— Однако?
В голосе Ролли Уишэма еще слышалась, несмотря на его двадцать девять лет, мальчишеская агрессивность и, тем не менее, доброта.
Сидевший на кровати Флетч ожидал, что за этим последует коронная фраза Уишэма: «Ролли Уишэм, с любовью». Уишэм повторял ее многократно, хотя едва ли она что-то да значила, особенно в журналистике.
— И какой же у меня мотив для убийства старого мерзавца?
— Я знаю о передовице в одной из газет Марча, не оставляющей камня на камне от вашей манеры ведения телепередач. Манера эта характеризуется, как «небрежная, сентиментальная, страдающая отсутствием профессионализма». Цитирую дословно. Перед тем, как прийти к вам, я попросил найти передовицу и зачитать ее мне по телефону.
— Я и сам знаю, что там написано.
— Мне также известно, что передовица эта знаменовала начало кампании, разворачиваемой «Марч ньюспейперз», с целью дискредитировать вас, как ведущего, и добиться вашего увольнения с телевидения. Статьи появлялись бы в газетах Марча изо дня в день, ловя вас на каждом неудачном слове, раздувая до небе каждую вашу неточность.
— Я этого не знал, но догадывался, куда дует ветер.
— Уолтер Марч собирался отправить вас в небытие. Откровенно говоря, мистер Уишэм, я и представить себе не мог, что такое возможно в наши дни.
— Называйте меня Ролли.
— Я думал, что подобные кампании отошли в прошлое.
— Вы заблуждались.
— Похоже. И не только в этом. По ходу этого расследования я узнал многое из того, о чем хотел бы остаться в неведении.
— Кампания будет продолжена? Газеты Марча смешают меня с дерьмом, несмотря на его смерть?
— Насколько я понял, дан отбой. Мистер Уилльямс… Джейк Уилльямс… распорядился прекратить нападки на вас.
— Хорошо.
— Разумеется, не для того, чтобы облегчить вам жизнь. Он думает лишь о том, чтобы не бросить тень на память усопшего. Чтобы люди не думали плохо об Уолтере Марче.
— Если такова их логика, я бы хотел, чтобы кампания продолжалась. Тем более, что едва ли покойник может рассчитывать на симпатии тех, кто ненавидел его при жизни.
— Интересно наблюдать, как принимаются решения в средствах массовой информации. Вы ежедневно скармливаете нам тысячи фактов и идей, и, как я вижу, не все руководствуетесь чистыми помыслами.
— Очень редко. Потому что в каждом болоте есть свой Уолтер Марч.
— Однако, мистер Уишэм, факты говорят о следующем: Уолтер Марч развернул против вас кампанию в прессе. Его убили. Кампания свернута.
— Капитан Нил, кто вас на это натолкнул?
— Не понял?
— Кто рассказал вам о передовице и намеченной кампании?
— Я не журналист, мистер Уишэм. И не должен раскрывать свои источники информации, кроме как на суде.
— Значит мне придется подождать?
— Я намерен передать дело в суд, мистер Уишэм. И добиться осуждения преступника.
— Почему вы мне это говорите?
— Что-то я вас не понял.
— Как-то странно слышать от вас такие слова. Вполне естественно, что вы собираетесь передать дело в суд. Совершено убийство. А вы — коп.
— Ну…
— Доводилось ли вам слышать что-то малоприятное об Уолтере Марче?
— Я занимаюсь этим делом только двадцать четыре часа.
— Когда расследуешь убийство такого, как Уолтер Марч, двадцати четырех часов вполне достаточно, чтобы наесться дерьмом до тошноты.
— Миссис Марч заверяет меня, что врагов у него не было. Это же факт, что его выбрали президентом Ассоциации американских журналистов.
— Разумеется, факт. Как и то, что Аттила был предводителем гуннов.
— Мистер Уишэм, любой человек с таким влиянием…
— …обязан иметь хоть нескольких врагов. Совершенно верно. Уолтера Марча любили все, за исключением тех, кому приходилось иметь с ним дело.
— Мистер Уишэм…
— У меня к вам еще один вопрос.
— Мистер Уишэм, я… Вопросы положено задавать мне.
— Вы видели меня по телевизору?
— Разумеется.
— Часто?
— Да, пожалуй, что да. Моя работа… Мне не удается регулярно смотреть телевизор.
— Что вы обо мне думаете? Что вы думаете о моих передачах?
— Видите ли, я не журналист.
— Я работаю не для журналистов. Для зрителей. Вы — зритель.
— Я не критик.
— Я не работаю и для критиков.
— Мне кажется, у вас очень хорошие передачи.
— Очень хорошие?
