– Но они угрожают моей матери! – возмутилась я.
– Кто-то настраивает наш народ против нас, – объяснил Карл.
– Я должна немедленно отправиться в Сент-Джеймс! – вскричала я. – Моей матери грозит опасность!
– Мы поедем туда вместе! – решил Карл.
До Сент-Джеймса мы добрались беспрепятственно; по-моему, каждый из нас в душе опасался встречи с толпой разъяренной черни.
Моя мать с искаженным от гнева лицом металась по своей комнате.
– Да как они смеют?! – кричала она. – У меня кусок не идет в горло с тех пор, как я получила эти отвратительные письма! Подумать только: меня называют идолопоклонницей! Карл, почему вы позволяете своим подданным вытворять такое?! Виновников надо вздернуть прямо посреди Лондона!
Я пыталась урезонить мать, напоминая ей о том, что она говорит с королем, но Мария никак не желала униматься.
Карл улыбнулся и спокойно ответил:
– Иногда, мадам, ни король… ни даже королева… не властны над своим народом. И потом: виновных надо для начала отыскать и лишь после этого вешать.
Королева-мать молча отвернулась. Мне показалось, что ей захотелось оказаться как можно дальше от негостеприимной и неуютной Англии, и я даже обрадовалась – хотя и ненадолго – тому, что появились эти подметные письма.
Я любила свою мать, но нам всем было бы лучше, если бы она уехала. Я желала ей только добра и пыталась помочь в трудную минуту, но с ее появлением в Англии стало еще беспокойнее, чем прежде. Я знала, что она вмешивается в религиозное воспитание своих внуков, пытаясь сделать из них католиков, и мне было страшно от одной лишь мысли о том, что это может каким-нибудь образом стать известным народу.
Все дети казались встревоженными. Карл же вообще был мрачнее тучи. Леди Роксбург сказала нам, что маленькому Карлу по ночам снятся кошмары и что, по ее мнению, он что-то задумал.
Мы с Карлом решили выяснить, что именно заботит нашего старшего сына, хотя я полагала, что мальчик не может понимать грозящей нам всем опасности.
Король призвал сына к себе, и принц Уэльский встал перед ним, угрюмый и настороженный.
– Что случилось, дитя мое? – спросил король. – Ты же знаешь, что со мною и матерью ты можешь быть совершенно откровенным. Так говори же! Не бойся.
– Я не боюсь, – отвечал маленький Карл. – И сейчас я все скажу вам. Сколько королевств оставил после себя мой дед? Четыре, верно? В стране теперь неладно, люди бунтуют. Я знаю об этом. Я слушаю все то, что говорится при мне. Меня считают несмышленышем и потому говорят друг с другом откровенно и даже не понижают голоса. Я очень волнуюсь. Вы, отец, получили в наследство целых четыре королевства, а я, ваш сын и наследник, могу не получить ни одного.
Тут я перебила его и закричала:
– Что за гадкие вещи говоришь ты своему отцу!
Сын искоса взглянул на меня из-под черной челки и произнес:
– Матушка, вы просили меня говорить правду, ничего не утаивая, и я говорю ее. Если вы не хотите слушать меня, то не надо было начинать эту беседу.
Король ласково погладил мальчика по голове и сказал:
– Ты хорошо поступил, сын мой, когда откровенно признался во всем, что гнетет тебя. Да, на нашей родине сейчас неспокойно. Это правда. У меня есть враги, которые подбивают народ на бунт. Но не тревожься. Я стану сражаться за королевство, и со временем оно будет твоим.
Я была так ошеломлена услышанным, что не смогла произнести ни слова. Когда мой сын говорил о своих наследственных владениях, я сразу представляла себе короля мертвым, и меня начинали душить рыдания.
Карл все понял и сказал мальчику:
– Я провожу твою мать в опочивальню. Ей нездоровится.
– Она ждет ребенка, – промолвил маленький Карл. – Я надеюсь, что родится девочка. Мне больше нравятся сестры.
– Отправляйся в детскую, – велел король. – Я еще раз повторяю, что знаю, как защитить свое королевство и передать его тебе в целости и сохранности.
– Благодарю вас, сэр, – вежливо ответил Карл.
Когда мы остались одни, муж мой сказал:
– Славный мальчик! Я горжусь им.
– Но мне совсем не понравились его слова, – печально проговорила я.
