Во всяком случае, она каждое утро будет приносить и тайком перо давать Имелику готовые задачи; парень стесняется, не решается сказать, что арифметика его больше всего беспокоит; ладно, ладно, она, Тээле, прекрасно понимает, откуда ветер дует, но говорить ему об этом незачем. Уж она устроит так, что Имелик останется в школе до самого конца занятий.
А Имелик по-прежнему стоит и задумчиво смотрит вслед уезжающему. Куслап едет домой… Да-а, Куслап приедет домой и будет пасти скот на берегу озера. Озеро… В тихую погоду оно, как зеркало. Всплескивают щуки в камышах, на лугу крякают утки. Медленно взмахивая крыльями, проплывает над водой чайка. А на другом берегу аукают пастухи. По воде звуки доносятся так ясно, пастухи в каких-нибудь нескольких сотнях шагов, даже говор слышится. Вдали меж деревьев маячат домики, а еще дальше, на краю озера, белое здание мызы… точно лебедь. Выкупаться бы… О, какое чудесное песчаное дно у озера возле пастбища! Чуть поглубже – камни, которыми придавливали замоченный лен. Когда-то в этом озере мочили лен; и сейчас еще кое-где видишь полуистлевшие пучки льна. А теперь среди этих камней живут злющие черные человечки, готовые ущипнуть каждого, кто осмелится нарушить их покой. Вечерами, после захода солнца, они вылезают из-под камней и разгуливают по дну. О, они лакомы до свежей весенней травки! Подальше дно озера покрыто мхом. Как он шипит и пускает пузыри, если на него наступишь! И зыбкий… как болото. А иной раз во мху под твоей босой ногой что-то зашевелится, пытаясь вылезть, – не пугайся! Это опять тот же человечек в черном, с клешнями. Порыв ветерка. Словно тихая дрожь пробегает по воде. Издали доносится шум… И маленькие волны плещут о подмытый берег. Буль-буль-буль – журчит вода. Но вот волны нарастают, шум усиливается, пронзительно кричит чайка, словно предупреждая: плывите к берегу, надвигается буря! Гул. Белые гребни волн вздымаются и опускаются, брызги пены летят на берег. Лунная ночь… Серебряная полоса дрожит на воде. На берегу мерцают огни. Деревья дремлют. Там, где наповерхности воды колышутся тени, чудится бездонная глубина. Издали долетает плеск весел.
– Ох, и Тиукс поехал туда! А он, Имелик, остался здесь. Почему он еще здесь?
Покачивая головой, Имелик медленно бредет к школе. После уроков за Тоотсом приезжает батрак.
– Да, ребята, – говорит Тоотс, – ничего не поделаешь… нужно ехать. Нужно ехать, пастух в скарлатине.
– Сам ты, смотри, скарлатиной не заболей! кричат ему.
– Э, черт, что мне скарлатина! – отвечает Тоотс. – Скарлатина не страшней, чем Юри-Коротышка. Ха-а, Юри-Коротышка еще увидит…
– Что увидит?
– Увидите, что он увидит. Ночью, когда хозяин спал, явился дьявол и засеял грядки сплошной кашей.
– Что такое? Что такое?
– Молчите, чудаки! Солнце все на свет божий выведет – так ведь в той песне говорилось, что мы разучивали. А когда под солнышком все это выйдет на белый свет, кистер от злости почернеет. Я еще выберусь посмотреть, как вы тут живете; тогда и расскажу, в чем дело. Я бы и сейчас сказал, да вы, чудаки, проболтаетесь, все мне испортите и настоящей музыки не получится. Такие вещи надо держать в тайне, как это делал человек в черном плаще. Ну, словом, я уезжаю.
– Осенью вернешься в школу?
– Да кто знает. Всякая палка – о двух концах. Будь Коротышка чуть покладистей, перестал бы он ругаться – может, я и вернулся бы. Но поди знай, как осенью дела обернутся. Белый свет велик, а в России нужны управляющие, может, туда и подамся. А если не получу хорошего местечка – на плохое я, конечно, не пойду, – так, может, и вернусь. Ну, прощайте! Всего вам наилучшего, приходите ко мне в Заболотье, я вам своего пса покажу. Этот тот самый щенок, которого я перед рождеством в школу притащил; он теперь здоровенный стал, на задних лапах умеет ходить. Прощайте!
