Говорю это не для того, чтобы унизить тебя. Говорю это, чтобы воззвать к твоему трезвому рассудку. Тебе будут оказаны всяческие почести, Магнус! На глазах у народа я с почетом провожу тебя в твои владения – на шаг позади конунга страны.
Магнус вскакивает и вопит, Орм хватает его, Магнус кричит снова. Николас спокойно закрывает рукой рот конунга Магнуса и заставляет его замолчать.
Слюна появляется вокруг рта. Когда Николас убирает ладонь, она влажная от слюны. Он брезгует вытереть слюну собственным плащом и не может вытереть ее о скатерть, покрывающую стол между нами. Наклоняется и вытирает руку об обивку скамьи, на которой сидит.
Конунг Магнус теперь умолк. В горле сдавленное рыдание.
Тогда очень спокойно заговаривает Орм. Он говорит:
– Вестланд не твой по сей день, конунг Сверрир, и кто знает, что будет? Что Вик принадлежит Магнусу, не вызывает сомнения, как и то, что Трёндалёг и земли к северу принадлежат тебе. Но за Вестланд мы воюем несколько лет. Можно предположить – будем правдивы, – что ты победишь в этой распре. Можно также предположить, что это обойдется тебе дороже, чем ты думаешь, – по времени и потерям. Ты знаешь, что люди там – до сих пор – больше благоволят Магнусу, чем тебе. Ты ответишь: «Они меня не знают.» Может быть. Но если ты покоришь Вестланд – округу за округой, – люди узнают тебя с такой стороны, что путь к их дружбе окажется долог. А что если вы – таков мой совет конунгу Магнусу – будете править Вестландом попеременно: три года Магнус, три ты. Думаю, это будет лучше для вас обоих, а также для бондов и горожан. А каково твое мнение, государь?
Сверрир не отвечает, а поворачивается к Николасу:
– Мы должны договориться и о том, кто станет архиепископом вместо Эйстейна, если он предпочтет остаться в Англии до смерти…
Николас моргает – или нет, первый и последний раз я вижу, как легкая краска заливает его невозмутимое лицо. Сверрир в упор смотрит на него. Затем кивает мне. Я сначала почтительно кланяюсь конунгу Магнусу. Потом подхожу к Николасу и говорю:
– Не желаешь ли ты, господин, взглянуть на печати, которыми будут пользоваться оба конунга страны?
Николас с готовностью переходит на мою сторону стола. Я показываю ему две серебряные печати, еще незавершенные, Хагбард изготовил их по приказанию Сверрира. Одна изображает знаки конунга Сверрира и Магнуса – бок о бок, оба равновеликие.
– Это должна быть печать конунга Магнуса, – говорю я, – достойного конунга, сына ярла А эта, – я подношу Николасу следующую, и он, сощурившись, разглядывает ее, – будет печатью конунга Сверрира, когда в стране воцарится мир.
На этой печати вырезан знак Сверрира, и только его.
Николас ненадолго застыл, раздумывая, мудрый человек, – на челе его боль, невидимая никому. Будь это не боль, а нечто большее – коварство, никто бы все равно не увидел. Я тихо говорю:
– В этом Сверрир непреклонен.
Николас берет печати и почтительно подносит Магнусу. Он говорит:
– Это печать, государь, которую конунг Сверрир желает вручить тебе. Бок о бок на ней изображены твой знак и его – красиво и достойно двух соправителей страны.
Магнус смотрит на нее и кивает.
– А это, государь, будет печать конунга Сверрира…
Николас быстро показывает печать Магнусу и возвращает мне. Взор Магнуса темнеет от негодования. Сверрир говорит, – прежде чем Магнус перехватит слово, – что мы воздвигнем высокую виселицу, высочайшую доселе в Нидаросе. Пусть все увидят его вздернутым, клянусь в этом, конунг Магнус!
Вдруг Сверрир зовет:
– Пойдемте в конунгову усадьбу!
Мы идем, стражники по дороге окружают нас плотным кольцом. Когда мы рассаживаемся в зале и служанки вносят пиво, человек с далеких островов заводит лживую сагу, не вполне приличную. Сверрир человек с отменным чутьем на лживые саги – они должны быть без изъяна, без непристойностей, свежи, изобретательны, но так, чтобы, ослабив рассудок первым глотком пива, сагу было бы не грех рассказать и в присутствии архиепископа. Эта сага менее тонкая. Поэтому несмешная. Но она веселит конунга Магнуса. И когда он должен смеяться, мы помогаем ему, гогоча во все горло. Конунг Магнус расслабляется, Сверрир встает и пьет за его здоровье.
