И прямо сейчас? Даже ни кем не попрощавшись?
– У меня больше нет причин задерживаться здесь. И мне лучше не прощаться с моими детьми. Это было бы слишком больно.
С этими словами он повернулся и скрылся за дверью. Сесили кинулась к окну и через несколько секунд увидела, как он вышел из дома, унося с собой лишь узелок со своими пожитками. Ричард огляделся и потом торопливо зашагал на восток. Изумленная Сесили наблюдала за дядей, пока тот не скрылся из вида. Она не могла отделаться от ощущения, что её ловко обманули, ибо теперь ей нужно было идти и объяснять всем, почему Ричард ушел, не сказав никому ни слова, а потом еще надо было сообщить Илайдже, что отец оставил его...
– Ну почему я? – сердито проговорила она вслух. – Ну почему всегда я?
Глава 26
Элеонора была немало удивлена, когда её родные, вернувшись в начале августа из Лондона, привезли с собой еще и пополнение для детской Морлэндов. Однако нельзя сказать, что это огорчило Элеонору, так как Пол, следуя по стопам своего отца, должен был через несколько лет отправиться на обучение в королевскую свиту; что же, после его отъезда сыновья Ричарда будут оживлять дом. Давно уже в детской не было так мало ребятишек, и Элеонора внезапно осознала, как тонка нить, на которой висит будущность Морлэндов. Тогда-то женщина и решила, что ей стоит поискать подходящих супруг как для Неда, так теперь уже и для Эдмунда, и переговорить с королем о подходящей партии для Тома.
Однако пока у Элеоноры не было ни времени ни сил беспокоиться о пополнении детской, ибо госпожа Морлэнд вместе с официальными лицами и другими видными горожанами Йорка была слишком занята подготовкой к приему короля, которого ожидали в конце месяца. Почти сразу же после коронации государь весьма разумно решил отправиться в поездку по стране, ибо до сих пор его хорошо знали только на севере, и должен был появиться в Йорке тридцатого числа этого месяца. Йорк всегда считался городом лорда Ричарда, и теперь йоркширцы собирались оказать королю такой прием, какого нигде и никогда не удостаивался ни один монарх на свете.
Для Элеоноры предстоящее событие было вдвойне радостным: она ведь увидит не только короля, но и своего самого любимого внука. Еще долго после возвращения родных из Лондона она заставляла их снова и снова в мельчайших подробностях рассказывать ей о коронации и об участии в ней Тома. Теперь же Элеонора с нетерпением ждала возможности услышать от самого Тома такие вещи, которые сторонним наблюдателям были недоступны.
В субботу, тридцатого августа, король, королева и принц Эдуард в сопровождении огромной свиты роскошно одетых аристократов, епископов и придворных торжественно въехали в город через ворота Микл Лит. Маленький принц был столь немощен, что не мог скакать верхом, и его везли в колеснице, справа и слева от которой гарцевали на конях его юные кузены – Уорвик, сын Кларенса, и Линкольн, сын сестры короля Елизаветы. Мэр, олдермены, все важные официальные лица и видные жители Йорка приветствовали венценосных гостей еще за воротами и с почетом проводили их в город. Элеонора позаботилась о том, чтобы тоже оказаться в числе встречающих. В малиновом платье и на вороном коне она была очень заметной фигурой и стала первой, кто вслед за мэром и олдерменами поздравил короля и королеву с прибытием.
– Это счастливейший день в моей жизни, – сказала Элеонора со слезами на глазах.
Ричард улыбнулся ей.
– Возможно, и в нашей – тоже, – ответил он. – Приехать в Йорк – это все равно, что вернуться домой.
Том следовал за государем вместе с другими оруженосцами, находившимися теперь под началом сэра Джеймса Тиррела, давнего приятеля короля; но бабушка и внук смогли лишь обменяться любящими взглядами – этикет запрещал Тому разговаривать в такой момент. Кортеж двинулся дальше, в город. Проезжая под навесной башней ворот Микл Лит, Элеонора взглянула вверх и ясно вспомнила тот ужасный день, когда там была выставлена на всеобщее обозрение голова её любимого Ричарда Йоркского – окровавленная, грязная, в шутовском соломенном венце.
