А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– А со мной?
– С тобой неинтересно. Ты шибко ученая.
В доме стало совсем неуютно, и Ольга приходила сюда только переночевать. Ну, да еще поработать. В директорском кабинете почему-то не писалось.
Вчерашний Юлькин звонок заставил Ольгу взглянуть на минувшие годы глазами женщины, у которой, оказывается, уже почти все позади. В перспективе – мизерный, четко обозримый кусочек времени. И желание попить из чаши, которую она все эти годы видела только в мечтах, утолить накопившуюся жажду вдруг обострилось до такой степени, что удержать ее от поездки к Чижу уже не могла никакая сила.
В дороге, когда «Волга» мягко неслась по асфальтовому коридору сквозь хвойный лес, Ольга, заметив в кустах могучего лося, остро почувствовала необходимость поделиться радостью от увиденного. Но человека, который мог бы понять ее чувство в полной мере, рядом не было. Как не было и в те другие мгновения, когда она одерживала свои нелегкие победы, надеясь увидеть гордость в любимых глазах. Время беспощадно нивелировало эти праздники, нанизывая их в один ряд с буднями. И то, что еще вчера казалось значительным и масштабным, сегодня воспринималось ординарно-естественным. Она просто-напросто разучилась радоваться, разучилась чувствовать себя счастливой.
Звонок Юли воскресил надежду. Вдруг показалось, что еще не все потеряно. Они еще сумеют не торопясь, заново перебрать все прожитые в разлуке дни, вместе оценить достигнутое, порадоваться друг другу. Рисовались идиллические картинки семейных вечеров, загородных поездок, совместных походов в театры и музеи.
С этими благодушными мыслями Ольга подъехала к дому и вышла из машины. Не успела она взять из багажника чемодан, как из подъезда выбежала Юля.
– Кто это, думаю, на черной «Волге» подъезжает? Гляжу – маман. А как же Нидерланды?
– А Нидерланды подождут!
– Ты прямо реактивная, – улыбнулась Юля. – Молодец.
– Отец дома?
– Ушел чуть свет.
– Не передумал? – спросила и напряглась. А Юля, словно нарочно, сделала паузу, вставляя в замочную скважину ключ.
– Отца не знаешь? – сказала она, открывая дверь. – Уж если он решил – это железобетонно. Ты завтракала?
– Не помню. Кажется, что-то ела.
– Кажется… Все, мамочка. Если папка переведется в Ленинград, придется тебе еще одну диссертацию защитить. На звание домохозяйки. Или хотя бы диплом. Мужчину кормить надо, рубашки ему стирать, табак покупать, пепельницу мыть. Трудно будет.
– У тебя поучусь. – Ольга села к письменному столу, пытаясь понять, над чем работает дочь.
А Юля обняла ее сзади и грустно сообщила:
– Не будет меня, мамуля.
– То есть? – не поняла Ольга.
– Служба! – объяснила Юля.
– Попросим Волкова, и все уладится.
– Не уладится. Я сама решила. Улетаю с полком.
– Ты думаешь, что говоришь? – Ольга с трудом пыталась не выдать закипающего раздражения. – Помешалась на самолетах. Чижа понять нетрудно, а ты? Опасная мужская служба! Вместе с отцом – другое дело. А теперь?
– Я так решила, мама.
– Юля, доченька, послушай меня. – Ольга не сомневалась, что отговорит Юлю. – Впереди дипломная работа. Понадобится время, литература, консультации. Все это в Ленинграде будет под рукой. А там? И о будущем подумать надо. Не вековать же тебе с дипломом инженера на вышке хронометристкой.
– Хронометражисткой, – поправила Юля. – И ты абсолютно права, мама. Но я не могу не поехать с ними. Ты этого не поймешь.
Ольга снисходительно усмехнулась:
– Объясни, а вдруг пойму.
Юля взяла из вазы яблоко, сосредоточенно вытерла его о рукав защитной рубашки и, прежде чем надкусить, сказала:
– Я люблю одного человека. И хочу быть там, где будет он. – Яблоко звонко хрустнуло под ее крепкими зубами.
– Кого, Юля?
– Поверь на слово: хороший парень.
Ольге стало не по себе. Отпуская дочь к отцу, она верила, что теряет ее ненадолго. Поехала девочка на каникулы и скоро возвратится. Теперь Ольга ясно поняла: Юля уходит от нее навсегда.
– Такая новость, а я ничего и не знаю, – вздохнула Ольга.
