Здесь насчет какого-то фестиваля Музыки Рока. Все это закончится появлением чудовищ из другого измерения, можешь быть уверена. Это как раз то, что частенько случается в наших местах.
– Извините, – сказал Большой Псих Адриан полным подозрений тоном. – Я не хочу создавать проблем, верно, но это Смерть или нет? Я видел картинки, и они не имеют с ней ничего общего.
– Мы проделали все, предписанное Обрядом, – сказал Ридкулли. – И вот кого получили.
– Ну да, но например мой отец – ловец сельди, вылавливал своими сельдевыми сетями не только сельдей, – сказал Сказз.
– Угу. Она может оказаться кем угодно, – сказал Ужасный Тец. – Я думал Смерть гораздо выше и костлявее.
– Она просто девушка, которая валяет дурака, – заявил Сказз.
Сьюзан уставилась на него.
– У нее даже косы нет, – сказал Тец.
Сьюзан сконцентрировалась. Коса возникла в ее руках, от голубоватого лезвия исходил звук, как будто пальцем по стеклу.
Студенты вытянулись по стойке смирно.
– Но я всегда говорил, что у нее было достаточно времени, чтобы измениться, – заметил Тец.
– Точно. Пора дать девушкам шанс в перспективных профессиях, – сказал Сказз.
– Не смейте говорить покровительственным тоном!
– Это верно, – сказал Прудер. – Нет никаких оснований считать, что Смерть обязан быть мужчиной. Женщина способна выполнять работу почти так же хорошо, как и мужчина.
– У тебя отлично получается, – заметил Ридкулли.
Он послал ей ободряющую улыбку.
Она развернулась к нему. Я Смерть, подумала она отстраненно, так или иначе, а это просто жирный старикан, который не имеет никакого права командовать мной. Я сейчас посмотрю на него так, что он быстро осознает всю тяжесть ситуации, в которой очутился. Она посмотрела.
– Юная леди, – сказал Ридкулли. – Не хотите ли позавтракать?
«Залатанный барабан» закрывался нечасто. Обычно в районе шести утра здесь случалось временное затишье, однако Гибискус оставался на посту, если кто-то хотел выпить. Кто-то хотел выпить очень много. Кто-то довольно расплывчатый сидел в баре. Из него сыпался песок и, насколько мог заметить Гибискус, в нем торчало несколько стрел клатчского производства.
Бармен наклонился вперед.
– Мог я видеть вас раньше?
– Я БЫВАЛ ТУТ ЧАСТЕНЬКО, ДА. НА ТОЙ НЕДЕЛЕ В СРЕДУ, НАПРИМЕР.
– Ха! Да, в тот раз творились тут дела! Бедного старого Винса в тот раз зарезали.
– ДА.
– Просто напрашиваешься, называя себя Винсентом Неуязвимым.
– ДА. И НЕТОЧНО, ВДОБАВОК.
– Стражники сказали, что это самоубийство.
Смерть кивнул. По стандартам Анк-Морпорка, прийти в «Залатанный Барабан» и представиться Винсентом Неуязвимым – чистое самоубийство.
– В ЭТОЙ ВЫПИВКЕ ГУСЕНИЦЫ.
Бармен покосился на его напиток.
– Это не гусеница, сэр, – сказал он. – Это червяк.
– А, ЭТО ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ТАК, ЧТО ЛИ?
– Он и должен там быть, сэр. Это же что-то мексиканское. Они кладут туда червя, чтобы показать, насколько оно крепкое.
– ДОСТАТОЧНО КРЕПКОЕ, ЧТОБЫ ТОПИТЬ ЧЕРВЕЙ?
Бармен почесал голову. Он никогда не смотрел на это с такой точки зрения.
– Просто что-то такое, что пьют люди, – высказался он неопределенно.
Смерть взял бутылку и поднял ее на уровень того, что у людей называется глазами. Червь одиноко вращался в жидкости.
– НУ И КАК ОНО? – спросил он.
– Ну, этот сорт…
– Я НЕ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ.
– Позавтракать? – переспросила Сьюзан. – То есть, ПОЗАВТРАКАТЬ?
– В это время положено завтракать, – сказал Аркканцлер. – Сто лет не доводилось позавтракать с очаровательной юной дамой.
– Какое несчастье, вы так же неинтересны, как и любой другой, – сказала Сьюзан.
– Ну хорошо, со смертельно очаровательной, – сказал Ридкулли невозмутимо. – Но соловьи поют в ветвях, солнце заглядывает через забор, я ощущаю аппетитные запахи, а возможность позавтракать со Смертью – это шанс, мало кому выпадающий. Вы играете в шахматы?
– Исключительно хорошо, – ответила Сьюзан, все еще смущаясь.
– Подумайте как следует. Ну что же, приятели. Возвращайтесь к раскалыванию вселенной. Не пройдете ли во сюда, мадам?
– Я же не могу выйти из круга.