«Колесо истории повернулось, – прошептала Элеонора про себя. – Королем должен был стать ты; но им стал лучший из твоих сыновей – тот, которого ты любил больше всех и который носит твое имя. Теперь он – государь и будет лучшим правителем из всех, которых знала эта земля. Покойся с миром, любимый: теперь все в порядке, то, к чему ты стремился, сбывается на глазах».
За воротами кортеж радостно приветствовала огромная толпа горожан, нарядившихся в самые лучшие свои одежды. На улицах развевалось множество знамен с солнцами и розами дома Йорков, с соколом в путах, который был эмблемой отца короля, и с белым вепрем – личным гербом Ричарда. Пока венценосная чета двигалась через город, для неё было разыграно несколько живых картин, а каждый дом был украшен гобеленами, флагами и зелеными ветвями. Наконец, когда процессия достигла городской ратуши, мэр произнес приветственную речь и преподнес королю и королеве подарки от города.
Ричард сказал в ответ несколько слов, выразив свою признательность за то радушие, с которым его встретили жители Йорка.
– Вы заставили нас почувствовать себя здесь столь желанными гостями, что мы решили оказать вашему городу особую честь. Недавно мы объявили нашего сына, Эдуарда, принцем Уэльским и графом Честерским и теперь решили провести церемонию, на которой присвоим ему эти титулы, здесь, в Йорке, чтобы продемонстрировать нашу признательность городу и его обитателям.
Народ возликовал, ибо это и правда была великая честь. Тут же назначили день торжества, и в Лондон были отправлены распоряжения мистеру Козинсу, который должен был незамедлительно прислать достаточное количество тканей и всего прочего, необходимого для церемониальных одежд.
Всю следующую неделю заполняла бесконечная череда торжественных приемов, официальных и приватных обедов и ужинов, так как каждый в Йорке спешил оказать честь королю и королеве и сам удостоиться такой же чести. Из-за предстоящей церемонии Том, как и все другие пажи и оруженосцы, был слишком занят, чтобы вырваться домой, но Элеонора смогла сама встретиться с внуком и увидеть, как он исполняет свои почетные обязанности, когда юноша прислуживал королю за ужином в одном частном доме, куда Элеонора тоже была приглашена. Потом бабушка с внуком сумели перекинуться несколькими словами, а чуть позже Элеонора еще и поболтала с королем – да так легко и свободно, что многих охватила зависть. Но Элеонора в свои шестьдесят семь лет держалась столь величественно, что это позволяло ей делать вещи, простым смертным недоступные.
Ричард открыто восхищался ею и громко превозносил её красоту – причем совершенно искренне. Точеное лицо Элеоноры в обрамлении белых лент чепца казалось высеченным из мрамора; но глаза её оставались по-прежнему живыми и ярко-голубыми, да она еще надела переливчатое синее бархатное платье, которое только подчеркивало их цвет.
– Наверное, вы немало повидали на своем веку, – сказал ей Ричард.
– Естественно! Когда я была девушкой, в стране повсюду царил хаос, беззаконие и бедность, множество пашен не возделывалось, фермы стояли пустыми, а дома – заброшенными. Сейчас у нас мир и порядок. Англия благоденствует, торговля процветает, немало людей окружает себя роскошью, у нас хорошая, стабильная власть, и на всех фермах кипит жизнь.
– Но север все еще дик, во всяком случае, значительная его часть, – заметил Ричард, – однако мы потихонечку начинаем приводить эти места в порядок. У меня есть на сей счет кое-какие замыслы: север – край своеобразный, не похожий на другие земли, и я полагаю, что ему нужен собственный Совет, который занимался бы здешними делами. Лондон слишком далеко отсюда. Я намерен учредить особый Северный совет и думаю поставить во главе его молодого Линкольна. Он – хороший, крепкий парень и предан всему нашему семейству. Заодно он приглядит и за Уорвиком. Надеюсь, Линкольн сможет оказать на сына Джорджа положительное влияние.
«Об этом я мечтала всю свою жизнь, – подумала Элеонора. – Мои сыновья погибли, пытаясь возвести твоего отца на престол, но коли ты восседаешь теперь на троне, их смерть была не напрасной. Ты, суровый, мужественный человек со спокойным взглядом серых глаз и простым, любящим сердцем, стал всем, чем должен был стать Ричард Йоркский».
Только после окончания церемонии, на которой сыну короля были торжественно присвоены высокие титулы, Том смог, наконец, на недельку вырваться домой, в «Имение Морлэндов», и обсудить с родными свои планы на будущее.