Юля вскинула брови, впиваясь зубами в яблоко, посмотрела исподлобья на мать и беззлобно упрекнула:
– Кроме своего института, мамочка, ты ничего и не хотела знать.
Она резко повернулась, колоколом вспучив юбку, и вышла в кухню. Уже из прихожей сказала:
– Я сбегаю в гастроном. Все-таки у нас праздник в доме. Грустный, правда, но праздник…
Ольга сидела как оглушенная. Ей никогда не приходило в голову, что она в чем-то виновата перед дочерью. Сколько бессонных ночей было проведено возле ее кроватки, когда к девочке цеплялась то одна, то другая болезнь? Как разрывалась она на части, когда надолго слегла в больницу тетя Соня. Лабораторию в те дни лихорадило, надо было корректировать задание, решать кадровые вопросы, под открытым небом портилось новое оборудование, а помещения, обещанного год назад, по необъяснимым причинам не выделяли.
Ольга металась в отчаянье. Укачивая на руках измученного болью ребенка, она страдала от своей беспомощности. Ее душила обида на директора, много наобещавшего и почти ничего не сделавшего для лаборатории, на его развеселого заместителя, сумевшего убаюкать Ольгу своими шуточками и побасенками и за месяц ее отсутствия перессорить весь коллектив, на врачей, которые приходили, выписывали рецепты и уходили, не облегчив детских страданий.
Однажды она сломалась и дала телеграмму Чижу – у Юли была тяжелая форма воспаления легких. Он прилетел на другой день, с кем-то переговорил, и девочку взяли в детскую клинику Военно-медицинской академии.
Простудные заболевания преследовали Юлю до четвертого класса. Ольге уже тогда предлагали интересные заграничные командировки, каждая из которых могла дать новую информацию, открыть новые горизонты в работе. Большинство этих предложений остались нереализованными. В пятом, шестом, седьмом классах Юле трудно давались точные науки, и Ольга старалась использовать каждую свободную минуту, чтобы позаниматься с ней, ненавязчиво открыть простоту сложных химических формул.
Ольга считала, что в воспитании дочери не сделала ни единой педагогической ошибки, и поэтому не понимала, почему Юля не была с нею откровенной. Отцу девочка писала длинные-предлинные письма, а при встречах рассказывала такие сокровенные подробности, к которым и близко не подпускалась мать.
– Как тебе удается так расположить ее к себе? – опросила как-то Ольга у Чижа. И он удивился.
– Я уверен, что это ты делаешь.
Конечно, она многое рассказывала дочери об отце, часто ссылалась на Чижа, ставя его в пример ей, и самое удивительное – он ни разу не подвел Ольгу, ни разу не разочаровал дочь.
Желание Юли переехать к отцу вызвало у Ольги смешанное чувство обиды и растерянности. Хотелось воспротивиться. Но подумав, Ольга пришла к выводу, что ее дочь приняла верное решение. Рядом с отцом она быстрее обретет самостоятельность, ответственность за близкого человека, научится хозяйничать, ухаживать за собой. У Ольги наконец появится возможность без оглядки окунуться в работу.
Ни у матери, ни у дочери не было причин для взаимных обид и упреков. И все-таки упрек прозвучал. Мягкий, деликатный, но тем более обидный. «Кроме своего института, мамочка, ты ничего не хотела знать».
Конечно, были такие дни в ее жизни, когда она забывала не только о Юле, но и о себе. Носилась по инстанциям, пропадала в командировках, сутками не выходила из лаборатории, потом спохватывалась и начинала звонить, каяться, обещать, что это в последний раз. Были случаи, когда Юля приезжала в Ленинград, ночевала в пустой квартире и уезжала, так и не повидавшись с матерью. Все было…
Еще в студенческую бытность Ольга уловила в спорах об эмансипации наличие глубинных противоречий, хотя именно в те дни эмансипированная женщина всем казалась образцовой, идеальной женщиной своего времени. Позже, когда в подчинении у Ольги появился большой женский коллектив, слово «эмансипация» начало постепенно менять окраску с бодро-голубой на уныло-серую. Она стала убеждаться, что среди эмансипированных женщин встречаются неустойчивые, противоречивые типы. Сильной женщине для удачного брака лучше всего подходил мужчина, способный уступать, во всем соглашаться, не стремящийся к самостоятельным решениям. Именно за таких старались выходить ее сотрудницы, претендующие называться личностью.