– О, вполне можете, если я вас приглашаю. В порядке любезности. Я не знаю, разъясняли вам когда-нибудь эту концепцию?
Он поклонился и подал ей руку. Помешкав, она переступила меловую черту. На секунду стало щекотно.
Студенты поспешно ретировались.
– Не останавливайтесь, – сказал Ридкулли. – Теперь сюда, мадам.
Сьюзан никогда прежде не испытывала воздействия шарма. В Ридкулли его было полно – на своеобразный подмигивающий манер.
Она проследовала за ним через лужайки к Главному Залу.
Столы были накрыты к завтраку, но при этом за ними никого не было. Буфетная стойка поросла, как осенними грибами, блюдами с медными крышками. Три довольно юные девы замерли в терпеливом ожидании за этой баррикадой.
– Поможем себе сами, – живо предложил Ридкулли, приподнимая крышку с одного из блюд.
– Официанты и им подобные производят слишком много шума – это какая-то шутка, – он потыкал то, что находилось под крышкой, и подозвал одну из девушек.
– Ты которая из них? – спросил он. – Молли, Полли или Долли?
– Молли, ваша милость, – ответила девушка, приседая в реверансе и слегка трепеща. – Что-то не так?
– Не так – не так – не так, ооо, не так – не так – не так! – подхватили две другие девушки.
– Что случилось с копченой селедкой? Что это такое? Смахивает на мясной пирожок, засунутый в булку, – сказал Ридкулли, сверля девушек глазами.
– Миссис Панариция дала распоряжение поварам, – объяснила Молли нервно.
– Это…
– йя – йя – йя!…
– …это гамбургер.
– Объясни мне, – сказал Ридкулли. – Зачем ты соорудила из своих волос улей, умоляю? Из-за него ты похожа на спичку.
– Прошу вас, сэр, мы…
– Ты ходила на концерт Музыки Рока, не так ли?
– Да, сэр.
– Йа – Йа.
– И ты, э-э-э… ты кидала что-нибудь на сцену?
– Нет, сэр!
– Где миссис Панариция?
– В постели с холодным компрессом, сэр.
– Неудивительно. – Ридкулли повернулся к Сьюзан. – Боюсь, люди здесь забавляются дурацкими гамбургерами.
– На завтрак я ем только мюсли, – сказала Сьюзан.
– Есть овсянка, – сказал Ридкулли. – Ее готовят для Казначея, потому что она не действует возбуждающе. – Он приподнял другую крышку. – Да, вот она, никуда не делась. Есть вещи, которые Музыке Рока не под силу изменить, и одна из них – овсянка. Позволь за тобой поухаживать.
Они расположились друг напротив друга.
– Ну, разве это не прелестно? – сказал Ридкулли.
– Вы смеетесь надо мной? – спросила Сьюзан подозрительно.
– Не так чтобы. Мой опыт мне подсказывает, что в сельдевых сетях оказывается все-таки в основном сельдь. А для смертного пользователя, такого как я, интересно каким образом Смерть вдруг превратился в юную девушку из ходячей натомии, к которой мы привыкли и к которой… привыкли.
– Натомии?
– Другое обозначение для скелета. От «анатомия», вероятно.
– Он мой дедушка.
– О. Да, ты же говорила. И что, это правда?
– Звучит довольно глупо. Впредь я буду называть кого-нибудь другого.
– Поработай на моем месте минут пять, а потом будешь говорить о глупости, – он извлек из кармана карандаш и осторожно приподнял им верхнюю половину своей булочки. – Гляди-ка, а тут еще и сыр, – сказал он с осуждением.
– Он куда-то исчез, а я вдруг узнаю, что все унаследовала я. Я хочу сказать, я ведь об этом не просила! Почему именно я? Расхаживать повсюду с этой дурацкой косой… это совсем не то, что я ждала от жизни…
– Это безусловно не то, о чем рассказывается в книжках про удачные карьеры, – сказал Ридкулли.
– Именно так!
– И я полагаю, тебя весьма это тяготит? – спросил Ридкулли.
– Мы не знаем, куда он делся. Альберт говорит, что его что-то тяготило, но он так и не сказал – что.
– Боги! Что такое может тяготить Смерть?
– Альберту кажется, что он способен… наделать глупостей.
– Бог ты мой. Не очень глупых глупостей, я надеюсь. Да и разве это возможно? Это было бы… самосмертоубийство. Или смертоцид.
К удивлению Сьюзан, Ридкулли похлопал ее по руке.
– Но я уверен, что мы все можем спать спокойно, зная, что мы на твоем попечении, – сказал он.
– Но там такой беспорядок! Хорошие люди умирают глупой смертью, плохие доживают до глубокой старости. Все так неорганизованно! Во всем этом никакого смысла! Никакой справедливости! Я хочу сказать, этот мальчик…
– Какой мальчик?
К ее изумлению и ужасу она почувствовала, что краснеет.