– Прощай, прощай, Тоотс! Осенью возвращайся!
– Ладно, коли места не получу, вернусь.
Тоотс направляется к повозке, но вдруг снова поворачивает назад.
– Что такое? – спрашивают провожающие.
– Кийра, дьявола, поколотить не успел.
– Ха-ха-ха! – смеются ребята. – Кийр, подойди-ка сюда, Тоотс хочет тебя поколотить.
Кийр стоит в дверях и грозит Тоотсу кулаком. Видя, что Тоотс бежит к нему, он мигом исчезает в классной комнате.
– Ну его! – говорят мальчишки. – Осенью вернешься, тогда он и получит старые долги.
– Ладно! – соглашается Тоотс и лезет на повозку.
Когда лошадь трогается, Тоотс встает в повозке во весь рост и затягивает скрипучим голосом:
Не накуриться мне никак,
а в трубке кончился табак.
С болота мох пойду таскать,
чтоб трубку мохом набивать!
– Вот здорово! Замечательно! – кричат мальчишки.
Так отбывает Тоотс. Выезжая за ворота, он пристально всматривается в грядки, словно желая взглядом проникнуть под землю и посмотреть, что за дребедень он там посеял. Ребята, смеясь, глядят ему вслед: уехал от них удалой парень, веселый шутник! Тоотс! – кричит вдруг Имелик.
Тоотс оборачивается.
– Постой!
– Тпрру! Тоотс останавливает лошадь. Чего тебе?
– Подвези меня!
– Ну давай!
– Обожди!
Имелик бежит в спальню, быстро надевает шапку и пальто и вскоре появляется во дворе с каннелем и книжками.
– Подожди! – снова кричит он Тоотсу. – Я сейчас приду. Только котомку возьму.
– А ты куда? – с удивлением спрашивают ребята.
– Домой, домой!
– Да ну?
– Правда, правда!
– А кистер?
– Скажите, что я скарлатиной заболел, – хохочет Имелик и вытаскивает из кладовой свою котомку с харчами. – Скажите, что хотите, я я уезжаю. Если бы вы знали, как сейчас на озере хорошо! За кроватью и шкафом потом приеду. До свидания! Осенью, может, увидимся.
– Имелик, неужели ты и вправду уезжаешь?
– Конечно, уезжаю. А чего мне тут делать? Тоотс меня подвезет, нам ведь по дороге.
– Отчего же ты с Куслапом не поехал?
– В голову не пришло. Или… Да я и сам не знаю, почему не поехал.
Что это за поветрие такое сегодня, все вдруг уезжают! – удивляются ребята. – Трое сразу! Ну, те – понятно, а Имелик! Имелик! Ему чего спешить!
– Может, шутит, – говорят одни.
– Да нет, не шутит, – отвечают другие. – Уезжает.
Имелик бежит к Тоотсу, оба встают в повозке, кричат: «Ура-а-а!» –и машут шапками. Вскоре они скрываются из глаз.
И вот наступает день, когда школьников распускают по домам.
Молитва, напутственная речь кистера. Да не забудут они того, чему учили их в школе весь год. Да хранят они в памяти наставления учителей своих и следуют им во всем.
Школьники прощаются. На дворе их ждут повозки. Выносится и погружается на телеги скарб. Под шкафами обнаруживаются целые выводки мышей; поэтому они, чертенята, так отчаянно и пищали по ночам! Пауки в ужасном смятении: их сети разрывают в клочья, да и сами они вынуждены спасаться бегством, чтобы не погибнуть во время уборки комнаты. Многие вещи, давно считавшиеся потерянными, неожиданно появляются на свет божий; даже деньги находят по углам. В спальне, где раньше стояли кровати, валяются две старые шапки, рваный чулок без пятки и носка, клочки бумаги, осколок зеркала. Пол кладовки усеян листками из старых тетрадей. Немало этих листов испещрено красными чернилами, и на многих под диктантом, с гордо поднятой головкой, красуется двойка; тут же валяются заплесневелые горбушки хлеба и кости. А старые стенные часы в классной невозмутимо отбивают свои двенадцать ударов, словно хотят сказать: «Не впервые видим мы эти разъезды, для нас это не новость, не то что для вас, наши юные друзья. Поезжайте, поезжайте, все равно осенью вернетесь и опять станете по ночам рассказывать друг другу сказки о привидениях; если только с нами к тому времени не… Да-а, да-а, многое может случиться, ведь мы уже очень стары и здоровье у нас неважное».
