Он был из команды черного брига, и я понял, что он собирается сделать. Я вырвался из рук Грейс и бросился к нему. Ей все же удалось задержать меня, и в этот самый момент матрос прыгнул за борт. Я услышал всплеск и побежал сообщить капитану Риду.
Так и начались наши неприятности, потому что, хотя теперь у нас было много матросов, они были не очень умелыми и слишком усталыми, чтобы суметь поднять паруса так быстро, как это было необходимо. Мы потеряли преимущество неожиданности. Матрос, прыгнувший в воду, стал окликать бриг, и первый, кто его услышит, мог сразу же увидеть, что мы поднимаем паруса.
Хотя еще не совсем рассвело, Молтби был готов в течение нескольких минут. Я подозреваю, что он заранее был наготове или намеревался выйти в открытое море на полном ходу сразу же, как только получит то, что хотел получить. Однако, вместо этого, все, что он хотел, оказалось у нас, и поэтому теперь ему нужны были мы. Сможем ли мы отправиться в путь с такой быстротой, чтобы оставить его позади?
Я поискал глазами Сильвера и понял, где могу его найти: на корме, где он стережет груду обернутых в парусину тюков и пакетов, которые размещают в кормовом трюме «Испаньолы». Вид у него был спокойный и удовлетворенный, а у меня – встревоженный.
Он взглянул на меня.
– Они знают, верно?
– Да, Джон.
– Да завсегда так и бывает. Завсегда какой-нито дурень гафель Гафель (мор.) – наклонный рей, закрепляемый нижним концом на верхней части мачты. Служит для подъема флага и сигналов; на парусных судах к гафелю крепят верхнюю кромку косого паруса.
собьет. Лучше нам готовыми быть. Они, когда до нас доберутся, от злости так гореть будут, хоть факел об них зажигай.
Я снял камзол, как бы подчиняясь его приказу или, во всяком случае, проявляя готовность к действию. Повсюду вокруг нас на корабле кипела работа, матросы на реях так торопились, что, казалось, вот-вот свалятся в море. Мы рыскали и раскачивались – наши паруса развертывались неравномерно, а позади нас, на фоне разгоравшегося рассвета, черные паруса брига развертывались гладко и ровно, как капитан развертывает навигационную карту: Молтби не пустил на остров большую часть команды. Меня швырнуло вбок, когда «Испаньола» накренилась, и я услышал, как капитан Рид бранит матроса, который нарушил ритм работы, что и вызвало потерю равновесия.
Впереди, на носовой части палубы, я увидел Грейс и дядюшку Амброуза – они горячо что-то обсуждали. Дядюшка протягивал к ней руки, словно пытался ее успокоить, но она не обращала на его слова внимания. Я поднялся на корму, где Сильвер, отвернувшись от трюма, наблюдал за бригом.
– Что они теперь предпримут, Джон? – спросил я.
– Возьмут нас на абордаж, – ответил он. – По крайности, я бы так и сделал.
– Так что, нам конец?
– Никогда такое не говори, Джим! – оборвал он меня. – Никогда такое не говори! Быстрей, быстрей, – крикнул он своим матросам, укладывавшим в трюме тюки.
– Но…
– Ваш кэп сделает то, что всякий разумный кэп завсегда делает, – он переговоры начнет вести, а если им там не понравится, как эти переговоры идут, тогда уж, Джим, парики на палубу полетят.
Он казался таким невозмутимым, что я рассердился. Но теперь я знаю, что таков был способ Сильвера сохранять спокойствие перед предстоящим огромным напряжением сил. И, естественно, он оказался прав: иных возможностей у нас не было, и вскоре бриг плавно подошел к нашему борту, как лебедь подплывает к мосту.
Крюки и кошки впились в красивую обшивку «Испаньолы»; оба судна издавали громкие скрежещущие звуки. Сильвер вскочил и, хватаясь за фальшборт Фальшборт (мор.) – легкая обшивка борта судна выше верхней палубы.
и лини, чтобы передвигаться быстрее, последовал за мной туда, где произошел захват. Я увидел, что Грейс с отчаянием смотрит на моего дядюшку. Он тотчас же повлек ее вниз. Почему она так хотела освободить Тейта? Этот вопрос был мне неприятен. Она скрывала что-то, какую-то глубокую причину, во все время нашего безумного плавания.