– Просто один парень, – сказала она. – Он должен был чрезвычайно нелепо умереть, я собралась спасти его, и тут его спасла музыка, и теперь она ввергла его во все неприятности, какие только бывают, и я все равно его спасу, и не знаю, почему.
– Музыка? – переспросил Ридкулли. – А не играет ли он на чем-то вроде гитары?
– Да! А откуда вы знаете?
Ридкулли вздохнул.
– Если ты волшебник, у тебя инстинктивное чутье на такие вещи. – Он еще немного потыкал свой гамбургер. – И зачем-то салат-латук. И один очень, очень тонкий ломтик соленого огурца.
Он позволил верхней половине булочки упасть на место.
– Музыка жива, – сказала она.
Что-то, пытающееся в течении последних десяти минут достучаться до внимания Сьюзан в течении последних десяти минут, пустило в ход ноги.
– О, мой бог!… – произнесла она.
– Которого из них ты имеешь в виду? – деликатно осведомился Ридкулли.
– Это же так просто! Она расставляет ловушки! Она изменяет людей! Они хотят играть музыку… Я должна идти, – заявила Сьюзан поспешно. – Э-э-э… большое спасибо за овсянку…
– Но ты ведь даже не попробовала ее, – заметил Ридкулли кротко.
– Да, но… но я очень хорошо ее рассмотрела.
Она исчезла. Через некоторое время Ридкулли наклонился вперед и поводил руками в том месте, где она только что сидела, просто на всякий случай. Затем он пошарил под мантией и извлек постер Свободного Фестиваля. Здоровенная хреновина с щупальцами – вот что было проблемой. Сконцентрируйте достаточно магии в одном месте, и ткань мироздания расползется на пятке, как декановы носки, которые, как мог заметить Ридкулли, последние несколько дней были чрезвычайно ярких расцветок.
Он помахал девушкам рукой.
– Благодарю вас, Молли, Долли и Полли, – сказал он. – Можете убрать все это.
– Йа – йа!
– Да-да, спасибо.
Ридкулли почувствовал себя очень одиноко. Он действительно наслаждался беседой с этой девушкой. Она оказалась единственным человеком, который не свихнулся и не был окончательно поглощен чем-то, чего он, Ридкулли, совершенно не понимал.
Он побрел было к себе в кабинет, но по дороге на него обрушился грохот, несущийся из комнат Декана. Дверь была приоткрыта.
Главные волшебники проживали в просторных апартаментах, включавших в себя кабинет, мастерскую и спальню. Декан склонился над горном в мастерской, с маской из закопченого стекла на лице и молотом в руке. Он был поглощен работой.
Искры разлетались во все стороны.
Вот это гораздо лучше, подумал Ридкулли. Может быть, это конец всему этому абсурду с Музыкой Рока и возвращение настоящей магии.
– Все в порядке, Декан? – спросил он.
Декан приподнял маску и кивнул.
– Почти закончил, Аркканцлер.
– Услышал еще с того конца коридора, как ты колошматишь, – сказал Ридкулли дружелюбно.
– А, работаю над карманами, – объяснил Декан.
Ридкулли тупо уставился на него. Известное количество довольно трудных заклинаний включали плавку и ковку, но карманы… – это было что-то новенькое.
Декан держал в руках лосины.
Строго говоря, это было не совсем то, что люди понимают под лосинами; ведущим волшебникам были свойственны особенные размеры – 120 сантиметров талия, 60 сантиметров ляжки – которые напоминали о ком-то, кто сидел на стене и нуждался в помощи королевской рати, чтобы собраться обратно. Они были темно-синие.
– Тебе приходится отковывать их? – спросил Ридкулли. – Миссис Панариция опять переборщила с крахмалом?
Он наклонился поближе.
– Ты что, заклепал их?
Декан просиял.
– Это кальсоны, – заявил он. – Не хуже, чем то, что в них!
– Ты опять говоришь о Музыке Рока? – подозрительно осведомился Ридкулли.
– Я хочу сказать, что они оттяжные!
– Ну, пожалуй, в такую погоду это разумнее кожаной мантии, – согласился Ридкулли. – Но ты ведь не собираешься их носить, не так ли?
– Почему нет? – спросил Декан, сражаясь со своей мантией.
– Волшебники в лосинах? Только не в моем университете! Это не по-мужски! Люди обхохочутся, – сказал Ридкулли.
– Вы постоянно пытаетесь помешать мне делать то, что я хочу!
– Нет никакой необходимости говорить со мной в таком тоне…
– Ха, вы никогда не слушаете, что я говорю, и я не понимаю, почему бы мне не носить то, что мне нравится!
Ридкулли окинул комнату взглядом.
– Здесь ужасный бардак! – рявкнул он. – А ну-ка прибери здесь, немедленно!
– Ни за что!
– Тогда больше никакой тебе Музыки Рока, молодой человек!
Ридкулли с грохотом захлопнул за собой дверь. Он с грохотом распахнул ее и добавил:
– И я не давал тебе разрешения красить ее в черное!
