Анна Хайд преклонила передо мною колени, и я подняла и поцеловала ее. Она оказалась привлекательной женщиной с высоким лбом и ясными глазами, и если бы не ее происхождение, я бы, пожалуй, с радостью назвала ее своей невесткой.
Я даже прониклась к Анне некоторой симпатией, и мы, пройдя через комнату, полную придворных, немного побеседовали в моем будуаре.
Я спросила о малыше, которого они собирались наречь Карлом, и Джеймс предложил мне стать его крестной матерью. Немного помедлив, я согласилась.
После этого визита я было решила, что уже сделала все, что от меня зависело, однако Карл настоял еще и на том, чтобы я приняла отца Анны Хайд герцога Кларендона. Я никогда не любила этого человека, но вынуждена была повиноваться. Герцог держался со мной очень почтительно, чтобы не сказать – подобострастно. Я коротко сказала ему, что рада буду стать для его дочери второй матерью, и не упустила случая намекнуть на кое-какие обстоятельства. Кларендон, от природы весьма догадливый, понял меня с полуслова. Этот человек пользовался в стране большим влиянием, Карл же уважал канцлера и доверял ему, а я хотела, чтобы он убедил короля ни в коем случае не менять своего прежнего решения относительно приданого Генриетты и нашего с нею денежного содержания.
Беседа очень утомила меня, однако я была довольна: герцог, я была в этом совершенно убеждена, выполнит все свои обещания.
На следующий день после состоявшегося примирения мы с Генриеттой отправились во Францию, но на борту судна моя дочь внезапно почувствовала себя очень плохо. Я пережила ужасные часы, так как была почти уверена, что это – оспа, которая унесла уже жизни ее сестры и брата. Я велела капитану вернуться в порт и оттуда написала Карлу отчаянное письмо, моля немедленно прислать лучших лекарей. Карл пришел в не меньшее отчаяние, однако оказалось, что судьба милостива к нам: Генриетта заболела не оспой, а корью, так что спустя четырнадцать тревожных дней мы с ней были вновь готовы отплыть во Францию.
Путешествие прошло благополучно, и вскоре мы высадились в Гавре.
Нас ожидала торжественная встреча, но в Париже мы оказались еще нескоро, так как я отказалась ехать через Руан, где, как мне сказали, тоже было отмечено несколько случаев оспы. Я по-прежнему оберегала свою дочь и очень опасалась за ее здоровье.
Я рада была вновь увидеть королеву Анну и выслушать ее теплые приветственные слова. Филипп казался влюбленным в свою красавицу-невесту и очень ревновал ее к герцогу Бэкингему, который настолько привязался к Генриетте, что провожал нас до самого Парижа. Впрочем, нам быстро удалось утишить ревность герцога Орлеанского. Людовик отнесся к нам обеим весьма милостиво и всячески давал понять Генриетте, что неравнодушен к ней. Он был большой дамский угодник и, конечно же, не мог не оценить красоты той, которую когда-то оттолкнул.
К великому огорчению Анны и Людовика, внезапно умер кардинал Мазарини. Я опасалась, что из-за траура свадебные торжества будут отложены, однако этого не произошло. Хотя разрешение на брак от папы (оно было необходимо, потому что жених и невеста находились в близком родстве) пришло в самый день смерти Мазарини, Людовик сказал мне, что приготовления к свадьбе будут идти своим чередом.
Свадьба состоялась в конце марта, и мой дорогой Генри Джермин, получивший от Карла титул графа Сент-Альбанс, присутствовал на ней как доверенное лицо английского государя.
Итак, моя маленькая Генриетта в семнадцать лет стала герцогиней Орлеанской. Конечно, называться королевой было бы куда лучше, но я всегда могла надеяться, что в случае смерти Людовика…
Наконец-то я была счастлива!
Мой старший сын вернул себе отцовский престол, и, казалось, ему ничто более не угрожало. Генриетта же стала третьей дамой Франции, и я могла вздохнуть с облегчением. Я сумела благополучно провести моих детей через все испытания, уготованные им судьбой, и они заняли соответствующее им положение.
КОЛОМБЕ
Годы неслись мимо меня все быстрее и быстрее. Я чувствовала, что превратилась из участницы самых разнообразных событий в их стороннюю наблюдательницу, и это было очень непривычно и странно.
