Его образ мыслей остался на уровне шестьдесят восьмого — семидесятого годов. Ему неведомо было то, что знали все кругом, он словно с неба свалился или, подобно птенцу, выпал из гнезда, о людях и событиях судил с неподдельной наивностью. Немалую роль в его умственной отсталости и скудости мыслей сыграло то обстоятельство, что он стыдился своего плачевного положения и потому сторонился людей.
Из страха, как бы кто не увидел, в какое пугало он превратился, Фраскито неделями и месяцами не выходил за пределы бедных кварталов и, поскольку никаких неотложных дел в центре города у него не было, дальше Пласа Майор он не показывался. Эта мания, словно центробежная сила, отбрасывала его на южную окраину Мадрида, причем для своих прогулок он предпочитал темные извилистые улочки, где редко увидишь человека в цилиндре. Там он мог наслаждаться покоем, своим неограниченным досугом и одиночеством и силой воображения вновь вызывать в памяти счастливые времена или же создавать прекрасное настоящее, перекраивая окружающие предметы и людей по прихоти своего жалкого мечтательного духа.
В беседах с Обдулией Фраскито не уставал рассказывать о своей былой шикарной светской жизни с интереснейшими подробностями: как он присутствовал на вечерах у сеньоров таких-то или у маркизы такой-то, с какими знатными людьми там познакомился, какие у них были характеры и нравы и как они одевались. Перечислял фешенебельные дома, где провел не один счастливый час, водя знакомство со сливками мадридского общества как мужского, так и женского пола, какие приятные вел беседы и как весело проводил время. Когда речь заходила об искусстве, Понте, который, оказывается, обожал музыку и был без ума от Королевской оперы, напевал арии из «Нормы» и «Марии ди Роган» и Обдулия слушала их с восторгом. Иной раз, ударяясь в поэзию, он читал ей стихи Грегорио Ромеро Ларраньяги 2 и прочих кумиров тех незабываемых времен. Полное невежество молодой женщины явилось благодатной почвой для подобных попыток литературного просвещения — для Обдулии все было ново, все вызывало в ней восторг, какой испытывает ребенок, впервые увидевший игрушку.
Девочка (мы вынуждены так ее называть, хоть она была замужней женщиной и перенесла неудачную беременность) без конца могла слушать рассказы о светской жизни во всех подробностях; хоть она и имела какое-то представление об этой жизни по смутным воспоминаниям детства и по рассказам матери, волшебные картины, которые рисо-
1 «Норма»— опера Винченцо Беллини (1801 — 1835); «Мария ди Роган» —опера Гаэтано Доницетти (1797 — 1848).
2 Грегорио Ромеро Ларраньяга (1815—1872) — испанский поэт-романтик.
вал ей Понте, обладали для нее особым поэтическим очарованием. Светское общество тех далеких времен, безусловно, было гораздо привлекательнее, чем нынешнее: какие утонченные кавалеры, какие прекрасные и одухотворенные дамы! По просьбе Обдулии ископаемый элегантный кавалер описывал званые обеды, балы во всем их великолепии, чего стоили одни буфеты или столы а-ля фуршет с изысканными кушаньями и прохладительными напитками; рассказывал он и о любовных связях, о которых говорил тогда весь Мадрид, о строго соблюдавшихся в те времена правилах хорошего тона, непременных даже в интимной обстановке; восхвалял красавиц, некогда блиставших, а ныне отошедших в лучший мир или превратившихся в развалины. Не скрыл он и свои собственные похождения, вернее, ррбкие шаги на любовном поприще, и рассказал о связанных с ними неприятностях из-за ревнивых мужей и не в меру щепетильных братьев. О, ему однажды пришлось даже драться на дуэли, и дуэль была по всем правилам: секунданты, условия поединка, выбор оружия, споры и пререкания и наконец — бой на саблях, закончившийся дружеским завтраком. Фраскито по дням описывал все перипетии своей жизни в обществе, в котором было место и простодушному распутству, и вымученной элегантности, и честной глупости. А еще Фраскито был завзятым ценителем сценического искусства, играл главные роли в домашних любительских спектаклях «Цветок-однодневка» и «Ах, эта черная коса». Он помнил наизусть монологи и сцены из обеих этих пьес и декламировал их с таким пафосом, что Обдулия замирала в восхищении и внимала ему, как говорили в старину, со слезами на глазах. Фраскито подробно описал, затратив на это два с половиной визита, костюмированный бал, который дала в незапамятные времена не то маркиза, не то баронесса де ***. Проживи Фраскито еще тысячу лет, не забыть ему этот карнавал, где он выступил в костюме калабрийского разбойника. Он помнил решительно все костюмы на этом балу и описывал их до мельчайших подробностей, не забывая ни пояса, ни отделки. Правда, шитье маскарадного костюма и приобретение всех его атрибутов отняли у него кучу времени, так что он вынужден был неделями не появляться в канцелярии, в результате чего в первый раз получил отставку, а за ней последовали и первые просрочки платежей.