Но вскоре они жаловались, что мужья у них неинтересные, занудливые, жить с ними скучно и тяжело. И Ольга понимала их как женщина. Ей всегда хотелось быть слабой рядом с Чижом, хотелось его покровительства, совета, даже если она не признавалась ему в этом.
Она знала, как эти «идеальные женщины» терзали мужей необоснованными упреками, пеняли им за их никчемность, слабость, которую сами же провоцировали своим характером, поведением. И те, бедняги, как огня начинали бояться своих волевых, сильных женщин, пугаться их гнева, недовольства, еще сильнее тем самым раздражая своих жен.
Подобные союзы, как правило, завершались одним финалом: семья распадалась. Некоторые сотрудницы института так и не смогли обрести семейного счастья. Загрубели, свыклись. Те, у которых остались дети, – посчастливее. Некоторые попытались найти гармонию в союзе с мужчинами иного типа: сильными, волевыми, твердыми в своих привычках и решениях. Но гармония, увы, не достигалась. Начиналось острое соперничество, за власть, за авторитет в семье.
Как ни обманывала себя Ольга, но в конце концов была вынуждена сознаться, что и сама стала рафинированной «эмансипэ». Ее тяготил быт, и она втайне радовалась, что лишена необходимости ежедневно ухаживать за мужем. Лелеять в себе такую готовность при постоянном его отсутствии куда как легко. Но стоило им побыть хотя бы месяц отпуска вместе, и она, стыдясь признаваться даже себе, облегченно вздыхала, когда Чиж уезжал.
Противоречивое чувство жило у нее где-то на самом донышке души и по отношению к Юле. Девочка нуждалась во внимании, заботе, отрывала Ольгу от любимого дела, без которого она не представляла своей жизни. И только благодаря прирожденно-острому чувству материнства она сумела разделить себя между дочерью и работой. Однажды у нее появилась возможность обзавестись вторым ребенком. Ольга строго сказала себе: «Никогда!» – и сохранила это решение в тайне и от Юли, и от Чижа.
Упрек дочери, скорее всего, необоснован. Но девочка выросла с более развитым женским началом, чем мать, и чутьем угадала вину Ольги. Эмансипированная женщина не обладает, как правило, способностью вставать на позицию другого человека. Она слишком озабочена собственными проблемами и трудностями. И хотя Юля не лишена заботы и внимания, детское сердце не обманулось, оно разгадало, что в материнской любви преобладает рациональное начало. Подлинную искренность оно нашло в любви отцовской. И откликнулось на эту любовь.
Может, и хорошо, что объективные причины мешали им все эти годы собраться под одной крышей. Еще неизвестно, насколько бы у каждого из них хватило нравственных сил, чтобы ежедневно, ежеминутно трудиться душой, создавая в семье атмосферу взаимопонимания и теплоты?
Ольга вдруг почувствовала, как в лицо ей ударила горячая волна. А что, если объективные причины совсем здесь ни при чем? Что, если Чиж сразу понял, что никакая она ему не жена и тем более не боевая подруга? Что любит она не его, не работу свою, а себя рядом с ним, себя в работе своей? И, трогательно оберегая свое чувство, глубоко скрывал это кошмарное открытие, терзая сердце невысказанной болью? Она же, зашоренная собственными проблемами, не услышала и не почувствовала его боли даже тогда, когда сердце любимого человека начало давать перебои. Не упрекая ее ни в чем, он застенчиво улыбался, когда ему наверняка следовало рычать от гнева и обиды.
Так что Юлины слова – это еще не обвинение, это ласковый шлепок нашалившему ребенку. Ольга заслуживала иной оценки.
25
В гастрономе было безлюдно, и Юля очень быстро заполнила сумку покупками. Сегодня к вечеру в их квартиру набьется народу под завязку. Друзья не оставят Чижа наедине со своими горькими мыслями. Будут пить вино, распевать песни, плясать, будут спорить до хрипоты и тайно вздыхать, пряча сочувствие.
Вино пришлось брать в отдельную сумку, и Юля испугалась, что такой груз не сможет донести до дома.
– Никак свадьба готовится? – услышала она у выхода знакомый голос и почувствовала, что кто-то забирает у нее из рук обе сумки.
– Спасибо, Олег Викентьевич, – обрадовалась она, – вы словно ангел-хранитель. У папы сегодня торжественный день, придут гости. Надо быть во всеоружии.
– Кто на «Волге» приехал, командующий?
– В юбке! – засмеялась Юля. – Мать прикатила.
