Статья была замечена и многим понравилась. Но не всем. Хомячков то ли умышленно, то ли нечаянно проговорился, что сам нарком отозвался о статье Петра неодобрительно. Петра это огорчило. Он рассчитывал, что нарком поможет решить те вопросы, которые не по силам было решить директору комбината, и собирался идти к нему. А теперь стоит ли?.. Вот именно теперь просто необходимо пойти.
Петр дозвонился до приемной наркомата. Но самого наркома застать было очень трудно. Только на третий день удалось Петру услышать в трубке густой голос народного комиссара и попроситься к нему на прием.
— Почему через голову директора? — прежде всего поинтересовался народный комиссар.
— Я говорил с ним. И не один раз. Но он не может ответить на мои вопросы.
— И вы считаете, что отвечать должен я?
— Больше спросить не у кого,— ответил Петр. Дерзость какого-то начальника цеха возмутила наркома,
но и вызвала любопытство. Надо взглянуть, что за птица. Это ведь тот самый, что написал ту статью.
— Жду вас завтра в двадцать ноль-ноль.
Петр так и не сумел понять, что именно побудило наркома назначить столь неудобное время. Хотел ли он продемонстрировать чрезмерную свою занятость или же таким образом выразить свое неудовольствие, точнее сказать, свое намерение воздать дерзкому по заслуге. Если имелось в виду последнее, то надо признать, что цели своей он достиг.
Добраться из Рабочего городка к двадцати ноль-ноль в наркомат, обосновавшийся на одной из центральных улиц Приленска, было не так-то просто. Это значило преодолеть пять километров по темной пустынной дороге, пролегавшей как траншея меж высоких сугробов, преодолеть пешком, так как единственный колченогий автобусик, обслуживающий линию Рабочий городок — Центральная площадь, курсировал крайне нерегулярно, даже в малой степени не придерживаясь вывешенного расписания, и довериться ему, следуя на прием к столь высокому начальству, было бы явным безрассудством.
Петр вышел из дому с запасом времени — еще до семи часов — и предусмотрительно взял фонарь, чтобы не сбиться с пути, особенно когда будет возвращаться поздним вечером.
Он не сразу отыскал цель своего путешествия. Уж не ошиблись ли в конторе завода, когда давали ему адрес, или, может быть, сказали правильно, но он сам ослышался?.. Два или три раза прошел он мимо одноэтажного бревенчатого пятистенка, не допуская даже и мысли, что здесь может помещаться наркомат...
Случайный прохожий рассеял сомнения Петра. Да, здесь. Вход со двора, через калитку. Над высоким крылечком висела вывеска. Прохожий не обманул его.
В первой комнате за одним из многих заполнявших ее столов сидел хмурый человек в темном поношенном костюме — не то дежурный, не то вахтер.
— Мне назначен прием у наркома,— обратился к нему Петр.
Хмурый человек кивком указал на одну из дверей в противоположной стене комнаты. Петр подошел к двери и постучал. — Войдите,— ответил уже знакомый Петру густой бас.
Рослый человек в защитном костюме полувоенного покроя поднялся из-за стола навстречу Петру.
— Проходите. Садитесь,— пригласил он.
Петр подошел к столу, заваленному бумагами, поздоровался. Нарком был отменного роста, пожалуй, на голову выше Петра, и, подойдя к нему близко, поневоле приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Я вас слушаю,— произнес нарком.
Петр, не вдаваясь в излишние подробности и в то же время достаточно обстоятельно, доложил о положении дел в кожевенном цехе комбината. Сказал прямо и настоятельно, что если не принять срочных мер и не оснастить цех прежде всего химической лабораторией, а также всеми необходимыми, соответствующими современной технологии машинами и аппара-
тами, то цех будет выпускать кожу низкого качества — плохую кожу, а стало быть, и обувь из нее тоже будет плохая.
— Однако же до сих пор как-то обходились без лаборатории, без этих... соответствующих современной технологии машин и аппаратов,— возразил нарком.
— До сих пор и кожу выпускаем плохую, и обувь тоже,— резко ответил Петр.— Я даже не упоминаю случаев полной порчи товара. Сколько их было, вам известно лучше меня. Но не знаю, известно ли вам, что такое может и повториться, притом в любую минуту.
— А вот это мне не только неизвестно, но и непонятно,— нахмурясь, произнес нарком.