Фраскито мог, хоть и не в полной мере, удовлетворить любопытство Обдулии еще по одному пункту, вернее, это было даже не любопытство, а мечта — мечта о путешествиях. Правда, он не объехал вокруг света, но зато побывал в Париже — в Париже! — а для элегантного кавалера этого, пожалуй, было и достаточно. О, Париж! А какой он? Обдулия пожирала рассказчика глазами, когда он, не скупясь на преувеличения, рассказывал о чудесах великого города в блистательные времена второй империи. О, императрица Евгения \ Елисейские поля, Большие бульвары, собор Парижской богоматери, Королевский дворец... ну, а для вящей полноты — и Мабиль 2, и лоретки!..
В Париже Фраскито пробыл всего полтора месяца, жил экономно, с толком используя каждый час дня и ночи, чтобы ничего не пропустить. За сорок пять дней и ночей парижской жизни он получил столько несказанного наслаждения, что рассказов об этом по возвращении в Мадрид хватило на три года. Он повидал все: великое и малое, прекрасное и диковинное, куда только не совал свой маленький нос, и уж нечего говорить, позволил себе немного разврата с единственной целью — уяснить себе, что за непостижимое очарование и что за тайный соблазн порабощали целые народы, превращая их в покорных рабов сладострастной Лютеции 3.
В тот день, когда Бенина возилась на кухне и в столо; вой, Фраскито как раз рассказывал Обдулии о Париже и в своем красочном повествовании то спускался в канализационные трубы, то карабкался на башню артезианского колодца в Гренели.
— Но жизнь в Париже, должно быть, очень дорога,— заметила его собеседница.— Ах, сеньор де Понте, она не для бедняков.
— Нет, не скажите. Если тратить с умом, можно жить в свое удовольствие. Я, например, тратил по пять наполеондоров в день и увидел все, что хотел. Быстро освоил такое средство сообщения, как омнибус, на котором в самые дальние концы можно проехать за несколько су. Есть там и дешевые рестораны, где за умеренную плату подают хорошие блюда. Вот только на чаевые, которые там называют, уходит больше, чем на оплату по счету, но,
1 Речь идет об Эухении Монтихо (1826—1920), графине, фрейлине испанской королевы Изабеллы II, ставшей в 1853 г. женой Наполеона III.
2 Мабиль — танцевальный зал в Париже, где в то время устраивались публичные балы.
3 Лютеция-то есть Париж; латинское название селения галльского племени паризиев на самом большом острове Сены.
верьте моему слову, эти деньги выкладываешь с легким сердцем, когда с тобой так любезны. Только от них и слышишь, что «пардон» да «пардон, месье».
— Но из тысячи вещей, которые вы узнали в Париже, Понте, вы ничего не говорите о главном. Кого из великих людей вы там видели?
— Сейчас скажу. Было лето, и все великие люди уехали на воды. Виктор Гюго, как вы знаете, был в это время в эмиграции.
— А Ламартина вы встречали?
— К тому времени автор «Грациеллы» уже умер. Как-то вечером друзья, сопровождавшие меня в моих прогулках, показали мне дом, где жил великий историк Тьер, и сводили меня в кафе, куда зимой захаживал выпить кружку пива Поль де Кок.
— Это тот, что писал смешные романы? Да, он очень мил; но мне не нравятся его нескромность и откровенность в описании всякого безобразия.
— А еще я видел сапожную мастерскую, где шили обувь2. Конечно, и я заказал себе пару, которая обошлась мне в шесть наполеондоров... Но зато какой материал, какой фасон! Они служили мне до того самого года, когда умер генерал Прим... 3
— А этот Октав — что он сочинил?
— «Сибиллу» и другие прекрасные вещи.