Он с грохотом захлопнул дверь.
С грохотом распахнул.
– И вообще они тебе не идут!
Декан вылетел в коридор, размахивая молотком.
– Можете говорить, что угодно! – заорал он. – Но когда потомки будут придумывать для них название, они уж точно не назовут их аркканцлерскими!
Было восемь часов утра, тот час, когда пьяницы пытаются или забыть, кто они такие, или вспомнить, где они живут. Остальные обитатели «Барабана» скрючились над своей выпивкой вдоль стен и наблюдали за орангутаном, который играл в «Нашествие Варваров» и дико визжал каждый раз, когда проигрывал пенни.
Гибискусу очень хотелось закрыться. С другой стороны, все это напоминало открытие золотоносной жилы. Все, что ему надо было делать – это следить за тем, чтобы стаканы все время оставались наполненными.
– Ну как, начинаете забывать? – спросил он.
– КАЖЕТСЯ, Я ЗАБЫЛ ТОЛЬКО ОДНО.
– Что именно? Ха, как глупо спрашивать об этом, вы ведь забы…
– Я ЗАБЫЛ, КАК НАПИВАТЬСЯ.
Бармен посмотрел на шеренги и колонны стаканов. Здесь были винные бокалы. Здесь были бокалы для коктейлей. Здесь были кружки. Здесь были глиняные кружки, изображающие веселого пузатого человечка. Здесь было ведро.
– Мне кажется, вы на верном пути, – рискнул он.
Незнакомец, прихватив свой последний стакан, побрел к автомату «Нашествие Варваров».
Это был заводной механизм весьма замысловатой конструкции. Под игровым полем, в большом ящике красного дерева просматривались многочисленные шестеренки и червячные передачи, основной задачей которых являлось перемещение грубо вырезанных фигурок Варварских Захватчиков по квадратному полю. Игрок при помощи системы рукояток и блоков управлял маленькой самозаряжающейся катапультой, которая передвигалась перед строем Захватчиков и стреляла вверх дробинками. В это время Захватчики (посредством храповиков и защелок) пускали крошечные металлические стрелы. Время от времени раздавался звон и неожиданно возникший Захватчик на коне пролетал через поле, метая копья.
Все это сооружение беспрерывно дребезжало и скрипело, отчасти из-за изъянов механизма, отчасти потому, что орангутан крутил обе рукоятки, прыгал вверх и вниз на педали огня и орал изо всех сил.
– Я бы предпочел, чтобы этой штуковины тут не было, – сказал бармен из-за стойки. – Но она довольно популярна у посетителей, как видите.
– ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, У ОДНОГО ПОСЕТИТЕЛЯ.
– Ну, во всяком случае, она получше фруктовой машины.
– ДА?
– Он сожрал все фрукты.
Визг ярости донесся со стороны автомата. Бармен вздохнул.
– Видели когда-нибудь, чтобы кто-то так убивался из-за одного пенни?
Обезьяна шлепнула на стойку доллар и удалилась с двумя пригоршнями мелочи. Одно пенни, опущенное в щель, позволяло опустить самый большой рычаг; варвары чудесным образом воскресали и возобновляли свое нестройное наступление.
– Он вылил туда свою выпивку, – заметил бармен. – Может быть, мне это только кажется, но сейчас их шатает немного больше обычного.
Смерть некоторое время наблюдал за игрой. Это было одно из самых угнетающих зрелищ, которое он только видел. Игра в любом случае придет к своему завершению. Зачем же кидаться всеми этими штуками? Зачем?…
Он взмахнул стаканом в сторону собравшихся пьяниц.
– ЭЙ, ВЫ! ЭВЫ! ВЫ МОЖЕТЕ СБЕ ПРЕДСТАИТЬ, А, ШО ЗНАЧТ ИМЕТЬ ПАМЬТЬ ТАКУЮ ХОРОШУЮ, ТЧНО, ТАКУЮ ХОРОШУЮ, ЧТО ДАЖЕ МОЖНО ВСПОМНИТЬ ТО, ЧТО ЕЩЕ НЕ ПРОИЗОШЛО? ВОТ, ТАК У МЕНЯ! О ДА. ДОВОЛЬНО ТОЧНО. КАК ПОДУМАЕШЬ. КАК ПОДУМАЕШЬ. КАК ПОДУМАЕШЬ, ШО НИКАКОГО БУДЩЕГО И НЕТУ… ТОЛЬКО ПРОШЛОЕ, КОТОРОЕ ЕЩЕ НЕ ПРОИЗОШЛО. И. И. И. ВЫ ВСЕ РАВНЫ ЧТО-ТО ДЕЛТЬ! ВЫ ЗНАЕТЕ ТОЧНО, ШО ПРОИЗОЙДЕТ И ВСЕ-РНО ДОЛЖНЫ ЧТО-ТО ДЕЛТЬ.