— Чего ж тут непонятного?
— А то,— с нажимом сказал нарком,— что последние полгода цех работал без единого специалиста и... бог миловал, ничего не стряслось. Теперь же приехал специалист и сулит нам порчу, да еще в любую минуту!
Упрек был несправедлив и, обидев Петра, добавил ему твердости, необходимой для настоящего разговора. Он понял, точнее, почувствовал, что, начав этот разговор, на полдороге останавливаться нельзя, иначе делу пользы не будет да и сам останешься в глазах собеседника пустым болтуном. Но петушиться тоже не следовало, и Петр сумел это понять.
— Товарищ народный комиссар,— начал Петр, стараясь говорить как можно спокойнее,— вы упрекнули меня тем, что я специалист. Да, я специалист и именно поэтому пришел к вам. Товарищи, которые ведали цехом до меня, не тревожили вас. А я не имею права молчать, потому что я специалист и вижу, что положение неблагополучное, даже опасное. И я не должен утаивать это от вас...
— То есть вы обязаны переложить свою ответственность на меня?!
— Вы меня не поняли, а может быть, не захотели понять. Если случится то, что может случиться при таком состоянии цеха, первая ответственность все равно моя. Поэтому я делаю все, что могу. Я не отхожу ни на шаг от гашпиля или барабана, когда в них производится важная технологическая операция. И так как у меня нет лаборатории, я контролирую процесс дедовским способом: на вкус и на ощупь. Слава богу, я специалист, и я это тоже умею. Но технологические процессы в нашем производстве протекают круглосуточно. А я один и при всем моем старании могу недоглядеть... Это я все о лаборатории. А кроме нее еще масса вопросов, которых без вас не решить... Когда я просил у вас приема, я понимал — воз-
можны два варианта: вы или поддержите меня, или не поддержите. Если не поддержите, у меня один выход — сложить свои полномочия...
Нарком вроде бы даже обрадовался, услышав такое. Во всяком случае, усмешка его была скорее добродушной.
— Вот в чем дело, оказывается!..— И тут же лицо его окаменело.— А кто вам позволит? Вы что, ехали за десять тысяч километров в бирюльки играть?.. Впрочем, агитация тут ни к чему. Есть закон о перемещении специалистов. Вы прибыли сюда по этому закону. Это, надеюсь, вам понятно?
— Когда я шел к вам, то думал не об этом,— признался Петр.— Я надеялся, что вы все-таки поддержите меня.
По-видимому, нарком понял, что оступился, соскользнув на неверный тон.
— Какой поддержки вы ждете от меня? Я поддержу ваши заявки перед Москвой. Но реализованы они будут в лучшем случае через полгода. Не вижу, в чем могу помочь вам сейчас?
— В самом главном. Создать лабораторию.
— Каким образом?
— У геологотреста великолепная лаборатория, оборудованная по последнему слову науки и техники. Они без ущерба для себя могут поделиться и лабораторной посудой, и реактивами. Еще мы выяснили, что на химическом факультете пединститута имеется трехлетний запас реактивов. Там есть крайне нужные нам химикаты. Вот если бы вы поговорили с руководителями геологотреста и пединститута?..
— Сами-то вы пробовали разговаривать?
— Упаси бог испортить тропу. Кто станет всерьез разговаривать с каким-то начальником цеха?
— На комбинате есть директор.
— С директором, вероятно, станут разговаривать, но он... вряд ли сумеет сказать, что надо...
— Следовательно?..— усмехнулся нарком.
— Надо вам поговорить, товарищ народный комиссар. Нарком поговорил и с управляющим геологотрестом, и с ректором пединститута. И, видимо, сумел сказать то, «что надо», и его поняли правильно.
Городской комитет партии и исполком городского Совета помещались также в деревянном, правда, двухэтажном доме. В этом не было ничего странного. В ту пору весь город
был деревянный и почти весь одноэтажный. И несмотря на то что в нем были каменные здания (не то пять, не то шесть, и одно из них, воеводская канцелярия, было построено еще в XVIII веке), считалось, что каменные здания воздвигать на вечной мерзлоте нельзя, хотя правильнее было бы считать, что их просто не умели строить. Но как бы то ни было, город оставался деревянным.
