Стейси повел нас в комнату мальчиков.
Как только дверь за нами закрылась, я спросила:
– Стейси, папа серьезно ранен?
Стейси нашарил лампу, зажег ее и опустился устало на край постели. Мы сгрудились вокруг него.
– Скажи!
Стейси мотнул головой.
– Не знаю. Ногу переехал фургон… и еще выстрел.
– Выстрел?! – с испугом воскликнули Кристофер-Джон и Малыш. Но я больше ничего не спрашивала, боясь говорить, боясь даже думать.
– Мистер Моррисон сказал, он не думает, что пуля сильно его ранила. Он считает, она только задела кожу… вот здесь. – Стейси провел пальцем вдоль правого виска. – Она не застряла нигде.
– А кто же стрелял в папу? – спросил Малыш в великом возбуждении. – Никто не имеет права стрелять в папу!
Стейси поднялся и велел Кристоферу-Джону и Малышу лезть под одеяло.
– Я уже и так слишком много рассказал вам. Кэсси, ты тоже иди спать.
Но я продолжала сидеть, тревожные мысли не позволяли мне уйти.
– Кэсси, иди, мама же сказала тебе.
– Как это фургон переехал его? Почему в него стреляли? – сердито выпаливала я вопрос за вопросом, а про себя уже обдумывала месть тому, кто посмел напасть на папу.
– Кэсси… иди наконец спать!
– Не пойду, пока ты мне все не расскажешь!
– Я позову маму, – попробовал угрожать Стейси.
– У нее и так хватает забот, – сказала я и, скрестив на груди руки, ждала: я была уверена, что он все мне расскажет.
Он подошел к двери и открыл ее. Кристофер-Джон, Малыш и я напряженно следили за ним. Но он тут же закрыл дверь и вернулся к постели.
– Что они там делают? – спросил Малыш.
– Ба перевязывает папе голову.
– Так что же все-таки там случилось? – повторила я.
Стейси сдался и, вздохнув, сел.
– Мы уже возвращались из Виксберга, когда слетели оба задних колеса, – начал он глухим шепотом. – Уже стемнело, и шел дождь. А папа и мистер Моррисон… они решили, не иначе кто-то их открутил, колеса эти, потому что слетели сразу оба – раз и слетели. И я сказал им тогда, что, когда мы были еще в Виксберге, я видел около нашего фургона двух каких-то парней, а папа сказал, что некогда распрягать и разгружать фургон, чтобы посадить назад эти колеса. Он считал, что кто-то крадется за нами.
И вот мы подобрали колеса, нашли болты, и папа велел мне держать покрепче вожжи, чтоб заставить Джека стоять смирно… А Джек очень упрямился, потому что испугался грозы. Потом мистер Моррисон взял да поднял фургон, сам, один. Фургон-то был какой тяжелый, а мистер Моррисон поднял его, как пушинку. Папа быстро надел первое колесо…
И тут в него выстрелили…
– Кто… – начала было я.
– По дороге ехал грузовик и остановился как раз за нами, пока мы занимались этим колесом, чтоб надеть его. Только мы-то грузовик не слышали, как он подъезжает, никто из нас не слышал, ведь лил дождь и гром гремел, к тому же они ехали без зажженных фар, пока не остановились. Их было по крайней мере трое, в этом грузовике-то, и, как, только папа их увидел, он протянул руку за своим дробовиком. Вот тут они и выстрелили в него, и он упал, а левая нога оказалась под фургоном. И вдруг… вдруг Джек как рванет! Это он выстрела испугался и встал на дыбы, а я… я не удержал его… и… фургон переехал папе ногу. – Голос у Стейси тут надломился, и он воскликнул: – Это из-за м-меня папа сломал ногу!
Я обдумала, что он сказал, и, положив руку ему на плечо, возразила:
– Нет, вовсе не из-за тебя. Это те люди виноваты.
Какое-то время Стейси не мог говорить, и я не торопила его.
Наконец он откашлялся и продолжал хрипло:
– Как только мне удалось, я… я привязал Джека к дереву и бросился к папе, но папа велел его не трогать, а мне самому спуститься в канаву. После того как они выстрелили в папу, они накинулись на мистера Моррисона, хотели с ним расправиться, но он оказался проворней и много сильней их. Всего я не мог видеть, было темно, только когда свет передних фар падал на них. Мистер Моррисон подхватил одного, словно пушинку, и бросил на землю, да так, что все косточки у того затрещали. Тогда другой из тех двоих, что остались, у которого было ружье, выстрелил в мистера Моррисона, но не попал.
Мистер Моррисон взял да нырнул в темноту, подальше от светящихся фар, а они за ним.