Затем Сверрир утирает пиво с бороды и говорит:
– Мы договорились о Вике и Трёндалёге. Но не о Вестланде и Халльварде!
Он смеется громко и холодно – таким я знаю его много лет: то, что заставляет его смеяться, часто имеет мрачную подоплеку. И вдруг делает знак нам, своим людям, покинуть залу. Выходя, я слышу его слова:
– Для меня будет честью, если ты, Магнус, попросишь свою свиту выйти, и мы, конунги страны, побеседуем наедине.
Люди конунга Магнуса выходят вместе с нами.
Немного спустя нас зовут внутрь, и Сверрир говорит, что конунг Магнус общался с ним с большой охотой, выказав на этих переговорах двух конунгов свою мудрость.
– Мы договорились, что Халльварда повесят трое из отряда Магнуса и трое из моего. Через два дня мы снова встретимся в ризнице или здесь в конунговой усадьбе и обсудим вопросы, по которым еще не пришли к единству.
А завтра – таково желание конунга Магнуса – состоится потешный бой в Спротавеллире между его ратью и моей. Если конунги сумели встретиться миром, то и их дружины должны поладить.
После потехи возведем виселицу и повесим Халльварда.
Конунг Магнус и его люди покинули залу и вернулись на корабли.
***
Один из игроков конунга Магнуса так врезал битой по носу Торгрима, что лопнула кожа и на бороду полилась кровь.
Мой отец Эйнар Мудрый поднимается с колоды, на которой сидел, и возмущенно ворчит. Я осторожно усаживаю его, быстро говорю: «Только не ты!», но злоба закипает и во мне, и не желая того, я кричу людям Магнуса:
– Грубияны!
Народ с воплями бежит вдоль площадки. Они хотят ворваться и перебить игроков. Тогда гребцы и дружинники конунга Магнуса прогоняют их. Свиной Стефан, посаженный судить игру, громовым голосом орет, что если весь народ не уберется с поля, он заберет биту и уйдет. Это немного действует. Свиной Стефан нависает над Торгримом, лежащим в обмороке, одной рукой поднимает, утирает кровь с его рожи и рычит, врезав по уху:
– Ты слишком слаб!
Очнувшись, парень хватает биту и снова бросается в бой.
Я высказал несогласие с конунгом Сверриром, когда он объявил о потешном бое между своими людьми и магнусовыми. Если все пройдет хорошо: обе команды удачно сыграют и добьются победы, – дружба между конунгами и их подданными окрепнет. Но если дело закончится дракой и смертоубийством, или если одна команда будет наголову разбита другою, и люди никогда больше не посмеют поднять глаз в зале? Сверрир сказал, что так захотел Магнус, – он похваляется, что его люди выиграют.
– Уступив в этом, я заставил его отказаться от требования самому повесить Халльварда, – сказал конунг. Но и Сверрир, и я были полны беспокойства перед состязанием.
Великой хитростью нам удалось выставить в команде близнецов Торгрима и Томаса. По уговору между конунгами, все двенадцать игроков должны быть дружинниками высшего ранга. Братья – оба однорукие – не служили в войске конунга Сверрира. Но лишь немногие – а то и вовсе никто, владели битой столь же искусно и мощно, как они. Кроме того, они обладали крепкой грудью и дикой отвагой, подчас сбивали с ног противника, – встав ногой ему на затылок и не давая подняться. Заполучив в руки биту, били ей, отпускали противника и ускользали, прежде чем он, фыркая, вставал на ноги и начинал носиться как бешеный бык. Я задал вопрос самому конунгу:
– Рискнем поставить их в команду?
– Это очень важно? – спросил он и глубоко задумался.
– Можешь не сомневаться, – ответил я.
– Забирай их, – сказал он.
Вот так и вышло, что Торгрим и Томас – однажды наказанные конунговым мечом – оказались в команде на игре с людьми конунга Магнуса.
Здесь, на Спротавеллире, собрались все, кто способен ходить или ползать. Старик и его юная дочь, торгующие луком, поставили навесы – сегодня они разживутся серебром. Мой отец Эйнар Мудрый – с клюкой в руке – сказал сегодня рано утром, что не пойдет.
– Свою последнюю игру я видел прошлым летом, – заявляет он и не двигается с места, когда я собираюсь уходить. Но вот гудит рожок – сигнал для зрителей и игроков, – и в моем отце пробуждается интерес.
– Ты не так уж стар, – говорю я испытующе, – ты ведь еще крепкий мужчина?
– Да, а я не стал чуть бодрее? – спрашивает он и с надеждой смотрит на меня.
– Да, конечно, – отвечаю я.