Положение быстро прояснялось. На палубе брига, ближе всего к «Испаньоле», возвышался Молтби, горделивый, как петух. Меня поразило, что он не страшится ни ружейного выстрела, ни брошенного ножа. Его бравада сработала: ему позволили стоять там, вызывая капитана Рида.
Наш джентльмен подошел к нему, спокойный, как человек, привыкший к критическим ситуациям.
– Сэр, вы нарушаете наше право владения. Отведите ваше судно от моего. Разве вам неизвестен закон моря?
– Мне известен закон короля! – прорычал в ответ Молтби. Как же мне надоел этот его рефрен!
– Закон короля есть также и закон моря, когда мы идем под королевским флагом. Полагаю, я уже говорил вам об этом, когда вы в прошлый раз явились сюда с визитом. – В голосе капитана Рида звучали командные ноты.
– Придержите ход, сэр, – крикнул Молтби. – Меня не одурачить заурядным преступникам.
– Мы все скоро увидим, кто здесь заурядный преступник, сэр. Вы поступаете, как пират.
Молтби находился на палубе один. Никого не было видно, кроме матросов, стоявших по своим местам. На нашей стороне «добровольцы» Сильвера стали собираться вокруг него: он, вероятно, предупреждал их о возможности трений. Сам Джон стоял, слегка откинувшись назад, словно на празднике. И Молтби, и Рид велели матросам убрать паруса. Когда оба судна совсем остановились, хотя по-прежнему покачивались и вибрировали, наш капитан возобновил разговор.
– Теперь, сэр, изложите вашу цель.
– Вы знаете, что мне нужно, вы, негодяй! – Молтби махнул рукой и, подчиняясь его жесту, вперед выбежал матрос и перебросил широкую толстую доску с борта брига на наш. Молтби шагнул на нее и, когда она перестала покачиваться, стал переходить к нам – один.
– Надо отдать ему пальму храбрости, тут уж ни прибавить, ни убавить, – пробурчал Сильвер, наклонившись ко мне.
Теперь Молтби стоял, точно император, поставив одну ногу на поручень «Изабеллы». Отчего же мы не стащили его оттуда, не повалили? Этого никогда уже не узнать, но я должен честно признаться, что мне и самому не приходило в голову сделать такое, настолько я был загипнотизирован его присутствием духа.
Он шагнул вперед и спрыгнул на нашу палубу; черные локоны его парика взметнулись и опустились.
– Я объявляю это судно и все, что на нем, собственностью его величества короля!
– Объявляйте все что вам угодно, сэр, – ответил капитан Рид, холодный, как морозное утро. – А в заключение, сэр, – убирайтесь отсюда к дьяволу!
Словно по сигналу из-за спины Молтби, из рассветной полутьмы, вынырнуло множество людей. В считаные секунды они, один за другим, стали перебегать по доске к нам.
– Стойте! – закричал капитан Рид. – У меня есть люди, способные перебить вас всех, как свиней!
33. Чудеса битвы
Они остановились: несколько человек – стоя гуськом на доске, другие – сгрудившись за ними. Молтби колебался, оглядывая нашу палубу.
– Сэр, отдайте нам то, что мы требуем, и мы уйдем.
Хотя его слова звучали дипломатично, угрожающий тон нисколько не потерял в силе.
– Я отдам вам и вашим подручным по хорошему концу веревки, вот что я вам отдам, – сказал капитан, шотландский акцент которого усиливался с каждым его словом.
Молтби вдруг принял умиротворяющий вид, опустив одну руку к бедру и протянув другую дружеским жестом.
– У нас с вами много общего, и мы оба очень торопимся, – сказал он. – Нам следует действовать вместе.
– Ага, мы будем действовать вместе, – отвечал капитан Рид. – Мы оба посодействуем, чтобы мои руки добрались до вашей шеи, сэр. А теперь – вон с моего судна!
Я услышал, как Сильвер усмехнулся.
Никто из тех, кто не видел этой сцены, не мог бы вообразить ничего, подобного тому, что произошло дальше. На нас накатилась волна, нет – лавина – вооруженных людей, нацеленных на убийство. Они заполонили «Испаньолу», и я наконец увидел «джентльменов» Молтби в их истинном обличье. Иган – мастер фехтовального искусства – был среди них самым главным. На этот раз на нем не было камзола цвета бордо: он был одет в плотно сидевшую рубашку блестящего серого шелка, которая, казалось, прилипла к его телу, и я вспомнил, как кто-то говорил мне, что это – знак профессионального фехтовальщика, дуэлянта – одежда, за которую нельзя схватить.
