Я уверена. Всегда чувствую такие вещи.
Сэр Чарльз немного смягчился, вспомнив, как Уэнна была преданна Мод. Воспоминания о Мод всегда смягчали его сердце. Он чувствовал вину за то, что забыл взять ее шаль, хотя убеждал себя, что к ее смерти это не имело никакого отношения. Она всегда прихварывала, а доктора пророчили ей скорую смерть.
– Отправьте ее отсюда, хозяин, – не унималась Уэнна. – Отошлите, пока ничего не случилось… ни чего ужасного.
Сэр Чарльз был изумлен такой настойчивостью служанки. «Она просто суеверная старуха, – подумал он. – Разве в этой стране не все старухи суеверны? Они воображают, что их сглазили, все время поджидают неприятности».
– Вы вздор несете, Уэнна! – резко возразил он. – Конечно же, я никуда не отошлю девушку. И будьте же милосердны! Мелисанда так молода и резва. Я рад, что она учится ездить верхом. Она давала мистеру Холланду уроки французского, поэтому нет ничего предосудительного в том, что он в свою очередь обучает ее верховой езде. Вы пристрастны к Мелисанде, потому что Каролина проводит с ней слишком много времени.
Уэнна отвернулась, бормоча что-то себе под нос.
– Уэнна! – сказал сэр Чарльз почти просительно. – Будьте добрее к этой девушке. Не противьтесь ее присутствию в доме только из-за того, что она нравится Каролине все больше и больше. Помните: ей несладко придется, если я отошлю ее отсюда.
– Я свое слово уже сказала, хозяин, – продолжала упорствовать Уэнна. – У меня предчувствие.
Выходя из хозяйского кабинета, она подумала с издевкой: «Нравится Каролине! Как бы не так! За то, что пытается увести у нее Фермора, отнять, как отняли у меня мою милую мисс Мод, ее мать! И если я не вмешаюсь, свершится еще одно преступление. Я все, сделаю, чтобы этого не произошло. Я еще увижу Мелисанду мертвой, пусть она и твоя дочь – вопиющее доказательство твоего греха и позора!»
Они ехали в Лискеард. Их было четверо: Джон Коллинз, сын главы местного охотничьего общества, который подружился с Фермором, Фермор собственной персоной, Каролина и Мелисанда.
Каролина сердилась. «Что за абсурд! – думала она. – Зачем нам нужна Мелисанда? Это Фермор все устроил. Кажется, только двое людей намерены обращаться с Мелисандой как с дочерью хозяина дома – мой отец и Фермор».
Мелисанда сидела верхом на лошади – маленькая и соблазнительная. Сэр Чарльз подарил ей наряд для верховой езды, в котором она сейчас красовалась. «Если Мелисанде придется сопровождать Каролину, она должна быть прилично одета», – настаивал он. Джон Коллинз, как и многие соседи, считал Мелисанду бедной приживалкой, дальней родственницей по линии сэра Чарльза. А что еще он мог думать, если к барышне относятся соответствующим образом? Никакая обычная компаньонка не имела подобных привилегий. Пусть люди думают так, вряд ли благоразумно их переубеждать. «К счастью, – размышляла Каролина, – поскольку я все еще в трауре по матери, мне не часто приходится появляться на людях». Каролина чувствовала, что в противном случае Мелисанде присылали бы приглашения, и ей пришлось бы от них отказываться под вымышленными предлогами.
Наступил сентябрь, и висевший в воздухе туман, который сгущался по мере подъема в гору, бриллиантовыми каплями оседал на кустах, придавая свежесть кистям дикой калины, бархатистость ягодам терновника. С соцветий диких фуксий у дороги фестонами свисала паутина.
Тишину нарушало только цоканье копыт и крики чаек, скорбные, как всегда, в это время года.
Каролина бросила через плечо взгляд на Мелисанду, которая, казалось, всегда была безудержно жизнерадостна. Вот и сейчас она радовалась туману, который у окружающих вызывал одно лишь уныние.
Они ехали по двое: Фермор рядом с Мелисандой, Джон Коллинз – с Каролиной. Каролина слышала, как Фермор подшучивал над Мелисандой, а та радостно хохотала.
Джон Коллинз пространно рассуждал о том, что надеется в скором времени снова увидеть Каролину на приемах, и выражал надежду встретиться с ней на псовой охоте. Им всем ее так не хватает, уверял он.
Каролина с раздражением почувствовала, что Джон жалеет ее, видя, как неприятно ей удовольствие, которое двое едущих впереди находят в обществе друг друга. Она совсем не слушала Джона Коллинза – ее внимание было приковано к Мелисанде и Фермору.
