Тигхи почувствовал – действительно почувствовал, как из него уходит то, что составляет отличие человека от других живых существ. Слова, которые вылетали изо рта деда вместе с пеной, входили в мозг потоком бессвязных звукосочетаний, не имевших никакого смысла. В полумраке главного пространства лицо деда потеряло конкретные черты и превратилось в расплывчатое пятно. Юноша не видел ничего, кроме бесформенной тени, от которой исходила музыка гнева. Нижняя челюсть Тигхи отвисла. В этом трансе реальными были лишь удары, врывавшиеся в его беспамятство острой болью, от которой он вопил, как обезьяна, и катался по полу, пытаясь увернуться.
Через некоторое время дед, похоже, начал уставать, и Тигхи уполз в угол, где свернулся в колобок. Он опять заплакал, хотя в том не было никакого смысла, никакого утешения. Все это было абсолютное ничто.
Тигхи перестал хныкать и скулить, потому что ему вдруг захотелось есть. Робко оглядевшись, словно он действовал вопреки своему внутреннему голосу, Тигхи подполз к столу и, схватив горбушку травяного хлеба, вернулся в свой угол и начал жадно есть, давясь плохо пережеванными кусками.
Покончив с едой, юноша принялся ощупывать пальцами череп. Все старые шрамы были на месте. Они усеяли его голову с левой стороны от макушки и почти до самого лба. В их числе были и следы какой-то серьезной раны, которую он получил так давно, что даже не помнил, как это случилось. Однако па рассказал ему. Тигхи ударился головой обо что-то острое и рассек кожу на черепе. Теперь о ране напоминали лишь неровные утолщения кожи. Либо его голова горячая, либо пальцы очень холодные. Сердце обдало холодком, словно кто-то сжал его в кулак. Тело горело огнем в тех местах, по которым походил посох деда. К тому же Тигхи с трудом мог пошевелить плечом, любое движение доставляло ему нестерпимую боль.
Когда дед подошел к нему и заговорил снова, Тигхи не осмелился посмотреть ему в глаза и потупил взгляд. Слегка покашляв, что с его стороны было равносильно желанию извиниться и случалось крайне редко, старик произнес:
– Ладно. Могу лишь надеяться, что ты усвоил урок. Тебе же на пользу. Божье наказание куда сильнее, чем то, которое исходит от такого слабого создания, как я. Тебе следует усвоить урок прежде, чем ты столкнешься с гневом самого Господа.
– Бог живет у основания стены, – произнес Тигхи.
Он не имел ни малейшего понятия, как с его языка сорвались эти слова.
Дед замолчал и сердито покосился на юношу. Затем все же решил сделать вид, что ничего не слышал.
– Вот что. Я поговорил с Токомом. Он мой добрый друг. Ты будешь работать у него.
– Да, дед.
Непонятно почему, но именно эти два хмуро произнесенных слова, а не ересь, заключавшаяся в предыдущем предложении, вызвали у деда вспышку гнева.
– Ты должен благодарить меня – ведь у тебя ума не больше, чем у козы. Если бы я не взял тебя к себе, ты бы подыхал от голода на том уступе, как эти забытые Богом скитальцы, с которыми ты якшаешься.
– Да, дед.
– Я даже не представляю, как такой выродок, как ты, мог появиться на свет, как он мог случиться в нашем славном роду. Ты ведешь себя как мальчишка, хотя вот-вот станешь мужчиной. У тебя никогда не хватит смекалки стать принцем. Мне думается, ты просто слабоумный.
С отвращением плюнув на пол, старик схватил посох и бросился вон из дому.
Позднее, тем же вечером, после того как дед и Тигхи в молчании съели скудный ужин, старик, похоже, настроился на разговорный лад.
– Да, деревня переживает тяжелые времена, – проговорил он, снимая скорлупу с жуков и отправляя их в свой рот.
Рядом с дедом сидели два его помощника, и у каждого из них была своя сумка с разными яствами. Тигхи следил за ними голодными глазами. В животе у него урчало.
– Плохие времена настали, – произнес дед Джаффи, – и поэтому люди уходят из деревни. Однако так будет не всегда. Мир людей переменчив, подобно тому, как день сменяется ночью, и наоборот, подобно порывам ветра, который то крепчает, то слабеет. А когда времена будут лучше, тогда и мы сможем лучше управлять княжеством, гораздо лучше.