По широкой двухмаршевой лестнице Петр поднялся на второй этаж и прошел в приемную. Приятная женщина с тщательно уложенными пышными русыми волосами осведомилась, кто он и к кому идет, заглянула в раскрытую тетрадь и сказала:
— Вы пришли немного раньше. Точно в назначенное время Василий Егорович вас примет.
Почти педантичная любовь к точности была одним из достоинств (или одной из слабостей?) Василия Егоровича Инчутина. Об этом знали и, когда имели дело с ним, хорошо помнили. Василий Егорович, как принято говорить, пользовался авторитетом. Следует добавить — заслуженно. Нелегкое дело быть секретарем горкома в городе, являющемся столицей республики. В столице и Верховный Совет, и Совет народных комиссаров, и комиссариаты, и прочие высокие учреждения, которые положено иметь столице. Словом, в городе куда как много лиц, кои по рангу не ниже, а выше секретаря горкома. И в то же время все эти высокопоставленные лица — члены партии, состоят на учете в городской партийной организации и как коммунисты хоть и не подведомственны, но все же подотчетны городскому 'комитету.
Хорошо еще, в то время существовал обычай (иначе, пожалуй, не назовешь, так как уставом не оговорено), согласно которому первый секретарь областного комитета партии являлся одновременно и первым секретарем горкома.
И Василий Егорович Инчутин при необходимости умело использовал это обстоятельство. Если по любому достаточно серьезному поводу возникало разногласие между городским комитетом и какой-либо высокой республиканской инстанцией, Василий Егорович, исчерпав все доводы, под конец скромно добавлял:
— Я понимаю, мое мнение для вас недостаточно веско. Я ведь всего только второй секретарь горкома...
После этого, как правило, даже самые ретивые оппоненты находили доводы второго секретаря горкома вполне убедительными.
Беседа началась несколько необычно. Петр первый раз был приглашен к секретарю горкома, до этого дня никогда с ним не встречался, но слышал, что Инчутина побаиваются, что он бывает крут, особенно если заметит, что с ним неискренны, хуже того, пытаются ловчить.
Петр никакой вины за собой не чувствовал, ловчить не было нужды, поэтому пришел он, как говорится, с открытой душой и готов был на каждый вопрос секретаря горкома ответить предельно откровенно. Но такого первого вопроса не ждал.
— Ну как, прижился у нас или еще нет? — спросил Инчутин, пытливо всматриваясь в Петра, и тут же добавил:— Только, прошу, отвечай честно... Ну, что молчишь?..
Петру уже приходилось слышать, что обращение на «ты» было обычным у Инчутина. В данном же случае оно оправдывалось и тем, что по возрасту он вполне годился Петру в отцы.
— Думаю...— сказал Петр.— Хочу ответить честно.
— Это хорошо, что не привык словами бросаться,— одобрил Инчутин.— Облегчу тебе ответ: разобью вопрос по пунктам. Как тебя встретили?
— Хорошо.
— Работой доволен?
— Доволен. Хотя многое надо изменить, потому что пока дело идет не так, как следовало бы.
— Понятно. Но об этом еще поговорим. А сейчас по первому вопросу. Как с жильем?
— Одна комната, она же и кухня. На троих тесновато... Но обижаться не могу. Все так живут, не лучше.
— Это ты верно заметил: многие живут так, пока... А как насчет пропитания? Хозяйка не обижается?
— Совсем наоборот...
И Петр, несколько стесняясь, рассказал, как волочил из самого Ленинграда перину, начиненную продуктами, и каково было изумление всего семейства, когда выяснилось, что в При-ленске все это есть, а мясо, масло и молоко на рынке дешевле магазинных.
— А ты, оказывается, мужик хозяйственный,— улыбнулся Инчутин.
— Теща заставила,— попытался оправдаться Петр.
— И теща молодец,— сказал Инчутин.— По всему видно, ехали на работу, а не на гастроли. Это приятно слышать. Но вот прошло полгода. Какое у тебя теперь настроение?.. Появись возможность завтра уехать? Не сбежать, а по-хорошему, законно, так сказать, уехать?..
— Наверно, остался бы...— ответил Петр после некоторого размышления.— Неудобно перед людьми. Обещал, что многое изменим... Стыдно было бы не сдержать слова.
По-видимому, Инчутин поверил в искренность его слов.