– Я хочу остаться при короле, – сказал он отцу, матери и бабушке, которая одобрительно кивнула. – Сейчас я – один из семи главных оруженосцев и не сомневаюсь, что в скором времени государь предложит мне пост при дворе. Всегда можно быть уверенным, что если ты хорошо ему служишь, то он и вознаградит тебя по-королевски. И еще Его Величество намекнул мне, что он, как только уляжется вся эта суета, подумает о том, чтобы подыскать мне подходящую жену.
– Но это же чудесно, Том! Похоже, тебе и впрямь обеспечено блестящее будущее! – воскликнула Дэйзи. – Жаль только, что ты обоснуешься так далеко от нас, в Лондоне – и мы опять годами не сможем увидеть тебя.
– Почему вы думаете, что я непременно поселюсь в Лондоне? – удивился Том. – Я могу служить государю и здесь. Королева и принц Уэльский скоро возвращаются в Миддлхэм, меня могут послать с ними. В Шерифф-Хаттоне у Уорвика и Линкольна тоже, как вы знаете, будет собственный двор. Ходят разговоры о том, что туда пришлют на воспитание и двух других принцев, сыновей, покойного короля – милорда Бастарда и милорда Йоркского. Я могу получить место и там. Но надеюсь, что этого не случится. Мне будет грустно жить вдали от вас, но больше всего на свете я хочу быть рядом с королем и надеюсь, что он оставит меня при своем дворе. Тогда я всегда буду с государем!
– Вот слова истинного Морлэнда, Том! – захлопала в ладоши Элеонора.
– Ох, матушка, – вздохнула Дэйзи.
– Ничего, Дэйзи. Сначала – преданность своему господину, а потом уже – семейные интересы, – сурово заметила Элеонора. – Том это отлично понимает. Вот с Недом все обстоит совсем по-другому. Его долг теперь – снова жениться и обзавестись детишками – нам на радость. Надо проследить, чтобы так все и вышло. В этом отношении, Том, вы с ним схожи – он очень любит приударять за женщинами, которых вовсе не собирается вести под венец.
Том мило улыбнулся.
– При дворе короля Ричарда такие вещи не очень-то поощряются, бабушка, уверяю вас. У Неда здесь гораздо больше возможностей заниматься галантными похождениями, чем у меня там.
В октябре идиллический покой, царивший в стране, был грубо нарушен. Главный смутьян, Мортон, устроил новый заговор и на сей раз вовлек в него легкомысленного и тщеславного Букингема. Голова у Букингема, ставшего правой рукой короля, закружилась от свалившихся на него славы и богатства, но теперь он считал, что ему не хватает власти.
Он-то видел себя этаким вторым великим графом Уорвиком, делателем королей – и так же, как в свое время Уорвик, выяснил вдруг, что объект его первой попытки – чуть-чуть более цельный и сильный человек, чем бы ему, Букингему, хотелось. Он предпочел бы кого-нибудь послабее, кого-нибудь такого, кем было бы легче управлять. Мортон, располагавший целой сетью шпионов по всей Англии и Франции, подсказал Букингему решение. Таким монархом мог бы стать не прежний мальчик-король – страна не примет, просто не сможет принять его теперь, когда всем известно, что он не имеет прав на престол, – а некто другой, чью незаконнорожденность еще надо доказать.
Морлэнды обсуждали эту новость.
– Генри Тайд? – в полном недоумении вопрошала Элеонора.
– Он теперь называет себя Тюдором – видимо, чтобы это звучало более внушительно, – отвечал Эдуард.
– Но кто он такой? – желал знать Нед. – Какие у него права на трон?
– Он – сын леди Стэнли, – опять объяснял Эдуард. – Разве ты не помнишь, я показывал её вам, когда она возглавляла кортеж её Величества на коронации?
– И у него нет абсолютно никаких прав на престол, – свирепо заявила Элеонора.
– Он может претендовать на него, ссылаясь на предков своей матери, – более спокойно сказала Дэйзи. – Предполагается, что она – последний отпрыск Ланкастеров.
– Она – дочь старшего сына Бьюфортов, – объяснил Эдмунд, – а так как ни одного её брата сейчас в живых не осталось, то наследница – она. На этом-то все и строится.