Со стороны могло показаться, что он разговаривает с Тигхи, но в действительности юноша видел, что это не так. Его слова ничего не обещали Тигхи. Дед разговаривал сам с собой.
Оба помощника проповедника ничего не сказали. Они, как правило, держали рот на замке.
Глава 11
Следующим утром вскоре после того, как утихли рассветные ветры, Тигхи отправился к дому, где жил Током. В деревне, где почти каждый умел неплохо плести из стеблей травы различные изделия, начиная от половых циновок и ковриков и кончая грубой тканью для одежды, ткач мог выжить только благодаря специализации. Током сделал упор на изготовлении модных тканей. Он разными способами обрабатывал стебли, достигая нужной мягкости, а затем красил вытканные из них полотна в пестрые, радующие глаз цвета. Такие ткани пользовались спросом главным образом у состоятельных жителей деревни. Когда Тигхи поскребся к нему в дверь, Током не стал ходить вокруг да около, а был предельно откровенен.
– У меня нет для тебя работы, – сказал он почти сразу же, как только юноша переступил порог. – Я сказал, что возьму тебя, чтобы оказать услугу твоему деду. Он считает, что тебе пора научиться какому-то ремеслу, и возраст у тебя для этого уже самый подходящий. Однако в такое время люди почти не покупают модные ткани, и потому мне не требуется лишняя пара рук. Короче говоря, ты мне не нужен. Лишний рот в доме мне ни к чему.
Тигхи кивнул, потупив взгляд. Однако недаром Током слыл записным весельчаком, пусть даже у него сейчас от голода заострились скулы. Он рассмеялся.
– Не вешай носа, парень! – воскликнул он. – Если у меня нет для тебя работы, это еще не значит, что мир рухнул и жизнь закончилась. Когда буду ткать, я позову тебя, и ты будешь наблюдать за всем, что я делаю. Это почти то же самое, что учиться ремеслу, будучи подмастерьем. Не огорчайся, все наладится. У тебя такой вид, будто ты мечтал стать ткачом, а я разрушил твою мечту! Гляди веселее!
Он подошел к Тигхи и обнял его за плечи.
– Ну конечно же. Я просто идиот, – сказал он. – Дело не в работе. Ты потерял своих па и ма. Это ужасная штука. Ведь я тоже потерял своих па и ма.
Тигхи посмотрел в лицо Токома:
– Как?
– Это случилось много лет назад. Ма умерла при родах, пытаясь произвести на свет мою сестру. Обе испустили дух – и новорожденная, и женщина. Мой па так и не смог оправиться от удара. Он свалился с одного из верхних уступов, когда собирал стебли для тканья. Он был не один. Те, кто пошел туда с ним, видели все. По их словам, он рвал длинные стебли на краю утеса – дело в том, что самые длинные стебли чаще всего растут именно в таких местах. Если собираешься стать ткачом, ты должен знать такие вещи. Вот так. Проще некуда. Просто кувырнулся, и все.
Тигхи молчал, переваривая услышанное.
– Об этом никогда не говорят, – сказал Тигхи тихим голосом, – однако иногда мне кажется, что люди все время падают с мира.
– Понимаешь, – начал Током, убрав руку с плеча Тигхи и отправившись в угол комнаты, где лежал тюк ткани, готовой к продаже. – Жизнь – штука рискованная. Так уж установлено Богом, и не нам сомневаться в его мудрости, верно?
Выудив из отвисшего кармана штанов глиняную трубку, он зажег ее, высекая искры ударами камня о кресало.
– Но я думаю, что ты прав, мой мальчик. Люди не любят говорить об этом, потому что это напоминает им об их близости к краю всего.
Тигхи присел на корточки.
– Моя семья потеряла козу. Она тоже не удержалась на краю.
– Я слышал. О таких вещах люди говорят охотнее. Большая потеря. Ведь коза стоит немалые деньги. Однако коза – это всего-навсего коза.
Последовала пауза, в течение которой хозяин дома сделал несколько затяжек.
– Когда я услышал насчет исчезновения твоих па и ма, меня это здорово огорчило, – произнес он задумчиво.
– По-вашему, они упали с мира? – спросил Тигхи.
Током пожал плечами:
– Их нигде нет. Никто не видел их выходящими из деревни. Да и с какой стати им уходить отсюда?
– Тяжелые времена.
– Времена и в самом деле тяжелые, но только не для тех, кто держит коз. Для этих людей по-настоящему тяжелых времен не бывает никогда. – Током опять попыхтел трубкой. – К тому же твой па был принцем. А принцу нельзя бросать свой народ. Нет, как ни жаль, но я должен сказать тебе откровенно то, что думаю. Они оказались за краем.