– Помоги же мне встать на ноги! – строго кричит он. Я помогаю. – Разве я не был лучшим игроком? – фыркает он, – я еще и сейчас сыграю лучше многих, если разойдусь…
– Во всяком случае побыть там и посмотреть игру-то ты можешь? – спрашиваю я.
– Что ты болтаешь? – отвечает он. – Это мне-то не смотреть игру?
И вот он здесь, опирающийся на клюки, укутанный в кожи. Отбрасывает клюки в сторону, кровь взыграла в старой голове, он шевелит челюстями и ворчит. Возле него стоит фру Сесилия со своей служанкой, – высокогрудая сестра конунга Сверрира, – она держит руки на груди и стонет, когда рать Сверрира, будто лось по весне, разгоняется и обрушивается на людей конунга Магнуса, заставляя их отступить.
Как тебе известно, йомфру Кристин, в потехе с чурбаном и битой игрок идет на игрока. Никто из твоей команды не может прийти на помощь в трудную минуту, – каждый сам должен бороться со своим противником, пока не отняли чурбан. А значит, каждый из двенадцати игроков должен быть равно искусен в игре. Отступит один, может рухнуть все. И похоже, что все рухнуло…
Рухнуло для команды конунга Сверрира: один из игроков Магнуса хватает Томаса за культю и держит, передает чурбан одному из своих – в строю открывается брешь, и люди Магнуса устремляются в нее на штурм нашего стяга. Фру Сесилия кричит и рвет на груди свою роскошную сорочку. Батюшка отшвыривает клюки, мой рев сливается с остальными, мне кажется, что впереди стоит один из свиты Магнуса. Я ставлю каблук ему на пальцы, чтобы раздавить их и оттолкнуть его. Тут я вижу, что это Йорунд, кормчий Эйрика Конунгова Брата, с которым мы делили ложе. Мы побратимы. Я обнимаю его, моего друга до гроба, прыгающего на одной ноге.
– Ату! – кричим мы.
– Ату! – кричат все.
Но вот Томас вырвал культю и размахивает битой прямо перед носом соперника. Очертя голову бросается в игру, мы ревем, кто-то кричит «ату!» ему вслед, – но Томас спотыкается и падает, кто-то цепляет его рогатиной, и он не может подняться. Гребцы конунга Магнуса принимаются бросать камни в Свиного Стефана, который бегает вокруг с рожком и пытается восстановить спокойствие. Чурбан поражает стяг конунга Сверрира. Победный рев возносится над неприятельской толпой. Несколько женщин из города – все они на нашей стороне – вбегают на поле, хватают чурбан и пускаются наутек к лесу. Они отказываются возвращать чурбан, пока удар в наш стяг не будет признан недействительным – из-за того, что соперник удерживал Томаса за культю. Однако у людей конунга Магнуса имеется свой чурбан. Не зря они прогуливались накануне по ветреной погоде. Рог Свиного Стефана вновь взмывает над состязающимися. Ему еще раз удается призвать их к спокойствию. Он ищет, на что бы взобраться, – ничего не находит, велит троим мальчикам подставить шеи и взбирается на них. Оттуда, с живой колонны, он обращается к народу. Говорит, что мы навлечем страшный позор на наших конунгов, если не сможем закончить игру как братья и добрые люди. Чурбан попал в стяг конунга Сверрира, мы должны это признать! Но знайте, что если кто-то еще раз прибегнет к обману, я убью его. Он спускается вниз и снова трубит в рожок.
Томас опять на ногах, Торгрим тоже. Как река в половодье, обрушиваются наши, тесня рать конунга Магнуса. Торгрим поражает – не чурбан, по которому бьет – он поражает чью-то голову, человек падает, я задыхаюсь от радости, мой отец поднимается, он хочет туда, в гущу борьбы. Фру Сесилия уже не прячет своих прелестей. Я вдруг обнаруживаю, что обнимаю ее.
– Бард! – кричит она, – Бард!
Это ее жених, Бард сын Гутхорма, Тот, к кому она взывает, я оставляю ее заблуждаться, что я – это он, и крепче обнимаю. Постепенно чурбан приближается к стягу конунга Магнуса. Торгрим промахивается. Томас попадает. Кто-то кричит:
– Они не дружинники, вон те!
Кто-то из людей конунга Магнуса понял, что с близнецами нажульничали. Я в ярости кричу, рядом возникает старик-торговец луком и начинает швырять луковицы в людей Магнуса. Кричит мне:
– Я хочу видеть кровь!