Генриетта не нуждалась более ни в моих советах, ни в моей помощи. Она быстро превратилась в настоящую светскую даму, и король был влюблен в нее. Я подозревала, что она тоже неравнодушна к нему. Что же до Филиппа, то… откровенно говоря, мы никогда не сомневались, что он будет холоден к своей молодой супруге и предпочтет ей мужское общество. Генриетта отнеслась к этому совершенно равнодушно. Пожав плечами, она закружилась в вихре придворных удовольствий.
Моя дочь, казалось, никогда не уставала. Она с радостью сочиняла множество балетов и всегда участвовала в них, ибо танцевала превосходно. Ее новая жизнь очень нравилась ей. Она привыкла к поклонению и с неизменной благосклонностью выслушивала комплименты. Цвет ее лица сравнивали с жасмином и розами, а перед взглядом ее огромных голубых глаз не мог устоять ни один мужчина. Людовик просто обожал ее и слушался во всем, так что маленькая королева начала ревновать и в конце концов пожаловалась свекрови. Анна всегда ненавидела семейные склоки и потому пришла ко мне посоветоваться относительно поведения Генриетты.
– Ей не стоит постоянно находиться подле короля, – мягко заметила Анна. – Это место королевы.
Я согласилась со своей собеседницей, хотя в душе была горда тем, что моя девочка превратилась в первую красавицу французского двора. Я пообещала Анне переговорить с Генриеттой, но предложила ей со своей стороны предостеречь короля.
В это время Генриетта и впрямь играла в жизни Людовика главную роль, как – я была уверена – и он в ее. Как же мне было обидно, что они не стали мужем и женой! Ведь они являли собой поистине идеальную пару. Про них начали даже говорить:
– Где король, там и принцесса.
Она была очень счастлива, и счастье ее было тем больше, что она помнила, как много лишений ей пришлось перенести. Теперь ее брат стал королем Англии, а она была любима королем Франции. Моя дорогая дочь была очень привязана к этим двум самым могущественным мужчинам Европы.
Благодаря Генриетте при французском дворе распространилось увлечение музыкой и поэзией. Она покровительствовала Люлли, и Людовик сделал его придворным музыкантом. Все стали дружно восхищаться творениями великого Мольера и Мадлен де Скрюдери, и это тоже было заслугой Генриетты.
Когда она забеременела, многие, разумеется, стали намекать на то, что тут не обошлось без Людовика, но я слишком хорошо знала свою дочь и была уверена, что ребенка она ждет от Филиппа. Генриетте, как и мне, нравилось, когда за ней ухаживают, но дальше этого дело не шло. Я тоже не очень любила то, что называла «этой стороной брака», но никогда не забывала о своем супружеском долге и потому исправно рожала Карлу детей. Так что Генриетта наверняка оставалась верна мужу.
Беременность у нее проходила тяжело. Я забрала ее к себе в Пале-Рояль. Людовик навещал ее. Дабы избежать сплетен, мы устроили так, что его постоянно видели в обществе одной из придворных дам Генриетты, как будто он приходил вовсе не к моей дочери. Это была неприметная хромоножка по имени Луиза де Лавальер. Конец этой истории известен всем.
Когда подошел срок, Генриетта родила ребенка. Это оказалась девочка, чем были крайне разочарованы и Филипп, и Генриетта.
Моя дочь вскоре оправилась от родов, но выглядела по-прежнему озабоченной, хотя уже по другой причине. Слухи о короле и де Лавальер становились все навязчивее. Затем мы получили известие из Англии. Карл женился на Екатерине Браганса, и я поняла, что мне пора съездить в Лондон.
Генриетта проводила меня до Бове. Предстоящая разлука до слез опечалила нас обеих. Похоже было, что Генриетте очень хотелось поехать со мной, но так как это не представлялось возможным, она просила меня многое передать Карлу.
В моей свите состоял подросток лет тринадцати-четырнадцати, которого звали Джеймс Крофтс. Его мать, небезызвестная Люси Уолтер, умерла, после чего мальчик был отдан на попечение лорду Крофтсу, который дал ему свое имя, хотя ни для кого не было тайной, что Джеймс являлся незаконнорожденным сыном английского короля. Сам молодой человек тоже знал об этом и делал все возможное, чтобы и остальные не забывали о его происхождении. Он был очень красив, и его наружность выдавала в нем Стюарта. Если бы Карл попытался оспорить свое отцовство, ему было бы весьма трудно это сделать. Приятный и обаятельный, Джеймс был в то же время так по-королевски дерзок, что просто не мог не понравиться мне.