И вот школа уже совсем пуста.
Там, где раньше было столько жизни и шума, сейчас простерла свои незримые крылья тишина.
Учитель во дворе провожает последних отъезжающих.
– До свидания, до свидания, Тыниссон! До свидания, Кезамаа и Тоомингас! Счастливого пути, маленький Леста! Смотри, подрасти за лето! Будь здоров, Кийр! Ну, с тобой мы часто будем видеться, ты же здесь живешь поблизости. А-а, Ярвеотс… Приезжай, приезжай, если удастся, еще хоть на одну зиму. Ничего, что ты уже взрослый парень, – все равно! И старики учатся. Даже Виппер обещал вернуться. Прощай, прощай, Виппер! Кто стремится вперед, тот всего достигнет. А ты, Тали, не забывай, что по воскресеньям у нас с тобой уроки скрипки. Да, да, обязательно приходи; иначе забудешь все, чему за зиму научился. Счастливого пути, счастливого пути! И никогда не вешать голову… Смело и радостно вперед! Наступит время, когда… когда…
По щеке учителя скатывается слеза. Он возвращается в классную комнату, останавливается среди пустых парт и долго стоит в раздумье. Ушли! Ушли… те, кто хоть иной раз и доставляли ему огорчения, но все же были так дороги его сердцу.
– Ну, чего ты еще ждешь? спрашивает Тээле у Арно; он задумчиво смотрит в сторону реки.
– Смотрю… река там…
– Ну так что? Никогда речки не видел? Приходи сегодня к нам новый дом смотреть.
– Да… я не знаю… Дома…
– Что у тебя дома?
– Цветы… луг… солнце…
Он быстро вскакивает на повозку и едет домой, ни разу даже не оглянувшись на Тээле.
– Скорее, Март, домой! Гляди, какая чудная погода!
– Подумаешь, какой! – надув губы, бросает ему вслед Тээле.
На этот раз я кончаю. А если, бог даст, буду жив и здоров, мы, возможно, услышим и о дальнейшей судьбе наших юных друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
А Имелик по-прежнему стоит и задумчиво смотрит вслед уезжающему. Куслап едет домой… Да-а, Куслап приедет домой и будет пасти скот на берегу озера. Озеро… В тихую погоду оно, как зеркало. Всплескивают щуки в камышах, на лугу крякают утки. Медленно взмахивая крыльями, проплывает над водой чайка. А на другом берегу аукают пастухи. По воде звуки доносятся так ясно, пастухи в каких-нибудь нескольких сотнях шагов, даже говор слышится. Вдали меж деревьев маячат домики, а еще дальше, на краю озера, белое здание мызы… точно лебедь. Выкупаться бы… О, какое чудесное песчаное дно у озера возле пастбища! Чуть поглубже – камни, которыми придавливали замоченный лен. Когда-то в этом озере мочили лен; и сейчас еще кое-где видишь полуистлевшие пучки льна. А теперь среди этих камней живут злющие черные человечки, готовые ущипнуть каждого, кто осмелится нарушить их покой. Вечерами, после захода солнца, они вылезают из-под камней и разгуливают по дну. О, они лакомы до свежей весенней травки! Подальше дно озера покрыто мхом. Как он шипит и пускает пузыри, если на него наступишь! И зыбкий… как болото. А иной раз во мху под твоей босой ногой что-то зашевелится, пытаясь вылезть, – не пугайся! Это опять тот же человечек в черном, с клешнями. Порыв ветерка. Словно тихая дрожь пробегает по воде. Издали доносится шум… И маленькие волны плещут о подмытый берег. Буль-буль-буль – журчит вода. Но вот волны нарастают, шум усиливается, пронзительно кричит чайка, словно предупреждая: плывите к берегу, надвигается буря! Гул. Белые гребни волн вздымаются и опускаются, брызги пены летят на берег. Лунная ночь… Серебряная полоса дрожит на воде. На берегу мерцают огни. Деревья дремлют. Там, где наповерхности воды колышутся тени, чудится бездонная глубина. Издали долетает плеск весел.