Он оглядел обращенные к нему лица. Люди в «Барабане» привыкли к алкогольным лекциям, но не к таким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Извините, – сказал Большой Псих Адриан полным подозрений тоном. – Я не хочу создавать проблем, верно, но это Смерть или нет? Я видел картинки, и они не имеют с ней ничего общего.
– Мы проделали все, предписанное Обрядом, – сказал Ридкулли. – И вот кого получили.
– Ну да, но например мой отец – ловец сельди, вылавливал своими сельдевыми сетями не только сельдей, – сказал Сказз.
– Угу. Она может оказаться кем угодно, – сказал Ужасный Тец. – Я думал Смерть гораздо выше и костлявее.
– Она просто девушка, которая валяет дурака, – заявил Сказз.
Сьюзан уставилась на него.
– У нее даже косы нет, – сказал Тец.
Сьюзан сконцентрировалась. Коса возникла в ее руках, от голубоватого лезвия исходил звук, как будто пальцем по стеклу.
Студенты вытянулись по стойке смирно.
– Но я всегда говорил, что у нее было достаточно времени, чтобы измениться, – заметил Тец.
– Точно. Пора дать девушкам шанс в перспективных профессиях, – сказал Сказз.
– Не смейте говорить покровительственным тоном!
– Это верно, – сказал Прудер. – Нет никаких оснований считать, что Смерть обязан быть мужчиной. Женщина способна выполнять работу почти так же хорошо, как и мужчина.
– У тебя отлично получается, – заметил Ридкулли.
Он послал ей ободряющую улыбку.
Она развернулась к нему. Я Смерть, подумала она отстраненно, так или иначе, а это просто жирный старикан, который не имеет никакого права командовать мной. Я сейчас посмотрю на него так, что он быстро осознает всю тяжесть ситуации, в которой очутился. Она посмотрела.
– Юная леди, – сказал Ридкулли. – Не хотите ли позавтракать?
«Залатанный барабан» закрывался нечасто. Обычно в районе шести утра здесь случалось временное затишье, однако Гибискус оставался на посту, если кто-то хотел выпить. Кто-то хотел выпить очень много. Кто-то довольно расплывчатый сидел в баре. Из него сыпался песок и, насколько мог заметить Гибискус, в нем торчало несколько стрел клатчского производства.
Бармен наклонился вперед.
– Мог я видеть вас раньше?
– Я БЫВАЛ ТУТ ЧАСТЕНЬКО, ДА. НА ТОЙ НЕДЕЛЕ В СРЕДУ, НАПРИМЕР.
– Ха! Да, в тот раз творились тут дела! Бедного старого Винса в тот раз зарезали.
– ДА.
– Просто напрашиваешься, называя себя Винсентом Неуязвимым.
– ДА. И НЕТОЧНО, ВДОБАВОК.
– Стражники сказали, что это самоубийство.
Смерть кивнул. По стандартам Анк-Морпорка, прийти в «Залатанный Барабан» и представиться Винсентом Неуязвимым – чистое самоубийство.
– В ЭТОЙ ВЫПИВКЕ ГУСЕНИЦЫ.
Бармен покосился на его напиток.
– Это не гусеница, сэр, – сказал он. – Это червяк.
– А, ЭТО ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ТАК, ЧТО ЛИ?
– Он и должен там быть, сэр. Это же что-то мексиканское. Они кладут туда червя, чтобы показать, насколько оно крепкое.
– ДОСТАТОЧНО КРЕПКОЕ, ЧТОБЫ ТОПИТЬ ЧЕРВЕЙ?
Бармен почесал голову. Он никогда не смотрел на это с такой точки зрения.
– Просто что-то такое, что пьют люди, – высказался он неопределенно.
Смерть взял бутылку и поднял ее на уровень того, что у людей называется глазами. Червь одиноко вращался в жидкости.
– НУ И КАК ОНО? – спросил он.
– Ну, этот сорт…
– Я НЕ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ.
– Позавтракать? – переспросила Сьюзан. – То есть, ПОЗАВТРАКАТЬ?
– В это время положено завтракать, – сказал Аркканцлер. – Сто лет не доводилось позавтракать с очаровательной юной дамой.
– Какое несчастье, вы так же неинтересны, как и любой другой, – сказала Сьюзан.
– Ну хорошо, со смертельно очаровательной, – сказал Ридкулли невозмутимо. – Но соловьи поют в ветвях, солнце заглядывает через забор, я ощущаю аппетитные запахи, а возможность позавтракать со Смертью – это шанс, мало кому выпадающий. Вы играете в шахматы?
– Исключительно хорошо, – ответила Сьюзан, все еще смущаясь.
– Подумайте как следует. Ну что же, приятели. Возвращайтесь к раскалыванию вселенной. Не пройдете ли во сюда, мадам?
– Я же не могу выйти из круга.
– О, вполне можете, если я вас приглашаю. В порядке любезности. Я не знаю, разъясняли вам когда-нибудь эту концепцию?
