– воскликнул он. – Великолепные каролинские бобы и маисовый хлеб! Идите скорей, мистер Моррисон! И ты, Стейси, – позвал он. – Наши женщины постарались и устроили нам настоящий пир.
Как только занятия в школе кончились, весна быстро уступила лету; а папа так еще и не уехал на железную дорогу. Казалось, он ждет чего-то, и я про себя надеялась: что бы это ни было, пусть оно никогда не придет, и тогда он, может, никуда не уедет. Но однажды вечером, когда он, мама, Ба, мистер Моррисон и Стейси сидели на переднем крыльце, а Кристофер-Джон, Малыш и я бегали во дворе и ловили светлячков, я услышала, как он сказал:
– В воскресенье мне пора трогаться. Хотя очень не хочется. Есть у меня предчувствие, что не все кончилось. Слишком тихо вокруг.
Я выпустила пленного светлячка и села на ступеньки рядом с папой и Стейси.
– Пожалуйста, папа, – начала я, прислонившись к его ноге, – не уезжай в этом году.
Стейси глядел в надвигающуюся ночь, на лице его было написано смирение; он не сказал ни слова.
Папа, вытянув свою большую руку, погладил меня по лицу.
– Должен, Кэсси, девочка моя, – сказал он нежно. – Понимаешь, детка, у нас счета, которые надо оплачивать, а откуда деньги возьмутся? У мамы осенью уже не будет работы, а надо подумать о закладной и о налогах на будущий год.
– Папа, мы ведь посадили больше хлопка в этом году. Разве этого не хватит на налоги?
Папа покачал головой.
– В этом году нам помог посадить больше мистер Моррисон, но хлопок пойдет только на то, чтобы прожить, а на закладную и налоги деньги будут с железной дороги.
Я оглянулась на маму, надеясь, что она заговорит и убедит его остаться, но, когда я увидела ее лицо, я поняла, что она не станет этого делать. Она знала, что он уедет, собственно, мы все знали.
– Папа, ну хотя бы недельку или две можешь ты…
– Не могу, детка. Возможно, я уже потерял эту работу.
– Но, папа…
– Хватит, Кэсси, – раздался голос мамы из сгущающихся сумерек. Я замолчала; папа обнял Стейси и меня, положив нам руки на плечи. С того края лужайки, где Малыш и Кристофер-Джон все еще охотились за жуками-светляками, раздался голос Малыша:
– К нам кто-то идет!
Через несколько минут из сумерек вынырнули мистер Эйвери и мистер Лэньер и стали подниматься по луговому склону. Мама послала Стейси и меня на заднее крыльцо за стульями; потом мы расположились позади папы, который сидел на ступеньках, прислонившись спиной к стояку и лицом обратившись к гостям.
– Вы собираетесь завтра ехать в магазин, Дэвид? – спросил мистер Эйвери, когда все слова приветствия были сказаны.
После первой январской поездки в Виксберг еще раз ездил только мистер Моррисон, папа в этом не принимал участия. Папа указал на мистера Моррисона.
– Мы с мистером Моррисоном собираемся туда послезавтра. Твоя жена принесла вчера список того, что вам надо.
Мистер Эйвери, явно волнуясь, прочистил горло.
– Собственно, я и пришел… пришел из-за этого списка, Дэвид…
Не надо нам больше ничего покупать там.
На крыльце настала тишина.
Так как никто не сказал ни слова, мистер Эйвери переглянулся с мистером Лэньером, на что мистер Лэньер кивнул и продолжал сам:
– Дэвид, мистер Грэйнджер сильно давит на нас. Сказал, мы должны отдать ему со сбора хлопка шестьдесят процентов вместо пятидесяти… а мы уже хлопок-то посадили, так что еще сажать поздно… Э-э, да какая разница, не в этом дело, я думаю. Теперь хлопок идет по такой цене, что получается, чем больше мы посадим, тем меньше мы выручим денег…
Кашель мистера Эйвери прервал его, и он терпеливо ждал, пока кашель не кончился.
– Мне будет тяжело выплачивать этот долг в Виксберге, Дэвид, но все равно я выплачу… и хочу, чтоб ты это знал.
Папа кивнул и посмотрел в сторону дороги.
– Наверно, Монтьер и Гаррисон тоже подняли свои проценты, – заметил он.
– Монтьер да, – отозвался мистер Эйвери. – Но Гаррисон, как я знаю, вроде нет. Он человек приличный.
– Или прикидывается, – устало вздохнула мама.
Папа продолжал смотреть в темноту.
– Сорок процентов. Я полагаю, если кто привык жить на пятьдесят, проживет и на сорок… если очень постарается.
Мистер Эйвери покачал головой.
– Времена слишком тяжелые.
– Времена тяжелые для всех, – сказал папа.