– Туман сгущается, – заметила Мелисанда.
– На вересковых болотах он будет еще плотнее, – сказал ей Фермор.
– А что, если мы заблудимся в тумане?
– Вас унесут пикси. Их появятся сотни. Они окружат вас кольцом и – крибле-крабле-бумс! Чую английскую кровь… Нет, нет, эту маленькую мамзель, как называют ее в этих краях…
Каролина не удержалась и вставила:
– Мадемуазель Сент-Мартин, мистер Фермор ничего не смыслит в подобных вещах. Он ведь не корнуоллец, поэтому потешается над нашими легендами. А его попытка сымитировать местный диалект крайне неудачна.
– Это не совсем верно, Каролина. Я вовсе не потешаюсь. Я боюсь эльфов, пикси и прочих представителей племени духов. Я склоняю голову, когда прохожу мимо лачуги старой Тэмми Трекуинт из страха, что он меня сглазит.
– Тэмсон Трекуинт не делает таких вещей! – воскликнула Мелисанда. – Она добрая ведьма, занимается так называемой белой магией и не причиняет людям зла. Она может заговорить бородавки, вылечить лающий кашель… или дать приворотное зелье.
– Интересно… – оживился Фермор. – Но у меня нет ни бородавок, ни кашля, значит…
– Мне о ней рассказывала миссис Соади, – поспешно перебила его Мелисанда. – Ой, знаете, миссис Соади из приличной семьи, хоть у нее и слабоумная сестра.
– Какую ерунду болтают слуги! – прервала ее Каролина. – Им не следовало бы говорить вам подобные вещи.
– Но мне нравится их слушать. Это так здорово! Одно удовольствие! Подумать только – добрая ведьма живет совсем рядом! В мире столько всего интересного, не правда ли?
Фермор слегка наклонился к ней:
– Юной леди всегда есть чему поучиться, но Каролина имела в виду – и я с ней совершенно согласен, – что миссис Соади не из тех, у кого вам следует учиться, и не важно, из какой она семьи и насколько необычная у нее сестрица.
– Но я учусь при каждом удобном случае. У разных людей можно научиться разным вещам.
– Видишь, Каро, – сказал Фермор, – Мелисанда мудрее нас с тобой. В своей жажде знаний она ни одной чаши не оставляет неиспитой.
– В этих краях бытует множество преданий, мадемуазель Сент-Мартин, – вступил в разговор Джон Коллинз. – И особенно суеверны слуги, так что вы не должны судить по ним обо всех нас.
– Если уж на то пошло, – возразил Фермор, – корнуолльцы все как один суеверны… все как один! Мы с вами, мадемуазель, родом не из здешних мест, причем я еще больше чужестранец, чем вы. И все равно скрестим пальцы, тогда пикси не осмелятся к нам прикоснуться. – И он запел громким мелодичным тенором:
Уже берега Алан-Уотер снегом заметены.
У дочки мельника с жизнью счеты уже на нет сведены.
Пока он пел, его веселый взгляд искал глаза Мелисанды. Каролина, поджав губы, подумала: «С чего это он? Да еще при мне! Неужели ему все равно? Или он хочет дать мне понять, что, когда мы поженимся, не ста нет и пытаться сохранять мне верность?»
Она начала беседовать с Джоном Коллинзом. Насколько счастливее сложилась бы ее жизнь, будь она обручена с молодым человеком вроде Джона! Он вырос в сельской местности, у него нет этих городских замашек, пусть он и не столь привлекателен, сколь Фермор, однако с ним Каролина была бы гораздо счастливее.
А Фермор все пел и добрался до конца песни, только когда они подъехали к окраине Лискеарда.
Она лежит и чиста, и прелестна у реки, как с милым вчера…
Но уже вьюгой в белое платье одета, на челе – зимы покрова…
Последние слова он пропел с притворным пафосом, и Мелисанда не сумела сдержать смех.
– Но это же так печально! – как бы себе в укор сказала она.
– Никогда не прощу себе, что так вас опечалил! – провозгласил Фермор. – Но это же просто песня. На самом деле никакой дочки мельника не было.
– Но дочек мельников много, – возразила Мелисанда. – Та, что в песне… она существовала только в воображении автора. А сколько девушек в реальности любили и умерли из-за любви? И эта песня о них.
– В любом случае девушка была глупой, – подвела итог Каролина. – Ей бы следовало знать, что солдат обманывает ее, и не верить его сладким речам.