– Именно так, Эдмунд, – кивнула Элеонора. – На этом-то все и строится. Ланкастеры происходят от Джона Гонтского, но Бьюфорты – внебрачные дети его любовницы. И это лишает их каких бы то ни было оснований предъявлять претензии на трон. Милорд Бастард и то имеет на него больше прав, чем они, а уж этот Генри – и вовсе никаких.
– Значит, он – человек сомнительного происхождения как со стороны отца, так и со стороны матери? – спросил Нед. – Это так?
– Так, – ответил Эдуард. – Его отцом был Эдмунд Тидр...
– ...Внебрачный сын королевы Кейт и этого её валлийского учителя танцев, – закончила за него Элеонора. – Букингем, должно быть, сошел с ума. Народ никогда не примет этого Генри, даже если им удастся разбить армии короля.
– В стране осталось много ланкастерцев, – осторожно заметил Эдуард, не желая слишком сильно огорчать Элеонору.
– Не так уж и много, – огрызнулась та.
– И потом есть еще Вудвиллы... Элеонора удивилась:
– Они-то почему должны помогать Букингему?
– Мадам Елизавета знает, что её сын теперь не может быть королем, но она отнюдь не будет возражать, если её дочь станет королевой.
Элеонора сразу поняла, о чем речь, и лицо её исказилось от отвращения.
– Выдать принцессу Елизавету за этого Тидра и возвести их на престол? О, как прекрасно это будет для страны! Незаконнорожденная королева и сомнительного происхождения король, правящие по указке Букингема и Мортона и опирающиеся на штыки французских солдат! Пресвятой Боже, мне кажется просто чудом, что земля до сих пор не разверзлась и не поглотила их, ибо люди, замыслившие подобное, недостойны жить на этом свете.
Однако, как выяснилось, беспокоиться было особенно не о чем. Восстание длилось меньше месяца, после чего было подавлено. Букингема и еще нескольких видных заговорщиков казнили, но Мортон успел бежать во Францию, к Генри Тидру, который на пару недель переправлялся через Ла-Манш, но как только понял, что мятеж обречен на поражение, тут же вернулся на континент. Страна, на время затаившая дыхание, опять успокоилась, а король и королева приехали в Лондон к Рождеству.
В январе собрался парламент, чтобы заняться повседневными делами; в основном речь шла о поддержании законности и порядка и отправлении правосудия. В марте бывшая королева наконец-то согласилась покинуть свое убежище и вместе с дочерями заняла отведенные им апартаменты во дворце. Ричард простил ей все заговоры и интриги, назначил щедрое содержание, хорошо обращался с её девочками, пообещав, когда придет время, подыскать им достойных женихов и дать богатое приданое. Незаконнорожденные принцы были отправлены в Шерифф-Хаттон ко двору их кузена Линкольна, где они должны были воспитываться, как это пристало детям короля; им надлежало пройти весь тот путь, который мальчишкой проделал в Миддлхэме сам Ричард. Принцы должны были жить в обществе сына Кларенса, Уорвика, их кузена Линкольна, а также молодого Джона Глостера, внебрачного сына короля; этот юноша появился на свет еще тогда, когда Ричард не был женат на Анне. Шерифф-Хаттон был приятным местом со здоровым климатом, где отпрыски знатнейших людей страны могли вырасти крепкими и сильными, научиться обращаться с оружием, танцевать, вести приятные беседы, ухаживать за дамами и вообще стать истинными лордами.
И именно тогда, когда все казалось таким безоблачным, на короля обрушился страшный удар судьбы. В первых числах апреля через Йорк промчался гонец; он вез государю ужасную весть из Миддлхэма. принц Уэльский скончался. Гонец нашел короля и королеву в Ноттингеме, куда они перебрались на лето со своим двором, намереваясь затем двинуться дальше на север, чтобы навестить своего сына и новый двор в Шерифф-Хаттоне.
– Это было ужасно, – рассказывал позже об этом дне Том. – Меня не было, когда пришло скорбное известие, но как только я услышал о нем, тут же бросился в личные, апартаменты короля и королевы, хотя был в те часы свободен от службы. Придворные стояли группками, потрясенно и беспомощно глядя друг на друга и не зная, что делать; и повсюду царила гробовая тишина. Государыня стояла на коленях на полу, обхватив себя руками за плечи, раскачивалась взад-вперед, словно от нестерпимой боли, и страшно кричала – будто раненый зверь. Не плакала, а именно кричала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– У меня больше нет причин задерживаться здесь. И мне лучше не прощаться с моими детьми. Это было бы слишком больно.