Мистер Эйвери прочистил горло.
– Я знаю. Мне… мне и в самом деле очень неприятно, что Ти-Джей так поступил…
– Я не об этом, – отрезал папа.
Мистер Эйвери, испытывая чувство неловкости, кивнул, потом наклонился со стула вперед и долго всматривался в лес.
– Но… но это еще не все. Мистер Грэйнджер сказал, что, если мы не перестанем покупать в Виксберге, мы можем убираться с его земли.
Сказал, ему надоело, что мы устраиваем беспорядки против приличных белых людей. А потом и эти Уоллесы… они приходили и ко мне, и к брату Лэньера, и к другим, сказали, что мы должны им деньги. Сказали, не можем платить наши долги, так они вызовут шерифа, чтоб забрал нас… сковал всех цепью и заставил отработать.
– О господи! – воскликнула Ба.
Мистер Лэньер кивнул и добавил:
– И завтра нам должно пойти в ихний магазин, чтобы показать нашу преданность.
Мистер Эйвери снова закашлялся, и на какое-то время все замолчали, слышен был только кашель. Когда кашель прекратился, мистер Лэньер сказал:
– Молю бога, только б нам выдержать, не можем мы больше ходить в цепях, Дэвид.
Папа кивнул.
– Никто этого и не ждет от вас, Сайлас.
Мистер Эйвери тихонько засмеялся:
– А все ж таки мы заставили их побегать, а?
– Да, – спокойно согласился папа, – заставили.
Когда оба ушли, Стейси взорвался:
– Они не имеют права выходить из игры! Стоило Уоллесам постращать их, они уж из кожи вон лезут – готовы сразу наутек, все врассыпную, как испуганные зайцы…
Вдруг папа вскочил и, обхватив Стейси, поднял его на ноги.
– Знаешь, юнец, у тебя еще нос не дорос, чтобы судить о том, чего сам толком не знаешь. А этим людям приходится поступать, как они вынуждены. Ты лучше подумай, как они рисковали, когда в первый раз согласились покупать все в Виксберге. Если их закуют в цепи, их семьи ведь останутся безо всего. Их вышвырнут с земли, которую они арендуют, а куда им идти? Некуда! Понимаешь ты это?
– Да, папа, – ответил Стейси.
Папа выпустил его и невесело уставился в темноту.
– Ты родился счастливчиком, парень, потому что у тебя есть своя земля. А если б не было, ты только б о ней и мечтал, стараясь как-то прожить… как стараются мистер Лэньер и мистер Эйвери. Может, пришлось бы поступать, как они вот сейчас. А это нелегко для мужчины – сдаться. Но иногда, оказывается, другого выхода нет.
– Ты… ты прости меня, папа, – пробормотал Стейси.
Папа тут же протянул руки и положил их Стейси на плечи.
– Папа, – сказала я и встала, чтобы присоединиться к ним, – а мы тоже сдадимся?
Папа посмотрел на меня, прижал к себе, потом махнул рукой в сторону дороги.
– Видишь ту смоковницу, Кэсси? Во-он там? И другие деревья вокруг… вон тот дуб и грецкий орех – они много больше смоковницы, и занимают больше места, и отбрасывают такую тень, что она покрывает и эту бедную смоковницу. Но зато у смоковницы очень глубокие корни и она также украшает наш сад, как дуб и грецкий орех. Она цветет, приносит год за годом прекрасные фиговые плоды, хотя знает раз и навсегда, что никогда не дорастет до этих деревьев. Просто растет и делает свое дело. Она не сдается. А если сдастся, умрет. С этого дерева стоит брать пример, Кэсси, дочка моя, потому что мы похожи на него Мы будем делать свое дело и не сдадимся. Мы не можем сдаться.
После того как мистер Моррисон удалился в свой домик, а Ба, мальчики и я пошли спать, папа с мамой остались на крыльце и разговаривали приглушенным шепотом. Было так уютно слышать их голоса: мамин журчал быстро, звонко, а папин жужжал спокойно, неторопливо.
Через несколько минут они покинули крыльцо, и их стало еле слышно. Я вылезла из постели, осторожно, чтобы не разбудить Ба, и подошла к окну. Они медленно ходили по залитой лунным светом лужайке, обнявшись.
– Завтра же утром я первым делом объеду всех, чтобы проверить, сколько человек остались верны нашему делу, – сказал папа, останавливаясь под дубом возле дома. – Мне надо это узнать до нашей поездки в Виксберг.
Мама минуту помолчала.
– Не уверена, Дэвид, что вы с мистером Моррисоном должны ехать сейчас в Виксберг, раз Уоллесы так угрожают нашим людям. Немного надо обождать.
Папа подошел к дереву и сломал веточку.
– Не можем мы бросить начатое дело только из-за угроз Уоллесов, Мэри. Сама знаешь.