– Но откуда она могла знать об этом? – изумилась Мелисанда.
– Да любой бы понял!
– А она вот не поняла.
– Так я и говорю – она глупа.
– Лично я считаю, – вставил Джон Коллинз, – она могла бы дождаться более подходящего времени года. Топиться, когда падает снег?.. Почему она не подождала до весны?
– Она же была так несчастна! Подождать до весны… Да она не могла больше жить! – горячо возразила Мелисанда. – До весны же было так далеко! А бедняжка так горевала… Какая ей разница, идет снег или нет!
– И жаркие же дебаты вызвала моя песенка! – усмехнулся Фермор.
– Неудивительно, если она предназначалась исключительно для того, чтобы предупредить глупеньких молоденьких барышень, которые слушают сладкие речи предателей! – заметила Каролина.
– Все, кто любит, говорят сладкие речи, – сказала Мелисанда.
– Удивительная предусмотрительность со стороны матушки-природы! – поддержал ее Фермор. – Как песенка дрозда или павлиний хвост.
– Но как молодой девушке отличить правду от лжи?
– Девушка, не способная этого сделать, должна отвечать за последствия, – отрезала Каролина.
– Я спою вам другую песенку, – объявил Фермор, – дабы показать, что опасаться следует не только молоденьким женщинам. – И без промедления он запел:
Семь старых цыганок на графском дворе, волосы распустив, пели:
«Оставь чертог на заре, чудесной воли вкуси!»
И зачарованно леди взяла имбирь горьковатый у них.
Вспыхнули грецким орехом глаза, подхватил ее табора вихрь!
Фермор продолжал петь о том, как граф приехал домой и обнаружил, что его жена ушла с цыганами, и едко пародировал графа, который просил графиню вернуться, а та отказалась.
Когда вернулся в поместье граф, его встретила тишина.
Грозил: «Нищета тебя ждет и грязь!» Молил: «Ты вернись, жена!»
Но что ей злато, что жемчуг его, угрозы, посулы счастья!
Ей стала воля дороже всего, ветров поцелуи, объятья…
Въезжая в город, все они смеялись – даже Каролина.
– Да здравствует покинутый граф! Спасибо ему за то, что развеял печаль по поводу безвременной кончины надоевшей всем дочки мельника! – воскликнул Фермор.
Молодые люди направились к постоялому двору, где накормили лошадей, пока сами отдыхали, прежде чем отправиться на конную ярмарку. Фермор хотел взглянуть на лошадей, а Джон Коллинз намеревался купить коня.
Они расположились в отдельной комнате, с посыпанным опилками полом. Девушка в милом чепце принесла им высокие кружки с крышками, наполненные корнуолльским элем. К элю были поданы горячие – только что из печки – пирожки, благоухающие луком.
– Похоже, сегодня в городе будет веселье, – сказал Фермор девушке в чепце. Она была премилой, а у Фермора для хорошенькой девушки всегда имелось наготове ласковое словечко или улыбка, не важно, сколь сильно он был увлечен в это время другой.
– Вы приехали в самое время, сэр, – ответила она, потупившись. – Сегодня будут пороть старика Тома Мэттьюса. Его поймали, когда он воровал кур у фермера Трегерта. Весь город выйдет на улицу, чтобы посмотреть.
– Значит, повеселимся! – обрадовался Фермор. – Принеси нам, пожалуйста, еще пирожков, они очень неплохи.
Девушка почтительно присела и удалилась.
– Я не совсем поняла, что она сказала, – попросила объяснения Мелисанда.
– О, эти люди радуются пустякам. Будет наказан еще один преступник, только и всего, – пришел ей на помощь Джон Коллинз.
– И его станут пороть прямо на улице? – спросила Мелисанда.
– Он воровал кур, и его поймали с поличным, – ответила ей Каролина.
– Но пороть его прилюдно!.. Это такое бесчестье! Да и больно к тому же!
– Ну, будем надеяться, что это послужит ему хорошим уроком и отучит красть, – сказал Фермор.
– Но на улице… на виду у других… – содрогнулась Мелисанда. – Когда человека подвергают физическому наказанию – это само по себе плохо. Но прилюдно…
– Зато другим неповадно будет, мадемуазель, – резко произнесла Каролина. – Некоторым стоит показать, какие последствия их ожидают, если они возьмут то, что им не принадлежит.
Мелисанда умолкла, и, когда служанка принесла новую порцию пирожков, оказалось, что у нее совсем пропал аппетит.