Он поклонился и подал ей руку. Помешкав, она переступила меловую черту. На секунду стало щекотно.
Студенты поспешно ретировались.
– Не останавливайтесь, – сказал Ридкулли. – Теперь сюда, мадам.
Сьюзан никогда прежде не испытывала воздействия шарма. В Ридкулли его было полно – на своеобразный подмигивающий манер.
Она проследовала за ним через лужайки к Главному Залу.
Столы были накрыты к завтраку, но при этом за ними никого не было. Буфетная стойка поросла, как осенними грибами, блюдами с медными крышками. Три довольно юные девы замерли в терпеливом ожидании за этой баррикадой.
– Поможем себе сами, – живо предложил Ридкулли, приподнимая крышку с одного из блюд.
– Официанты и им подобные производят слишком много шума – это какая-то шутка, – он потыкал то, что находилось под крышкой, и подозвал одну из девушек.
– Ты которая из них? – спросил он. – Молли, Полли или Долли?
– Молли, ваша милость, – ответила девушка, приседая в реверансе и слегка трепеща. – Что-то не так?
– Не так – не так – не так, ооо, не так – не так – не так! – подхватили две другие девушки.
– Что случилось с копченой селедкой? Что это такое? Смахивает на мясной пирожок, засунутый в булку, – сказал Ридкулли, сверля девушек глазами.
– Миссис Панариция дала распоряжение поварам, – объяснила Молли нервно.
– Это…
– йя – йя – йя!…
– …это гамбургер.
– Объясни мне, – сказал Ридкулли. – Зачем ты соорудила из своих волос улей, умоляю? Из-за него ты похожа на спичку.
– Прошу вас, сэр, мы…
– Ты ходила на концерт Музыки Рока, не так ли?
– Да, сэр.
– Йа – Йа.
– И ты, э-э-э… ты кидала что-нибудь на сцену?
– Нет, сэр!
– Где миссис Панариция?
– В постели с холодным компрессом, сэр.
– Неудивительно. – Ридкулли повернулся к Сьюзан. – Боюсь, люди здесь забавляются дурацкими гамбургерами.
– На завтрак я ем только мюсли, – сказала Сьюзан.
– Есть овсянка, – сказал Ридкулли. – Ее готовят для Казначея, потому что она не действует возбуждающе. – Он приподнял другую крышку. – Да, вот она, никуда не делась. Есть вещи, которые Музыке Рока не под силу изменить, и одна из них – овсянка. Позволь за тобой поухаживать.
Они расположились друг напротив друга.
– Ну, разве это не прелестно? – сказал Ридкулли.
– Вы смеетесь надо мной? – спросила Сьюзан подозрительно.
– Не так чтобы. Мой опыт мне подсказывает, что в сельдевых сетях оказывается все-таки в основном сельдь. А для смертного пользователя, такого как я, интересно каким образом Смерть вдруг превратился в юную девушку из ходячей натомии, к которой мы привыкли и к которой… привыкли.
– Натомии?
– Другое обозначение для скелета. От «анатомия», вероятно.
– Он мой дедушка.
– О. Да, ты же говорила. И что, это правда?
– Звучит довольно глупо. Впредь я буду называть кого-нибудь другого.
– Поработай на моем месте минут пять, а потом будешь говорить о глупости, – он извлек из кармана карандаш и осторожно приподнял им верхнюю половину своей булочки. – Гляди-ка, а тут еще и сыр, – сказал он с осуждением.
– Он куда-то исчез, а я вдруг узнаю, что все унаследовала я. Я хочу сказать, я ведь об этом не просила! Почему именно я? Расхаживать повсюду с этой дурацкой косой… это совсем не то, что я ждала от жизни…
– Это безусловно не то, о чем рассказывается в книжках про удачные карьеры, – сказал Ридкулли.
– Именно так!
– И я полагаю, тебя весьма это тяготит? – спросил Ридкулли.
– Мы не знаем, куда он делся. Альберт говорит, что его что-то тяготило, но он так и не сказал – что.
– Боги! Что такое может тяготить Смерть?
– Альберту кажется, что он способен… наделать глупостей.
– Бог ты мой. Не очень глупых глупостей, я надеюсь. Да и разве это возможно? Это было бы… самосмертоубийство. Или смертоцид.
К удивлению Сьюзан, Ридкулли похлопал ее по руке.
– Но я уверен, что мы все можем спать спокойно, зная, что мы на твоем попечении, – сказал он.
– Но там такой беспорядок! Хорошие люди умирают глупой смертью, плохие доживают до глубокой старости. Все так неорганизованно! Во всем этом никакого смысла! Никакой справедливости! Я хочу сказать, этот мальчик…
– Какой мальчик?
К ее изумлению и ужасу она почувствовала, что краснеет.
– Просто один парень, – сказала она. – Он должен был чрезвычайно нелепо умереть, я собралась спасти его, и тут его спасла музыка, и теперь она ввергла его во все неприятности, какие только бывают, и я все равно его спасу, и не знаю, почему.