С этими словами он повернулся и скрылся за дверью. Сесили кинулась к окну и через несколько секунд увидела, как он вышел из дома, унося с собой лишь узелок со своими пожитками. Ричард огляделся и потом торопливо зашагал на восток. Изумленная Сесили наблюдала за дядей, пока тот не скрылся из вида. Она не могла отделаться от ощущения, что её ловко обманули, ибо теперь ей нужно было идти и объяснять всем, почему Ричард ушел, не сказав никому ни слова, а потом еще надо было сообщить Илайдже, что отец оставил его...
– Ну почему я? – сердито проговорила она вслух. – Ну почему всегда я?
Глава 26
Элеонора была немало удивлена, когда её родные, вернувшись в начале августа из Лондона, привезли с собой еще и пополнение для детской Морлэндов. Однако нельзя сказать, что это огорчило Элеонору, так как Пол, следуя по стопам своего отца, должен был через несколько лет отправиться на обучение в королевскую свиту; что же, после его отъезда сыновья Ричарда будут оживлять дом. Давно уже в детской не было так мало ребятишек, и Элеонора внезапно осознала, как тонка нить, на которой висит будущность Морлэндов. Тогда-то женщина и решила, что ей стоит поискать подходящих супруг как для Неда, так теперь уже и для Эдмунда, и переговорить с королем о подходящей партии для Тома.
Однако пока у Элеоноры не было ни времени ни сил беспокоиться о пополнении детской, ибо госпожа Морлэнд вместе с официальными лицами и другими видными горожанами Йорка была слишком занята подготовкой к приему короля, которого ожидали в конце месяца. Почти сразу же после коронации государь весьма разумно решил отправиться в поездку по стране, ибо до сих пор его хорошо знали только на севере, и должен был появиться в Йорке тридцатого числа этого месяца. Йорк всегда считался городом лорда Ричарда, и теперь йоркширцы собирались оказать королю такой прием, какого нигде и никогда не удостаивался ни один монарх на свете.
Для Элеоноры предстоящее событие было вдвойне радостным: она ведь увидит не только короля, но и своего самого любимого внука. Еще долго после возвращения родных из Лондона она заставляла их снова и снова в мельчайших подробностях рассказывать ей о коронации и об участии в ней Тома. Теперь же Элеонора с нетерпением ждала возможности услышать от самого Тома такие вещи, которые сторонним наблюдателям были недоступны.
В субботу, тридцатого августа, король, королева и принц Эдуард в сопровождении огромной свиты роскошно одетых аристократов, епископов и придворных торжественно въехали в город через ворота Микл Лит. Маленький принц был столь немощен, что не мог скакать верхом, и его везли в колеснице, справа и слева от которой гарцевали на конях его юные кузены – Уорвик, сын Кларенса, и Линкольн, сын сестры короля Елизаветы. Мэр, олдермены, все важные официальные лица и видные жители Йорка приветствовали венценосных гостей еще за воротами и с почетом проводили их в город. Элеонора позаботилась о том, чтобы тоже оказаться в числе встречающих. В малиновом платье и на вороном коне она была очень заметной фигурой и стала первой, кто вслед за мэром и олдерменами поздравил короля и королеву с прибытием.
– Это счастливейший день в моей жизни, – сказала Элеонора со слезами на глазах.
Ричард улыбнулся ей.
– Возможно, и в нашей – тоже, – ответил он. – Приехать в Йорк – это все равно, что вернуться домой.
Том следовал за государем вместе с другими оруженосцами, находившимися теперь под началом сэра Джеймса Тиррела, давнего приятеля короля; но бабушка и внук смогли лишь обменяться любящими взглядами – этикет запрещал Тому разговаривать в такой момент. Кортеж двинулся дальше, в город. Проезжая под навесной башней ворот Микл Лит, Элеонора взглянула вверх и ясно вспомнила тот ужасный день, когда там была выставлена на всеобщее обозрение голова её любимого Ричарда Йоркского – окровавленная, грязная, в шутовском соломенном венце.