Выйдя на улицу, они столкнулись со зловещей процессией. Преступник, обнаженный по пояс, был привязан к задку повозки, которая медленно тащилась по улицам города. Позади шли двое мужчин с хлыстами и по очереди опускали хлысты на кровоточащую спину жертвы.
Каролина, Фермор и Джон взирали на эту картину безразлично, только Мелисанда с содроганием отвернулась. «А что, если он был голоден? – думала она. – А может, ему нечем было кормить семью? Откуда нам знать, заслуживает ли он подобного наказания?»
Мелисанда погрустнела, и следа не осталось от того веселья, которое она излучала на подернутой туманом дороге.
Фермор оказался рядом с ней.
– В чем дело? – осведомился он.
Мелисанда покачала головой, но он подъехал ближе, требуя ответа на свой вопрос. Она попыталась объяснить, хотя сомневалась, что он ее поймет.
– Кусты, цветы и туман… все было так красиво. А это… это безобразно!
– Воры должны нести наказание. В противном случае они без колебаний разденут и разуют нас на ходу.
Они подъехали к конюшням, и, пока Фермор с Джо ном выбирали лошадь, Каролина сказала Мелисанде:
– Вас так легко ввести в заблуждение, мадемуазель Сент-Мартин. Вы слишком жалостливы к преступникам… и к дочкам мельников тоже. Глупые люди и преступники должны отвечать за свои поступки.
– Я понимаю, – ответила Мелисанда. – И все-таки не могу их не пожалеть.
– Брать чужое – непозволительно… не важно, что именно, – со значением произнесла Каролина. – И людям необходимо время от времени об этом напоминать.
К несчастью, на обратном пути через город им пришлось увидеть безумную Анну Квелле. И Мелисанде показалось, что порка Тома Мэттьюса по сравнению с горькой участью Анны Квелле не такая уж большая трагедия.
В тот день на Анну пришли поглазеть многие. Одни приехали на конную ярмарку, а другие – поприсутствовать на порке Тома Мэттьюса. Не взглянуть на Анну было бы уж совсем непростительно.
У крошечного домика, в котором жила Анна Квелле, собралась толпа. Молва об Анне разнеслась по округе, и все спешили воспользоваться возможностью ее увидеть. Эта женщина была городской сумасшедшей, и ее безумие привлекало невежественную толпу. В отличие от спокойных, погруженных в себя тихопомешанных, она была буйной. И в приступах ярости, словно дикий зверь, шипела и плевалась, царапала любого, кто осмеливался подойти к ней, кидалась на стены, пыталась сорвать с себя одежду, выкрикивая непристойности. В последнее время приступы сумасшествия случались с ней все чаще и чаще, и увидеть их своими глазами считалось замечательным развлечением. Анна бросалась на землю, колотила руками и ногами, прикусывала язык. Ее лицо багровело, когда она изрыгала пронзительные и странные нечленораздельные звуки. Говорили, что в нее вселились демоны, однако демоны не всегда обнаруживают свое присутствие. Каждый из зевак надеялся, что демоны проявят себя, когда он придет посмотреть на Анну, и изо всех сил старался спровоцировать их показаться во всей красе. Вскоре Анну должны были увезти в Бодмин, где ее посадят в клетку и станут показывать прохожим.
«Какой позор! – возмущались жители Лискеарда. – Теперь у бодминцев будет такое замечательное развлечение! В Бодмине и так полно ненормальных. Их можно увидеть в клетках в любой день, когда только заблагорассудится. Нечестно отбирать у нас последнее развлечение и отдавать его жителям Бодмина!»
Так что лискеардцы и гости города были намерены воспользоваться последней возможностью и получить наибольшее удовольствие от лицезрения Анны.
Она была прикована цепью в домике, где еще недавно проживали ее родители и все их многочисленное семейство.
Взрывы хохота и выкрики были слышны за несколько улиц.
– Чем вызвано такое веселье? – поинтересовался – Фермор у человека в рабочей блузе и кожаных гетрах.
– Так вы не знаете, сэр?! – громко воскликнул муж чина.
– Конечно, нет, поэтому-то и спрашиваю.
– Это все наша старушка Анна Квелле. Ох, и чудная она. А люди собрались в городе по случаю публичной порки, сэр. Вы ведь видели порку?
– Да, видели. Так что ты хотел сказать насчет Анны Квелле?