Эта первая волна чуть было не добилась успеха. «Добровольцы» Сильвера выступили вперед и оказали нападавшим стойкое сопротивление. Должен признаться, я прикрывал фланг, не вступая в прямой бой, но и не отступая; меня утешало то, что Сильвер тоже не сдвинулся с места.
Затем события приняли иной оборот. Схватки один на один все еще бушевали на палубе, когда Молтби крикнул:
– Стойте! Прекратите!
Его люди отступили, а на нашей стороне все, кто мог прямо держаться на ногах, были покрыты ранами или порезами самого разного вида. Трое из наших матросов были убиты, а у Молтби погибли двое и двое были тяжело ранены, хотя его «джентльмены» остались целы и невредимы, только слегка запыхались.
Меня беспокоила мысль о том, что у Молтби в резерве остались еще люди: где, например, скрывается горбун? Но если такие резервы действительно существуют, то возникает самый важный вопрос: почему Молтби приказал остановить бой?
Сегодня я знаю, почему. Он боялся потерять слишком много своих матросов и перебить слишком много наших, боялся, что у него не будет возможности не только обеспечить людьми оба судна, но и составить команду хотя бы для одного из них, чтобы вернуться домой. И в самом деле, случись такое, он не смог бы выбраться из этих Южных морей.
– Сэр, я из тех людей, кто предпочитает улаживать дела, обсуждая их, – обратился Молтби к капитану Риду.
– Только не на моем корабле, – ответил капитан.
– Но мы сейчас здесь, и нам следует использовать это наилучшим образом.
– Я нахожу вашу позицию абсурдной, сэр.
– Тогда вы сами предложите способ. – Капитан промолчал, а Молтби продолжал настаивать: – Сэр, что я могу сказать? Я стремлюсь избежать здесь, у вас, малой войны и обнаруживаю, что вы молчите?
Я был чуть ли не отброшен в сторону – с такой поспешностью Сильвер рванулся к капитану. Он принялся настойчиво шептать что-то Риду на ухо, и я увидел скептический взгляд капитана. Сильвер снова зашептал и, по-видимому, произнес такие слова, которые заставили капитана задуматься. Они принялись совещаться – эта несовместимая пара: высокий, необузданный пират и коренастый, сдержанный ревнитель дисциплины. Молтби смотрел на Сильвера с издевкой все понимающего человека. Затем капитан Рид окликнул его:
– Сэр, я предлагаю уладить дело, как это принято у французов. Каждый из нас высылает самого сильного бойца драться друг с другом.
– Я знаю французов и знаю их метод, который они называют «pareil»
. Pareil (франц.) – здесь: на равных.
– Однако мне было видно, что его захватила эта идея. Мысль казалась безумной: когда дело дойдет до боя на шпагах, у Молтби выйдут эксперты, а у нас – сплошь деревенщина. Однако я верил Сильверу и следил за тем, как разворачиваются переговоры. – Изложите ваши условия, – сказал Молтби.
Сильвер снова зашептал, и капитан Рид ответил:
– Они просты. Как во всяком бою pareil. Один выступает против одного. Каждый из нас называет своего сильнейшего бойца. Никакой всеобщей драки. Тот, кто побеждает, побеждает окончательно и бесповоротно.
В нескольких ярдах от себя я увидел дядюшку Амброуза. Он выглядел ужасно обеспокоенным, и я заметил, как он пытается кого-то удержать. Я понял, что он по-прежнему старается не допустить Грейс на палубу.
Сильвер, раскачиваясь на костыле, вернулся ко мне и подмигнул.
– Это замечательно, Джим. Просто то, что надо. Это наши люки задраит, а им всем зубы повыдергает.
Но я – то знал их силу лучше, чем он, и не чувствовал такой уверенности.
Сейчас, в это утро, глядя из окна «Адмирала Бенбоу», я вижу, как «белые лошадки» – небольшие волны с пенными гребешками, танцуя, стремятся к берегу. Вокруг меня все спокойно и залито ярким светом, но мой мысленный взор видит лишь тот страшный момент на борту «Испаньолы».
Уже наступило утро. Мы с Сильвером отплыли на остров, за Тейтом и кладом, чуть больше, чем двадцать четыре часа тому назад; за двенадцать часов до этого я вернулся на «Испаньолу» и увидел Грейс, Луи, дядюшку Амброуза, капитана Рида и милый сердцу корабль там же и такими же, какими видел их в последний раз. Столько событий уместилось в тридцать шесть часов, что это поражает меня и сегодня.