Его юная дочь тоже здесь: ноздри раздуваются, как у загнанного зверя. Я отпускаю Сесилию. Она вцепляется в волосы моему отцу и рвет их. Я льну к девушке с луком и кричу:
– Ату! Ату!
Она кричит «ату!» вместе со мной. И вот чурбан поражает стяг конунга Магнуса.
Мы подходим, желая положить конец игре. Люди конунга Магнуса тоже подходят, гребцы и дружинники, и начинается драка всех против всех. Над нами раздается звук рога Свиного Стефана, еще раз, нет-нет, все теперь дерутся со всеми. Чурбан снова поражает стяг конунга Магнуса!
– Мы сейчас заканчиваем! – кричим мы.
– Мы сейчас заканчиваем! – ревет старик с луком, – теперь уже без лука. Его юная дочь и фру Сесилия – одна высокородная женщина, другая простолюдинка, – повисли на шеях друг у друга.
Тут появляется Халльвард.
Посреди всего этого появляется он – тот, кого должны повесить по окончании игры. В тот же миг громкий голос кричит:
– Человека убили!
Находят убитого: это один из игроков конунга Магнуса, должно быть, он получил подзатыльник и в падении ударился головой о камень. Так потом объяснили. Но все это – мертвец и Халльвард, которого должны повесить, – заставляет людей Магнуса поверить, что убийца – Халльвард. Они несутся с камнями и палками, чтобы сбить нас с ног.
Тогда вмешивается дружина конунга Сверрира и разнимает дерущихся.
Люди конунга Магнуса сбиваются в кучу и, положив мертвеца на носилки, возвращаются на корабли.
Навесы для торговли луком снова вырваны.
Сесилия и ее служанка – обе в разорванной одежде – удаляются.
Мой отец Эйнар Мудрый по пути домой ворчит.
– Ведь чурбан не попал по стягу конунга Сверрира? – спрашивает он.
– Нет, – отвечаю я.
У конунга хватило мудрости остаться в конунговой усадьбе.
– Убийство дорого обойдется? – говорит он.
– Можешь не сомневаться, государь.
– Игра была хорошей? – спрашивает он.
– Да, – говорю я.
***
В последующие дни лодки неоднократно сновали между городом и Нидархольмом. Сначала один рыбак закинул невод, потом другой – со стороны острова, они побеседовали, и на следующий день двое дружинников встретились во фьорде. Перекинулась парой слов и разошлись, полные презрения друг к другу, – однако каждый усвоил послание, принесенное другим: что два конунга рискуют вновь встретиться в городе и обсудить, возможно ли возобновить перемирие.
В ночь перед свиданием, когда Сверрир и Магнус должны были вновь обратиться к народу с коня и боевого струга, Халльвард с отрубленными пальцами, корчась лежит на лавке в конунговой усадьбе.
Я говорю «корчась»: доселе невозмутимо спокойный, а теперь взаперти, в мыслях уже с петлей на шее, терзаемый сильным страхом, скрытым под бледным лбом, в темноте обливается потом, а с приходом дня утирает его. Ночью Халльвард кричит. Крик прорезает бревенчатые стены конунговой усадьбы, достигает уха каждого, конунг вскакивает, я за ним, – мы зовем стражника, тот входит, шатаясь со сна, конунг бьет его, рот и нос начинают кровоточить, человек не может ничего ответить. Конунг кричит:
– Ударь его!
Он имеет в виду ударить того, кто кричит, но второй стражник, вошедший только что, немедля бьет первого. Крик прекращается. И в этот миг – в тиши ожидания нового крика – я прозреваю и говорю конунгу:
– Это он.
– Да, – отвечает он, – это он. Тихим голосом добавляет: – Пусть кричит.
Халльвард снова вскрикивает. Потом я узнал от других, что Халльвард ползает вдоль стен в своей тесной каморке и обнюхивает их, как собака. Входят дружинники с факелами и глазеют: человек-собака, обнюхивает углы, поднимается с совершенно иным взглядом, чем прежде.
– Что ты вынюхиваешь? – спрашивает один.
– Я ищу свою кровь, – отвечает он. Потом погружается в раздумье и произносит: – Кровь? Меня же должны повесить? Тогда не пахнет кровью? – спрашивает он и вдруг смеется. Мгновение спустя он кричит.
Раздевается и стоит нагой. Входит служанка, оберегает свою жалкую честь, прикрыв глаза подолом юбки. Потом Халльвард завязывает на животе одеяло и говорит, что хочет идти к конунгу.