Тигхи почувствовал комок в горле. К глазам подступили слезы, однако он нашел в себе силы сдержаться и проговорил:
– Но как? Как они оказались за краем?
– Как я уже говорил тебе, – вздохнул Током. – Люди падают.
– Но оба вместе, одновременно? – настаивал юноша.
– Тут ты прав. Это немного странно, – согласился Током. – Но может, они вышли из дому во время рассветного шторма? Поверь мне, я знаю, что это такое. Когда я был молод, я излазил многие места на стене, и бывали случаи, когда я не успевал вернуться домой и устраивался ночевать на каком-нибудь утесе в расщелине. Это сущий ад. Человека может запросто сдуть даже с самого широкого выступа.
– Они все еще оставались дома, когда я ушел за свечкой, – сказал Тигхи. – Так что дело не в рассветном шторме.
– Ты уходил за свечкой?
– Да, утро уже кончалось, и ма послала меня забрать свечку. А когда я вернулся, их уже не было.
На этот раз Тигхи не смог сдержать слез. В уголках его глаз появились первые капельки влаги, которые, увеличиваясь в размерах, начали скатываться по щеке.
– Что поделаешь, – сказал Током, немного покраснев, – сожалею, но они не первые люди, кто ушел с мира, потому что настали тяжелые времена. Ведь у них пропала коза, в конце концов.
Эта мысль тоже приходила Тигхи в голову, однако, будучи озвученной, она показалась юноше столь невыносимой, что он не просто заплакал, а разрыдался. Током растерялся, не зная, что делать. Хмыкнув, он положил трубку, подошел к юноше и, обняв его, стал утешать, как маленького ребенка. Тигхи продолжал плакать.
Старый мастер говорил ему:
– Ну, будет, будет. Все наладится.
Однако слова не достигали Тигхи, переливаясь в ушах и вновь уходя в воздух.
Наконец тело юноши перестало сотрясаться от рыданий, и Тигхи вновь обрел способность говорить членораздельно.
– Я знаю, что это правда, но все равно не могу с этим смириться. Мне так тяжело.
– Конечно, – вздохнул Током, отстраняясь от юноши.
Он возвратился на свое место и опять раскурил трубку.
– Это же грех, ведь так? Просто шагнуть в бездну с края мира. Просто взять и шагнуть. Все знают, что это грех.
– Да, – ответил Током, – но теперь уже ничего не исправить.
Тигхи сделал несколько глубоких вдохов.
– Прошу прощения, мастер Током, за то, что я явился к вам и разревелся, как малыш, которого только что отлучили от материнской груди.
– Да что ты, – поспешил успокоить его Током. – Я все понимаю.
– И я очень жалею о том, что не смогу пригодиться вам в вашей мастерской. Вы были очень добры ко мне, и мне бы очень хотелось оказаться вам полезным.
Слова звучали слишком напыщенно даже в его собственных ушах, но, расплакавшись, Тигхи как бы утерял чувство собственного достоинства и теперь хотел обрести его вновь, хотя бы таким способом. К тому же Током воспринял его горе серьезно, с пониманием. Ведь он как-никак сын принца.
– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал старый мастер, который и сам был тронут чуть ли не до слез.
– А еще я сильно опасаюсь, что мой дед задаст мне трепку, если я вернусь и скажу ему, что вы не взяли меня на работу.
– Вот как? – удивился Током. – Ну и ну. Твой дед – влиятельный человек. С ним нельзя не считаться. Лучше не злить его без нужды. Если хочешь, можешь приходить сюда, и мы поговорим о том о сем. Ты мог бы приносить немного еды, и мы вместе обедали бы.
– Еды? – боязливо переспросил Тигхи.
– Если твой дед не против. У меня есть кое-какие припасы, но мне бы не хотелось израсходовать их слишком быстро, и потому я голодаю вот уже много дней.
Однако Тигхи уже успел все просчитать в уме. Он будет воровать пищу у деда и отдавать ее этому человеку. Своего рода мена. Он сменит гнев на ласку, ярость на нежность. Да, в этом был определенный смысл.
– Хорошо, я сделаю это, – сказал юноша.