«Колесо истории повернулось, – прошептала Элеонора про себя. – Королем должен был стать ты; но им стал лучший из твоих сыновей – тот, которого ты любил больше всех и который носит твое имя. Теперь он – государь и будет лучшим правителем из всех, которых знала эта земля. Покойся с миром, любимый: теперь все в порядке, то, к чему ты стремился, сбывается на глазах».
За воротами кортеж радостно приветствовала огромная толпа горожан, нарядившихся в самые лучшие свои одежды. На улицах развевалось множество знамен с солнцами и розами дома Йорков, с соколом в путах, который был эмблемой отца короля, и с белым вепрем – личным гербом Ричарда. Пока венценосная чета двигалась через город, для неё было разыграно несколько живых картин, а каждый дом был украшен гобеленами, флагами и зелеными ветвями. Наконец, когда процессия достигла городской ратуши, мэр произнес приветственную речь и преподнес королю и королеве подарки от города.
Ричард сказал в ответ несколько слов, выразив свою признательность за то радушие, с которым его встретили жители Йорка.
– Вы заставили нас почувствовать себя здесь столь желанными гостями, что мы решили оказать вашему городу особую честь. Недавно мы объявили нашего сына, Эдуарда, принцем Уэльским и графом Честерским и теперь решили провести церемонию, на которой присвоим ему эти титулы, здесь, в Йорке, чтобы продемонстрировать нашу признательность городу и его обитателям.
Народ возликовал, ибо это и правда была великая честь. Тут же назначили день торжества, и в Лондон были отправлены распоряжения мистеру Козинсу, который должен был незамедлительно прислать достаточное количество тканей и всего прочего, необходимого для церемониальных одежд.
Всю следующую неделю заполняла бесконечная череда торжественных приемов, официальных и приватных обедов и ужинов, так как каждый в Йорке спешил оказать честь королю и королеве и сам удостоиться такой же чести. Из-за предстоящей церемонии Том, как и все другие пажи и оруженосцы, был слишком занят, чтобы вырваться домой, но Элеонора смогла сама встретиться с внуком и увидеть, как он исполняет свои почетные обязанности, когда юноша прислуживал королю за ужином в одном частном доме, куда Элеонора тоже была приглашена. Потом бабушка с внуком сумели перекинуться несколькими словами, а чуть позже Элеонора еще и поболтала с королем – да так легко и свободно, что многих охватила зависть. Но Элеонора в свои шестьдесят семь лет держалась столь величественно, что это позволяло ей делать вещи, простым смертным недоступные.
Ричард открыто восхищался ею и громко превозносил её красоту – причем совершенно искренне. Точеное лицо Элеоноры в обрамлении белых лент чепца казалось высеченным из мрамора; но глаза её оставались по-прежнему живыми и ярко-голубыми, да она еще надела переливчатое синее бархатное платье, которое только подчеркивало их цвет.
– Наверное, вы немало повидали на своем веку, – сказал ей Ричард.
– Естественно! Когда я была девушкой, в стране повсюду царил хаос, беззаконие и бедность, множество пашен не возделывалось, фермы стояли пустыми, а дома – заброшенными. Сейчас у нас мир и порядок. Англия благоденствует, торговля процветает, немало людей окружает себя роскошью, у нас хорошая, стабильная власть, и на всех фермах кипит жизнь.
– Но север все еще дик, во всяком случае, значительная его часть, – заметил Ричард, – однако мы потихонечку начинаем приводить эти места в порядок. У меня есть на сей счет кое-какие замыслы: север – край своеобразный, не похожий на другие земли, и я полагаю, что ему нужен собственный Совет, который занимался бы здешними делами. Лондон слишком далеко отсюда. Я намерен учредить особый Северный совет и думаю поставить во главе его молодого Линкольна. Он – хороший, крепкий парень и предан всему нашему семейству. Заодно он приглядит и за Уорвиком. Надеюсь, Линкольн сможет оказать на сына Джорджа положительное влияние.
«Об этом я мечтала всю свою жизнь, – подумала Элеонора. – Мои сыновья погибли, пытаясь возвести твоего отца на престол, но коли ты восседаешь теперь на троне, их смерть была не напрасной. Ты, суровый, мужественный человек со спокойным взглядом серых глаз и простым, любящим сердцем, стал всем, чем должен был стать Ричард Йоркский».
Только после окончания церемонии, на которой сыну короля были торжественно присвоены высокие титулы, Том смог, наконец, на недельку вырваться домой, в «Имение Морлэндов», и обсудить с родными свои планы на будущее.