— Не знаю, не читала... Боюсь, я его путаю с Эженом Сю4, который, если мне не изменяет память, написал «Смертные грехи» и «Собор Парижской богоматери».
— Вы хотели сказать, «Парижские тайны»?
— Ах, да... Эта книга произвела на меня такое сильное впечатление, что я заболела!
— Вы представляли себя на месте персонажей, жили одной жизнью с ними.
— Совершенно верно. И то же самое со мной было, когда я читала роман под названием «Мария, или Дочь поденщика»...
1 Поль де Кок Шарль (1793—1871) —французский писатель, автор популярных мещанских романов.
2 Октав Фёйе (1821 —1890) — французский писатель, назидательные романы которого нравились императрице Евгении.
3 П р и м-и-Пратс Хуан, граф де Реус (1814—1870) — генерал и политический деятель; после свержения Изабеллы II (1868) — премьер-министр.
4 Эжен Сю (1804—1857) —французский писатель, прославившийся своими романами «Парижские тайны» (1843) и «Семь смертных грехов» (1849).
Тут Бенина объявила, что еда приготовлена; дама и кавалер тотчас набросились на дарованный провидением обед и воздали должное омлету с маринованной рыбой и котлетам с жареным картофелем. Как и в любой другой деликатной ситуации, требующей соблюдения правил хорошего тона, Понте геройски совладал с собой, сосредоточив всю свою волю на том, чтобы не показать, как он изголодался. Бенина добродушно и доверительно приговаривала:
— Ешьте, ешьте, сеньор де Понте... Хоть кушанья эти и не такие изысканные, как те, которыми вас потчуют в других домах, нынче они вам очень даже кстати... Такие уж времена, что приходится по одежке протягивать ножки...
— Сеньора Нина,—ответствовал обветшалый кавалер,— даю вам честное и благородное слово, вы просто ангел; я склонен полагать, что в вашем образе воплотилось доброе и загадочное существо, вы как бы живое воплощение самой Судьбы, какой ее представляют себе с древних времен до наших дней.
— Глядите-ка, что он знает! И как ловко заворачивает всякие глупости!
XVIII
Когда телесные силы собеседников окрепли благодаря живительному воздействию пищи, оба воспрянули духом и снова их потянуло в заоблачные высоты. Вернулись в кабинет, и Понте Дельгадо начал рассказывать о восхитительном времяпрепровождении в Мадриде летом. На Прадо собирались все сливки общества, весь его цвет. Те, кто мог себе это позволить, проводили летний сезон в Ла-Гранхе. Он и сам не раз бывал в королевской резиденции, любовался фонтанами.
— А я-то не видела ничего, ну совсем ничего!— воскликнула Обдулия, и в глазах ее появилось такое выражение, какое бывает у обиженных детей.— Поверьте, друг мой Понте, я бы давно сошла с ума, если б господь не даровал мне способность представлять себе вещи, которых никогда не видела. Больше всего на свете я люблю цветы. Когда-то мама разрешала мне держать их на балконе, в горшках, но потом пришлось от них отказаться: в один прекрасный день я так обильно их полила, что с балкона закапало, явилась полиция, и нас оштрафовали. Всякий раз, как я попадаю в какой-нибудь сад, я смотрю, смотрю на цветы и не могу наглядеться. Ах, как бы мне хотелось увидеть сады Валенсии, Ла-Гранхи, Андалусии!.. Тут у нас цветов почти что нет, их привозят по железной дороге, и в пути они вянут. А мне хочется любоваться ими на живом кусте. Говорят, сортов роз не перечесть, я хотела бы иметь их все, друг мой Понте, хотела бы вдыхать их аромат. Они бывают большие и маленькие, алые и белые, самые разные. Я хотела бы увидеть большой-большой куст жасмина, чтоб можно было укрыться в его тени. Как я была бы счастлива, если б тысячи лепестков сыпались на мои плечи, застревали в волосах!.. Я мечтаю о прекрасном саде и об оранжерее... Мне так хочется увидеть оранжерею с тропическими растениями и редчайшими цветами. Я представляю их себе, я их вижу... и умираю с горя, оттого что у меня их нет.
— Я видел оранжерею дона Хосе Саламанки ! в его лучшие времена,— сказал Поите.— Она была больше, чем этот дом вместе с соседним. Представьте себе пальмы и огромные папоротники, американские ананасы со спелыми плодами. Они и сейчас у меня перед глазами.