Перед моим мысленным взором встают два корабля, плотно прижавшиеся друг к другу; хлопают не до конца убранные паруса, на их фоне – ряд безжалостных лиц. Это лица уверенных в себе людей, стоящих с обнаженными шпагами и саблями, острия которых сейчас направлены в небо; губы этих людей чуть улыбаются: они не сомневаются в исходе битвы.
Во главе стоит толстый человек в черном завитом парике, с круглыми жестокими глазами, но внешность его обманчива: ноги у него небольшие и, подобно многим тяжеловесным людям, он способен двигаться легко, словно танцор. Рядом с ним – грубый, краснолицый мужчина с тяжелым подбородком и тоже толстый, но закаленный в боях.
Ближе всех к вожаку я вижу элегантную фигуру человека не очень высокого, но и не малорослого, стройного, гармоничного и подвижного, словно весы ювелира. Его серые шелковые манжеты плотно облегают запястья, породистая голова гордо вскинута; он глядит на ряды своих противников и чувствует, что, вне всякого сомнения, – и тут он прав – принадлежит к превосходящей стороне.
Он чуть пританцовывает, и лучи южного солнца отражаются от пряжек его начищенных черных башмаков. Затем самодовольство его еще более возрастает – он ведь знает, что будет первым в схватке и, если победит – а он предполагает победить, – то для всех нас игра будет окончена. Таковы правила боя pareil.
А теперь я смотрю на нашу сторону. О человеке, когда смотришь на него сзади, можно точнее всего сказать, чувствует ли он себя в безопасности, силен ли он, одинок ли. Глядя на профиль, можно судить, обеспокоен ли этот человек, – ведь подбородок очень многое выдает. В то утро все мы испытывали сильное беспокойство. Все, кроме Сильвера. Но Сильвер появился на свет не для того, чтобы испытывать беспокойство. Я смотрел на него, а он в этот момент поступил очень разумно: он устремил взгляд на пританцовывавшего мастера фехтовального искусства, и сила этого взгляда заставила фехтовальщика вздрогнуть, правда, не очень сильно, но все же.
Молтби взмахнул платком: словно облако вырвалось из его руки. Это был знак старта.
– Я вызываю человека, которого сам король считает лучшим из лучших, – крикнул он. – Я называю имя Генри Игана.
Вот почему я побледнел, когда битва прекратилась. В беспорядочной схватке у нас еще были шансы – мы могли использовать различные уловки, засаду, неожиданное нападение. Но бой один на один – кто мог бы противостоять Игану? Капитан Рид посмотрел на наш неровный строй и сделал шаг вперед. Это был шаг, полный такой решимости, какую я редко видел даже у этого решительного человека.
– А я вызываю капитана Алестера Рида, а именно – себя.
Раздался приглушенный шум голосов, в котором слышалось удивление. Я никогда не подозревал в нашем капитане искусного фехтовальщика, да и слышать о такой его репутации мне не приходилось. И все же, по какой-то причине, у меня возникло доброе предчувствие. Рид удивлял меня снова и снова: он был совершенно непредсказуем, никто не знал, чего от него ждать в следующий момент. Но затем я позволил здравому смыслу завладеть мною и напомнил себе, что дуэлянт, который мало чем занимался в жизни, кроме практического применения своего фехтовального мастерства, несомненно, одурачит приземистого, задумчивого, сурового человека, посвятившего жизнь морскому делу и доброму занятию морской торговлей.
Бойцы изготовились к бою. Рид снял сюртук и отдал его Сильверу. Затем капитан сделал что-то совершенно необычайное: он оторвал от рубашки рукав, так что его правая рука обнажилась до самого плеча. Только четверо из присутствовавших, как я полагаю, поняли значение этого жеста – Рид, Сильвер, я и Иган.
Если в кулачной драке ваш противник начинает снимать кольца – берегитесь. Он – опытный драчун, знающий все обычаи пивной и понимающий, что, если он ударит противника рукой в кольцах, он может сломать собственные пальцы. Точно так же – берегитесь фехтовальщика, обнажающего руку, чтобы освободить ее для работы шпагой. Такому человеку известны темные стороны дуэльного искусства.
Затем капитан Рид выбрал оружие – саблю.
Иган закричал: «Против правил!» – и помахал шпагой.
– Не против правил, сэр. Я не возражаю против вашего оружия, а выбор оружия – за мной. Вы можете пользоваться шпагой.