– Музыка? – переспросил Ридкулли. – А не играет ли он на чем-то вроде гитары?
– Да! А откуда вы знаете?
Ридкулли вздохнул.
– Если ты волшебник, у тебя инстинктивное чутье на такие вещи. – Он еще немного потыкал свой гамбургер. – И зачем-то салат-латук. И один очень, очень тонкий ломтик соленого огурца.
Он позволил верхней половине булочки упасть на место.
– Музыка жива, – сказала она.
Что-то, пытающееся в течении последних десяти минут достучаться до внимания Сьюзан в течении последних десяти минут, пустило в ход ноги.
– О, мой бог!… – произнесла она.
– Которого из них ты имеешь в виду? – деликатно осведомился Ридкулли.
– Это же так просто! Она расставляет ловушки! Она изменяет людей! Они хотят играть музыку… Я должна идти, – заявила Сьюзан поспешно. – Э-э-э… большое спасибо за овсянку…
– Но ты ведь даже не попробовала ее, – заметил Ридкулли кротко.
– Да, но… но я очень хорошо ее рассмотрела.
Она исчезла. Через некоторое время Ридкулли наклонился вперед и поводил руками в том месте, где она только что сидела, просто на всякий случай. Затем он пошарил под мантией и извлек постер Свободного Фестиваля. Здоровенная хреновина с щупальцами – вот что было проблемой. Сконцентрируйте достаточно магии в одном месте, и ткань мироздания расползется на пятке, как декановы носки, которые, как мог заметить Ридкулли, последние несколько дней были чрезвычайно ярких расцветок.
Он помахал девушкам рукой.
– Благодарю вас, Молли, Долли и Полли, – сказал он. – Можете убрать все это.
– Йа – йа!
– Да-да, спасибо.
Ридкулли почувствовал себя очень одиноко. Он действительно наслаждался беседой с этой девушкой. Она оказалась единственным человеком, который не свихнулся и не был окончательно поглощен чем-то, чего он, Ридкулли, совершенно не понимал.
Он побрел было к себе в кабинет, но по дороге на него обрушился грохот, несущийся из комнат Декана. Дверь была приоткрыта.
Главные волшебники проживали в просторных апартаментах, включавших в себя кабинет, мастерскую и спальню. Декан склонился над горном в мастерской, с маской из закопченого стекла на лице и молотом в руке. Он был поглощен работой.
Искры разлетались во все стороны.
Вот это гораздо лучше, подумал Ридкулли. Может быть, это конец всему этому абсурду с Музыкой Рока и возвращение настоящей магии.
– Все в порядке, Декан? – спросил он.
Декан приподнял маску и кивнул.
– Почти закончил, Аркканцлер.
– Услышал еще с того конца коридора, как ты колошматишь, – сказал Ридкулли дружелюбно.
– А, работаю над карманами, – объяснил Декан.
Ридкулли тупо уставился на него. Известное количество довольно трудных заклинаний включали плавку и ковку, но карманы… – это было что-то новенькое.
Декан держал в руках лосины.
Строго говоря, это было не совсем то, что люди понимают под лосинами; ведущим волшебникам были свойственны особенные размеры – 120 сантиметров талия, 60 сантиметров ляжки – которые напоминали о ком-то, кто сидел на стене и нуждался в помощи королевской рати, чтобы собраться обратно. Они были темно-синие.
– Тебе приходится отковывать их? – спросил Ридкулли. – Миссис Панариция опять переборщила с крахмалом?
Он наклонился поближе.
– Ты что, заклепал их?
Декан просиял.
– Это кальсоны, – заявил он. – Не хуже, чем то, что в них!
– Ты опять говоришь о Музыке Рока? – подозрительно осведомился Ридкулли.
– Я хочу сказать, что они оттяжные!
– Ну, пожалуй, в такую погоду это разумнее кожаной мантии, – согласился Ридкулли. – Но ты ведь не собираешься их носить, не так ли?
– Почему нет? – спросил Декан, сражаясь со своей мантией.
– Волшебники в лосинах? Только не в моем университете! Это не по-мужски! Люди обхохочутся, – сказал Ридкулли.
– Вы постоянно пытаетесь помешать мне делать то, что я хочу!
– Нет никакой необходимости говорить со мной в таком тоне…
– Ха, вы никогда не слушаете, что я говорю, и я не понимаю, почему бы мне не носить то, что мне нравится!
Ридкулли окинул комнату взглядом.
– Здесь ужасный бардак! – рявкнул он. – А ну-ка прибери здесь, немедленно!
– Ни за что!
– Тогда больше никакой тебе Музыки Рока, молодой человек!
Ридкулли с грохотом захлопнул за собой дверь. Он с грохотом распахнул ее и добавил:
– И я не давал тебе разрешения красить ее в черное!
Он с грохотом захлопнул дверь.