– Нагим пришел я из чрева матери моей! – восклицает он. Но стражники не пускают его. Он затевает драку со стражей. Упускает одеяло и дерется нагишом, получает оплеуху, кровь хлещет изо рта и носа, – он слизывает кровь и причмокивает, говоря: – Вот моя кровь, я пойду к конунгу и скажу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Магнус вскакивает и вопит, Орм хватает его, Магнус кричит снова. Николас спокойно закрывает рукой рот конунга Магнуса и заставляет его замолчать.
Слюна появляется вокруг рта. Когда Николас убирает ладонь, она влажная от слюны. Он брезгует вытереть слюну собственным плащом и не может вытереть ее о скатерть, покрывающую стол между нами. Наклоняется и вытирает руку об обивку скамьи, на которой сидит.
Конунг Магнус теперь умолк. В горле сдавленное рыдание.
Тогда очень спокойно заговаривает Орм. Он говорит:
– Вестланд не твой по сей день, конунг Сверрир, и кто знает, что будет? Что Вик принадлежит Магнусу, не вызывает сомнения, как и то, что Трёндалёг и земли к северу принадлежат тебе. Но за Вестланд мы воюем несколько лет. Можно предположить – будем правдивы, – что ты победишь в этой распре. Можно также предположить, что это обойдется тебе дороже, чем ты думаешь, – по времени и потерям. Ты знаешь, что люди там – до сих пор – больше благоволят Магнусу, чем тебе. Ты ответишь: «Они меня не знают.» Может быть. Но если ты покоришь Вестланд – округу за округой, – люди узнают тебя с такой стороны, что путь к их дружбе окажется долог. А что если вы – таков мой совет конунгу Магнусу – будете править Вестландом попеременно: три года Магнус, три ты. Думаю, это будет лучше для вас обоих, а также для бондов и горожан. А каково твое мнение, государь?
Сверрир не отвечает, а поворачивается к Николасу:
– Мы должны договориться и о том, кто станет архиепископом вместо Эйстейна, если он предпочтет остаться в Англии до смерти…
Николас моргает – или нет, первый и последний раз я вижу, как легкая краска заливает его невозмутимое лицо. Сверрир в упор смотрит на него. Затем кивает мне. Я сначала почтительно кланяюсь конунгу Магнусу. Потом подхожу к Николасу и говорю:
– Не желаешь ли ты, господин, взглянуть на печати, которыми будут пользоваться оба конунга страны?
Николас с готовностью переходит на мою сторону стола. Я показываю ему две серебряные печати, еще незавершенные, Хагбард изготовил их по приказанию Сверрира. Одна изображает знаки конунга Сверрира и Магнуса – бок о бок, оба равновеликие.
– Это должна быть печать конунга Магнуса, – говорю я, – достойного конунга, сына ярла А эта, – я подношу Николасу следующую, и он, сощурившись, разглядывает ее, – будет печатью конунга Сверрира, когда в стране воцарится мир.
На этой печати вырезан знак Сверрира, и только его.
Николас ненадолго застыл, раздумывая, мудрый человек, – на челе его боль, невидимая никому. Будь это не боль, а нечто большее – коварство, никто бы все равно не увидел. Я тихо говорю:
– В этом Сверрир непреклонен.
Николас берет печати и почтительно подносит Магнусу. Он говорит:
– Это печать, государь, которую конунг Сверрир желает вручить тебе. Бок о бок на ней изображены твой знак и его – красиво и достойно двух соправителей страны.
Магнус смотрит на нее и кивает.
– А это, государь, будет печать конунга Сверрира…
Николас быстро показывает печать Магнусу и возвращает мне. Взор Магнуса темнеет от негодования. Сверрир говорит, – прежде чем Магнус перехватит слово, – что мы воздвигнем высокую виселицу, высочайшую доселе в Нидаросе. Пусть все увидят его вздернутым, клянусь в этом, конунг Магнус!
Вдруг Сверрир зовет:
– Пойдемте в конунгову усадьбу!
Мы идем, стражники по дороге окружают нас плотным кольцом. Когда мы рассаживаемся в зале и служанки вносят пиво, человек с далеких островов заводит лживую сагу, не вполне приличную. Сверрир человек с отменным чутьем на лживые саги – они должны быть без изъяна, без непристойностей, свежи, изобретательны, но так, чтобы, ослабив рассудок первым глотком пива, сагу было бы не грех рассказать и в присутствии архиепископа. Эта сага менее тонкая. Поэтому несмешная. Но она веселит конунга Магнуса. И когда он должен смеяться, мы помогаем ему, гогоча во все горло. Конунг Магнус расслабляется, Сверрир встает и пьет за его здоровье.
Затем Сверрир утирает пиво с бороды и говорит:
– Мы договорились о Вике и Трёндалёге. Но не о Вестланде и Халльварде!