Иган улыбнулся своей медвежьей улыбкой. Противопоставлять саблю шпаге столь же необдуманно, как противопоставлять рогатку пистолету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Так и начались наши неприятности, потому что, хотя теперь у нас было много матросов, они были не очень умелыми и слишком усталыми, чтобы суметь поднять паруса так быстро, как это было необходимо. Мы потеряли преимущество неожиданности. Матрос, прыгнувший в воду, стал окликать бриг, и первый, кто его услышит, мог сразу же увидеть, что мы поднимаем паруса.
Хотя еще не совсем рассвело, Молтби был готов в течение нескольких минут. Я подозреваю, что он заранее был наготове или намеревался выйти в открытое море на полном ходу сразу же, как только получит то, что хотел получить. Однако, вместо этого, все, что он хотел, оказалось у нас, и поэтому теперь ему нужны были мы. Сможем ли мы отправиться в путь с такой быстротой, чтобы оставить его позади?
Я поискал глазами Сильвера и понял, где могу его найти: на корме, где он стережет груду обернутых в парусину тюков и пакетов, которые размещают в кормовом трюме «Испаньолы». Вид у него был спокойный и удовлетворенный, а у меня – встревоженный.
Он взглянул на меня.
– Они знают, верно?
– Да, Джон.
– Да завсегда так и бывает. Завсегда какой-нито дурень гафель Гафель (мор.) – наклонный рей, закрепляемый нижним концом на верхней части мачты. Служит для подъема флага и сигналов; на парусных судах к гафелю крепят верхнюю кромку косого паруса.
собьет. Лучше нам готовыми быть. Они, когда до нас доберутся, от злости так гореть будут, хоть факел об них зажигай.
Я снял камзол, как бы подчиняясь его приказу или, во всяком случае, проявляя готовность к действию. Повсюду вокруг нас на корабле кипела работа, матросы на реях так торопились, что, казалось, вот-вот свалятся в море. Мы рыскали и раскачивались – наши паруса развертывались неравномерно, а позади нас, на фоне разгоравшегося рассвета, черные паруса брига развертывались гладко и ровно, как капитан развертывает навигационную карту: Молтби не пустил на остров большую часть команды. Меня швырнуло вбок, когда «Испаньола» накренилась, и я услышал, как капитан Рид бранит матроса, который нарушил ритм работы, что и вызвало потерю равновесия.
Впереди, на носовой части палубы, я увидел Грейс и дядюшку Амброуза – они горячо что-то обсуждали. Дядюшка протягивал к ней руки, словно пытался ее успокоить, но она не обращала на его слова внимания. Я поднялся на корму, где Сильвер, отвернувшись от трюма, наблюдал за бригом.
– Что они теперь предпримут, Джон? – спросил я.
– Возьмут нас на абордаж, – ответил он. – По крайности, я бы так и сделал.
– Так что, нам конец?
– Никогда такое не говори, Джим! – оборвал он меня. – Никогда такое не говори! Быстрей, быстрей, – крикнул он своим матросам, укладывавшим в трюме тюки.
– Но…
– Ваш кэп сделает то, что всякий разумный кэп завсегда делает, – он переговоры начнет вести, а если им там не понравится, как эти переговоры идут, тогда уж, Джим, парики на палубу полетят.
Он казался таким невозмутимым, что я рассердился. Но теперь я знаю, что таков был способ Сильвера сохранять спокойствие перед предстоящим огромным напряжением сил. И, естественно, он оказался прав: иных возможностей у нас не было, и вскоре бриг плавно подошел к нашему борту, как лебедь подплывает к мосту.
Крюки и кошки впились в красивую обшивку «Испаньолы»; оба судна издавали громкие скрежещущие звуки. Сильвер вскочил и, хватаясь за фальшборт Фальшборт (мор.) – легкая обшивка борта судна выше верхней палубы.
и лини, чтобы передвигаться быстрее, последовал за мной туда, где произошел захват. Я увидел, что Грейс с отчаянием смотрит на моего дядюшку. Он тотчас же повлек ее вниз. Почему она так хотела освободить Тейта? Этот вопрос был мне неприятен. Она скрывала что-то, какую-то глубокую причину, во все время нашего безумного плавания.
Положение быстро прояснялось. На палубе брига, ближе всего к «Испаньоле», возвышался Молтби, горделивый, как петух. Меня поразило, что он не страшится ни ружейного выстрела, ни брошенного ножа. Его бравада сработала: ему позволили стоять там, вызывая капитана Рида.