– Ее скоро увезут в Бодмин. Какая несправедливость! Подошли еще двое мужчин – оба в летах, с лицами, выражающими нетерпение. Разговоры с незнакомыми людьми они считали самым лучшим развлечением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Сэр Чарльз немного смягчился, вспомнив, как Уэнна была преданна Мод. Воспоминания о Мод всегда смягчали его сердце. Он чувствовал вину за то, что забыл взять ее шаль, хотя убеждал себя, что к ее смерти это не имело никакого отношения. Она всегда прихварывала, а доктора пророчили ей скорую смерть.
– Отправьте ее отсюда, хозяин, – не унималась Уэнна. – Отошлите, пока ничего не случилось… ни чего ужасного.
Сэр Чарльз был изумлен такой настойчивостью служанки. «Она просто суеверная старуха, – подумал он. – Разве в этой стране не все старухи суеверны? Они воображают, что их сглазили, все время поджидают неприятности».
– Вы вздор несете, Уэнна! – резко возразил он. – Конечно же, я никуда не отошлю девушку. И будьте же милосердны! Мелисанда так молода и резва. Я рад, что она учится ездить верхом. Она давала мистеру Холланду уроки французского, поэтому нет ничего предосудительного в том, что он в свою очередь обучает ее верховой езде. Вы пристрастны к Мелисанде, потому что Каролина проводит с ней слишком много времени.
Уэнна отвернулась, бормоча что-то себе под нос.
– Уэнна! – сказал сэр Чарльз почти просительно. – Будьте добрее к этой девушке. Не противьтесь ее присутствию в доме только из-за того, что она нравится Каролине все больше и больше. Помните: ей несладко придется, если я отошлю ее отсюда.
– Я свое слово уже сказала, хозяин, – продолжала упорствовать Уэнна. – У меня предчувствие.
Выходя из хозяйского кабинета, она подумала с издевкой: «Нравится Каролине! Как бы не так! За то, что пытается увести у нее Фермора, отнять, как отняли у меня мою милую мисс Мод, ее мать! И если я не вмешаюсь, свершится еще одно преступление. Я все, сделаю, чтобы этого не произошло. Я еще увижу Мелисанду мертвой, пусть она и твоя дочь – вопиющее доказательство твоего греха и позора!»
Они ехали в Лискеард. Их было четверо: Джон Коллинз, сын главы местного охотничьего общества, который подружился с Фермором, Фермор собственной персоной, Каролина и Мелисанда.
Каролина сердилась. «Что за абсурд! – думала она. – Зачем нам нужна Мелисанда? Это Фермор все устроил. Кажется, только двое людей намерены обращаться с Мелисандой как с дочерью хозяина дома – мой отец и Фермор».
Мелисанда сидела верхом на лошади – маленькая и соблазнительная. Сэр Чарльз подарил ей наряд для верховой езды, в котором она сейчас красовалась. «Если Мелисанде придется сопровождать Каролину, она должна быть прилично одета», – настаивал он. Джон Коллинз, как и многие соседи, считал Мелисанду бедной приживалкой, дальней родственницей по линии сэра Чарльза. А что еще он мог думать, если к барышне относятся соответствующим образом? Никакая обычная компаньонка не имела подобных привилегий. Пусть люди думают так, вряд ли благоразумно их переубеждать. «К счастью, – размышляла Каролина, – поскольку я все еще в трауре по матери, мне не часто приходится появляться на людях». Каролина чувствовала, что в противном случае Мелисанде присылали бы приглашения, и ей пришлось бы от них отказываться под вымышленными предлогами.
Наступил сентябрь, и висевший в воздухе туман, который сгущался по мере подъема в гору, бриллиантовыми каплями оседал на кустах, придавая свежесть кистям дикой калины, бархатистость ягодам терновника. С соцветий диких фуксий у дороги фестонами свисала паутина.
Тишину нарушало только цоканье копыт и крики чаек, скорбные, как всегда, в это время года.
Каролина бросила через плечо взгляд на Мелисанду, которая, казалось, всегда была безудержно жизнерадостна. Вот и сейчас она радовалась туману, который у окружающих вызывал одно лишь уныние.
Они ехали по двое: Фермор рядом с Мелисандой, Джон Коллинз – с Каролиной. Каролина слышала, как Фермор подшучивал над Мелисандой, а та радостно хохотала.
Джон Коллинз пространно рассуждал о том, что надеется в скором времени снова увидеть Каролину на приемах, и выражал надежду встретиться с ней на псовой охоте. Им всем ее так не хватает, уверял он.
Каролина с раздражением почувствовала, что Джон жалеет ее, видя, как неприятно ей удовольствие, которое двое едущих впереди находят в обществе друг друга. Она совсем не слушала Джона Коллинза – ее внимание было приковано к Мелисанде и Фермору.