Остаток дня прошел превосходно. Током провел Тигхи по своей лавке. Он развязал и развернул несколько рулонов самой лучшей ткани. Такого мягкого и эластичного полотна юноша еще не видел и потому пришел в неподдельный восторг. Затем Током отвел его в комнату, которую он вырыл в задней части дома. Там у стены стоял ткацкий станок с челноками из пластика и несколькими настоящими кордами. Большая часть первоначальных кордов вышла из строя, и взамен них использовались корды из кишок животных. Позднее, проголодавшись, Тигхи пробрался в дом деда и вынес оттуда немного хлеба и одно сморщенное, засохшее яблоко, оставшееся еще с лета. Дед любил такие яблоки. Выскользнув из пустого дома с провизией, спрятанной под одеждой, Тигхи испытал приятное возбуждение, от которого холодило в висках и покалывало в сосудах. Тигхи быстрым шагом, чуть ли не бегом пересек рыночный выступ и поднялся к дому Токома.
Разделив принесенное поровну, Током и Тигхи в два приема умяли его, после чего старый мастер воспрял духом и опять заключил юношу в дружеские объятия. Тигхи испытал приятное чувство и оставшееся время провел на верхнем пастбище, гуляя и наблюдая за пастухами и пастушками с их небольшими стадами коз.
Домой он возвратился поздно, когда солнце уже перевалило за верхушку стены. Скитальцы на рыночном выступе начали сбиваться в плотную кучу. Они проводили ночь таким образом, согревая друг друга теплом своих тел. Их крайне ослабленные организмы с трудом могли противостоять свирепым ветрам, налетавшим на рассвете. Один из них – от него остались лишь кожа и кости – недавно умер от голода, и его тело сожгли на небольшом погребальном костре. Не успел потухнуть огонь, как разгорелся жаркий спор за право на золу. Среди претендентов было двое деревенских фермеров. Один выращивал фрукты, а другой – бобы. Дело шло к весне, и такое ценное удобрение могло способствовать раннему урожаю, что имело особое значение.
Тигхи прошел мимо, лишь мельком взглянув на спорящих. Его мысли были заняты очень важным делом. Юношу вдруг осенило, что он может обратиться к дожу с прошением позволить Токому усыновить его в качестве законного наследника. Может, дед с радостью отпустит его, если Тигхи согласится отдать ему всех коз и дом.
Сквозь щели в рассветной двери пробивался свет от свечи, которая горела в главном пространстве деда – неслыханная роскошь. Старик сидел в своем кресле с посохом между ног. Тигхи понял, не успев закрыть за собой рассветную дверь, что рассчитывать на спокойный вечер не стоит. Запах свежеиспеченного хлеба напомнил ему о доме, и воспоминание острой болью пронзило сердце.
– Как прошел твой рабочий день, мое дитя? – осведомился дед.
– Хо-хорошо, – ответил Тигхи, подвигаясь поближе к стене. – Он п-п-прошел х-х-хорошо.
– Не заикайся, – сердито приказал старик, стукнув посохом в пол. – А теперь я буду говорить о том, как моим врагам удалось досадить мне.
Последовала пауза.
– Воровство является прегрешением перед Богом на Верхушке стены, – назидательно произнес дед. – Ты это понимаешь?
Тигхи кивнул, ожидая удара посохом.
– Сегодня один из твоих друзей – один из тех скитальцев, к которым ты питаешь такое участие, – тайно проник в мой дом, в мой дом и украл у меня пищу. Он взял зимние яблоки и почти целую буханку хлеба.
Тигхи ничего не сказал, но про себя подумал: «Ах ты, старый лгун. У тебя пропало всего-навсего одно яблоко». Однако вслух унылым голосом произнес:
– Да.
– Скитальцы сами по себе ничто. Мои враги подговорили одного из них сделать это. Мы с дожем обсудили этот возмутительный случай и пришли к единому мнению. Завтра их вышлют из деревни. Мы терпели слишком долго. Они как язва, которая разъедает деревню. Скоро ко мне придут помощники, и мы обдумаем план действий на утро. Скитальцы ослабели от голода, но все же их достаточно много. Ты – сильный парень и тоже можешь пригодиться.
– Да, дед, – сказал Тигхи.
Ту ночь помощники провели в доме священника. Они расположились в главном пространстве, а когда наступило утро, сгрудились вокруг старика. Тигхи нарочно замешкался с уходом, но дед бесцеремонно выставил его из дому:
– У тебя теперь есть работа, так что нечего засиживаться здесь.