— И у меня тоже. Все, что вы описываете, я вижу. Порой я мечтаю,4 мечтаю и, видя разные вещи, которые не существуют, вернее, существуют, но где-то в другом месте, я спрашиваю себя: «А разве не может случиться так, что в один прекрасный день у меня окажется богатый, роскошный дом с просторными гостиными, зимним садом... и за моим столом будут сидеть великие люди... а я буду беседовать с ними и набираться ума?»
— Почему же это невозможно? Вы еще очень молоды, Обдулия, у вас вся жизнь впереди. Считайте все, что вам видится в ваших мечтах, предвосхищением вполне возможной, вероятной реальности. В вашем доме раз в неделю, по понедельникам или по средам, будет накрываться стол на двадцать персон... Я, как старый знаток светской жизни, советую вам ограничиться двадцатью персонами, но приглашать только избранных.
— А-а, ну да... конечно... Цвет, пенки...
— В остальные дни — на шесть персон, и приглашать только самых близких людей, равных вам по происхождению и роду, понимаете? Тех, кто вам предан, кто любит и почитает вас. Вы очень красивы, и у вас наверняка появятся обожатели... это неизбежно... Вы даже можете оказаться в опасности. Я советую вам быть со всеми любезной, милой и приветливой, но если вдруг кто-то позволит себе
! Хосе де Саламанка (1811 —1883)— маркиз, министр финансов, его именем назван один из районов Мадрида.
выйти за рамки приличий, укройтесь добродетелью, станьте холодной, как мрамор, и величественной, как разгневанная королева.
— Я и сама так думала и думаю об этом всякий час. Я так буду поглощена развлечениями, что ничего дурного со мной не случится. Какое наслаждение ходить во все театры, не пропускать ни оперы, ни концерта, ни драмы, ни комедии — ни одной премьеры, ничего-ничего! Надо все увидеть, всем насладиться... Но поверьте, я всем сердцем хочу еще одного: при всем блеске и суете я была бы очень-очень рада щедро раздавать милостыню; я разыскивала бы самых бесприютных бедняков, чтобы помочь им и... В общем, я не хочу, чтобы на свете были бедные... Ведь их не должно быть в мире, правда, Фраскито?
— Разумеется, сеньора. Вы — ангел, ваша доброта — как волшебная палочка, и по ее мановению исчезнет с лица земли всякая нищета.
— Я уже вообразила себе, будто все, о чем вы говорите,— правда. Такая у меня натура. Вот, послушайте, что со мной происходит: мы только что говорили о цветах, и я ощущала восхитительный аромат. Как будто я хожу по своей оранжерее, смотрю на всякие чудеса и вдыхаю чарующие запахи. А сейчас, когда зашла речь об обездоленных, меня так и подмывало попросить вас: «Фраскито, будьте добры, составьте для меня список всех бедняков, которых вы знаете, чтоб я поскорей начала раздавать милостыню»?
— Список составить недолго, дорогая сеньора,— сказал Понте, заразившись горячкой воображения, и подумал, что во главе списка он бы поставил имя самого нуждающегося в мире человека: Франсиско Поите Дельгадо.
— Но с этим придется подождать,— вздохнула Обдулия, наткнувшись на твердую стену реальности, но тут же отскочила от нее, подобно резиновому мячу, и снова взвилась ввысь.— А скажите, в этой беготне по Мадриду в поисках несчастных я буду очень уставать, правда?
— А для чего тогда ваши экипажи?.. Видите ли, я исхожу из той основной идеи, что вы занимаете очень высокое положение.
— Вы будете сопровождать меня.
— Безусловно.
— И я увижу, как вы гарцуете на лошади по Кастельяне?
— Не скажу, что это невозможно. Я был когда-то ловким наездником. Рука у меня твердая... А вот насчет экипажей я, пожалуй, не советую вам держать свой выезд...
Лучше договориться с каким-нибудь содержателем наемных карет и лошадей. Он предоставит вам все, что нужно. И с выездом не будет никакой мороки.
— А как вы думаете,— спросила Обдулия, давая волю своей необузданной фантазии,— если я захочу путешествовать, куда мне сначала поехать: в Германию или в Швейцарию?
— Прежде всего — в Париж...
— Это само собой разумеется... Но представим себе, что я уже побывала в Париже... Я уже была там, то есть воображаю, что была, и на обратном пути хочу заехать еще в какую-нибудь страну.