— Видите ли, специального анализа я не проводил. Мне и в голову не приходило, что Ролли Уишэм поинтересуется моим мнением о его репортажах. Я, в основном, смотрю спортивные передачи…
— Тем не менее. Скажите, что вы думаете о моей работе.
— Репортажи у вас хорошие. Мне нравятся. Во всяком случае, вы работаете не так, как другие. Как бы это выразить. Вы показываете живых людей. Не просто сидите в студии и вещаете о том, что видели. Нет, вы всегда на улице. И с кем бы не говорили, будь то наркоманы, карманники, к любому вы относитесь уважительно, как к личности, со своими проблемами и страхами. Я не знаю, как это должно звучать в журналистских терминах…
— Остается только пожалеть, что вы не критик. Вы только что дали мне положительную рецензию.
— Наверное, не след мне судить об этом.
— Следующий вопрос…
— Довольно вопросов, мистер Уишэм.
— Если моей работой удовлетворены и вы, и руководство компании, и множество зрителей, каким образом Марч собирался отлучить меня от эфира?
— Это вопрос.
— Вы знаете ответ?
— Нет. Но у меня есть вопросы.
— Я и задаю их за вас.
— Ладно, мистер Уишэм. В умении задавать вопросы мне с вами не сравниться. Суть я уяснил.
— Суть не в этом. Я не собирался унизить вас, капитан Нил. Просто хотел донести до вас одну мысль.
— Какую же?
— Вы смотрите на экран телевизора. Видите многих репортеров. У большинства из нас собственный стиль. В чем же разница между мною и прочими? Я моложе. Волосы у меня чуть длиннее. Я не работаю в студии в пиджаке и при галстуке. Мои репортажи, в основном, документальные съемки. Так называемые картинки из жизни. И главное в них не факты, но отношения между людьми, человеческие чувства. Это моя работа, и, как вы только что сказали сами, я в ней преуспел.
— Мистер Уишэм…
— Так почему я? С чего Уолтеру Марчу или кому-то еще затевать общенациональную кампанию, цель которой — вышибить меня вон?
— Хорошо, мистер Уишэм. Ролли. Вы задали вопрос. С чего слон набросился на мышку?
— Потому что он боялся меня.
— Уолтер Марч? Боялся вас?
— Я представлял собой опасность, с которой он уже не мог не считаться.
— Ага… Кто-то говорил мне вчера вечером… кажется, Нетти Хорн, что самомнение — бич журналистов. «Мания величия», — так она сказала. Ролли, ну как можно сравнить ваши еженедельные несколько минут на экране с Уолтером Марчем и его газетами, выходящими каждый день по всей стране…
— Потенциально я был для него очень опасен.
— Ладно, Ролли. Теперь я должен спросить: «Чем же?» Так ведь?
— Я по-прежнему стараюсь донести до вас одну мысль.
— Я слушаю.
— У меня больше причин убить этого мерзавца, чем у кого бы то ни было.
— Тогда…
— Только не говорите мне, что пора вызывать адвоката. Я знаю свои права. Я на конгрессе только потому, что на этом настояло руководство компании. И приехал с лютой ненавистью к этому мерзавцу. Откровенно говоря, боялся случайно встретиться с ним, увидеть его, даже услышать, оказаться в одной комнате… Потому что мог потерять контроль над собой.
— Подождите.
— Моему отцу принадлежала газета в Денвере. Я катался на лыжах, ездил на лошадях, любил журналистику, отца, радовался, что я — сын издателя газеты. Вам, наверное, не известно, но, если газета начинает терять читателей, остановить этот процесс практически невозможно. Я этого не знал, но когда мне исполнилось десять лет, такое произошло с газетой отца. Еще через четыре года он уже заложил все, что можно, даже свой стол. Черт побери, стол, который унаследовал у отца, лишь бы газета продолжала выходить. Конечно, он брал ссуды в банке, и вот здесь-то допустил ошибку, ибо обращался только в один банк. Он не был силен в бизнесе.
— Я тоже. Но…
— И когда газета начала-таки выправляться, а на это потребовалось пять лет, этот единственный банк потребовал незамедлительно расплатиться за ссуды.
— А они имели на это право? По закону?
— Конечно. Но отец и представить себе не мог, что такое случится. Они же были друзья. Отец пошел в банк. В директорате его не пустили на порог. Ссуды должны быть выплачены, и точка.
— Я ничего не понимаю.
— Отец тоже не понимал. С чего банк хочет забрать себе газету, и именно в тот момент, когда забрезжила надежда? Они же ни черта не смыслят в издательском деле. Отец потерял газету. Держался мужественно. Неделями слонялся по дому, пытаясь осознать, как же такое могло случиться. Мне тогда было пятнадцать лет. А потом пошли слухи, что банк продал газету Уолтеру Марчу или «Марч ньюспейперз».