– Милая моя женушка, не надо строго судить нашего первенца. Он думает о своем наследстве – и правильно делает, – заявил Карл, привлекая меня к себе и нежно обнимая. – Я надеюсь, что ему не придется сражаться за свое королевство, но если обстоятельства сложатся неблагоприятно, то он сумеет постоять за себя. Но поговорим теперь о вас, моя дорогая. Вы слишком разволновались, и потому я очень прошу вас побыстрее покинуть Лондон. Вам необходим полный покой.
– Хорошо, – сказала я. – Я уже даже решила, куда именно я отправлюсь.
– И куда же? – осведомился мой супруг.
– В Утленд. Мне там очень нравится… и река рядом, – ответила я.
– Вот и прекрасно, – кивнул Карл. – Значит, в Утленд…
В Утленде мне всегда было очень хорошо и покойно, возможно, потому, что, хотя он и располагался довольно далеко от Лондона, дорога туда не утомляла. И еще там протекала очаровательная речка. Карл подарил мне это поместье, и я никогда не забывала, что это – моя собственность. Было так замечательно въезжать туда через красивые арочные ворота, построенные Иниго Джонсом. Он же до мельчайших подробностей продумал и убранство моих обитых шелком покоев.
В Утленде было два квадратных двора и огромный сад, по которому любила прогуливаться прежняя владелица имения Анна Датская, мать Карла. Нравились мне и угловые башенки с узкими бойницами. Короче говоря, это было восхитительное и очень живописное место.
В последние месяцы своей беременности я была удивительно спокойна и безмятежна. Думала я тогда не столько о будущем ребенке, сколько о своем любимом муже. Ему приходилось очень тяжело, я понимала это, хотя и не знала всего до конца, ибо Карл предпочитал не рассказывать мне ничего такого, что могло бы расстроить меня. Он, как всегда, был нежным и заботливым мужем. (Теперь-то я, к сожалению, совершенно уверилась в том, что он был прав, держа меня в неведении, – ведь я не могла давать ему никаких толковых советов.)
Я всегда терпеть не могла бездействия и потому решила написать письмо римскому папе. Это было, конечно, дерзостью с моей стороны, но я никогда не забывала о том, как лестно, по словам Панзани и Конна, отзывался он обо мне. Я ни на минуту не расставалась с подаренным мне Его Святейшеством крестом.
К сожалению, бедный Джордж Конн скончался. Английский климат был весьма вреден для него, и ему пришлось вернуться в Италию, но здоровье его оказалось подорванным, и вскоре мы узнали о его смерти. Папским легатом в Англии был теперь граф Розетти. Он нравился мне, однако друзьями мы не стали.
И вот, решившись, я отправила папе послание. Я ни словом не обмолвилась о нем мужу, потому что знала: он запретит мне обращаться за помощью к главе католической церкви. А я действительно просила папу вмешаться в английские дела и дать Карлу денег, чтобы он сумел одержать верх над этими отвратительными пуританами.
Написав письмо, я почувствовала себя лучше и увереннее. Я надеялась, что папа найдет способ как-нибудь помочь нам. Ведь он был так доволен мною!
Дни стояли жаркие и безветренные, и я очень боялась приближающихся родов. Мысленно я то и дело возвращалась к смерти крохотной Екатерины и страстно мечтала о том, чтобы со мной неотлучно была Мами. Правда, у меня была Люси, но мне недоставало мудрых советов давней милой подруги, ее доброты и того ощущения надежности, которое я всегда испытывала в ее присутствии. Но теперь у нее было трое своих детей, и младший серьезно хворал. Я с удовольствием написала бы ей о наших бедах, если бы не побоялась доверить такие важные тайны листу бумаги.
Я каждый день ожидала папского посланца и предвкушала, как расскажу Карлу, чего мне удалось добиться… «Моя милая умная женушка!» – вот что наверняка прошепчет мне растроганный и благодарный муж.
Восьмого числа я произвела на свет крепкого и здорового мальчика и была счастлива тем, что все страхи оказались напрасными. Я даже сказала Люси, что никогда раньше не чувствовала себя после родов так хорошо.
– Это и понятно, – ответила Люси. – Мальчиков рожать всегда легче.
Последующие несколько дней я провела в постели. Карл приехал навестить меня, и все было бы замечательно, если бы не отсутствие письма от папы.
Вскоре мой муж с сожалением покинул меня, ибо в Шотландии опять стало неспокойно.
