смотрела на собственное отражение в зеркале. Дженнет, потупив взгляд, заверяла свою хозяйку, что та никогда прежде не выглядела лучше.
– На сколько лет я выгляжу, Дженнет?
– На все восемнадцать, миледи.
Дженнет не сказала бы этого, не будь это правдой. Франсис рано повзрослела.
– А мое платье?
– Идет, как никогда. С вами ни одной даме не сравниться!
– Как бы мне хотелось, чтобы меня не выдали замуж за Эссекса!
– Тогда вы не были бы графиней, миледи.
– Да, но это не имеет значения. Я оставалась бы дочерью своего отца, и благодаря этому меня приняли бы ко двору принца.
– Вы старше его, миледи.
– О нет!
– Я не имела в виду по годам.
– Я тебя понимаю.
– А старший показывает пример.
– Он не такой, как другие, Дженнет. Генрих совсем неиспорченный молодой человек. Он не желает делать то, чего потом будет стыдиться.
Дженнет издала короткий смешок.
– Когда добродетель впадает в соблазн, то надает гораздо ниже.
– Иногда я думаю, что он никогда не поддастся соблазну.
– Есть способы, миледи.
– Какие?
– Я знаю, как добыть приворотное зелье, которое наверняка сработает.
Сердечко Франсис забилось чуть быстрее.
Потом она взглянула на собственное блистательное отражение. Франсис была уверена в своих чарах и не верила, что они ее подведут.
А если подведут, тогда она серьезно задумается о приворотном зелье Дженнет.
* * *
В Оутлендсе было меньше церемоний, нежели в Сент-Джеймсе или Хэмптон-Корт, и почти все здесь вскоре поняли, что принц, который никогда прежде не интересовался женщинами, увлечен юной графиней Эссекс, поэтому, когда она выманила его после танца в сад, никто за ними не последовал, полагая, что принц желает, чтобы их оставили наедине.
Франсис, которая инстинктивно знала, как и когда нужно действовать в подобных делах, была уверена, что если хочет стать любовницей принца, то должна заставить его преодолеть все сомнения до того, как он поймет всю силу ее чар. Если он поймет, как ей не терпится заполучить его, он воздвигнет между ними такой барьер, что соблазнение станет невозможным.
Хотя они оба были девственниками, Франсис была готова подать пример, и более того – твердо решила сделать это.
Прогуливаясь между цветочными клумбами, таинственными при свете луны, она все теснее прижималась к принцу. Он колебался и вернулся бы во дворец, но Франсис взяла его под руку и сказала, что счастлива находиться при дворе, а особенно при дворе принца.
Приличия подсказали ему ответ, что и он счастлив видеть ее в числе его придворных. Услышав это, Франсис поднесла его руку к губам и поцеловала.
Генрих резко ее выдернул.
– Я вас обидела? – спросила она, и ее прекрасные глаза смотрели в ужасе.
– Нет… нет. Но лучше не надо…
– Не надо что?
– Целовать… целовать мою руку.
– Вы предпочли бы, чтобы я поцеловала вас в щеку или в губы? – страстно вскрикнула Франсис.
Генрих был испуган и изумлен охватившим его возбуждением. Он попытался проанализировать свои чувства.
– Если бы вы не были замужем…
– Но я никогда не знала своего мужа!
– Вы должны сохранить для него свою девственность.
– Это желание вашего высочества?
Генрих ничего не ответил. Тогда она прижалась к нему и торжествующе воскликнула:
– Значит, нет!
Взяв его за руку, Франсис побежала вместе с ним. Сейчас Генрих совсем не походил на серьезного юного принца, порицающего упадок морали при дворе своего отца.
Франсис отпустила его руку и продолжала бежать. Теперь Генрих преследовал ее. Она позволила ему догнать себя в беседке и ждала, пока он обнимает ее, прислушиваясь к звукам музыки, доносящимся из дворца.
Генрих проявлял нерешительность, Франсис же наоборот.
Франсис Хауард всегда знала, чего хочет, а она хотела принца Уэльского с того самого момента, когда увидела его в день своей свадьбы с Робертом Девере.
* * *
Дженнет узнала об этом, как только Франсис оказалась в своей комнате с ней наедине.
Франсис стояла с блестящими глазами, пока Дженнет снимала с нее платье и украшения.
– Итак, миледи, – лукаво сказала Дженнет, – нам не нужно обращаться к моей приятельнице миссис Тернер за любовным зельем?
И вскоре досужие придворные уже перешептывались между собой о том, что принц ведет себя как нормальный молодой человек.
Он завел себе любовницу – Франсис, графиню Эссекс.
* * *
Франсис расцвела и стала еще красивее, чем прежде. Она получала удовольствие от интриг и тайных встреч. Более того, ее радовало то, что она любима самым важным человеком при дворе.