Проходя мимо скитальцев на рыночном выступе, Тигхи замедлил шаг и остановился. Ему хотелось предупредить их о нависшей опасности. Однако как это сделать, да и будет ли прок от его предупреждения? Тигхи попытался высмотреть в гуще этих несчастных человека, с которым разговаривал позавчера, однако изможденные, костлявые лица все выглядели одинаково.
Понурив голову, Тигхи поплелся к дому Токома, но ткача там не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Через некоторое время дед, похоже, начал уставать, и Тигхи уполз в угол, где свернулся в колобок. Он опять заплакал, хотя в том не было никакого смысла, никакого утешения. Все это было абсолютное ничто.
Тигхи перестал хныкать и скулить, потому что ему вдруг захотелось есть. Робко оглядевшись, словно он действовал вопреки своему внутреннему голосу, Тигхи подполз к столу и, схватив горбушку травяного хлеба, вернулся в свой угол и начал жадно есть, давясь плохо пережеванными кусками.
Покончив с едой, юноша принялся ощупывать пальцами череп. Все старые шрамы были на месте. Они усеяли его голову с левой стороны от макушки и почти до самого лба. В их числе были и следы какой-то серьезной раны, которую он получил так давно, что даже не помнил, как это случилось. Однако па рассказал ему. Тигхи ударился головой обо что-то острое и рассек кожу на черепе. Теперь о ране напоминали лишь неровные утолщения кожи. Либо его голова горячая, либо пальцы очень холодные. Сердце обдало холодком, словно кто-то сжал его в кулак. Тело горело огнем в тех местах, по которым походил посох деда. К тому же Тигхи с трудом мог пошевелить плечом, любое движение доставляло ему нестерпимую боль.
Когда дед подошел к нему и заговорил снова, Тигхи не осмелился посмотреть ему в глаза и потупил взгляд. Слегка покашляв, что с его стороны было равносильно желанию извиниться и случалось крайне редко, старик произнес:
– Ладно. Могу лишь надеяться, что ты усвоил урок. Тебе же на пользу. Божье наказание куда сильнее, чем то, которое исходит от такого слабого создания, как я. Тебе следует усвоить урок прежде, чем ты столкнешься с гневом самого Господа.
– Бог живет у основания стены, – произнес Тигхи.
Он не имел ни малейшего понятия, как с его языка сорвались эти слова.
Дед замолчал и сердито покосился на юношу. Затем все же решил сделать вид, что ничего не слышал.
– Вот что. Я поговорил с Токомом. Он мой добрый друг. Ты будешь работать у него.
– Да, дед.
Непонятно почему, но именно эти два хмуро произнесенных слова, а не ересь, заключавшаяся в предыдущем предложении, вызвали у деда вспышку гнева.
– Ты должен благодарить меня – ведь у тебя ума не больше, чем у козы. Если бы я не взял тебя к себе, ты бы подыхал от голода на том уступе, как эти забытые Богом скитальцы, с которыми ты якшаешься.
– Да, дед.
– Я даже не представляю, как такой выродок, как ты, мог появиться на свет, как он мог случиться в нашем славном роду. Ты ведешь себя как мальчишка, хотя вот-вот станешь мужчиной. У тебя никогда не хватит смекалки стать принцем. Мне думается, ты просто слабоумный.
С отвращением плюнув на пол, старик схватил посох и бросился вон из дому.
Позднее, тем же вечером, после того как дед и Тигхи в молчании съели скудный ужин, старик, похоже, настроился на разговорный лад.
– Да, деревня переживает тяжелые времена, – проговорил он, снимая скорлупу с жуков и отправляя их в свой рот.
Рядом с дедом сидели два его помощника, и у каждого из них была своя сумка с разными яствами. Тигхи следил за ними голодными глазами. В животе у него урчало.
– Плохие времена настали, – произнес дед Джаффи, – и поэтому люди уходят из деревни. Однако так будет не всегда. Мир людей переменчив, подобно тому, как день сменяется ночью, и наоборот, подобно порывам ветра, который то крепчает, то слабеет. А когда времена будут лучше, тогда и мы сможем лучше управлять княжеством, гораздо лучше.
Со стороны могло показаться, что он разговаривает с Тигхи, но в действительности юноша видел, что это не так. Его слова ничего не обещали Тигхи. Дед разговаривал сам с собой.
Оба помощника проповедника ничего не сказали. Они, как правило, держали рот на замке.