— Послушайте, но это же обычное…
— Не совсем. Эти банкиры с давних пор дружили с отцом. Вместе охотились, удили рыбу, пили.
— Представляю себе, как же он обиделся.
— Скорее, заинтересовался, а в чем же истинная причина. Кстати, журналистом он был отменным. И со временем все выяснил. В конце концов кто-то всегда да проговорится. Уолтер Марч чохом выкупил закладные отца, чтобы получить контроль над газетой.
— Но как банкиры ему позволили? Они же были друзьями вашего…
— Шантаж, капитан Нил. Неприкрытый шантаж. Он шантажировал директоров банка. Надеюсь за те двадцать четыре часа, что вы ведете расследование, до вас дошли слухи об орде частных детективов, работавших на Уолтера Марча.
— Что-то такое говорили.
— Когда мне стукнуло шестнадцать, отец умер от пулевого ранения в висок, выстрел производился с близкого расстояния.
Последовала долгая пауза.
— На этот вопрос я так и не нашел ответа, — продолжил Ролли Уишэм. — Почему отец застрелил себя, а не Уолтера Марча?
— Мистер Уишэм, я все-таки настоятельно советую вам пригласить адвоката…
— Никаких адвокатов.
Тяжелый вздох капитана Нила.
— Где вы были в понедельник, в восемь утра?
— Поехал на машине в Хендрикс, чтобы купить газеты и позавтракать в каком-нибудь кафетерии или закусочной.
— У вас здесь машина?
— Я взял ее напрокат.
— Вы могли позавтракать и купить газеты прямо в отеле.
— Я хотел выбраться из отеля. Прошлым вечером я столкнулся в лифте с Уолтером Марчем и Джейком Уилльямсом. Они смеялись. Что-то насчет президента и гольфа… какие-то караси. Я не спал всю ночь.
— Вы поехали в Хендрикс один?
— Да.
— Отлично, мистер Уишэм. Значит, никаких проблем у нас не будет. Ваше лицо знают многие. Мы опросим жителей городка. Кто-то наверняка видел вас и узнал. Где вы завтракали?
— Я не вылезал из машины, капитан Нил.
— Простите?
— Я не позавтракал и не купил газет. По крайней мере, до возвращения в отель.
— О Господи.
— Я передумал. Приехал в торговый центр и сказал себе, какого черта. Какой завтрак в закусочной. Меня тут же узнают, подойдут, будут жать руку, смеяться, просить автограф. Отказать я не смогу, вы же знаете, людей я люблю, но больно уж неподходящее у меня настроение.
— То есть в понедельник утром вас никто не видел?
— Пожалуй, я принял все меры, чтобы не задержать на себе чей-то взгляд. Надел солнцезащитные очки. Поездил по округе. Может, старался подавить в себе желание убить Уолтера Марча.
— Когда вы уехали из отеля?
— В четверть восьмого.
— Когда вернулись?
— В девять. Позавтракал в кафетерии. О смерти Марча узнал позднее. В половине одиннадцатого. Может, в одиннадцать.
— Понятно, мистер Уишэм. Вы говорите, Уолтер Марч пытался порушить вашу карьеру, изгнать…
— Не пытался, капитан Нил. Уже рушил. И я не сомневался в его успехе.
— И все потому, что вы представляли для него потенциальную опасность?
— А вы не согласны? Я никогда не смог бы сравниться с ним по влиянию. Мы потеряли единственную, принадлежавшую нам газету. Но я быстро прогрессировал как журналист. Мне еще нет тридцати, капитан Нил. У меня есть что сказать, есть и кому. Даже мое присутствие на конгрессе — угроза Марчу. Я мог поделиться с коллегами тем, что мне известно о его методах. Вы должны признать, что он бы предпочел, чтобы я избрал профессию лыжного инструктора, а не телерепортера.
— Полагаю, вы правы. Скажите, мистер Уишэм, вы, часом, не знали, куда поселили Уолтера Марча и его семью?
— В третий «люкс».
— Как вы это узнали?
— Спросил. Чтобы не появляться там, где можно встретить Уолтера Марча.
— Спросили у портье?
— Совершенно верно. То есть имел возможность утащить с регистрационной стойки ножницы. Так?
— Вы предельно откровенны со мной, мистер Уишэм.
— Я вообще предпочитаю откровенность. И мне представляется, что вы — мастер своего дела. На вас будут крепко давить. Рано или поздно вы выясните, что Уолтер Марч подтолкнул моего отца к самоубийству. Весь Денвер это знает, возможно, многие из тех, кто сейчас на конгрессе. Скрыв эту информацию, я лишь заставил бы вас потратить попусту много времени.