– Я хочу остаться при короле, – сказал он отцу, матери и бабушке, которая одобрительно кивнула. – Сейчас я – один из семи главных оруженосцев и не сомневаюсь, что в скором времени государь предложит мне пост при дворе. Всегда можно быть уверенным, что если ты хорошо ему служишь, то он и вознаградит тебя по-королевски. И еще Его Величество намекнул мне, что он, как только уляжется вся эта суета, подумает о том, чтобы подыскать мне подходящую жену.
– Но это же чудесно, Том! Похоже, тебе и впрямь обеспечено блестящее будущее! – воскликнула Дэйзи. – Жаль только, что ты обоснуешься так далеко от нас, в Лондоне – и мы опять годами не сможем увидеть тебя.
– Почему вы думаете, что я непременно поселюсь в Лондоне? – удивился Том. – Я могу служить государю и здесь. Королева и принц Уэльский скоро возвращаются в Миддлхэм, меня могут послать с ними. В Шерифф-Хаттоне у Уорвика и Линкольна тоже, как вы знаете, будет собственный двор. Ходят разговоры о том, что туда пришлют на воспитание и двух других принцев, сыновей, покойного короля – милорда Бастарда и милорда Йоркского. Я могу получить место и там. Но надеюсь, что этого не случится. Мне будет грустно жить вдали от вас, но больше всего на свете я хочу быть рядом с королем и надеюсь, что он оставит меня при своем дворе. Тогда я всегда буду с государем!
– Вот слова истинного Морлэнда, Том! – захлопала в ладоши Элеонора.
– Ох, матушка, – вздохнула Дэйзи.
– Ничего, Дэйзи. Сначала – преданность своему господину, а потом уже – семейные интересы, – сурово заметила Элеонора. – Том это отлично понимает. Вот с Недом все обстоит совсем по-другому. Его долг теперь – снова жениться и обзавестись детишками – нам на радость. Надо проследить, чтобы так все и вышло. В этом отношении, Том, вы с ним схожи – он очень любит приударять за женщинами, которых вовсе не собирается вести под венец.
Том мило улыбнулся.
– При дворе короля Ричарда такие вещи не очень-то поощряются, бабушка, уверяю вас. У Неда здесь гораздо больше возможностей заниматься галантными похождениями, чем у меня там.
В октябре идиллический покой, царивший в стране, был грубо нарушен. Главный смутьян, Мортон, устроил новый заговор и на сей раз вовлек в него легкомысленного и тщеславного Букингема. Голова у Букингема, ставшего правой рукой короля, закружилась от свалившихся на него славы и богатства, но теперь он считал, что ему не хватает власти.
Он-то видел себя этаким вторым великим графом Уорвиком, делателем королей – и так же, как в свое время Уорвик, выяснил вдруг, что объект его первой попытки – чуть-чуть более цельный и сильный человек, чем бы ему, Букингему, хотелось. Он предпочел бы кого-нибудь послабее, кого-нибудь такого, кем было бы легче управлять. Мортон, располагавший целой сетью шпионов по всей Англии и Франции, подсказал Букингему решение. Таким монархом мог бы стать не прежний мальчик-король – страна не примет, просто не сможет принять его теперь, когда всем известно, что он не имеет прав на престол, – а некто другой, чью незаконнорожденность еще надо доказать.
Морлэнды обсуждали эту новость.
– Генри Тайд? – в полном недоумении вопрошала Элеонора.
– Он теперь называет себя Тюдором – видимо, чтобы это звучало более внушительно, – отвечал Эдуард.
– Но кто он такой? – желал знать Нед. – Какие у него права на трон?
– Он – сын леди Стэнли, – опять объяснял Эдуард. – Разве ты не помнишь, я показывал её вам, когда она возглавляла кортеж её Величества на коронации?
– И у него нет абсолютно никаких прав на престол, – свирепо заявила Элеонора.
– Он может претендовать на него, ссылаясь на предков своей матери, – более спокойно сказала Дэйзи. – Предполагается, что она – последний отпрыск Ланкастеров.
– Она – дочь старшего сына Бьюфортов, – объяснил Эдмунд, – а так как ни одного её брата сейчас в живых не осталось, то наследница – она. На этом-то все и строится.