– Туман сгущается, – заметила Мелисанда.
– На вересковых болотах он будет еще плотнее, – сказал ей Фермор.
– А что, если мы заблудимся в тумане?
– Вас унесут пикси. Их появятся сотни. Они окружат вас кольцом и – крибле-крабле-бумс! Чую английскую кровь… Нет, нет, эту маленькую мамзель, как называют ее в этих краях…
Каролина не удержалась и вставила:
– Мадемуазель Сент-Мартин, мистер Фермор ничего не смыслит в подобных вещах. Он ведь не корнуоллец, поэтому потешается над нашими легендами. А его попытка сымитировать местный диалект крайне неудачна.
– Это не совсем верно, Каролина. Я вовсе не потешаюсь. Я боюсь эльфов, пикси и прочих представителей племени духов. Я склоняю голову, когда прохожу мимо лачуги старой Тэмми Трекуинт из страха, что он меня сглазит.
– Тэмсон Трекуинт не делает таких вещей! – воскликнула Мелисанда. – Она добрая ведьма, занимается так называемой белой магией и не причиняет людям зла. Она может заговорить бородавки, вылечить лающий кашель… или дать приворотное зелье.
– Интересно… – оживился Фермор. – Но у меня нет ни бородавок, ни кашля, значит…
– Мне о ней рассказывала миссис Соади, – поспешно перебила его Мелисанда. – Ой, знаете, миссис Соади из приличной семьи, хоть у нее и слабоумная сестра.
– Какую ерунду болтают слуги! – прервала ее Каролина. – Им не следовало бы говорить вам подобные вещи.
– Но мне нравится их слушать. Это так здорово! Одно удовольствие! Подумать только – добрая ведьма живет совсем рядом! В мире столько всего интересного, не правда ли?
Фермор слегка наклонился к ней:
– Юной леди всегда есть чему поучиться, но Каролина имела в виду – и я с ней совершенно согласен, – что миссис Соади не из тех, у кого вам следует учиться, и не важно, из какой она семьи и насколько необычная у нее сестрица.
– Но я учусь при каждом удобном случае. У разных людей можно научиться разным вещам.
– Видишь, Каро, – сказал Фермор, – Мелисанда мудрее нас с тобой. В своей жажде знаний она ни одной чаши не оставляет неиспитой.
– В этих краях бытует множество преданий, мадемуазель Сент-Мартин, – вступил в разговор Джон Коллинз. – И особенно суеверны слуги, так что вы не должны судить по ним обо всех нас.
– Если уж на то пошло, – возразил Фермор, – корнуолльцы все как один суеверны… все как один! Мы с вами, мадемуазель, родом не из здешних мест, причем я еще больше чужестранец, чем вы. И все равно скрестим пальцы, тогда пикси не осмелятся к нам прикоснуться. – И он запел громким мелодичным тенором:
Уже берега Алан-Уотер снегом заметены.
У дочки мельника с жизнью счеты уже на нет сведены.
Пока он пел, его веселый взгляд искал глаза Мелисанды. Каролина, поджав губы, подумала: «С чего это он? Да еще при мне! Неужели ему все равно? Или он хочет дать мне понять, что, когда мы поженимся, не ста нет и пытаться сохранять мне верность?»
Она начала беседовать с Джоном Коллинзом. Насколько счастливее сложилась бы ее жизнь, будь она обручена с молодым человеком вроде Джона! Он вырос в сельской местности, у него нет этих городских замашек, пусть он и не столь привлекателен, сколь Фермор, однако с ним Каролина была бы гораздо счастливее.
А Фермор все пел и добрался до конца песни, только когда они подъехали к окраине Лискеарда.
Она лежит и чиста, и прелестна у реки, как с милым вчера…
Но уже вьюгой в белое платье одета, на челе – зимы покрова…
Последние слова он пропел с притворным пафосом, и Мелисанда не сумела сдержать смех.
– Но это же так печально! – как бы себе в укор сказала она.
– Никогда не прощу себе, что так вас опечалил! – провозгласил Фермор. – Но это же просто песня. На самом деле никакой дочки мельника не было.
– Но дочек мельников много, – возразила Мелисанда. – Та, что в песне… она существовала только в воображении автора. А сколько девушек в реальности любили и умерли из-за любви? И эта песня о них.
– В любом случае девушка была глупой, – подвела итог Каролина. – Ей бы следовало знать, что солдат обманывает ее, и не верить его сладким речам.