– Ох, и Тиукс поехал туда! А он, Имелик, остался здесь. Почему он еще здесь?
Покачивая головой, Имелик медленно бредет к школе. После уроков за Тоотсом приезжает батрак.
– Да, ребята, – говорит Тоотс, – ничего не поделаешь… нужно ехать. Нужно ехать, пастух в скарлатине.
– Сам ты, смотри, скарлатиной не заболей! кричат ему.
– Э, черт, что мне скарлатина! – отвечает Тоотс. – Скарлатина не страшней, чем Юри-Коротышка. Ха-а, Юри-Коротышка еще увидит…
– Что увидит?
– Увидите, что он увидит. Ночью, когда хозяин спал, явился дьявол и засеял грядки сплошной кашей.
– Что такое? Что такое?
– Молчите, чудаки! Солнце все на свет божий выведет – так ведь в той песне говорилось, что мы разучивали. А когда под солнышком все это выйдет на белый свет, кистер от злости почернеет. Я еще выберусь посмотреть, как вы тут живете; тогда и расскажу, в чем дело. Я бы и сейчас сказал, да вы, чудаки, проболтаетесь, все мне испортите и настоящей музыки не получится. Такие вещи надо держать в тайне, как это делал человек в черном плаще. Ну, словом, я уезжаю.
– Осенью вернешься в школу?
– Да кто знает. Всякая палка – о двух концах. Будь Коротышка чуть покладистей, перестал бы он ругаться – может, я и вернулся бы. Но поди знай, как осенью дела обернутся. Белый свет велик, а в России нужны управляющие, может, туда и подамся. А если не получу хорошего местечка – на плохое я, конечно, не пойду, – так, может, и вернусь. Ну, прощайте! Всего вам наилучшего, приходите ко мне в Заболотье, я вам своего пса покажу. Этот тот самый щенок, которого я перед рождеством в школу притащил; он теперь здоровенный стал, на задних лапах умеет ходить. Прощайте!
– Прощай, прощай, Тоотс! Осенью возвращайся!
– Ладно, коли места не получу, вернусь.
Тоотс направляется к повозке, но вдруг снова поворачивает назад.
– Что такое? – спрашивают провожающие.
– Кийра, дьявола, поколотить не успел.
– Ха-ха-ха! – смеются ребята. – Кийр, подойди-ка сюда, Тоотс хочет тебя поколотить.
Кийр стоит в дверях и грозит Тоотсу кулаком. Видя, что Тоотс бежит к нему, он мигом исчезает в классной комнате.
– Ну его! – говорят мальчишки. – Осенью вернешься, тогда он и получит старые долги.
– Ладно! – соглашается Тоотс и лезет на повозку.
Когда лошадь трогается, Тоотс встает в повозке во весь рост и затягивает скрипучим голосом:
Не накуриться мне никак,
а в трубке кончился табак.
С болота мох пойду таскать,
чтоб трубку мохом набивать!
– Вот здорово! Замечательно! – кричат мальчишки.
Так отбывает Тоотс. Выезжая за ворота, он пристально всматривается в грядки, словно желая взглядом проникнуть под землю и посмотреть, что за дребедень он там посеял. Ребята, смеясь, глядят ему вслед: уехал от них удалой парень, веселый шутник! Тоотс! – кричит вдруг Имелик.
Тоотс оборачивается.
– Постой!
– Тпрру! Тоотс останавливает лошадь. Чего тебе?
– Подвези меня!
– Ну давай!
– Обожди!
Имелик бежит в спальню, быстро надевает шапку и пальто и вскоре появляется во дворе с каннелем и книжками.
– Подожди! – снова кричит он Тоотсу. – Я сейчас приду. Только котомку возьму.
– А ты куда? – с удивлением спрашивают ребята.
– Домой, домой!
– Да ну?
– Правда, правда!
– А кистер?
– Скажите, что я скарлатиной заболел, – хохочет Имелик и вытаскивает из кладовой свою котомку с харчами. – Скажите, что хотите, я я уезжаю. Если бы вы знали, как сейчас на озере хорошо! За кроватью и шкафом потом приеду. До свидания! Осенью, может, увидимся.
– Имелик, неужели ты и вправду уезжаешь?