Глава 11
Следующим утром вскоре после того, как утихли рассветные ветры, Тигхи отправился к дому, где жил Током. В деревне, где почти каждый умел неплохо плести из стеблей травы различные изделия, начиная от половых циновок и ковриков и кончая грубой тканью для одежды, ткач мог выжить только благодаря специализации. Током сделал упор на изготовлении модных тканей. Он разными способами обрабатывал стебли, достигая нужной мягкости, а затем красил вытканные из них полотна в пестрые, радующие глаз цвета. Такие ткани пользовались спросом главным образом у состоятельных жителей деревни. Когда Тигхи поскребся к нему в дверь, Током не стал ходить вокруг да около, а был предельно откровенен.
– У меня нет для тебя работы, – сказал он почти сразу же, как только юноша переступил порог. – Я сказал, что возьму тебя, чтобы оказать услугу твоему деду. Он считает, что тебе пора научиться какому-то ремеслу, и возраст у тебя для этого уже самый подходящий. Однако в такое время люди почти не покупают модные ткани, и потому мне не требуется лишняя пара рук. Короче говоря, ты мне не нужен. Лишний рот в доме мне ни к чему.
Тигхи кивнул, потупив взгляд. Однако недаром Током слыл записным весельчаком, пусть даже у него сейчас от голода заострились скулы. Он рассмеялся.
– Не вешай носа, парень! – воскликнул он. – Если у меня нет для тебя работы, это еще не значит, что мир рухнул и жизнь закончилась. Когда буду ткать, я позову тебя, и ты будешь наблюдать за всем, что я делаю. Это почти то же самое, что учиться ремеслу, будучи подмастерьем. Не огорчайся, все наладится. У тебя такой вид, будто ты мечтал стать ткачом, а я разрушил твою мечту! Гляди веселее!
Он подошел к Тигхи и обнял его за плечи.
– Ну конечно же. Я просто идиот, – сказал он. – Дело не в работе. Ты потерял своих па и ма. Это ужасная штука. Ведь я тоже потерял своих па и ма.
Тигхи посмотрел в лицо Токома:
– Как?
– Это случилось много лет назад. Ма умерла при родах, пытаясь произвести на свет мою сестру. Обе испустили дух – и новорожденная, и женщина. Мой па так и не смог оправиться от удара. Он свалился с одного из верхних уступов, когда собирал стебли для тканья. Он был не один. Те, кто пошел туда с ним, видели все. По их словам, он рвал длинные стебли на краю утеса – дело в том, что самые длинные стебли чаще всего растут именно в таких местах. Если собираешься стать ткачом, ты должен знать такие вещи. Вот так. Проще некуда. Просто кувырнулся, и все.
Тигхи молчал, переваривая услышанное.
– Об этом никогда не говорят, – сказал Тигхи тихим голосом, – однако иногда мне кажется, что люди все время падают с мира.
– Понимаешь, – начал Током, убрав руку с плеча Тигхи и отправившись в угол комнаты, где лежал тюк ткани, готовой к продаже. – Жизнь – штука рискованная. Так уж установлено Богом, и не нам сомневаться в его мудрости, верно?
Выудив из отвисшего кармана штанов глиняную трубку, он зажег ее, высекая искры ударами камня о кресало.
– Но я думаю, что ты прав, мой мальчик. Люди не любят говорить об этом, потому что это напоминает им об их близости к краю всего.
Тигхи присел на корточки.
– Моя семья потеряла козу. Она тоже не удержалась на краю.
– Я слышал. О таких вещах люди говорят охотнее. Большая потеря. Ведь коза стоит немалые деньги. Однако коза – это всего-навсего коза.
Последовала пауза, в течение которой хозяин дома сделал несколько затяжек.
– Когда я услышал насчет исчезновения твоих па и ма, меня это здорово огорчило, – произнес он задумчиво.
– По-вашему, они упали с мира? – спросил Тигхи.
Током пожал плечами:
– Их нигде нет. Никто не видел их выходящими из деревни. Да и с какой стати им уходить отсюда?
– Тяжелые времена.
– Времена и в самом деле тяжелые, но только не для тех, кто держит коз. Для этих людей по-настоящему тяжелых времен не бывает никогда. – Током опять попыхтел трубкой. – К тому же твой па был принцем. А принцу нельзя бросать свой народ. Нет, как ни жаль, но я должен сказать тебе откровенно то, что думаю. Они оказались за краем.
Тигхи почувствовал комок в горле. К глазам подступили слезы, однако он нашел в себе силы сдержаться и проговорил:
– Но как? Как они оказались за краем?