Наш джентльмен подошел к нему, спокойный, как человек, привыкший к критическим ситуациям.
– Сэр, вы нарушаете наше право владения. Отведите ваше судно от моего. Разве вам неизвестен закон моря?
– Мне известен закон короля! – прорычал в ответ Молтби. Как же мне надоел этот его рефрен!
– Закон короля есть также и закон моря, когда мы идем под королевским флагом. Полагаю, я уже говорил вам об этом, когда вы в прошлый раз явились сюда с визитом. – В голосе капитана Рида звучали командные ноты.
– Придержите ход, сэр, – крикнул Молтби. – Меня не одурачить заурядным преступникам.
– Мы все скоро увидим, кто здесь заурядный преступник, сэр. Вы поступаете, как пират.
Молтби находился на палубе один. Никого не было видно, кроме матросов, стоявших по своим местам. На нашей стороне «добровольцы» Сильвера стали собираться вокруг него: он, вероятно, предупреждал их о возможности трений. Сам Джон стоял, слегка откинувшись назад, словно на празднике. И Молтби, и Рид велели матросам убрать паруса. Когда оба судна совсем остановились, хотя по-прежнему покачивались и вибрировали, наш капитан возобновил разговор.
– Теперь, сэр, изложите вашу цель.
– Вы знаете, что мне нужно, вы, негодяй! – Молтби махнул рукой и, подчиняясь его жесту, вперед выбежал матрос и перебросил широкую толстую доску с борта брига на наш. Молтби шагнул на нее и, когда она перестала покачиваться, стал переходить к нам – один.
– Надо отдать ему пальму храбрости, тут уж ни прибавить, ни убавить, – пробурчал Сильвер, наклонившись ко мне.
Теперь Молтби стоял, точно император, поставив одну ногу на поручень «Изабеллы». Отчего же мы не стащили его оттуда, не повалили? Этого никогда уже не узнать, но я должен честно признаться, что мне и самому не приходило в голову сделать такое, настолько я был загипнотизирован его присутствием духа.
Он шагнул вперед и спрыгнул на нашу палубу; черные локоны его парика взметнулись и опустились.
– Я объявляю это судно и все, что на нем, собственностью его величества короля!
– Объявляйте все что вам угодно, сэр, – ответил капитан Рид, холодный, как морозное утро. – А в заключение, сэр, – убирайтесь отсюда к дьяволу!
Словно по сигналу из-за спины Молтби, из рассветной полутьмы, вынырнуло множество людей. В считаные секунды они, один за другим, стали перебегать по доске к нам.
– Стойте! – закричал капитан Рид. – У меня есть люди, способные перебить вас всех, как свиней!
33. Чудеса битвы
Они остановились: несколько человек – стоя гуськом на доске, другие – сгрудившись за ними. Молтби колебался, оглядывая нашу палубу.
– Сэр, отдайте нам то, что мы требуем, и мы уйдем.
Хотя его слова звучали дипломатично, угрожающий тон нисколько не потерял в силе.
– Я отдам вам и вашим подручным по хорошему концу веревки, вот что я вам отдам, – сказал капитан, шотландский акцент которого усиливался с каждым его словом.
Молтби вдруг принял умиротворяющий вид, опустив одну руку к бедру и протянув другую дружеским жестом.
– У нас с вами много общего, и мы оба очень торопимся, – сказал он. – Нам следует действовать вместе.
– Ага, мы будем действовать вместе, – отвечал капитан Рид. – Мы оба посодействуем, чтобы мои руки добрались до вашей шеи, сэр. А теперь – вон с моего судна!
Я услышал, как Сильвер усмехнулся.
Никто из тех, кто не видел этой сцены, не мог бы вообразить ничего, подобного тому, что произошло дальше. На нас накатилась волна, нет – лавина – вооруженных людей, нацеленных на убийство. Они заполонили «Испаньолу», и я наконец увидел «джентльменов» Молтби в их истинном обличье. Иган – мастер фехтовального искусства – был среди них самым главным. На этот раз на нем не было камзола цвета бордо: он был одет в плотно сидевшую рубашку блестящего серого шелка, которая, казалось, прилипла к его телу, и я вспомнил, как кто-то говорил мне, что это – знак профессионального фехтовальщика, дуэлянта – одежда, за которую нельзя схватить.
Эта первая волна чуть было не добилась успеха. «Добровольцы» Сильвера выступили вперед и оказали нападавшим стойкое сопротивление. Должен признаться, я прикрывал фланг, не вступая в прямой бой, но и не отступая; меня утешало то, что Сильвер тоже не сдвинулся с места.