С грохотом распахнул.
– И вообще они тебе не идут!
Декан вылетел в коридор, размахивая молотком.
– Можете говорить, что угодно! – заорал он. – Но когда потомки будут придумывать для них название, они уж точно не назовут их аркканцлерскими!
Было восемь часов утра, тот час, когда пьяницы пытаются или забыть, кто они такие, или вспомнить, где они живут. Остальные обитатели «Барабана» скрючились над своей выпивкой вдоль стен и наблюдали за орангутаном, который играл в «Нашествие Варваров» и дико визжал каждый раз, когда проигрывал пенни.
Гибискусу очень хотелось закрыться. С другой стороны, все это напоминало открытие золотоносной жилы. Все, что ему надо было делать – это следить за тем, чтобы стаканы все время оставались наполненными.
– Ну как, начинаете забывать? – спросил он.
– КАЖЕТСЯ, Я ЗАБЫЛ ТОЛЬКО ОДНО.
– Что именно? Ха, как глупо спрашивать об этом, вы ведь забы…
– Я ЗАБЫЛ, КАК НАПИВАТЬСЯ.
Бармен посмотрел на шеренги и колонны стаканов. Здесь были винные бокалы. Здесь были бокалы для коктейлей. Здесь были кружки. Здесь были глиняные кружки, изображающие веселого пузатого человечка. Здесь было ведро.
– Мне кажется, вы на верном пути, – рискнул он.
Незнакомец, прихватив свой последний стакан, побрел к автомату «Нашествие Варваров».
Это был заводной механизм весьма замысловатой конструкции. Под игровым полем, в большом ящике красного дерева просматривались многочисленные шестеренки и червячные передачи, основной задачей которых являлось перемещение грубо вырезанных фигурок Варварских Захватчиков по квадратному полю. Игрок при помощи системы рукояток и блоков управлял маленькой самозаряжающейся катапультой, которая передвигалась перед строем Захватчиков и стреляла вверх дробинками. В это время Захватчики (посредством храповиков и защелок) пускали крошечные металлические стрелы. Время от времени раздавался звон и неожиданно возникший Захватчик на коне пролетал через поле, метая копья.
Все это сооружение беспрерывно дребезжало и скрипело, отчасти из-за изъянов механизма, отчасти потому, что орангутан крутил обе рукоятки, прыгал вверх и вниз на педали огня и орал изо всех сил.
– Я бы предпочел, чтобы этой штуковины тут не было, – сказал бармен из-за стойки. – Но она довольно популярна у посетителей, как видите.
– ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, У ОДНОГО ПОСЕТИТЕЛЯ.
– Ну, во всяком случае, она получше фруктовой машины.
– ДА?
– Он сожрал все фрукты.
Визг ярости донесся со стороны автомата. Бармен вздохнул.
– Видели когда-нибудь, чтобы кто-то так убивался из-за одного пенни?
Обезьяна шлепнула на стойку доллар и удалилась с двумя пригоршнями мелочи. Одно пенни, опущенное в щель, позволяло опустить самый большой рычаг; варвары чудесным образом воскресали и возобновляли свое нестройное наступление.
– Он вылил туда свою выпивку, – заметил бармен. – Может быть, мне это только кажется, но сейчас их шатает немного больше обычного.
Смерть некоторое время наблюдал за игрой. Это было одно из самых угнетающих зрелищ, которое он только видел. Игра в любом случае придет к своему завершению. Зачем же кидаться всеми этими штуками? Зачем?…
Он взмахнул стаканом в сторону собравшихся пьяниц.
– ЭЙ, ВЫ! ЭВЫ! ВЫ МОЖЕТЕ СБЕ ПРЕДСТАИТЬ, А, ШО ЗНАЧТ ИМЕТЬ ПАМЬТЬ ТАКУЮ ХОРОШУЮ, ТЧНО, ТАКУЮ ХОРОШУЮ, ЧТО ДАЖЕ МОЖНО ВСПОМНИТЬ ТО, ЧТО ЕЩЕ НЕ ПРОИЗОШЛО? ВОТ, ТАК У МЕНЯ! О ДА. ДОВОЛЬНО ТОЧНО. КАК ПОДУМАЕШЬ. КАК ПОДУМАЕШЬ. КАК ПОДУМАЕШЬ, ШО НИКАКОГО БУДЩЕГО И НЕТУ… ТОЛЬКО ПРОШЛОЕ, КОТОРОЕ ЕЩЕ НЕ ПРОИЗОШЛО. И. И. И. ВЫ ВСЕ РАВНЫ ЧТО-ТО ДЕЛТЬ! ВЫ ЗНАЕТЕ ТОЧНО, ШО ПРОИЗОЙДЕТ И ВСЕ-РНО ДОЛЖНЫ ЧТО-ТО ДЕЛТЬ.
Он оглядел обращенные к нему лица. Люди в «Барабане» привыкли к алкогольным лекциям, но не к таким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34