– Именно так, Эдмунд, – кивнула Элеонора. – На этом-то все и строится. Ланкастеры происходят от Джона Гонтского, но Бьюфорты – внебрачные дети его любовницы. И это лишает их каких бы то ни было оснований предъявлять претензии на трон. Милорд Бастард и то имеет на него больше прав, чем они, а уж этот Генри – и вовсе никаких.
– Значит, он – человек сомнительного происхождения как со стороны отца, так и со стороны матери? – спросил Нед. – Это так?
– Так, – ответил Эдуард. – Его отцом был Эдмунд Тидр...
– ...Внебрачный сын королевы Кейт и этого её валлийского учителя танцев, – закончила за него Элеонора. – Букингем, должно быть, сошел с ума. Народ никогда не примет этого Генри, даже если им удастся разбить армии короля.
– В стране осталось много ланкастерцев, – осторожно заметил Эдуард, не желая слишком сильно огорчать Элеонору.
– Не так уж и много, – огрызнулась та.
– И потом есть еще Вудвиллы... Элеонора удивилась:
– Они-то почему должны помогать Букингему?
– Мадам Елизавета знает, что её сын теперь не может быть королем, но она отнюдь не будет возражать, если её дочь станет королевой.
Элеонора сразу поняла, о чем речь, и лицо её исказилось от отвращения.
– Выдать принцессу Елизавету за этого Тидра и возвести их на престол? О, как прекрасно это будет для страны! Незаконнорожденная королева и сомнительного происхождения король, правящие по указке Букингема и Мортона и опирающиеся на штыки французских солдат! Пресвятой Боже, мне кажется просто чудом, что земля до сих пор не разверзлась и не поглотила их, ибо люди, замыслившие подобное, недостойны жить на этом свете.
Однако, как выяснилось, беспокоиться было особенно не о чем. Восстание длилось меньше месяца, после чего было подавлено. Букингема и еще нескольких видных заговорщиков казнили, но Мортон успел бежать во Францию, к Генри Тидру, который на пару недель переправлялся через Ла-Манш, но как только понял, что мятеж обречен на поражение, тут же вернулся на континент. Страна, на время затаившая дыхание, опять успокоилась, а король и королева приехали в Лондон к Рождеству.
В январе собрался парламент, чтобы заняться повседневными делами; в основном речь шла о поддержании законности и порядка и отправлении правосудия. В марте бывшая королева наконец-то согласилась покинуть свое убежище и вместе с дочерями заняла отведенные им апартаменты во дворце. Ричард простил ей все заговоры и интриги, назначил щедрое содержание, хорошо обращался с её девочками, пообещав, когда придет время, подыскать им достойных женихов и дать богатое приданое. Незаконнорожденные принцы были отправлены в Шерифф-Хаттон ко двору их кузена Линкольна, где они должны были воспитываться, как это пристало детям короля; им надлежало пройти весь тот путь, который мальчишкой проделал в Миддлхэме сам Ричард. Принцы должны были жить в обществе сына Кларенса, Уорвика, их кузена Линкольна, а также молодого Джона Глостера, внебрачного сына короля; этот юноша появился на свет еще тогда, когда Ричард не был женат на Анне. Шерифф-Хаттон был приятным местом со здоровым климатом, где отпрыски знатнейших людей страны могли вырасти крепкими и сильными, научиться обращаться с оружием, танцевать, вести приятные беседы, ухаживать за дамами и вообще стать истинными лордами.
И именно тогда, когда все казалось таким безоблачным, на короля обрушился страшный удар судьбы. В первых числах апреля через Йорк промчался гонец; он вез государю ужасную весть из Миддлхэма. принц Уэльский скончался. Гонец нашел короля и королеву в Ноттингеме, куда они перебрались на лето со своим двором, намереваясь затем двинуться дальше на север, чтобы навестить своего сына и новый двор в Шерифф-Хаттоне.
– Это было ужасно, – рассказывал позже об этом дне Том. – Меня не было, когда пришло скорбное известие, но как только я услышал о нем, тут же бросился в личные, апартаменты короля и королевы, хотя был в те часы свободен от службы. Придворные стояли группками, потрясенно и беспомощно глядя друг на друга и не зная, что делать; и повсюду царила гробовая тишина. Государыня стояла на коленях на полу, обхватив себя руками за плечи, раскачивалась взад-вперед, словно от нестерпимой боли, и страшно кричала – будто раненый зверь. Не плакала, а именно кричала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63