— Швейцарские озера очень красивы. И не забудьте подняться в Альпы, чтобы увидеть там... собак с горы Сенбернар, огромные айсберги и другие чудеса природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Из страха, как бы кто не увидел, в какое пугало он превратился, Фраскито неделями и месяцами не выходил за пределы бедных кварталов и, поскольку никаких неотложных дел в центре города у него не было, дальше Пласа Майор он не показывался. Эта мания, словно центробежная сила, отбрасывала его на южную окраину Мадрида, причем для своих прогулок он предпочитал темные извилистые улочки, где редко увидишь человека в цилиндре. Там он мог наслаждаться покоем, своим неограниченным досугом и одиночеством и силой воображения вновь вызывать в памяти счастливые времена или же создавать прекрасное настоящее, перекраивая окружающие предметы и людей по прихоти своего жалкого мечтательного духа.
В беседах с Обдулией Фраскито не уставал рассказывать о своей былой шикарной светской жизни с интереснейшими подробностями: как он присутствовал на вечерах у сеньоров таких-то или у маркизы такой-то, с какими знатными людьми там познакомился, какие у них были характеры и нравы и как они одевались. Перечислял фешенебельные дома, где провел не один счастливый час, водя знакомство со сливками мадридского общества как мужского, так и женского пола, какие приятные вел беседы и как весело проводил время. Когда речь заходила об искусстве, Понте, который, оказывается, обожал музыку и был без ума от Королевской оперы, напевал арии из «Нормы» и «Марии ди Роган» и Обдулия слушала их с восторгом. Иной раз, ударяясь в поэзию, он читал ей стихи Грегорио Ромеро Ларраньяги 2 и прочих кумиров тех незабываемых времен. Полное невежество молодой женщины явилось благодатной почвой для подобных попыток литературного просвещения — для Обдулии все было ново, все вызывало в ней восторг, какой испытывает ребенок, впервые увидевший игрушку.
Девочка (мы вынуждены так ее называть, хоть она была замужней женщиной и перенесла неудачную беременность) без конца могла слушать рассказы о светской жизни во всех подробностях; хоть она и имела какое-то представление об этой жизни по смутным воспоминаниям детства и по рассказам матери, волшебные картины, которые рисо-
1 «Норма»— опера Винченцо Беллини (1801 — 1835); «Мария ди Роган» —опера Гаэтано Доницетти (1797 — 1848).
2 Грегорио Ромеро Ларраньяга (1815—1872) — испанский поэт-романтик.
вал ей Понте, обладали для нее особым поэтическим очарованием. Светское общество тех далеких времен, безусловно, было гораздо привлекательнее, чем нынешнее: какие утонченные кавалеры, какие прекрасные и одухотворенные дамы! По просьбе Обдулии ископаемый элегантный кавалер описывал званые обеды, балы во всем их великолепии, чего стоили одни буфеты или столы а-ля фуршет с изысканными кушаньями и прохладительными напитками; рассказывал он и о любовных связях, о которых говорил тогда весь Мадрид, о строго соблюдавшихся в те времена правилах хорошего тона, непременных даже в интимной обстановке; восхвалял красавиц, некогда блиставших, а ныне отошедших в лучший мир или превратившихся в развалины. Не скрыл он и свои собственные похождения, вернее, ррбкие шаги на любовном поприще, и рассказал о связанных с ними неприятностях из-за ревнивых мужей и не в меру щепетильных братьев. О, ему однажды пришлось даже драться на дуэли, и дуэль была по всем правилам: секунданты, условия поединка, выбор оружия, споры и пререкания и наконец — бой на саблях, закончившийся дружеским завтраком. Фраскито по дням описывал все перипетии своей жизни в обществе, в котором было место и простодушному распутству, и вымученной элегантности, и честной глупости. А еще Фраскито был завзятым ценителем сценического искусства, играл главные роли в домашних любительских спектаклях «Цветок-однодневка» и «Ах, эта черная коса». Он помнил наизусть монологи и сцены из обеих этих пьес и декламировал их с таким пафосом, что Обдулия замирала в восхищении и внимала ему, как говорили в старину, со слезами на глазах. Фраскито подробно описал, затратив на это два с половиной визита, костюмированный бал, который дала в незапамятные времена не то маркиза, не то баронесса де ***. Проживи Фраскито еще тысячу лет, не забыть ему этот карнавал, где он выступил в костюме калабрийского разбойника. Он помнил решительно все костюмы на этом балу и описывал их до мельчайших подробностей, не забывая ни пояса, ни отделки. Правда, шитье маскарадного костюма и приобретение всех его атрибутов отняли у него кучу времени, так что он вынужден был неделями не появляться в канцелярии, в результате чего в первый раз получил отставку, а за ней последовали и первые просрочки платежей.