Мама не отвечала.
Папа прислонился к дереву.
– Я думаю взять с собой Стейси.
– Ой, Дэвид, нет…
– Ему в следующем месяце уже тринадцать, детка. И просто надо, чтобы он чаще бывал со мной. На железную дорогу я его не могу взять, но когда я здесь куда-нибудь еду, всегда могу прихватить и его. Я хочу, чтобы он разбирался в наших делах, чтобы проявлял о них заботу, чтобы знал, как за что взяться, когда меня нет рядом.
– Дэвид, но он еще совсем мальчик.
– Детка, мальчик возраста Стейси здесь у нас – это почти мужчина. Он должен знать обязанности мужчины. И должен научиться правильно себя вести.
– Я знаю, но…
– Мэри, я хочу, чтобы он вырос сильным… не как этот придурок Ти-Джей.
– Но у него же голова на плечах и учится он гораздо лучше, – вспыхнула мама.
– Знаю, – сказал папа мягко. – И все-таки меня беспокоит, во что превратился Ти-Джей.
– А мне кажется, Джо Эйвери это не очень-то заботит. Разве он хоть что-нибудь предпринимает?
Папа сперва помолчал, потом заметил:
– Ну, ты уж чересчур резко, на тебя даже не похоже.
– Ничуть не резко, – сказала мама, скрестив руки на груди. – Парень совершенно отбился от рук, а никому до этого, судя по всему, и дела нет.
– Однажды Джо пожаловался мне, что не может справиться с Ти-Джеем. Для мужчины признаться в этом тяжело.
– А что, разве он не может дать ему по заду кожаной плеткой? – Было ясно, что мама не сочувствует мистеру Эйвери и его проблемам.
– Говорил, что пробовал, но сам так плох здоровьем, что тут же зашелся в кашле. А после этого стало еще хуже, так что он даже слег.
Говорил, после этого случая Фанни сама пробовала пороть парня, но Ти-Джей сильнее ее, и ничего не вышло. – Папа помолчал, потом добавил: – Все-таки ремня он получил как следует, насколько я понимаю.
– Ремня не ремня, какая разница? – недовольно заметила мама. – Лучше бы они придумали, как наставить парня на путь истинный, не то он угодит в большие неприятности.
Папа тяжело вздохнул и отошел от дерева.
– Пожалуй, пора домой. Завтра рано вставать, если я хочу прежде обойти всех.
– Ты все-таки собираешься ехать в Виксберг?
– Я же сказал, конечно.
Мама в сердцах коротко рассмеялась.
– Право, Дэвид Логан, иногда я себя спрашиваю, ну почему я не вышла замуж за милого, тихого Рональда Картера или за славного, кроткого Гарольда Дэвиса?
– Потому, моя дорогая, – сказал папа, обнимая ее одной рукой, – что ты увидела высокого красавца – меня, и больше ни на кого не захотела смотреть.
Они вместе посмеялись и медленно пошли к дому.
Семь семей, включая нашу, отказались делать покупки в магазине Уоллесов, несмотря на угрозу заковать всех одной цепью. Мама сказала, что интересы Уоллесов такое число не заденет, разозлит – да, и она беспокоилась и боялась за папу, Стейси и мистера Моррисона, которые собирались в поездку. Но сказать ничего не могла, изменить папино решение было невозможно, и в среду утром, задолго до рассвета, они выехали, как и собирались.
В четверг, когда им пора уже было вернуться, начался сильный дождь, настоящий летний ливень. Из-за этого раньше времени надвинулись сумерки и заставили нас уйти с хлопкового поля, которое мы мотыжили, и отправиться домой. Когда над головой раздался удар грома, мама выглянула в окно на темную дорогу.
– Не понимаю, что могло задержать их? – сказала Ба. – Может, остановились, чтоб переждать грозу?
Мама отошла от окна.
– Вы, скорей всего, правы, – согласилась она с Ба, берясь за брюки Кристофера-Джона, которые надо было починить.
Когда вечер сменился темной ночью, мы все притихли: мальчики и я говорили совсем мало, нахмурившиеся мама и Ба сосредоточились на своем шитье. В горле у меня пересохло, беспричинный страх охватил меня.
– Мама, – сказала я, – с ними все равно все в порядке, правда?
Мама взглянула на меня.
– Конечно, все в порядке. Они просто опаздывают.
– Ма, а может, ты думаешь, кто-нибудь им…
– Да, я думаю, что вам, дети, пора идти спать, – быстро ответила мама, не дав мне закончить.
– Я хочу дождаться папы, – воспротивился Малыш.
– Я тоже, – сказал Кристофер-Джон, клюя носом.
– Увидитесь с ним завтра утром. А теперь марш в кровать.