Спустя неделю после его отъезда я наконец дождалась ответа Его Святейшества. Папа писал, что с радостью даст Англии восемь тысяч солдат, но для этого король Карл I должен стать католиком. В ином случае ему не следует рассчитывать на помощь святого престола.
Господи, как же я была разочарована!
Отложив послание в сторону, я зарылась головой в подушки и горько разрыдалась.
Вскоре после этого я пережила такую трагедию, что забыла обо всем остальном.
Умерла моя любимица Анна. Она всегда была болезненным ребенком, и грудной кашель мучил ее едва ли не с колыбели, но после рождения моего последнего сына Генри ей стало значительно хуже. Я проводила подле нее все дни и ночи и неустанно молила Бога, чтобы Он сохранил жизнь моей маленькой дочурке. Малышке исполнилось три года, и, хотя я уже потеряла одну дочь, сейчас все было совсем иначе. Крохотная Кэтрин умерла почти сразу после рождения, как, впрочем, и мой первый малыш, и я не успела привязаться к ним, а Анна… Анна была моим ребенком, моей любимой дочерью, о которой я заботилась долгих три года… и вот теперь она умерла.
«Она была слишком хорошей для этого жестокого мира», – всегда думаю я, когда вспоминаю последние мгновения ее жизни. Милое осунувшееся личико, огромные серьезные глаза, в которых можно было прочесть, что она понимает: смерть совсем рядом.
– Я не могу прочесть длинную молитву, – слабым голоском проговорила малютка, – и потому я прочту совсем короткую.
Она закашлялась, а потом сложила ручки и произнесла:
– Господи, позволь мне поскорее уснуть навсегда.
И это были ее последние слова.
Я упала на колени возле детской кроватки и расплакалась. Карл молча положил мне руку на плечо, а потом поднял меня и сказал:
– И все же мы счастливы. У нас есть наши дети, а главное, мы с тобой очень любим друг друга.
И мы долго сидели обнявшись, словно предчувствуя, что мы не до конца будем вместе и что нам нужно дорожить тем временем, которое отпущено судьбой.
После непродолжительного молчания мы вновь заговорили об Анне, и Карл сказал, что попросил врачей провести вскрытие, ибо хочет знать, от чего скончалась малышка. Он опасался, что смерть могла быть вызвана несчастным случаем, небрежностью слуги, возможно, падением, о котором никто и словом не обмолвился, боясь наказания.
Сэр Теодор Майерн лично провел вскрытие, и группа врачей, которую он возглавлял, пришла к выводу, что Анна умерла естественной смертью, ибо страдала удушающей простудой, сопровождавшейся воспалением легких, непреходящей лихорадкой, затруднительным дыханием и постоянным кашлем.
Доктора заявили, что, несмотря на назначенное лечение и внимательный уход за ней, девочка была обречена на преждевременную смерть.
Вердикт врачей в какой-то степени успокоил нас, поскольку мы поняли, что сделали все возможное, дабы сохранить жизнь нашему ребенку, однако Богу было угодно призвать Анну к себе в столь нежном еще возрасте.
Мы похоронили ее в часовне Генриха VII в Вестминстерском аббатстве и навсегда сохранили в сердцах наших печальную память о прекрасном ребенке.
Я была так расстроена смертью Анны, что на какое-то время позабыла о грозящих нам со всех сторон бедах.
Шотландцы продолжали бунтовать, и Карл сказал, что если ему не удастся добыть денег, то придется вновь созывать парламент. Я была решительно против этого, потому что считала парламент ненужным и даже вредным для нашего королевства. Я уверяла Карла, что он сумеет прекрасно править и без этих разбогатевших лавочников и ремесленников.
Но парламент все-таки был созван, и верховодил в нем этот ненавистный мне Пим. Он повел себя настолько подло, что даже от него, как мне казалось, не приходилось ожидать ничего подобного.
Все эти люди хотели погубить короля, но действовали они исподтишка и начали с того, что лишили Карла всех его верных соратников. Они обвинили Страффорда в государственной измене и настаивали на его казни. Я была так удивлена, когда услышала об этом, что даже рассмеялась, но очень скоро мне стало не до смеха. Они были очень коварны и забрали такую власть в стране, что противодействовать им стало невозможно.
Моего бедного Карла было не узнать.
– Они обвиняют его в предательстве! – кричал он. – Пим требует расследовать деятельность Страффорда в Ирландии.