Он смеется громко и холодно – таким я знаю его много лет: то, что заставляет его смеяться, часто имеет мрачную подоплеку. И вдруг делает знак нам, своим людям, покинуть залу. Выходя, я слышу его слова:
– Для меня будет честью, если ты, Магнус, попросишь свою свиту выйти, и мы, конунги страны, побеседуем наедине.
Люди конунга Магнуса выходят вместе с нами.
Немного спустя нас зовут внутрь, и Сверрир говорит, что конунг Магнус общался с ним с большой охотой, выказав на этих переговорах двух конунгов свою мудрость.
– Мы договорились, что Халльварда повесят трое из отряда Магнуса и трое из моего. Через два дня мы снова встретимся в ризнице или здесь в конунговой усадьбе и обсудим вопросы, по которым еще не пришли к единству.
А завтра – таково желание конунга Магнуса – состоится потешный бой в Спротавеллире между его ратью и моей. Если конунги сумели встретиться миром, то и их дружины должны поладить.
После потехи возведем виселицу и повесим Халльварда.
Конунг Магнус и его люди покинули залу и вернулись на корабли.
***
Один из игроков конунга Магнуса так врезал битой по носу Торгрима, что лопнула кожа и на бороду полилась кровь.
Мой отец Эйнар Мудрый поднимается с колоды, на которой сидел, и возмущенно ворчит. Я осторожно усаживаю его, быстро говорю: «Только не ты!», но злоба закипает и во мне, и не желая того, я кричу людям Магнуса:
– Грубияны!
Народ с воплями бежит вдоль площадки. Они хотят ворваться и перебить игроков. Тогда гребцы и дружинники конунга Магнуса прогоняют их. Свиной Стефан, посаженный судить игру, громовым голосом орет, что если весь народ не уберется с поля, он заберет биту и уйдет. Это немного действует. Свиной Стефан нависает над Торгримом, лежащим в обмороке, одной рукой поднимает, утирает кровь с его рожи и рычит, врезав по уху:
– Ты слишком слаб!
Очнувшись, парень хватает биту и снова бросается в бой.
Я высказал несогласие с конунгом Сверриром, когда он объявил о потешном бое между своими людьми и магнусовыми. Если все пройдет хорошо: обе команды удачно сыграют и добьются победы, – дружба между конунгами и их подданными окрепнет. Но если дело закончится дракой и смертоубийством, или если одна команда будет наголову разбита другою, и люди никогда больше не посмеют поднять глаз в зале? Сверрир сказал, что так захотел Магнус, – он похваляется, что его люди выиграют.
– Уступив в этом, я заставил его отказаться от требования самому повесить Халльварда, – сказал конунг. Но и Сверрир, и я были полны беспокойства перед состязанием.
Великой хитростью нам удалось выставить в команде близнецов Торгрима и Томаса. По уговору между конунгами, все двенадцать игроков должны быть дружинниками высшего ранга. Братья – оба однорукие – не служили в войске конунга Сверрира. Но лишь немногие – а то и вовсе никто, владели битой столь же искусно и мощно, как они. Кроме того, они обладали крепкой грудью и дикой отвагой, подчас сбивали с ног противника, – встав ногой ему на затылок и не давая подняться. Заполучив в руки биту, били ей, отпускали противника и ускользали, прежде чем он, фыркая, вставал на ноги и начинал носиться как бешеный бык. Я задал вопрос самому конунгу:
– Рискнем поставить их в команду?
– Это очень важно? – спросил он и глубоко задумался.
– Можешь не сомневаться, – ответил я.
– Забирай их, – сказал он.
Вот так и вышло, что Торгрим и Томас – однажды наказанные конунговым мечом – оказались в команде на игре с людьми конунга Магнуса.
Здесь, на Спротавеллире, собрались все, кто способен ходить или ползать. Старик и его юная дочь, торгующие луком, поставили навесы – сегодня они разживутся серебром. Мой отец Эйнар Мудрый – с клюкой в руке – сказал сегодня рано утром, что не пойдет.
– Свою последнюю игру я видел прошлым летом, – заявляет он и не двигается с места, когда я собираюсь уходить. Но вот гудит рожок – сигнал для зрителей и игроков, – и в моем отце пробуждается интерес.
– Ты не так уж стар, – говорю я испытующе, – ты ведь еще крепкий мужчина?
– Да, а я не стал чуть бодрее? – спрашивает он и с надеждой смотрит на меня.
– Да, конечно, – отвечаю я.