Затем события приняли иной оборот. Схватки один на один все еще бушевали на палубе, когда Молтби крикнул:
– Стойте! Прекратите!
Его люди отступили, а на нашей стороне все, кто мог прямо держаться на ногах, были покрыты ранами или порезами самого разного вида. Трое из наших матросов были убиты, а у Молтби погибли двое и двое были тяжело ранены, хотя его «джентльмены» остались целы и невредимы, только слегка запыхались.
Меня беспокоила мысль о том, что у Молтби в резерве остались еще люди: где, например, скрывается горбун? Но если такие резервы действительно существуют, то возникает самый важный вопрос: почему Молтби приказал остановить бой?
Сегодня я знаю, почему. Он боялся потерять слишком много своих матросов и перебить слишком много наших, боялся, что у него не будет возможности не только обеспечить людьми оба судна, но и составить команду хотя бы для одного из них, чтобы вернуться домой. И в самом деле, случись такое, он не смог бы выбраться из этих Южных морей.
– Сэр, я из тех людей, кто предпочитает улаживать дела, обсуждая их, – обратился Молтби к капитану Риду.
– Только не на моем корабле, – ответил капитан.
– Но мы сейчас здесь, и нам следует использовать это наилучшим образом.
– Я нахожу вашу позицию абсурдной, сэр.
– Тогда вы сами предложите способ. – Капитан промолчал, а Молтби продолжал настаивать: – Сэр, что я могу сказать? Я стремлюсь избежать здесь, у вас, малой войны и обнаруживаю, что вы молчите?
Я был чуть ли не отброшен в сторону – с такой поспешностью Сильвер рванулся к капитану. Он принялся настойчиво шептать что-то Риду на ухо, и я увидел скептический взгляд капитана. Сильвер снова зашептал и, по-видимому, произнес такие слова, которые заставили капитана задуматься. Они принялись совещаться – эта несовместимая пара: высокий, необузданный пират и коренастый, сдержанный ревнитель дисциплины. Молтби смотрел на Сильвера с издевкой все понимающего человека. Затем капитан Рид окликнул его:
– Сэр, я предлагаю уладить дело, как это принято у французов. Каждый из нас высылает самого сильного бойца драться друг с другом.
– Я знаю французов и знаю их метод, который они называют «pareil»
. Pareil (франц.) – здесь: на равных.
– Однако мне было видно, что его захватила эта идея. Мысль казалась безумной: когда дело дойдет до боя на шпагах, у Молтби выйдут эксперты, а у нас – сплошь деревенщина. Однако я верил Сильверу и следил за тем, как разворачиваются переговоры. – Изложите ваши условия, – сказал Молтби.
Сильвер снова зашептал, и капитан Рид ответил:
– Они просты. Как во всяком бою pareil. Один выступает против одного. Каждый из нас называет своего сильнейшего бойца. Никакой всеобщей драки. Тот, кто побеждает, побеждает окончательно и бесповоротно.
В нескольких ярдах от себя я увидел дядюшку Амброуза. Он выглядел ужасно обеспокоенным, и я заметил, как он пытается кого-то удержать. Я понял, что он по-прежнему старается не допустить Грейс на палубу.
Сильвер, раскачиваясь на костыле, вернулся ко мне и подмигнул.
– Это замечательно, Джим. Просто то, что надо. Это наши люки задраит, а им всем зубы повыдергает.
Но я – то знал их силу лучше, чем он, и не чувствовал такой уверенности.
Сейчас, в это утро, глядя из окна «Адмирала Бенбоу», я вижу, как «белые лошадки» – небольшие волны с пенными гребешками, танцуя, стремятся к берегу. Вокруг меня все спокойно и залито ярким светом, но мой мысленный взор видит лишь тот страшный момент на борту «Испаньолы».
Уже наступило утро. Мы с Сильвером отплыли на остров, за Тейтом и кладом, чуть больше, чем двадцать четыре часа тому назад; за двенадцать часов до этого я вернулся на «Испаньолу» и увидел Грейс, Луи, дядюшку Амброуза, капитана Рида и милый сердцу корабль там же и такими же, какими видел их в последний раз. Столько событий уместилось в тридцать шесть часов, что это поражает меня и сегодня.