– Но это пойдет ему только на пользу! – воскликнула я.
– Они утверждают, что Страффорд намеревался привести сюда ирландскую армию, чтобы нанести удар Англии, – неистовствовал король.
– Но это же чепуха! – в недоумении вскричала я.
– Конечно, чепуха, но они требуют его голову, – негодовал Карл. – Неужели вы не видите, что на самом деле все эти выпады направлены против меня!
Я обняла Карла и, нежно поцеловав, заверила, что мы одолеем всех наших врагов и спасем Страффорда от этих злодеев.
– Мы докажем им, что они неправы, – сказала я. – Пусть это послужит уроком всем тем, кто пытается бороться с королем.
– Милая моя женушка, – ответил он. – Что бы я без вас делал!
Впоследствии я часто вспоминала эти слова, понимая, какая ирония в них заключалась. Теперь-то я знаю, что без меня ему было бы куда лучше. Может быть, ему бы даже удалось сохранить собственную жизнь.
Порывистая, наивная, совсем не разбиравшаяся в английских делах, я бросилась защищать его. Насколько правильнее было бы предоставить ему возможность принимать решения самостоятельно! Дорогой Карл, он был лучшим человеком и супругом на свете! Но правитель, следует честно признать, из него был слабый. Мой муж всегда стремился поступать по справедливости; более того, он верил, что все его деяния исполнены высшей справедливости, ибо он – король. Однако, стремясь к справедливости, он вечно колебался и часто медлил, когда нужно было что-то быстро предпринять, а потом начинал действовать – и порой безоглядно и неразумно.
Мне до сих пор мучительно стыдно вспоминать о событиях последующих месяцев. Будучи глубоко привязанной к Карлу, я любила его скорее материнской любовью, чем любовью пылкой, чувственной женщины. Если бы моя жизнь сложилась иначе, я, должно быть, нашла бы свое счастье в заботе о детях. Но королевских детей всегда отлучают от матери и препоручают опеке многочисленных кормилиц, нянь и гувернанток. Так велит традиция, которой приходится подчиняться. Поэтому-то я и относилась к Карлу, как к собственному ребенку. Особенно тогда, когда ему было так тяжело.
Я старалась сделать все, что было в моих силах, чтобы облегчить его терзания. Я попыталась умиротворить этих непреклонных людей в парламенте, направив им несколько посланий. Принеся извинения за мою церковь в Сомерсет-Хаусе, я написала, что впредь буду осмотрительнее и не стану делать ничего такого, что может вызвать неудовольствие парламента. Зная, что многие не одобряют появление в Лондоне Розетти, я пообещала, что, если палата общин захочет, я устрою так, чтобы его отозвали, и вообще рада буду выслушать любые пожелания. Я унижалась, что было противно моей натуре, и унижение мое усугублялось тем, что круглоголовые оставили все мои послания без ответа.
Меня посетил отец Филипп.
– Почему Его Святейшество не поможет мне? – спросила я. – Ведь большая часть всех наших несчастий – из-за того, что я так ревностно трудилась на благо Святой Церкви.
– Вы же знаете условие Его Святейшества, – напомнил отец Филипп. – Карл должен принять католическую веру. Тогда папа поможет ему.
– Если он это сделает, пуритане его тут же свергнут, – возразила я.
Бедный отец Филипп! Что мог он мне ответить? Я со своей стороны начинала понимать опасность нашего положения. Я пришла к выводу, что мы обязаны показать народу нашу веротерпимость, и одним из способов сделать это было сближение с принцем Оранским.
Некоторое время тому назад он сватал за своего сына нашу дочь Елизавету. И хотя Елизавета была нашей второй дочерью, мы тогда расценили это предложение как неравный брак, унижающий наше достоинство. Принц Оранский был не слишком влиятельным государем, а мы как-никак были правителями великой страны. Я сказала Карлу:
– Говорят, что я была против этого брака, потому что хочу выдать своих дочерей за правоверных католиков.
– Но ведь так оно и есть, моя дорогая, – ответил Карл.
– Разумеется, – кивнула я. – Но принц Оранский так настойчив! Давайте согласимся. Давайте покажем народу, что мы готовы пойти на брак с протестантом. Отдадим Мэри, нашу старшую дочь, за сына принца Оранского.
Карл недоверчиво посмотрел на меня, и по его глазам я поняла, что он оценил мой план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49