Фраскито мог, хоть и не в полной мере, удовлетворить любопытство Обдулии еще по одному пункту, вернее, это было даже не любопытство, а мечта — мечта о путешествиях. Правда, он не объехал вокруг света, но зато побывал в Париже — в Париже! — а для элегантного кавалера этого, пожалуй, было и достаточно. О, Париж! А какой он? Обдулия пожирала рассказчика глазами, когда он, не скупясь на преувеличения, рассказывал о чудесах великого города в блистательные времена второй империи. О, императрица Евгения \ Елисейские поля, Большие бульвары, собор Парижской богоматери, Королевский дворец... ну, а для вящей полноты — и Мабиль 2, и лоретки!..
В Париже Фраскито пробыл всего полтора месяца, жил экономно, с толком используя каждый час дня и ночи, чтобы ничего не пропустить. За сорок пять дней и ночей парижской жизни он получил столько несказанного наслаждения, что рассказов об этом по возвращении в Мадрид хватило на три года. Он повидал все: великое и малое, прекрасное и диковинное, куда только не совал свой маленький нос, и уж нечего говорить, позволил себе немного разврата с единственной целью — уяснить себе, что за непостижимое очарование и что за тайный соблазн порабощали целые народы, превращая их в покорных рабов сладострастной Лютеции 3.
В тот день, когда Бенина возилась на кухне и в столо; вой, Фраскито как раз рассказывал Обдулии о Париже и в своем красочном повествовании то спускался в канализационные трубы, то карабкался на башню артезианского колодца в Гренели.
— Но жизнь в Париже, должно быть, очень дорога,— заметила его собеседница.— Ах, сеньор де Понте, она не для бедняков.
— Нет, не скажите. Если тратить с умом, можно жить в свое удовольствие. Я, например, тратил по пять наполеондоров в день и увидел все, что хотел. Быстро освоил такое средство сообщения, как омнибус, на котором в самые дальние концы можно проехать за несколько су. Есть там и дешевые рестораны, где за умеренную плату подают хорошие блюда. Вот только на чаевые, которые там называют, уходит больше, чем на оплату по счету, но,
1 Речь идет об Эухении Монтихо (1826—1920), графине, фрейлине испанской королевы Изабеллы II, ставшей в 1853 г. женой Наполеона III.
2 Мабиль — танцевальный зал в Париже, где в то время устраивались публичные балы.
3 Лютеция-то есть Париж; латинское название селения галльского племени паризиев на самом большом острове Сены.
верьте моему слову, эти деньги выкладываешь с легким сердцем, когда с тобой так любезны. Только от них и слышишь, что «пардон» да «пардон, месье».
— Но из тысячи вещей, которые вы узнали в Париже, Понте, вы ничего не говорите о главном. Кого из великих людей вы там видели?
— Сейчас скажу. Было лето, и все великие люди уехали на воды. Виктор Гюго, как вы знаете, был в это время в эмиграции.
— А Ламартина вы встречали?
— К тому времени автор «Грациеллы» уже умер. Как-то вечером друзья, сопровождавшие меня в моих прогулках, показали мне дом, где жил великий историк Тьер, и сводили меня в кафе, куда зимой захаживал выпить кружку пива Поль де Кок.
— Это тот, что писал смешные романы? Да, он очень мил; но мне не нравятся его нескромность и откровенность в описании всякого безобразия.
— А еще я видел сапожную мастерскую, где шили обувь2. Конечно, и я заказал себе пару, которая обошлась мне в шесть наполеондоров... Но зато какой материал, какой фасон! Они служили мне до того самого года, когда умер генерал Прим... 3
— А этот Октав — что он сочинил?
— «Сибиллу» и другие прекрасные вещи.
— Не знаю, не читала... Боюсь, я его путаю с Эженом Сю4, который, если мне не изменяет память, написал «Смертные грехи» и «Собор Парижской богоматери».
— Вы хотели сказать, «Парижские тайны»?