Я готовилась к встрече со своей новой невесткой. Генри Джермин, побывавший недавно в Лондоне, отзывался о ней очень лестно. Особенно же радовало меня то, что она была католичкой.
Пересечь пролив для меня, как всегда, оказалось неимоверно мучительно. Я ненавидела морские путешествия и все свои переезды из Франции в Англию и обратно воспринимала как тяжкую повинность. Тем более что я не смогла простить англичанам, что они так поступили с моим мужем и изгнали его семью из страны. В отличие от меня мой сын, казалось, забыл прежние обиды, и хотя в свое время ему пришлось много ездить по Европе, Англия осталась для него родиной.
Я испытала огромное облегчение, когда вновь ступила на твердую землю и по суше, с удобствами, направилась в Гринвич, где меня уже ожидали король и королева.
Я была очень взволнована, увидев сына и ощутив прикосновение его губ к моей руке и щекам. Он всегда поражал меня, когда я встречалась с ним после долгой разлуки. Глядя на его некрасивое и в то же время такое притягательное лицо, я просто терялась. А при этой нашей встрече присутствовала еще и его супруга!
Генри не солгал мне: она была очаровательна. Я сердечно обняла невестку и проговорила:
– Я приехала в Англию, чтобы иметь удовольствие познакомиться с вами. Клянусь, я буду любить вас как дочь и преданно служить вам как своей королеве.
Томные глаза Екатерины наполнились слезами благодарности, так что я даже задала себе вопрос: а нашла ли она в этой стране то счастье, какое подобает королевской супруге? Она ответила, что станет мне почтительнейшей дочерью, куда более послушной и любящей, чем кто бы то ни был из моих детей, не исключая и ее мужа, и я была очень рада.
Карл снисходительно улыбнулся, и, наблюдая за Екатериной, я поняла, что она, подобно многим своим предшественницам, влюблена в него. Я хотела надеяться, что мой сын сможет сделать ее счастливой, хотя до меня доходило множество слухов о его беспорядочной жизни. Это, возможно, было простительно, пока он скитался по Европе, но сейчас, когда он утвердился на английском троне и дал стране королеву, ему следовало образумиться.
Джеймс Крофтс совершенно очаровал короля, который так с ним носился, что я подумала: в присутствии Екатерины было бы уместнее проявить большую сдержанность. И я дала себе слово поговорить с ним об этом, когда мы останемся наедине.
Карл спросил, устроит ли меня на время моего пребывания в Англии Сомерсет-Хаус, и я сказала, что этот дворец всегда мне нравился. Затем Карл с супругой уехали в Хэмптон-Корт. Я должна была присоединиться к ним позднее. Карл знал, что я не выношу морских путешествий, и решил дать мне отдохнуть.
Джеймс Крофтс последовал за королем, при мне же осталось лишь несколько моих приближенных. Я была рада, что перед тем, как отправиться дальше, мне предстоит провести несколько спокойных дней. Как приятно было сидеть на берегу реки, неспешно беседуя с Генри, общество которого неизменно доставляло мне удовольствие.
Генри, казалось, всегда знал, что происходит вокруг. Он ловил всевозможные намеки, впитывал слухи и готов был посвятить не один день тому, чтобы докопаться до истины. Поэтому можно было ожидать, что ему известно, ладят ли между собой король и королева.
– Думаю, – сказала я ему, – Карлу необычайно повезло с женитьбой. Они кажутся такими счастливыми!
– Ах, – возразил Генри, – я не уверен, так ли это на самом деле.
– Что вы имеете в виду? – настойчиво спросила я.
Генри помрачнел. Он не прочь был иной раз пересказать свежую сплетню, но сейчас дело касалось моего сына!
– Королева очень страдает… – начал он неуверенно.
– Однако я этого не заметила… – вмешалась я.
– Возможно, ей не хотелось огорчать вас сразу же после прибытия в Англию, – предположил Генри.
– Что же ее мучит? – не понимала я.
– У короля есть любовница, Барбара Кастлмейн, – задумчиво произнес Генри.
– Я слышала это имя, – вспомнила я.