— Не скрою, ты меня порадовал,— сказал он Петру и посмотрел на него как-то по-особенному тепло, вроде как отец на оправдавшего надежды сына.— И тем, что словом своим дорожишь, и тем особенно, что дело свое близко к сердцу берешь... Так вот давай и мы с тобой перейдем ближе к делу. Как и что изменить в твоем цехе и на всем комбинате, решать теперь прежде всего тебе самому. И исполнять тоже.
Сказано было ясно, но Петр не понял. Пришлось Инчути-ну пояснить:
— Рекомендуем тебя директором комбината.
— Как же так?..— растерялся Петр.— А Хомячков?..
— Оставляем в твоем распоряжении. Используй, как найдешь возможным.
Петр был непритворно озадачен. Собственно, удивительного в этом ничего не было. Ему это производство известно лучше, нежели кому другому из работающих на комбинате, чего же странного, если ему и поручают руководство. Трудовая книжка у него хорошая, так что удивляться особо нечему... Но он просто не думал об этом, и для него это неожиданность. К тому же как еще сложатся отношения с наркоматом. Судя по всему, назначить его директором — не нарком придумал.
— Могу не справиться,— сказал наконец Петр.
— Почему? Дела не знаешь?
— В цехе мне все ясно,— ответил Петр Инчутину,— но быть директором предприятия — это совсем другое. Я человек новый, в городе никого не знаю. Я даже не знаю, какого обо мне мнения мой прямой начальник.
— Протеина имеешь в виду?
— Да, его...
— Какое может быть мнение у наркома о директоре? — как бы спросил Инчутин и тут же ответил сам:— Мнение у него одно. Если предприятие план выполняет, мнение у наркома о директоре хорошее, если не выполняет — плохое. Но ему-то выгодно, чтобы мнение было хорошее. Не так ли? Он-то ведь тоже за план в ответе. Согласен?
— Согласен.
— Кстати,— словно бы вспомнил Инчутин,— ты ведь был у него. Помог он тебе?
— Очень даже помог. С его помощью мы оборудовали химическую лабораторию.
— Ну вот видишь. А ты говоришь: «Не знаю, какого он обо мне мнения». О ком плохого мнения, тому не помогают. Будем считать этот вопрос решенным. Теперь о том, что ты человек новый. Это обстоятельство немаловажное. Хозяйственники друг другу помогают. Без этого трудно работать, особенно у нас, далеко от Большой земли. Как именно помогают, ты уже имел случай сам убедиться...
— Протвин помог,— заметил Петр.
— Он и дальше будет тебе помогать. И мы поможем, я в частности. Будет надобность, не стесняйся. А кроме того, директор кожкомбината и сам человек в городе не последний... Это ты тоже не упускай из виду...
Петр вслушивался в каждое неторопливо произнесенное слово, испытывая глубокую благодарность к этому человеку, искренне озабоченному тем, чтобы помочь ему, Петру, осилить выпавшую на его долю ношу. Этот спокойный, неспешный и в то же время предельно доверительный разговор надолго остался в памяти, Петра, можно сказать, он запал ему в душу.
Потом, на протяжении долгой жизни, не раз приходилось Петру встречаться и беседовать с людьми, занимающими высокое общественное положение. Были среди них люди большого, а некоторые и отточенно острого ума, но души такой, как у этого пожилого уже человека с седоватым ежиком волос и словно иссеченным мелкими морщинами, смуглым до темноты лицом, ни у одного из этих высокопоставленных и даже блистательных деятелей не нашел. Может, и была у них душа, но ему не открылась...
Особенно запомнились Петру последние слова Инчутина:
— Первое время будет трудно. А ты не поддавайся. Зубы сцепи, но не поддавайся. Перемогай все трудности, так как, это я как старший тебя предупреждаю, потом будет еще труднее. И к этому ты готовь себя и всех своих людей.
Истинный смысл этих слов Инчутина Петр понял значительно позднее...
Быстротечная северная весна орудовала споро. Растопила снега, просушила землю, и там, где еще неделю назад лежали сугробы, порыв ветерка вздымал уже прокаленную солнцем пыль.
Только могучая река еще спала зимним сном, скованная льдами метровой толщины. Но примыкающие к коренному
берегу проточки уже очистились от льда, и на ближайшие острова путь был открыт.
— Охотой не занимаетесь, Петр Николаевич? — полюбопытствовал как-то Юсупов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44