— Ах, да... Эта книга произвела на меня такое сильное впечатление, что я заболела!
— Вы представляли себя на месте персонажей, жили одной жизнью с ними.
— Совершенно верно. И то же самое со мной было, когда я читала роман под названием «Мария, или Дочь поденщика»...
1 Поль де Кок Шарль (1793—1871) —французский писатель, автор популярных мещанских романов.
2 Октав Фёйе (1821 —1890) — французский писатель, назидательные романы которого нравились императрице Евгении.
3 П р и м-и-Пратс Хуан, граф де Реус (1814—1870) — генерал и политический деятель; после свержения Изабеллы II (1868) — премьер-министр.
4 Эжен Сю (1804—1857) —французский писатель, прославившийся своими романами «Парижские тайны» (1843) и «Семь смертных грехов» (1849).
Тут Бенина объявила, что еда приготовлена; дама и кавалер тотчас набросились на дарованный провидением обед и воздали должное омлету с маринованной рыбой и котлетам с жареным картофелем. Как и в любой другой деликатной ситуации, требующей соблюдения правил хорошего тона, Понте геройски совладал с собой, сосредоточив всю свою волю на том, чтобы не показать, как он изголодался. Бенина добродушно и доверительно приговаривала:
— Ешьте, ешьте, сеньор де Понте... Хоть кушанья эти и не такие изысканные, как те, которыми вас потчуют в других домах, нынче они вам очень даже кстати... Такие уж времена, что приходится по одежке протягивать ножки...
— Сеньора Нина,—ответствовал обветшалый кавалер,— даю вам честное и благородное слово, вы просто ангел; я склонен полагать, что в вашем образе воплотилось доброе и загадочное существо, вы как бы живое воплощение самой Судьбы, какой ее представляют себе с древних времен до наших дней.
— Глядите-ка, что он знает! И как ловко заворачивает всякие глупости!
XVIII
Когда телесные силы собеседников окрепли благодаря живительному воздействию пищи, оба воспрянули духом и снова их потянуло в заоблачные высоты. Вернулись в кабинет, и Понте Дельгадо начал рассказывать о восхитительном времяпрепровождении в Мадриде летом. На Прадо собирались все сливки общества, весь его цвет. Те, кто мог себе это позволить, проводили летний сезон в Ла-Гранхе. Он и сам не раз бывал в королевской резиденции, любовался фонтанами.
— А я-то не видела ничего, ну совсем ничего!— воскликнула Обдулия, и в глазах ее появилось такое выражение, какое бывает у обиженных детей.— Поверьте, друг мой Понте, я бы давно сошла с ума, если б господь не даровал мне способность представлять себе вещи, которых никогда не видела. Больше всего на свете я люблю цветы. Когда-то мама разрешала мне держать их на балконе, в горшках, но потом пришлось от них отказаться: в один прекрасный день я так обильно их полила, что с балкона закапало, явилась полиция, и нас оштрафовали. Всякий раз, как я попадаю в какой-нибудь сад, я смотрю, смотрю на цветы и не могу наглядеться. Ах, как бы мне хотелось увидеть сады Валенсии, Ла-Гранхи, Андалусии!.. Тут у нас цветов почти что нет, их привозят по железной дороге, и в пути они вянут. А мне хочется любоваться ими на живом кусте. Говорят, сортов роз не перечесть, я хотела бы иметь их все, друг мой Понте, хотела бы вдыхать их аромат. Они бывают большие и маленькие, алые и белые, самые разные. Я хотела бы увидеть большой-большой куст жасмина, чтоб можно было укрыться в его тени. Как я была бы счастлива, если б тысячи лепестков сыпались на мои плечи, застревали в волосах!.. Я мечтаю о прекрасном саде и об оранжерее... Мне так хочется увидеть оранжерею с тропическими растениями и редчайшими цветами. Я представляю их себе, я их вижу... и умираю с горя, оттого что у меня их нет.
— Я видел оранжерею дона Хосе Саламанки ! в его лучшие времена,— сказал Поите.— Она была больше, чем этот дом вместе с соседним. Представьте себе пальмы и огромные папоротники, американские ананасы со спелыми плодами. Они и сейчас у меня перед глазами.