— То есть вы советуете мне поискать преступника в другом месте?
— Не просто советую. Настоятельно рекомендую. Поверьте, я не убивал Уолтера Марча.
Глава 20

3:30 Р. М. КОМПЬЮТЕРЫ и ПРОФСОЮЗЫ.
Семинар
Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.
В среду, в половине четвертого дня, игра шла на всех теннисных кортах, около бассейна толпился народ, а по окружающим Плантацию Хендрикса холмам прогуливались и катались на лошадях гости отеля.
В баре (коктейль-холла Бобби-Джо Хендрикса), темном и прохладном, лишь несколько журналистов из Бостона запивали ленч джином с тоником.
У стойки в одиночестве сидел Уолтер Марч младший.
Флетч устроился рядом и заказал джин с мутным лимоном. Скучающий бармен не торопясь потянулся к бутылкам.
Услышав голос Флетча, Младший сразу повернулся к нему.
Налитые кровью, затуманенные глаза, опухшее лицо. На виске пульсировала жилка. Мгновение спустя Младший отвел взгляд, икнул, вновь посмотрел на Флетча.
— Уилльям Моррис Флетчер. Я вас помню.
— Ирвин Морис Флетчер.
— Совершенно верно. Когда-то вы у нас работали.
— Практически все, кто приехал сюда, когда-то работал у вас.
— Флетч. Помнится, была такая шутка. «Слово сотворило Флетча».
— Вроде бы да.
— И вообще, вас часто поминали. Вы умели повеселить публику.
Флетч расплатился с барменом.
— Вы слышали, что мой отец мертв?
— Что-то такое говорили.
— Кто-то зарезал его, — Младший резко вытянул вперед руку, словно нанес удар ножом. В тот момент глаза его наполняло безумие. — Ножницами.
— Не повезло, — посочувствовал Флетч.
— Не повезло! — фыркнул Младший. — Не повезло ему. «Марч ньюспейперз». Всему гребаному миру.
— И вам тяжело.
Последовала томительная пауза.
— Да, тяжело, — Младший мигнул. — Вы знаете, отец ненавидел вас.
— Ваш отец ненавидел всех, — не удивился Флетч.
— Я тоже ненавидел вас.
— Наверное каждый, кто ненавидит меня, имеет на это право.
— Мой божественный отец полагал, что вы — день и ночь.
Флетч отпил из бокала.
— Что это должно означать?
Младший попытался придать своей физиономии начальственное выражение.
— Знаете ли, он хотел поладить с вами. Ему нравился ваш стиль, — веки Младшего упали. — Он хотел привести вас в свою конюшню. Сделать из вас человека.
— Знай я об этим, никогда не ушел бы из журналистики.
— Вы помните, как однажды он попытался напугать вас?
— Нет.
— Он пытался.
— Не помню.
— Потому что вы не напугались. Помните ту историю с секретарем губернатора?
— Конечно.
— Он посылал вам служебные записки. Лично. С требованием оставить эту тему.
— Было такое.
— Приехал в город. Вызвал вас на ковер.
— Как я могу забыть этот незабываемый миг.
— До смерти напугал вас.
— Неужели?
— Предупредил, что уволит вас, если вы напишете эту статью.
— За пять минут трудно напу…
Голова Младшего качнулась к Флетчу.
— Вы написали эту гребаную статью! И уволились!
— Это точно.
Вновь надолго затянулась пауза. Младший дважды икнул.
— Не о губернаторе заботился отец. Не о его секретаре. Не о статье, — на этот раз, икая, Младший прикрыл рот рукой. — О вас.
— Я все понял. Едва вокруг начинается суета, до меня сразу доходит, что к чему.
— Ничего-то вы не поняли. Я извиняюсь.
— Извиняетесь?
— О, Боже, да. Извиняюсь.
— Но за что? За поднятую вокруг меня суету?
— Прежде чем отец сделал это… — вероятно, тут Младший еще раз обдумал значимость слов, которые намеревался произнести, — он предпринял все возможное, дабы избежать крайних мер.
Флетч молча потягивал джин.
— Он хотел, чтобы вы работали у него.
— Он был работодателем. Я написал статью. Уволился. Обычное дело.
— Отец ничего этого не хотел. Он предпочел бы иметь вас под рукой. И предпринял все возможное, чтобы избежать крайних мер. Или я это уже говорил?
— Нет.
— До того, как вызывать на ковер, он просеял вас через тонкое сито.
— Не понял.
— Он хотел, чтобы вы работали у него. Вы оказались крепким орешком. Не испугались.
— Он заставил меня подать заявление об уходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18