– Но откуда она могла знать об этом? – изумилась Мелисанда.
– Да любой бы понял!
– А она вот не поняла.
– Так я и говорю – она глупа.
– Лично я считаю, – вставил Джон Коллинз, – она могла бы дождаться более подходящего времени года. Топиться, когда падает снег?.. Почему она не подождала до весны?
– Она же была так несчастна! Подождать до весны… Да она не могла больше жить! – горячо возразила Мелисанда. – До весны же было так далеко! А бедняжка так горевала… Какая ей разница, идет снег или нет!
– И жаркие же дебаты вызвала моя песенка! – усмехнулся Фермор.
– Неудивительно, если она предназначалась исключительно для того, чтобы предупредить глупеньких молоденьких барышень, которые слушают сладкие речи предателей! – заметила Каролина.
– Все, кто любит, говорят сладкие речи, – сказала Мелисанда.
– Удивительная предусмотрительность со стороны матушки-природы! – поддержал ее Фермор. – Как песенка дрозда или павлиний хвост.
– Но как молодой девушке отличить правду от лжи?
– Девушка, не способная этого сделать, должна отвечать за последствия, – отрезала Каролина.
– Я спою вам другую песенку, – объявил Фермор, – дабы показать, что опасаться следует не только молоденьким женщинам. – И без промедления он запел:
Семь старых цыганок на графском дворе, волосы распустив, пели:
«Оставь чертог на заре, чудесной воли вкуси!»
И зачарованно леди взяла имбирь горьковатый у них.
Вспыхнули грецким орехом глаза, подхватил ее табора вихрь!
Фермор продолжал петь о том, как граф приехал домой и обнаружил, что его жена ушла с цыганами, и едко пародировал графа, который просил графиню вернуться, а та отказалась.
Когда вернулся в поместье граф, его встретила тишина.
Грозил: «Нищета тебя ждет и грязь!» Молил: «Ты вернись, жена!»
Но что ей злато, что жемчуг его, угрозы, посулы счастья!
Ей стала воля дороже всего, ветров поцелуи, объятья…
Въезжая в город, все они смеялись – даже Каролина.
– Да здравствует покинутый граф! Спасибо ему за то, что развеял печаль по поводу безвременной кончины надоевшей всем дочки мельника! – воскликнул Фермор.
Молодые люди направились к постоялому двору, где накормили лошадей, пока сами отдыхали, прежде чем отправиться на конную ярмарку. Фермор хотел взглянуть на лошадей, а Джон Коллинз намеревался купить коня.
Они расположились в отдельной комнате, с посыпанным опилками полом. Девушка в милом чепце принесла им высокие кружки с крышками, наполненные корнуолльским элем. К элю были поданы горячие – только что из печки – пирожки, благоухающие луком.
– Похоже, сегодня в городе будет веселье, – сказал Фермор девушке в чепце. Она была премилой, а у Фермора для хорошенькой девушки всегда имелось наготове ласковое словечко или улыбка, не важно, сколь сильно он был увлечен в это время другой.
– Вы приехали в самое время, сэр, – ответила она, потупившись. – Сегодня будут пороть старика Тома Мэттьюса. Его поймали, когда он воровал кур у фермера Трегерта. Весь город выйдет на улицу, чтобы посмотреть.
– Значит, повеселимся! – обрадовался Фермор. – Принеси нам, пожалуйста, еще пирожков, они очень неплохи.
Девушка почтительно присела и удалилась.
– Я не совсем поняла, что она сказала, – попросила объяснения Мелисанда.
– О, эти люди радуются пустякам. Будет наказан еще один преступник, только и всего, – пришел ей на помощь Джон Коллинз.
– И его станут пороть прямо на улице? – спросила Мелисанда.
– Он воровал кур, и его поймали с поличным, – ответила ей Каролина.
– Но пороть его прилюдно!.. Это такое бесчестье! Да и больно к тому же!
– Ну, будем надеяться, что это послужит ему хорошим уроком и отучит красть, – сказал Фермор.
– Но на улице… на виду у других… – содрогнулась Мелисанда. – Когда человека подвергают физическому наказанию – это само по себе плохо. Но прилюдно…
– Зато другим неповадно будет, мадемуазель, – резко произнесла Каролина. – Некоторым стоит показать, какие последствия их ожидают, если они возьмут то, что им не принадлежит.
Мелисанда умолкла, и, когда служанка принесла новую порцию пирожков, оказалось, что у нее совсем пропал аппетит.