– Дальше я уж не видел, – сказал Стейси, бросая взгляд на дверь, за которой лежал папа. – Слышал хруст, удары. Кто-то кричал и сыпал проклятьями. А потом ничего не стало слышно, кроме дождя, и мне стало жутко страшно. А вдруг они убили мистера Моррисона, испугался я.
– А вот и не убили, – вставил свое слово Малыш, глаза его так и горели от возбуждения.
Стейси кивнул.
– Потом я увидел вот что: в свете грузовика появился человек, он шел спотыкаясь, подобрал с дороги того, которого бросил мистер Моррисон и перекинул его через борт грузовика, а потом вернулся, чтобы помочь третьему, у которого была сломана рука. Она неловко висела у него сбоку. Потом они развернули грузовик и укатили.
– А потом что? – спросил Малыш.
Стейси пожал плечами.
– Ничего. Мы надели второе колесо и поехали домой.
– Кто это были? – резко выдохнула я.
Стейси посмотрел на меня и спокойно ответил:
– Я думаю, Уоллесы.
От испуга настала минутная тишина, потом Кристофер-Джон со слезами на глазах спросил:
– Стейси, а… а папа наш умрет?
– Нет! Конечно, нет! – поспешил ответить Стейси.
– Но он совсем не двигался…
– Не надо, чтоб папа умер! – заплакал Малыш.
– Да он просто спал, мама же сказала. Просто спал.
– Ура, а когда он проснется? – закричал Кристофер-Джон, слезы так и катились по его пухлым щекам.
– Ну… у-утром, – сказал Стейси и обнял обоих, Кристофера-Джона и Малыша, чтоб успокоить. – Вот дождетесь утра и сами увидите. Утром он уже будет здоров.
Больше Стейси не сказал ни слова; он так и не снял с себя мокрой, грязной одежды. Мы тоже замолкли, получив ответы на все наши вопросы. Но все равно нам было страшно, мы сидели молча и слушали, как дождь, теперь уже мягко, стучит по крыше, и смотрели на дверь, за которой лежал папа, мечтая, чтоб скорей настало утро.

10

– Ну, как это выглядит? – спросил меня папа, когда я проходила через комнату, направляясь к боковой двери.
Прошло больше недели, как его ранили, это было первое утро, что он поднялся. Он расположился у холодного очага, на голове еще оставалась повязка, а сломанная нога покоилась на деревянном стуле.
Глаза были прикованы к маме, сидящей за своим письменным столом.
Мама отложила карандаш и нахмурилась, глядя в большую счетную книгу, открытую перед ней. Она рассеянно следила за мной, ожидая, когда я закрою за собой дверь с сеткой от насекомых, и тогда сказала:
– Дэвид, ты думаешь, нам именно сейчас пора этим заняться? Ведь ты еще не совсем здоров…
– Я настолько здоров, чтобы услышать, что мы почти на мели. Так что скажи мне все, как есть.
Я спрыгнула со ступенек и уселась на последней. Мама помолчала немного, прежде чем ответить папе.
– С половиной хэммеровских денег по закладной мы выкрутимся, чтобы оплатить июньский взнос…
– И это все?
– Ну, пара долларов еще останется, но это все.
Оба помолчали.
– Ты считаешь, надо написать Хэммеру и одолжить еще денег? – спросила мама.
Папа не сразу заговорил.
– Нет… – наконец сказал он. – Я все еще не хочу, чтобы ему стало известно про эту историю. Если до него дойдет, что я не на железной дороге, он пожелает узнать, почему, а я боюсь рисковать, зная его характер. Всякое может произойти, проведай он, что выкинули эти Уоллесы.
Мама вздохнула.
– Боюсь, ты прав.
– Я сам знаю, что прав, – сказал папа. – Дела так обстоят здесь, что, явись он сюда, не скрывая свой гнев и бешенство, его еще, чего доброго, повесят. Нет уж, пока хуже не стало, мы как-нибудь без него обойдемся. – Он минуту подумал. – Может, придется продать одну-две коровы с телятами, чтобы заплатить взносы за июль – август, а может, и нашу свинью. А вот к концу августа надо так постараться с хлопком, чтобы заплатить за сентябрь… Вполне возможно, что придется ехать в Виксберг, когда надо будет очищать хлопок. Вряд ли удастся в этом году воспользоваться очистительной машиной Харлана Грэйнджера.
Снова наступило молчание, потом мама сказала:
– Дэвид, мама поговаривает о том, чтобы ехать в Стробери, на следующую ярмарку…
– Нет, нет… – Папа не дал даже закончить. – Страсти слишком накалились.
– Я говорила ей это.
– Я тоже поговорю с ней… Нам что-нибудь надо приобретать до первого урожая хлопка?
– Сейчас подумаю… батарейки и керосин ты купил в последнюю поездку… да, но вот что нам нужно больше всего – распылитель против насекомых. Жуки на хлопке расплодились такие вредные…
– А как с едой?