– Как я уже говорил тебе, – вздохнул Током. – Люди падают.
– Но оба вместе, одновременно? – настаивал юноша.
– Тут ты прав. Это немного странно, – согласился Током. – Но может, они вышли из дому во время рассветного шторма? Поверь мне, я знаю, что это такое. Когда я был молод, я излазил многие места на стене, и бывали случаи, когда я не успевал вернуться домой и устраивался ночевать на каком-нибудь утесе в расщелине. Это сущий ад. Человека может запросто сдуть даже с самого широкого выступа.
– Они все еще оставались дома, когда я ушел за свечкой, – сказал Тигхи. – Так что дело не в рассветном шторме.
– Ты уходил за свечкой?
– Да, утро уже кончалось, и ма послала меня забрать свечку. А когда я вернулся, их уже не было.
На этот раз Тигхи не смог сдержать слез. В уголках его глаз появились первые капельки влаги, которые, увеличиваясь в размерах, начали скатываться по щеке.
– Что поделаешь, – сказал Током, немного покраснев, – сожалею, но они не первые люди, кто ушел с мира, потому что настали тяжелые времена. Ведь у них пропала коза, в конце концов.
Эта мысль тоже приходила Тигхи в голову, однако, будучи озвученной, она показалась юноше столь невыносимой, что он не просто заплакал, а разрыдался. Током растерялся, не зная, что делать. Хмыкнув, он положил трубку, подошел к юноше и, обняв его, стал утешать, как маленького ребенка. Тигхи продолжал плакать.
Старый мастер говорил ему:
– Ну, будет, будет. Все наладится.
Однако слова не достигали Тигхи, переливаясь в ушах и вновь уходя в воздух.
Наконец тело юноши перестало сотрясаться от рыданий, и Тигхи вновь обрел способность говорить членораздельно.
– Я знаю, что это правда, но все равно не могу с этим смириться. Мне так тяжело.
– Конечно, – вздохнул Током, отстраняясь от юноши.
Он возвратился на свое место и опять раскурил трубку.
– Это же грех, ведь так? Просто шагнуть в бездну с края мира. Просто взять и шагнуть. Все знают, что это грех.
– Да, – ответил Током, – но теперь уже ничего не исправить.
Тигхи сделал несколько глубоких вдохов.
– Прошу прощения, мастер Током, за то, что я явился к вам и разревелся, как малыш, которого только что отлучили от материнской груди.
– Да что ты, – поспешил успокоить его Током. – Я все понимаю.
– И я очень жалею о том, что не смогу пригодиться вам в вашей мастерской. Вы были очень добры ко мне, и мне бы очень хотелось оказаться вам полезным.
Слова звучали слишком напыщенно даже в его собственных ушах, но, расплакавшись, Тигхи как бы утерял чувство собственного достоинства и теперь хотел обрести его вновь, хотя бы таким способом. К тому же Током воспринял его горе серьезно, с пониманием. Ведь он как-никак сын принца.
– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал старый мастер, который и сам был тронут чуть ли не до слез.
– А еще я сильно опасаюсь, что мой дед задаст мне трепку, если я вернусь и скажу ему, что вы не взяли меня на работу.
– Вот как? – удивился Током. – Ну и ну. Твой дед – влиятельный человек. С ним нельзя не считаться. Лучше не злить его без нужды. Если хочешь, можешь приходить сюда, и мы поговорим о том о сем. Ты мог бы приносить немного еды, и мы вместе обедали бы.
– Еды? – боязливо переспросил Тигхи.
– Если твой дед не против. У меня есть кое-какие припасы, но мне бы не хотелось израсходовать их слишком быстро, и потому я голодаю вот уже много дней.
Однако Тигхи уже успел все просчитать в уме. Он будет воровать пищу у деда и отдавать ее этому человеку. Своего рода мена. Он сменит гнев на ласку, ярость на нежность. Да, в этом был определенный смысл.
– Хорошо, я сделаю это, – сказал юноша.
Остаток дня прошел превосходно. Током провел Тигхи по своей лавке. Он развязал и развернул несколько рулонов самой лучшей ткани. Такого мягкого и эластичного полотна юноша еще не видел и потому пришел в неподдельный восторг. Затем Током отвел его в комнату, которую он вырыл в задней части дома. Там у стены стоял ткацкий станок с челноками из пластика и несколькими настоящими кордами. Большая часть первоначальных кордов вышла из строя, и взамен них использовались корды из кишок животных. Позднее, проголодавшись, Тигхи пробрался в дом деда и вынес оттуда немного хлеба и одно сморщенное, засохшее яблоко, оставшееся еще с лета. Дед любил такие яблоки. Выскользнув из пустого дома с провизией, спрятанной под одеждой, Тигхи испытал приятное возбуждение, от которого холодило в висках и покалывало в сосудах. Тигхи быстрым шагом, чуть ли не бегом пересек рыночный выступ и поднялся к дому Токома.