Выйдя на улицу, они столкнулись со зловещей процессией. Преступник, обнаженный по пояс, был привязан к задку повозки, которая медленно тащилась по улицам города. Позади шли двое мужчин с хлыстами и по очереди опускали хлысты на кровоточащую спину жертвы.
Каролина, Фермор и Джон взирали на эту картину безразлично, только Мелисанда с содроганием отвернулась. «А что, если он был голоден? – думала она. – А может, ему нечем было кормить семью? Откуда нам знать, заслуживает ли он подобного наказания?»
Мелисанда погрустнела, и следа не осталось от того веселья, которое она излучала на подернутой туманом дороге.
Фермор оказался рядом с ней.
– В чем дело? – осведомился он.
Мелисанда покачала головой, но он подъехал ближе, требуя ответа на свой вопрос. Она попыталась объяснить, хотя сомневалась, что он ее поймет.
– Кусты, цветы и туман… все было так красиво. А это… это безобразно!
– Воры должны нести наказание. В противном случае они без колебаний разденут и разуют нас на ходу.
Они подъехали к конюшням, и, пока Фермор с Джо ном выбирали лошадь, Каролина сказала Мелисанде:
– Вас так легко ввести в заблуждение, мадемуазель Сент-Мартин. Вы слишком жалостливы к преступникам… и к дочкам мельников тоже. Глупые люди и преступники должны отвечать за свои поступки.
– Я понимаю, – ответила Мелисанда. – И все-таки не могу их не пожалеть.
– Брать чужое – непозволительно… не важно, что именно, – со значением произнесла Каролина. – И людям необходимо время от времени об этом напоминать.
К несчастью, на обратном пути через город им пришлось увидеть безумную Анну Квелле. И Мелисанде показалось, что порка Тома Мэттьюса по сравнению с горькой участью Анны Квелле не такая уж большая трагедия.
В тот день на Анну пришли поглазеть многие. Одни приехали на конную ярмарку, а другие – поприсутствовать на порке Тома Мэттьюса. Не взглянуть на Анну было бы уж совсем непростительно.
У крошечного домика, в котором жила Анна Квелле, собралась толпа. Молва об Анне разнеслась по округе, и все спешили воспользоваться возможностью ее увидеть. Эта женщина была городской сумасшедшей, и ее безумие привлекало невежественную толпу. В отличие от спокойных, погруженных в себя тихопомешанных, она была буйной. И в приступах ярости, словно дикий зверь, шипела и плевалась, царапала любого, кто осмеливался подойти к ней, кидалась на стены, пыталась сорвать с себя одежду, выкрикивая непристойности. В последнее время приступы сумасшествия случались с ней все чаще и чаще, и увидеть их своими глазами считалось замечательным развлечением. Анна бросалась на землю, колотила руками и ногами, прикусывала язык. Ее лицо багровело, когда она изрыгала пронзительные и странные нечленораздельные звуки. Говорили, что в нее вселились демоны, однако демоны не всегда обнаруживают свое присутствие. Каждый из зевак надеялся, что демоны проявят себя, когда он придет посмотреть на Анну, и изо всех сил старался спровоцировать их показаться во всей красе. Вскоре Анну должны были увезти в Бодмин, где ее посадят в клетку и станут показывать прохожим.
«Какой позор! – возмущались жители Лискеарда. – Теперь у бодминцев будет такое замечательное развлечение! В Бодмине и так полно ненормальных. Их можно увидеть в клетках в любой день, когда только заблагорассудится. Нечестно отбирать у нас последнее развлечение и отдавать его жителям Бодмина!»
Так что лискеардцы и гости города были намерены воспользоваться последней возможностью и получить наибольшее удовольствие от лицезрения Анны.
Она была прикована цепью в домике, где еще недавно проживали ее родители и все их многочисленное семейство.
Взрывы хохота и выкрики были слышны за несколько улиц.
– Чем вызвано такое веселье? – поинтересовался – Фермор у человека в рабочей блузе и кожаных гетрах.
– Так вы не знаете, сэр?! – громко воскликнул муж чина.
– Конечно, нет, поэтому-то и спрашиваю.
– Это все наша старушка Анна Квелле. Ох, и чудная она. А люди собрались в городе по случаю публичной порки, сэр. Вы ведь видели порку?
– Да, видели. Так что ты хотел сказать насчет Анны Квелле?
– Ее скоро увезут в Бодмин. Какая несправедливость! Подошли еще двое мужчин – оба в летах, с лицами, выражающими нетерпение. Разговоры с незнакомыми людьми они считали самым лучшим развлечением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44