Перед моим мысленным взором встают два корабля, плотно прижавшиеся друг к другу; хлопают не до конца убранные паруса, на их фоне – ряд безжалостных лиц. Это лица уверенных в себе людей, стоящих с обнаженными шпагами и саблями, острия которых сейчас направлены в небо; губы этих людей чуть улыбаются: они не сомневаются в исходе битвы.
Во главе стоит толстый человек в черном завитом парике, с круглыми жестокими глазами, но внешность его обманчива: ноги у него небольшие и, подобно многим тяжеловесным людям, он способен двигаться легко, словно танцор. Рядом с ним – грубый, краснолицый мужчина с тяжелым подбородком и тоже толстый, но закаленный в боях.
Ближе всех к вожаку я вижу элегантную фигуру человека не очень высокого, но и не малорослого, стройного, гармоничного и подвижного, словно весы ювелира. Его серые шелковые манжеты плотно облегают запястья, породистая голова гордо вскинута; он глядит на ряды своих противников и чувствует, что, вне всякого сомнения, – и тут он прав – принадлежит к превосходящей стороне.
Он чуть пританцовывает, и лучи южного солнца отражаются от пряжек его начищенных черных башмаков. Затем самодовольство его еще более возрастает – он ведь знает, что будет первым в схватке и, если победит – а он предполагает победить, – то для всех нас игра будет окончена. Таковы правила боя pareil.
А теперь я смотрю на нашу сторону. О человеке, когда смотришь на него сзади, можно точнее всего сказать, чувствует ли он себя в безопасности, силен ли он, одинок ли. Глядя на профиль, можно судить, обеспокоен ли этот человек, – ведь подбородок очень многое выдает. В то утро все мы испытывали сильное беспокойство. Все, кроме Сильвера. Но Сильвер появился на свет не для того, чтобы испытывать беспокойство. Я смотрел на него, а он в этот момент поступил очень разумно: он устремил взгляд на пританцовывавшего мастера фехтовального искусства, и сила этого взгляда заставила фехтовальщика вздрогнуть, правда, не очень сильно, но все же.
Молтби взмахнул платком: словно облако вырвалось из его руки. Это был знак старта.
– Я вызываю человека, которого сам король считает лучшим из лучших, – крикнул он. – Я называю имя Генри Игана.
Вот почему я побледнел, когда битва прекратилась. В беспорядочной схватке у нас еще были шансы – мы могли использовать различные уловки, засаду, неожиданное нападение. Но бой один на один – кто мог бы противостоять Игану? Капитан Рид посмотрел на наш неровный строй и сделал шаг вперед. Это был шаг, полный такой решимости, какую я редко видел даже у этого решительного человека.
– А я вызываю капитана Алестера Рида, а именно – себя.
Раздался приглушенный шум голосов, в котором слышалось удивление. Я никогда не подозревал в нашем капитане искусного фехтовальщика, да и слышать о такой его репутации мне не приходилось. И все же, по какой-то причине, у меня возникло доброе предчувствие. Рид удивлял меня снова и снова: он был совершенно непредсказуем, никто не знал, чего от него ждать в следующий момент. Но затем я позволил здравому смыслу завладеть мною и напомнил себе, что дуэлянт, который мало чем занимался в жизни, кроме практического применения своего фехтовального мастерства, несомненно, одурачит приземистого, задумчивого, сурового человека, посвятившего жизнь морскому делу и доброму занятию морской торговлей.
Бойцы изготовились к бою. Рид снял сюртук и отдал его Сильверу. Затем капитан сделал что-то совершенно необычайное: он оторвал от рубашки рукав, так что его правая рука обнажилась до самого плеча. Только четверо из присутствовавших, как я полагаю, поняли значение этого жеста – Рид, Сильвер, я и Иган.
Если в кулачной драке ваш противник начинает снимать кольца – берегитесь. Он – опытный драчун, знающий все обычаи пивной и понимающий, что, если он ударит противника рукой в кольцах, он может сломать собственные пальцы. Точно так же – берегитесь фехтовальщика, обнажающего руку, чтобы освободить ее для работы шпагой. Такому человеку известны темные стороны дуэльного искусства.
Затем капитан Рид выбрал оружие – саблю.
Иган закричал: «Против правил!» – и помахал шпагой.
– Не против правил, сэр. Я не возражаю против вашего оружия, а выбор оружия – за мной. Вы можете пользоваться шпагой.
Иган улыбнулся своей медвежьей улыбкой. Противопоставлять саблю шпаге столь же необдуманно, как противопоставлять рогатку пистолету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35