Разделив принесенное поровну, Током и Тигхи в два приема умяли его, после чего старый мастер воспрял духом и опять заключил юношу в дружеские объятия. Тигхи испытал приятное чувство и оставшееся время провел на верхнем пастбище, гуляя и наблюдая за пастухами и пастушками с их небольшими стадами коз.
Домой он возвратился поздно, когда солнце уже перевалило за верхушку стены. Скитальцы на рыночном выступе начали сбиваться в плотную кучу. Они проводили ночь таким образом, согревая друг друга теплом своих тел. Их крайне ослабленные организмы с трудом могли противостоять свирепым ветрам, налетавшим на рассвете. Один из них – от него остались лишь кожа и кости – недавно умер от голода, и его тело сожгли на небольшом погребальном костре. Не успел потухнуть огонь, как разгорелся жаркий спор за право на золу. Среди претендентов было двое деревенских фермеров. Один выращивал фрукты, а другой – бобы. Дело шло к весне, и такое ценное удобрение могло способствовать раннему урожаю, что имело особое значение.
Тигхи прошел мимо, лишь мельком взглянув на спорящих. Его мысли были заняты очень важным делом. Юношу вдруг осенило, что он может обратиться к дожу с прошением позволить Токому усыновить его в качестве законного наследника. Может, дед с радостью отпустит его, если Тигхи согласится отдать ему всех коз и дом.
Сквозь щели в рассветной двери пробивался свет от свечи, которая горела в главном пространстве деда – неслыханная роскошь. Старик сидел в своем кресле с посохом между ног. Тигхи понял, не успев закрыть за собой рассветную дверь, что рассчитывать на спокойный вечер не стоит. Запах свежеиспеченного хлеба напомнил ему о доме, и воспоминание острой болью пронзило сердце.
– Как прошел твой рабочий день, мое дитя? – осведомился дед.
– Хо-хорошо, – ответил Тигхи, подвигаясь поближе к стене. – Он п-п-прошел х-х-хорошо.
– Не заикайся, – сердито приказал старик, стукнув посохом в пол. – А теперь я буду говорить о том, как моим врагам удалось досадить мне.
Последовала пауза.
– Воровство является прегрешением перед Богом на Верхушке стены, – назидательно произнес дед. – Ты это понимаешь?
Тигхи кивнул, ожидая удара посохом.
– Сегодня один из твоих друзей – один из тех скитальцев, к которым ты питаешь такое участие, – тайно проник в мой дом, в мой дом и украл у меня пищу. Он взял зимние яблоки и почти целую буханку хлеба.
Тигхи ничего не сказал, но про себя подумал: «Ах ты, старый лгун. У тебя пропало всего-навсего одно яблоко». Однако вслух унылым голосом произнес:
– Да.
– Скитальцы сами по себе ничто. Мои враги подговорили одного из них сделать это. Мы с дожем обсудили этот возмутительный случай и пришли к единому мнению. Завтра их вышлют из деревни. Мы терпели слишком долго. Они как язва, которая разъедает деревню. Скоро ко мне придут помощники, и мы обдумаем план действий на утро. Скитальцы ослабели от голода, но все же их достаточно много. Ты – сильный парень и тоже можешь пригодиться.
– Да, дед, – сказал Тигхи.
Ту ночь помощники провели в доме священника. Они расположились в главном пространстве, а когда наступило утро, сгрудились вокруг старика. Тигхи нарочно замешкался с уходом, но дед бесцеремонно выставил его из дому:
– У тебя теперь есть работа, так что нечего засиживаться здесь.
Проходя мимо скитальцев на рыночном выступе, Тигхи замедлил шаг и остановился. Ему хотелось предупредить их о нависшей опасности. Однако как это сделать, да и будет ли прок от его предупреждения? Тигхи попытался высмотреть в гуще этих несчастных человека, с которым разговаривал позавчера, однако изможденные, костлявые лица все выглядели одинаково.
Понурив голову, Тигхи поплелся к дому Токома, но ткача там не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59