– Муки, сахара, дрожжей и всякого такого на донышке, но мы выйдем из положения, не обязательно же каждый день печь печенье и маисовый хлеб. Совсем кончился перец, да и соли маловато, но с этим тоже можно не очень спешить. Да и кофе все вышло… Зато в саду все скоро созреет. Так что можно не тревожиться.
– Не тревожиться… – пробормотал папа, и оба замолчали. Потом он вдруг взорвался, словно получил новый заряд злой силы. – Ах, если бы эта нога не была сломана!
– Тише, Дэвид, чтобы Стейси тебя не услышал, – предупредила мама. – Ты же знаешь, он до сих пор корит себя за твою ногу.
– Я ведь сказал мальчику, это была не его вина. Откуда у него столько сил, чтобы удержать Джека.
– Я-то знаю, но он все равно корит себя.
Папа неожиданно рассмеялся.
– Ну разве не смешно? Уоллесы стреляют из ружья мне в голову, я ломаю себе ногу, а мой сын ругает за это себя. Нет, о чем я мечтаю, это взять кнут и отстегать этих Уоллесов, всех троих, так отстегать, чтоб рука устала.
– Ты заговорил прямо как Хэммер.
– Правда? Что ж, мне частенько хочется поступать как Хэммер.
Честно признаюсь, я получил бы великое удовольствие, если бы удалось выпороть Калеба Уоллеса и его братьев.
– Если будешь брать пример с Хэммера, тебя живо ухлопают, сам знаешь. Так что кончай эти разговоры. Нам разве не о чем больше беспокоиться? Кстати, оба Уоллеса – и Тёрстон и Дьюберри – все еще не встают, как я слышала. Поговаривают даже, что у Дьюберри с позвоночником не в порядке. Во всяком случае, мистер Моррисон отделал их хорошенько.
– А где он, между прочим? Я его сегодня утром еще не видел.
Секунду подумав, мама ответила:
– Опять ищет работу, с рассвета.
– Здесь он все равно ничего не найдет. Я уж говорил ему.
– Знаю, – согласилась мама. – Но он считает, что должен попытаться. Дэвид… – Мама остановилась, и, когда снова заговорила, голос ее стал еле слышен, словно она колебалась, сказать или не сказать, что у нее на уме. – Дэвид, а ты не думаешь, что ему лучше уйти? Я очень не хочу, чтобы он уходил, но после его стычки с Уоллесами я просто боюсь за него.
– Он знает, что ему грозит, Мэри, но он не хочет уходить и… честно говоря, мы без него не обойдемся. Не докучай ему с этим.
– Но, Дэвид, а если…
Не успела мама закончить, как я увидела мистера Моррисона, едущего в западном направлении – значит, из Смеллингс Крика. Я соскочила с последней ступеньки и кинулась ему навстречу.
– Привет, мистер Моррисон! – закричала я, когда Джек подал в сторону и фургон съехал с подъездной дорожки.
– Привет, Кэсси, – поздоровался со мной мистер Моррисон. – Папа проснулся?
– Да, сэр. Он сегодня уже с утра сидит, а не лежит.
– А разве я тебе не говорил, что его ничем не удержишь в постели?
– Да, сэр, говорили.
Он слез с фургона и направился к дому.
– Мистер Моррисон, хотите, я распрягу Джека?
– Не надо, Кэсси, пусть как есть. Я только поговорю с папой и тут же вернусь.
– Ну, ну, старина Джек, – похлопала я мула по спине, наблюдая, как мистер Моррисон входит в боковую дверь.
Сначала я хотела было вернуться на свое место на ступеньках, но передумала. Вместо этого я осталась с Джеком, пытаясь разобраться в том, что только что услышала. Вскоре из дома появился мистер Моррисон. Он зашел на конюшню и вышел оттуда с сажалкой – инструментом, похожим на плуг с маленьким круглым контейнером посредине, из которого высыпаются семена. Он положил сажалку в фургон.
– А куда вы едете, мистер Моррисон?
– На участок к мистеру Уиггинсу. Я виделся сегодня утром с мистером Уиггинсом, и он спросил, нельзя ли воспользоваться папиной сажалкой. У него нет фургона, и я взялся спросить у папы: если папа скажет добро, я привезу ему сажалку.
– А разве не поздно сажать-то?
– Ну, для того, что задумал мистер Уиггинс, не поздно. Он решил посадить у себя яровую кукурузу. В сентябре созреет.
– Мистер Моррисон, а можно мне с вами? – спросила я, когда он уже садился на козлы фургона.
– Что ж, буду только рад такой компании, Кэсси. Но тебе надо сперва спросить у мамы.