– День рождения?
– Почти. Рождается еще один пенсионер… Папа подал рапорт об увольнении.
Булатов посмотрел на небо. Дождь перестал, и облака устало сбавили скорость. Еще недавно цеплявшиеся тяжелыми серыми космами за крыши домов, они, облегченно поднялись и посветлели, как светлеет отжатая и подсушенная ткань.
– Где он, дома?
– На аэродроме.
– Я вам дам совет, Юля, на первый взгляд странный. Но вы не пренебрегайте им. Обещаете?
– Если в моих силах.
– Немедленно поезжайте на аэродром, найдите отца и ни на шаг от него не отходите. Вы меня поняли?
– Да.
– Что же вы медлите?
– А сумки?
– Я сам занесу. – Он поставил авоську на землю, достал из кармана металлический патрончик и протянул Юле. – На всякий случай. Это нитроглицерин.
Тревога врача передалась Юле мгновенно. Она зажала в кулаке лекарство и, забыв о Булатове, о покупках, метнулась к стоянке такси. Слава богу, время было не пиковое и у тротуара под шашечной вывеской стояло несколько машин.
Булатов, конечно, прав, и Юля удивилась не его проницательности, а своей беспечности. Как она сама не почувствовала, что в такой день должна быть рядом с отцом? Он-то всегда безошибочно угадывал ее душевные прихоти, чувствовал их за тысячи километров.
Юля только теперь поняла, как непросто командиру авиационного полка отлучаться из части хотя бы на день. А Чиж прилетел с далекого Севера специально для того, чтобы отвести Юлю «первый раз в первый класс». С какой гордостью шагала она рядом с ним, крепко держась за руку. Соображала, что на нее многие подружки смотрят с завистью, ревниво оценивала других отцов и, не обнаружив больше ни у кого Золотой Звезды на груди, пренебрежительно задирала нос.
После уроков отец ее встретил, и они поехали в ЦПКиО на Кировские острова. По дороге Чиж рассказывал Юле о родителях мальчиков и девочек, с которыми она сегодня впервые села за парту. И выходило, что не только у нее отец Герой, но и у всех учеников тоже героические папы и мамы. Один бороздит океаны, сутками не смыкая глаз, другой – самый главный печатник в типографии, где рождаются удивительные детские книжки, бабушка большеглазой худенькой Тани во время войны спасла сто пятьдесят раненых бойцов, а мама хмурого Ванюши работает на «Красном треугольнике», выполняет каждый год два плана, она депутат Верховного Совета.
– А еще обрати внимание, – говорил Чиж, – на девочку с голубым бантом. У нее папа – народный артист республики, снимается в кино. Его во всем мире знают, но дочь ведет себя очень скромно. Умная девочка, понимает, что это заслуги ее отца, а не ее личные.
Юля сообразила, к чему ей отец рассказал все это.
– Вокруг нас, дружок мой, живут удивительные люди. И чем больше мы будем знать о них, тем жизнь наша будет красивее, тем сами будем лучше.
Помолчав, он взял Юлино лицо в обе ладони и посмотрел ей в глаза:
– Мой фронтовой товарищ Филимон Качев говорил: «Хочешь быть богатым – живи для других. Человек, живущий только для себя, сам себя обкрадывает». Запомни это.
Она запомнила.
В седьмом классе Юля стала победителем на районном конкурсе юных знатоков Ленинграда. Это было трудное восхождение. Отцу она написала, что победу завоевала благодаря ему и главный экзамен у нее впереди. «С нетерпением жду встречи».
И Чиж почувствовал, сколь велико ее нетерпение. Прибыв через несколько дней в Ленинград на служебное совещание, он попросил у командующего разрешения побыть два дня с дочерью. Разговаривал Чиж с командующим по телефону из дома, и Юля видела, как ему трудно было произносить слова просьбы. Когда разговор закончился, отец облегченно вздохнул, вытер платком взмокший лоб и устало плюхнулся на диван. Словно после очень тяжелого полета.
Был сентябрь. С неба высевалась водяная пыль. Уныло гасли краски осени. Улицы Ленинграда, несмотря на воскресный день, были по-будничному скучны. Редкие пешеходы кутались в плащи и почти не высовывались из-под зонтов. Город казался монотонно серым. Но Юля видела его солнечным, музыкальным, торжественным. Таким преподносила и отцу.
Они обедали в недавно открытом экзотическом ресторанчике «Кронверк», устроенном на старом паруснике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81