– Помоги же мне встать на ноги! – строго кричит он. Я помогаю. – Разве я не был лучшим игроком? – фыркает он, – я еще и сейчас сыграю лучше многих, если разойдусь…
– Во всяком случае побыть там и посмотреть игру-то ты можешь? – спрашиваю я.
– Что ты болтаешь? – отвечает он. – Это мне-то не смотреть игру?
И вот он здесь, опирающийся на клюки, укутанный в кожи. Отбрасывает клюки в сторону, кровь взыграла в старой голове, он шевелит челюстями и ворчит. Возле него стоит фру Сесилия со своей служанкой, – высокогрудая сестра конунга Сверрира, – она держит руки на груди и стонет, когда рать Сверрира, будто лось по весне, разгоняется и обрушивается на людей конунга Магнуса, заставляя их отступить.
Как тебе известно, йомфру Кристин, в потехе с чурбаном и битой игрок идет на игрока. Никто из твоей команды не может прийти на помощь в трудную минуту, – каждый сам должен бороться со своим противником, пока не отняли чурбан. А значит, каждый из двенадцати игроков должен быть равно искусен в игре. Отступит один, может рухнуть все. И похоже, что все рухнуло…
Рухнуло для команды конунга Сверрира: один из игроков Магнуса хватает Томаса за культю и держит, передает чурбан одному из своих – в строю открывается брешь, и люди Магнуса устремляются в нее на штурм нашего стяга. Фру Сесилия кричит и рвет на груди свою роскошную сорочку. Батюшка отшвыривает клюки, мой рев сливается с остальными, мне кажется, что впереди стоит один из свиты Магнуса. Я ставлю каблук ему на пальцы, чтобы раздавить их и оттолкнуть его. Тут я вижу, что это Йорунд, кормчий Эйрика Конунгова Брата, с которым мы делили ложе. Мы побратимы. Я обнимаю его, моего друга до гроба, прыгающего на одной ноге.
– Ату! – кричим мы.
– Ату! – кричат все.
Но вот Томас вырвал культю и размахивает битой прямо перед носом соперника. Очертя голову бросается в игру, мы ревем, кто-то кричит «ату!» ему вслед, – но Томас спотыкается и падает, кто-то цепляет его рогатиной, и он не может подняться. Гребцы конунга Магнуса принимаются бросать камни в Свиного Стефана, который бегает вокруг с рожком и пытается восстановить спокойствие. Чурбан поражает стяг конунга Сверрира. Победный рев возносится над неприятельской толпой. Несколько женщин из города – все они на нашей стороне – вбегают на поле, хватают чурбан и пускаются наутек к лесу. Они отказываются возвращать чурбан, пока удар в наш стяг не будет признан недействительным – из-за того, что соперник удерживал Томаса за культю. Однако у людей конунга Магнуса имеется свой чурбан. Не зря они прогуливались накануне по ветреной погоде. Рог Свиного Стефана вновь взмывает над состязающимися. Ему еще раз удается призвать их к спокойствию. Он ищет, на что бы взобраться, – ничего не находит, велит троим мальчикам подставить шеи и взбирается на них. Оттуда, с живой колонны, он обращается к народу. Говорит, что мы навлечем страшный позор на наших конунгов, если не сможем закончить игру как братья и добрые люди. Чурбан попал в стяг конунга Сверрира, мы должны это признать! Но знайте, что если кто-то еще раз прибегнет к обману, я убью его. Он спускается вниз и снова трубит в рожок.
Томас опять на ногах, Торгрим тоже. Как река в половодье, обрушиваются наши, тесня рать конунга Магнуса. Торгрим поражает – не чурбан, по которому бьет – он поражает чью-то голову, человек падает, я задыхаюсь от радости, мой отец поднимается, он хочет туда, в гущу борьбы. Фру Сесилия уже не прячет своих прелестей. Я вдруг обнаруживаю, что обнимаю ее.
– Бард! – кричит она, – Бард!
Это ее жених, Бард сын Гутхорма, Тот, к кому она взывает, я оставляю ее заблуждаться, что я – это он, и крепче обнимаю. Постепенно чурбан приближается к стягу конунга Магнуса. Торгрим промахивается. Томас попадает. Кто-то кричит:
– Они не дружинники, вон те!
Кто-то из людей конунга Магнуса понял, что с близнецами нажульничали. Я в ярости кричу, рядом возникает старик-торговец луком и начинает швырять луковицы в людей Магнуса. Кричит мне:
– Я хочу видеть кровь!
Его юная дочь тоже здесь: ноздри раздуваются, как у загнанного зверя. Я отпускаю Сесилию. Она вцепляется в волосы моему отцу и рвет их. Я льну к девушке с луком и кричу:
– Ату! Ату!