Я бросилась бегом домой. Мальчики теперь тоже были в маминой и папиной комнате и, когда я спросила, можно ли ехать с мистером Моррисоном к Крошке Уилли, Малыш и Кристофер-Джон, конечно, тоже захотели.
– Мистер Моррисон согласится, мама.
– Ладно, надеюсь, вы не помешаете ему. А ты поедешь, Стейси?
Стейси сидел напротив папы и с унынием смотрел на его сломанную ногу.
– Иди, сынок, – сказал папа мягко. – Сейчас дел здесь никаких нет. Воспользуйся случаем поболтать с Крошкой Уилли.
– Ты уверен, папа, что я тебе не понадоблюсь?
– Иди, иди, прокатись в свое удовольствие.
Поскольку это была моя идея – попроситься ехать, я влезла на переднее сиденье рядом с мистером Моррисоном, а мальчики сели в фургон. Семья Крошки Уилли жила на собственных сорока акрах милях в двух на восток от Грэйт Фейс. Утро для поездки выдалось удачное, и шесть миль мы покрыли быстро, особенно под пение мистера Моррисона, у которого был могучий густой бас. Кристофер-Джон, Малыш и я подпевали ему, как могли, проезжая хлопковые поля все в цвету – белые, красные, розовые. А Стейси был не в настроении, – иногда с ним это случалось, – и не хотел петь. Что ж, мы его оставили в покое.
На ферме Уиггинсов мы пробыли не больше часа и поехали назад домой. Только мы миновали Грэйт Фейс и приближались к дороге у школы Джефферсона Дэвиса, как увидели старый обшарпанный грузовик. Мистер Моррисон спокойно говорит мне:
– Кэсси, полезай назад, в фургон.
– Но почему, мистер Мор…
– Быстро, Кэсси, делай, как я сказал.
Его голос звучал вполне дружески, чуть громче, чем шепотом, но очень настойчиво, и я послушалась, перелезла через переднее сиденье назад к мальчикам.
– Сейчас мы сделаем остановку.
Грузовичок затормозил с пронзительным металлическим скрежетом.
Мы остановились. Мальчики и я выглянули из-за борта фургона. Грузовик развернулся и преградил нам путь. Дверца его с шумом распахнулась, и оттуда вылез Калеб Уоллес, угрожающе тыча длинным пальцем в мистера Моррисона.
Одно ужасное мгновение, казавшееся вечностью, он стоял, покачиваясь, затем прошептал:
– Ну, ты, грязный длинный ниггер! Тебя убить мало за то, что ты сделал! Сердце вырвать! Мои братья лежат, встать не могут, а он разгуливает себе свободно, словно какой белый. Против всех законов это, вот что! Застрелить тебя мало на месте…
– Вы уберете с дороги свой грузовик?
Калеб Уоллес уставился на мистера Моррисона, потом на грузовик, словно пытался сообразить, какая между ними связь.
– Мой грузовик стоит у тебя на дороге, ты, громила?
– Вы уберете его с дороги?
– Уберу… когда захочу, когда мне будет удобно…
Он вдруг замолчал и с ужасом вытаращился на мистера Моррисона, который спокойно слез с фургона. Длинная тень мистера Моррисона накрыла с головой Калеба Уоллеса, и через какую-то долю секунды он и сам вырос угрожающе рядом. Калеб от страха побледнел, как смерть, а мистер Моррисон, ни слова не говоря, заглянул в грузовик.
– Что он ищет? – прошептала я.
– Может, ружье? – предположил Стейси.
Мистер Моррисон обошел вокруг грузовика, тщательно осмотрел его.
Затем вернулся, встал на колени перед его носом, уперся спиной в радиатор и подхватил огромными ручищами машину за бампер. От напряжения каждый мускул его был виден сквозь тонкую рубашку, пот катился с него градом. Резким могучим рывком он приподнял нос грузовика на несколько дюймов над землей, медленно отвел его влево от дороги и опустил осторожно, словно спящего ребенка. Потом обошел грузовик со стороны кузова и проделал то же самое.
Калеб Уоллес просто онемел. Кристофер-Джон, Малыш и я смотрели на все разинув рот, и даже Стейси, которому уже случилось однажды наблюдать феноменальную силу мистера Моррисона, не мог не удивиться.
Прошло сколько-то минут, прежде чем к Калебу Уоллесу вернулся голос. Мы уже уехали далеко и почти ничего не было слышно, когда издалека до нас донесся его полный бешеной ненависти крик:
– Как-нибудь ночью мы до тебя доберемся, ниггер! Берегись!
Поплатишься за свои дела! Берегись! Эта ночь не за горами…
Когда мы добрались до дому и рассказали маме, папе и Ба, что произошло, мама сказала мистеру Моррисону:
– Я уже говорила, что боюсь за вас. Сегодня Калебу Уоллесу не удалось расправиться с вами… и с детьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24