Генрих тоже переменился – был весел и легкомыслен, хотя у него случались приступы угрызений совести. Но, уверял он себя, почему бы ему не завести любовную интрижку, когда почти все при дворе считали это естественным поведением. Во всяком случае, как только он видел Франсис, все благие намерения быстро сходили на нет, и он предавался удовольствиям.
Генрих хотел, чтобы у него была возможность жениться на Франсис. Тогда он был бы полностью счастлив. Он признался в своей проблеме сэру Уолтеру Рэли, который лишь пожал плечами, сочтя ее не столь уж важной. Никто не будет думать о нем хуже из-за того, что у него любовная интрижка, заверял он принца. И Генрих со временем позабыл о своих сомнениях.
Это были волнующие месяцы. Никогда еще Генрих не был так погружен в удовольствия. При его дворе толпились все самые блистательные придворные, и Яков, наблюдая, изображал досаду, которой не чувствовал. Он был рад видеть своего сына пользующимся такой популярностью, и, если мальчик ведет себя не столь пуритански, нежели прежде, это к лучшему. В парках вокруг дворца Нонсага Генрих ездил верхом и прогуливался пешком с Франсис; они предавались любовным утехам в беседках, колонны и пирамиды с каменными птичками, из клювов которых текли потоки воды, составляли прекрасный фон для их идиллии. В более величественном Сент-Джеймском дворце они тоже были вместе, и Ричмонд, где принц любил держать свой двор, стал еще одной декорацией для любовников.
Те, кто наблюдал за ними, интересовались, как долго продлится эта романтическая история. Многие молодые дамы строили планы занять место Франсис – они были уверены, что молоденькая подружка скоро наскучит Генриху.
Но Генрих оставался верным Франсис, и она не сомневалась в нем.
Франсис играла ведущую роль в их любовной интриге и не сдавала своих позиций. Часто ей казалось, что Генрих еще слишком молод. «Почему, – спрашивала она себя, – я должна его всему учить? Он принц Уэльский – и все-таки еще совсем ребенок!»
Как все было бы по-иному, если бы ее любовником был мужчина – кто-то более зрелый, кто не стал бы слепо следовать за ней, а старался бы подчинить ее себе. Генрих, конечно, никогда этого не добьется, – Франсис была решительно настроена взять над ним верх, но было бы интересно, если бы он хотя бы сделал попытку.
Дженнет, наблюдая за ними, знала еще прежде самой Франсис, что ее хозяйка устала от принца Уэльского.
* * *
Когда Франсис получила приглашение поужинать со своим двоюродным дедушкой, могущественным графом Нортгемптоном, она не выразила особого удовольствия. Это означало отсутствие при дворе принца, и, хотя Франсис уже не так стремилась к его компании, как прежде, она не желала сидеть за ужином с друзьями старого графа, которые, как ей казалось, должны быть одного возраста с ним, или, по крайней мере, с ее родителями.
Но Франсис сознавала, что не осмелится пренебречь подобным приглашением, поскольку Нортгемптон считался главой семейства, и, если она обидит его, он может настоять, чтобы ее родители снова отослали ее в деревню.
Франсис хмурилась, пока Дженнет одевала ее.
– Миледи мрачна как туча, – заметила Дженнет с ухмылкой.
– Я размышляю, слышал ли сплетни обо мне мой двоюродный дедушка.
– Нет-нет, миледи. Да и милорд Нортгемптон не стал бы возражать против вашей дружбы с принцем Уэльским.
– Странно, зачем он хочет, чтобы я сидела за одним столом с этими ужасными стариками и старухами?
– В подобном окружении вы покажетесь еще милее, если только сотрете это хмурое выражение с вашего прелестного личика.
Франсис оскалила зубки на свое отражение в зеркале.
– Мне улыбаться так? Говорить жеманно и принять самый скромный вид?
– Не сомневаюсь, что миледи найдет подобающие манеры для этой компании.
Франсис в самом скромном платье и почти без украшений сопровождала своего двоюродного деда, а сидя за ужином, жалела, что не выбрала более подходящий наряд, потому что оказалась рядом с мужчиной, которого видела только на расстоянии и никогда прежде не стремилась привлечь его внимание.
Она мгновенно почувствовала особо почтительное отношение к нему графа Нортгемптона, заметила, как все замолкали, когда говорил он, как его самая невинная шутка встречалась громкими аплодисментами и как все за этим столом старались попасться ему на глаза.
Как же он был красив! Франсис стоило большого труда не смотреть на него. Никогда еще не видела она такого профиля! У него были длинные золотистые волосы, слегка загорелая кожа, приятное, но несколько отстраненное выражение лица, и эта отстраненность была для Франсис словно вызовом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31