– Ваше Величество, кто же его не слышал! Это замечательная женщина!.. – воскликнул Генри и осекся. Помолчав мгновение, он пояснил: – По мнению некоторых, самая красивая женщина в Англии – но, следует признать, и самая опасная. Она полностью подчинила себе короля. Именно она – виновница всех несчастий Екатерины.
– Она была его любовницей еще до того, как королева приехала в страну? – осведомилась я, хотя знала ответ на этот вопрос.
– И до, и после того, Ваше Величество, – подтвердил Генри, – но сейчас король хочет сделать ее одной из приближенных королевы.
– Не может быть! – воскликнула я, возмущенная такой непочтительностью.
– Уверяю вас, что так оно и есть. Когда королеве предложили список ее будущих придворных дам, имя Барбары Кастлмейн в нем значилось первым, – рассказывал Генри. – Екатерина его вычеркнула. Позже ваш сын лично представил Кастлмейн королеве, которая милостиво приняла ее и даже позволила поцеловать себе руку. Разумеется, она знала о чувствах короля к этой особе, но не заметила, что она была внесена в новый список где-то в конце. Когда же одна из ее приближенных указала ей на это, королева была так потрясена, что у нее пошла носом кровь и она упала в обморок.
– Бедное дитя! Неужели Карл не понимал, что делает?! – негодовала я.
– Ваше Величество, он весь во власти этой Кастлмейн, – говорил Генри. – Король даже потребовал, чтобы его супруга перед ней извинилась. И вот теперь Екатерина отказывается принять эту особу, а Карл настаивает на своем.
– Это ужасно! – воскликнула я.
– Кларендон пытался убедить короля в том, что он неправ, и Карл, несомненно, прекрасно это понимает, но, как я уже сказал, перед чарами леди Кастлмейн он бессилен, – заключил Генри.
Я была вне себя. Екатерина понравилась мне с первого взгляда. Мне показалось, что у нее мягкая, восприимчивая натура, но самое главное – она была католичкой, и я надеялась, что она благотворно повлияет на Карла.
В какое же трудное положение попала я, едва ступив на английскую землю! Сидя на берегу реки, я долго обсуждала это с Генри.
– Всякий раз, когда я приезжаю в эту страну, меня сразу же окружают сплошные неприятности, – говорила я. – О Генри, как мне хочется опять очутиться в Шайо или Коломбе!
Потом я вспомнила о моей дорогой Генриетте и обо всем, что произошло с нею во Франции, – и впервые в жизни вдруг почувствовала себя старой и, в сущности, равнодушной к тому, что творится в моей семье. Все мои дети выросли, и я ощутила острое желание отгородиться от их суетных забот и уединиться в своем маленьком замке в Коломбе, окружив себя лишь преданными друзьями, такими же – или почти такими же – старыми, как и я. Мы хорошо понимали друг друга и могли бы мирно жить вместе.
Теперь мне более всего хотелось поскорее вернуться назад во Францию. Я не хотела ссориться с Карлом, так как знала, что он всегда любил меня. Я не хотела ссориться с Джеймсом, а это неизбежно произошло бы, если бы я стала давать ему советы. И даже Генриетта давно уже предпочитала поступать по-своему.
Как выяснилось, я приняла весьма мудрое решение. Карл и Екатерина помирились, и она даже согласилась принять леди Кастлмейн в число своих придворных дам. Мало того, как ни странно, она вовсе не разлюбила Карла и была по-прежнему привязана к нему.
Сомерсет-Хаус, как и множество других замков и усадеб, был разграблен людьми Кромвеля и нуждался в ремонте, поэтому я довольно долго прожила в Гринвиче. В конце же лета я с радостью перебралась в Сомерсет-Хаус. Примерно в это же время я совершила маленькое открытие: после того как я прекратила вмешиваться в дела своих детей, они стали лучше относиться ко мне.
Мне очень нравилась королева, и она часто навещала меня. Это было печальное маленькое создание, чувствовавшее себя очень одиноким. Она страстно мечтала о ребенке, но у нее уже было несколько выкидышей и она не походила на женщину, способную произвести на свет здоровое дитя. Это огорчало и ее, и Карла; оба они прекрасно сознавали, что дело тут не в нем, ибо у него было трое или четверо незаконнорожденных детей, которых он не отказывался опекать, и все они отлично себя чувствовали.
Меня все больше тянуло в родную Францию. Я не любила холодные английские зимы, а местные туманы отвратительно действовали на мои легкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49