– Конечно, уезжаю. А чего мне тут делать? Тоотс меня подвезет, нам ведь по дороге.
– Отчего же ты с Куслапом не поехал?
– В голову не пришло. Или… Да я и сам не знаю, почему не поехал.
Что это за поветрие такое сегодня, все вдруг уезжают! – удивляются ребята. – Трое сразу! Ну, те – понятно, а Имелик! Имелик! Ему чего спешить!
– Может, шутит, – говорят одни.
– Да нет, не шутит, – отвечают другие. – Уезжает.
Имелик бежит к Тоотсу, оба встают в повозке, кричат: «Ура-а-а!» –и машут шапками. Вскоре они скрываются из глаз.
И вот наступает день, когда школьников распускают по домам.
Молитва, напутственная речь кистера. Да не забудут они того, чему учили их в школе весь год. Да хранят они в памяти наставления учителей своих и следуют им во всем.
Школьники прощаются. На дворе их ждут повозки. Выносится и погружается на телеги скарб. Под шкафами обнаруживаются целые выводки мышей; поэтому они, чертенята, так отчаянно и пищали по ночам! Пауки в ужасном смятении: их сети разрывают в клочья, да и сами они вынуждены спасаться бегством, чтобы не погибнуть во время уборки комнаты. Многие вещи, давно считавшиеся потерянными, неожиданно появляются на свет божий; даже деньги находят по углам. В спальне, где раньше стояли кровати, валяются две старые шапки, рваный чулок без пятки и носка, клочки бумаги, осколок зеркала. Пол кладовки усеян листками из старых тетрадей. Немало этих листов испещрено красными чернилами, и на многих под диктантом, с гордо поднятой головкой, красуется двойка; тут же валяются заплесневелые горбушки хлеба и кости. А старые стенные часы в классной невозмутимо отбивают свои двенадцать ударов, словно хотят сказать: «Не впервые видим мы эти разъезды, для нас это не новость, не то что для вас, наши юные друзья. Поезжайте, поезжайте, все равно осенью вернетесь и опять станете по ночам рассказывать друг другу сказки о привидениях; если только с нами к тому времени не… Да-а, да-а, многое может случиться, ведь мы уже очень стары и здоровье у нас неважное».
И вот школа уже совсем пуста.
Там, где раньше было столько жизни и шума, сейчас простерла свои незримые крылья тишина.
Учитель во дворе провожает последних отъезжающих.
– До свидания, до свидания, Тыниссон! До свидания, Кезамаа и Тоомингас! Счастливого пути, маленький Леста! Смотри, подрасти за лето! Будь здоров, Кийр! Ну, с тобой мы часто будем видеться, ты же здесь живешь поблизости. А-а, Ярвеотс… Приезжай, приезжай, если удастся, еще хоть на одну зиму. Ничего, что ты уже взрослый парень, – все равно! И старики учатся. Даже Виппер обещал вернуться. Прощай, прощай, Виппер! Кто стремится вперед, тот всего достигнет. А ты, Тали, не забывай, что по воскресеньям у нас с тобой уроки скрипки. Да, да, обязательно приходи; иначе забудешь все, чему за зиму научился. Счастливого пути, счастливого пути! И никогда не вешать голову… Смело и радостно вперед! Наступит время, когда… когда…
По щеке учителя скатывается слеза. Он возвращается в классную комнату, останавливается среди пустых парт и долго стоит в раздумье. Ушли! Ушли… те, кто хоть иной раз и доставляли ему огорчения, но все же были так дороги его сердцу.
– Ну, чего ты еще ждешь? спрашивает Тээле у Арно; он задумчиво смотрит в сторону реки.
– Смотрю… река там…
– Ну так что? Никогда речки не видел? Приходи сегодня к нам новый дом смотреть.
– Да… я не знаю… Дома…
– Что у тебя дома?
– Цветы… луг… солнце…
Он быстро вскакивает на повозку и едет домой, ни разу даже не оглянувшись на Тээле.
– Скорее, Март, домой! Гляди, какая чудная погода!
– Подумаешь, какой! – надув губы, бросает ему вслед Тээле.
На этот раз я кончаю. А если, бог даст, буду жив и здоров, мы, возможно, услышим и о дальнейшей судьбе наших юных друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35