Поскольку нам ничего не оставалось, как подчиниться, мы пошли спать. Но заснуть я все равно не могла. Холодные мурашки бегали по спине, живот свело, в горле пересохло. В конце концов чувствуя, что я просто заболею от страха, я поднялась и на носочках тихонько прошла в комнату мамы и папы.
Мама, скрестив руки, стояла спиной ко мне, а Ба все еще штопала.
Они не слышали, как распахнулась дверь. Я хотела что-то спросить, но мама как раз заговорила, и я не стала ее прерывать.
– Я вот что решила, оседлаю-ка я Леди и поеду поищу их, – сказала она.
– Ну, хорошо, Мэри, а что толку? – сказала Ба. – Поедешь верхом одна в такую темень и дождь?
– Что-то с ними случилось! Я это чувствую.
– Это воображение твое играет, детка, – неуверенно пошутила Ба. – С мужчинами все в порядке.
– Нет… нет, – сказала мама, покачав головой. – Уоллесы не только в моем воображении, они… – она вдруг замолчала, и стало тихо-тихо.
– Мэри…
– Мне показалось, я что-то услышала.
Залаяли собаки, и она, повернувшись, почти бегом пересекла комнату. Откинув в безумной спешке замок, она распахнула настежь дверь и крикнула в грозу:
– Дэвид! Дэвид!
Не в силах больше стоять как вкопанная, я пронеслась через всю комнату.
– Кэсси, девочка, ты почему не спишь? – спросила Ба и шлепнула меня, когда я пробегала мимо.
Однако мама ничего не сказала, когда я подошла и встала рядом.
Она пристально всматривалась в дождливую темь.
– Это они? – спросила я.
Из темноты выплыл светящийся круг, который медленно приближался по подъездной дорожке, вслед за этим до нас чуть слышно донесся голос мистера Моррисона.
– Можешь идти, Стейси, – сказал он. – Я снял его.
И вот в полосе света появился Стейси с фонариком в руке, а следом за ним мистер Моррисон, который нес на руках папу.
– Дэвид! – прерывистом шепотом испуганно выдохнула мама.
Ба, стоявшая за мной, отступила назад, потянув меня за собой.
Она быстро сорвала одеяло и, оставив одни простыни, скомандовала:
– Кладите его прямо сюда, мистер Моррисон.
Когда мистер Моррисон поднимался по ступенькам, мы успели разглядеть, что папина левая нога в неестественно прямом положении и неподвижна, так как привязана веревкой к ружейному стволу. Голова обмотана тряпкой, через которую просочились темно-красные пятна крови. Мистер Моррисон осторожно пронес папу через открытую дверь, стараясь не задеть привязанную ногу, и бережно опустил его на кровать. Мама тут же подошла к кровати и взяла папу за руку.
– Привет, детка… – сказал папа слабым голосом. – Со мной… все в порядке. Сломал ногу, вот и все.
– Фургон ее переехал, – сказал мистер Моррисон, избегая встречаться с мамой глазами. – Надо, чтобы нога была в неподвижном положении. В дороге не успели все сделать как следует.
– А что с его головой?… – спросила мама, вопрошающе глядя на мистера Моррисона.
Но мистер Моррисон больше ничего не прибавил, и мама обернулась к Стейси.
– Ты в порядке, сынок?
– Да, ма, – ответил Стейси, лицо его было непривычно мертвенно-белым, глаза устремлены на папу.
– Тогда сбрось скорее мокрую одежду. Не хватает еще, чтобы ты схватил воспаление легких. Кэсси, а ты иди спать.
– Я разожгу огонь, – сказала Ба, исчезая в кухне.
Мама подошла к стенному шкафу, чтобы найти простыню и сделать гипсовую повязку. Но мы со Стейси с места не сдвинулись, мы смотрели на папу и не шевелились, пока не появились заспанные Кристофер-Джон и Малыш.
– Что тут такое? – спросил Малыш, щурясь на свет.
– Дети, отправляйтесь назад в постель, – сказала мама, кинувшись, чтобы задержать их и не впустить дальше в комнату, но не успела: Кристофер-Джон уже увидел на постели папу и прошмыгнул мимо нее.
– Папа, ты вернулся!
Мистер Моррисон живо подхватил его на руки, прежде чем он толкнул кровать.
– Ч… что случилось? – спросил Кристофер-Джон, теперь уже совершенно проснувшись. – Папа, что с тобой? Почему у тебя на голове эта штуковина?
– Папа уже спит, – сказала мама, позволив мистеру Моррисону опустить Кристофера-Джона снова на пол. – Стейси, отведи их спать… и, пожалуйста, сними с себя мокрую одежду. – Но никто из нас не пошевелился. – Двигайтесь, когда я прошу! – прикрикнула на нас мама, теряя терпение, но лицо ее было скорее озабоченным, чем сердитым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24