Она кричит «ату!» вместе со мной. И вот чурбан поражает стяг конунга Магнуса.
Мы подходим, желая положить конец игре. Люди конунга Магнуса тоже подходят, гребцы и дружинники, и начинается драка всех против всех. Над нами раздается звук рога Свиного Стефана, еще раз, нет-нет, все теперь дерутся со всеми. Чурбан снова поражает стяг конунга Магнуса!
– Мы сейчас заканчиваем! – кричим мы.
– Мы сейчас заканчиваем! – ревет старик с луком, – теперь уже без лука. Его юная дочь и фру Сесилия – одна высокородная женщина, другая простолюдинка, – повисли на шеях друг у друга.
Тут появляется Халльвард.
Посреди всего этого появляется он – тот, кого должны повесить по окончании игры. В тот же миг громкий голос кричит:
– Человека убили!
Находят убитого: это один из игроков конунга Магнуса, должно быть, он получил подзатыльник и в падении ударился головой о камень. Так потом объяснили. Но все это – мертвец и Халльвард, которого должны повесить, – заставляет людей Магнуса поверить, что убийца – Халльвард. Они несутся с камнями и палками, чтобы сбить нас с ног.
Тогда вмешивается дружина конунга Сверрира и разнимает дерущихся.
Люди конунга Магнуса сбиваются в кучу и, положив мертвеца на носилки, возвращаются на корабли.
Навесы для торговли луком снова вырваны.
Сесилия и ее служанка – обе в разорванной одежде – удаляются.
Мой отец Эйнар Мудрый по пути домой ворчит.
– Ведь чурбан не попал по стягу конунга Сверрира? – спрашивает он.
– Нет, – отвечаю я.
У конунга хватило мудрости остаться в конунговой усадьбе.
– Убийство дорого обойдется? – говорит он.
– Можешь не сомневаться, государь.
– Игра была хорошей? – спрашивает он.
– Да, – говорю я.
***
В последующие дни лодки неоднократно сновали между городом и Нидархольмом. Сначала один рыбак закинул невод, потом другой – со стороны острова, они побеседовали, и на следующий день двое дружинников встретились во фьорде. Перекинулась парой слов и разошлись, полные презрения друг к другу, – однако каждый усвоил послание, принесенное другим: что два конунга рискуют вновь встретиться в городе и обсудить, возможно ли возобновить перемирие.
В ночь перед свиданием, когда Сверрир и Магнус должны были вновь обратиться к народу с коня и боевого струга, Халльвард с отрубленными пальцами, корчась лежит на лавке в конунговой усадьбе.
Я говорю «корчась»: доселе невозмутимо спокойный, а теперь взаперти, в мыслях уже с петлей на шее, терзаемый сильным страхом, скрытым под бледным лбом, в темноте обливается потом, а с приходом дня утирает его. Ночью Халльвард кричит. Крик прорезает бревенчатые стены конунговой усадьбы, достигает уха каждого, конунг вскакивает, я за ним, – мы зовем стражника, тот входит, шатаясь со сна, конунг бьет его, рот и нос начинают кровоточить, человек не может ничего ответить. Конунг кричит:
– Ударь его!
Он имеет в виду ударить того, кто кричит, но второй стражник, вошедший только что, немедля бьет первого. Крик прекращается. И в этот миг – в тиши ожидания нового крика – я прозреваю и говорю конунгу:
– Это он.
– Да, – отвечает он, – это он. Тихим голосом добавляет: – Пусть кричит.
Халльвард снова вскрикивает. Потом я узнал от других, что Халльвард ползает вдоль стен в своей тесной каморке и обнюхивает их, как собака. Входят дружинники с факелами и глазеют: человек-собака, обнюхивает углы, поднимается с совершенно иным взглядом, чем прежде.
– Что ты вынюхиваешь? – спрашивает один.
– Я ищу свою кровь, – отвечает он. Потом погружается в раздумье и произносит: – Кровь? Меня же должны повесить? Тогда не пахнет кровью? – спрашивает он и вдруг смеется. Мгновение спустя он кричит.
Раздевается и стоит нагой. Входит служанка, оберегает свою жалкую честь, прикрыв глаза подолом юбки. Потом Халльвард завязывает на животе одеяло и говорит, что хочет идти к конунгу.
– Нагим пришел я из чрева матери моей! – восклицает он. Но стражники не пускают его. Он затевает драку со стражей. Упускает одеяло и дерется нагишом, получает оплеуху, кровь хлещет изо рта и носа, – он слизывает кровь и причмокивает, говоря: – Вот моя кровь, я пойду к конунгу и скажу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42