— И у меня тоже. Все, что вы описываете, я вижу. Порой я мечтаю,4 мечтаю и, видя разные вещи, которые не существуют, вернее, существуют, но где-то в другом месте, я спрашиваю себя: «А разве не может случиться так, что в один прекрасный день у меня окажется богатый, роскошный дом с просторными гостиными, зимним садом... и за моим столом будут сидеть великие люди... а я буду беседовать с ними и набираться ума?»
— Почему же это невозможно? Вы еще очень молоды, Обдулия, у вас вся жизнь впереди. Считайте все, что вам видится в ваших мечтах, предвосхищением вполне возможной, вероятной реальности. В вашем доме раз в неделю, по понедельникам или по средам, будет накрываться стол на двадцать персон... Я, как старый знаток светской жизни, советую вам ограничиться двадцатью персонами, но приглашать только избранных.
— А-а, ну да... конечно... Цвет, пенки...
— В остальные дни — на шесть персон, и приглашать только самых близких людей, равных вам по происхождению и роду, понимаете? Тех, кто вам предан, кто любит и почитает вас. Вы очень красивы, и у вас наверняка появятся обожатели... это неизбежно... Вы даже можете оказаться в опасности. Я советую вам быть со всеми любезной, милой и приветливой, но если вдруг кто-то позволит себе
! Хосе де Саламанка (1811 —1883)— маркиз, министр финансов, его именем назван один из районов Мадрида.
выйти за рамки приличий, укройтесь добродетелью, станьте холодной, как мрамор, и величественной, как разгневанная королева.
— Я и сама так думала и думаю об этом всякий час. Я так буду поглощена развлечениями, что ничего дурного со мной не случится. Какое наслаждение ходить во все театры, не пропускать ни оперы, ни концерта, ни драмы, ни комедии — ни одной премьеры, ничего-ничего! Надо все увидеть, всем насладиться... Но поверьте, я всем сердцем хочу еще одного: при всем блеске и суете я была бы очень-очень рада щедро раздавать милостыню; я разыскивала бы самых бесприютных бедняков, чтобы помочь им и... В общем, я не хочу, чтобы на свете были бедные... Ведь их не должно быть в мире, правда, Фраскито?
— Разумеется, сеньора. Вы — ангел, ваша доброта — как волшебная палочка, и по ее мановению исчезнет с лица земли всякая нищета.
— Я уже вообразила себе, будто все, о чем вы говорите,— правда. Такая у меня натура. Вот, послушайте, что со мной происходит: мы только что говорили о цветах, и я ощущала восхитительный аромат. Как будто я хожу по своей оранжерее, смотрю на всякие чудеса и вдыхаю чарующие запахи. А сейчас, когда зашла речь об обездоленных, меня так и подмывало попросить вас: «Фраскито, будьте добры, составьте для меня список всех бедняков, которых вы знаете, чтоб я поскорей начала раздавать милостыню»?
— Список составить недолго, дорогая сеньора,— сказал Понте, заразившись горячкой воображения, и подумал, что во главе списка он бы поставил имя самого нуждающегося в мире человека: Франсиско Поите Дельгадо.
— Но с этим придется подождать,— вздохнула Обдулия, наткнувшись на твердую стену реальности, но тут же отскочила от нее, подобно резиновому мячу, и снова взвилась ввысь.— А скажите, в этой беготне по Мадриду в поисках несчастных я буду очень уставать, правда?
— А для чего тогда ваши экипажи?.. Видите ли, я исхожу из той основной идеи, что вы занимаете очень высокое положение.
— Вы будете сопровождать меня.
— Безусловно.
— И я увижу, как вы гарцуете на лошади по Кастельяне?
— Не скажу, что это невозможно. Я был когда-то ловким наездником. Рука у меня твердая... А вот насчет экипажей я, пожалуй, не советую вам держать свой выезд...
Лучше договориться с каким-нибудь содержателем наемных карет и лошадей. Он предоставит вам все, что нужно. И с выездом не будет никакой мороки.
— А как вы думаете,— спросила Обдулия, давая волю своей необузданной фантазии,— если я захочу путешествовать, куда мне сначала поехать: в Германию или в Швейцарию?
— Прежде всего — в Париж...
— Это само собой разумеется... Но представим себе, что я уже побывала в Париже... Я уже была там, то есть воображаю, что была, и на обратном пути хочу заехать еще в какую-нибудь страну.
— Швейцарские озера очень красивы. И не забудьте подняться в Альпы, чтобы увидеть там... собак с горы Сенбернар, огромные айсберги и другие чудеса природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29