Кто да кого там в старину кормил... Давайте лучше выпьем!
Но долинчане — нет, не то. Не пьют. Не хотят пить, хотят правду знать.
— Скажите, отчего оно так: миллионы недоедают, а десяток жиреет? В хуторе амбары от хлеба трещат, а в слободе с голода детки пищат. Как оно в библии об этом сказано?
— Братья! К вам обращаюсь! Забудьте раздоры!
А тут, как на грех, Тягниряднодосебе неустанно колотит и колотит в дверь.
Винник и сюда и туда — вопит, проклятый. Не сдержав гнева, крикнул в дверную щель:
— Чего ты грохочешь? Чего ты бубнишь? Чтоб у тебя язык отнялся! Разве не слышишь—в молельне бунт?
7
В риге заседали только зажиточные, крепкие хозяева. Держа в руках палки, советовались, шумели:
— Земство не в состоянии помочь, будем католиков просить хозяйские земли спасать...
Как только земский верховода Симон Белена стал ногой на дышло, шум в риге стих. Хозяева смолкли и благоговейно сняли смушковые шапки.
Терешко Тягниряднодосебе и Микола Винник воздержались, овечьих шапок не сняли. Свой протест они сформулировали просто и ясно: «Откуда он, сукин сын, на нашу голову взялся? Такие прибыли норовит отхватить!»
Собрание в широкой риге разделилось на различные хлеборобские группировки и корпорации. На арбе слева расположилась первая опора земской программы «Аг-рарно-степной союз». Ее лидер Кирилл Тугокопылый на возу чванливо оттопырил губы: первым пропихиваюсь в сватья хуторской коалиции.
Над другой арбе примостился «Просветительно-лесной филиал». Вожак филиала, кругленький, полненький Ва-ривон Кирпатый среди присутствующих выгодно отличался высокими полномочиями. На его плечи возложили духовную миссию: реорганизовать хуторской церковный синклит, палкой загнать распроклятых экзархистов в светлое автокефальное лоно.
Отдельно на свежем сене сидела нейтральная троица сахарозаводчиков.
К нейтральным записался и бывший волостной старшина Мусий Нетесанный. И ему в риге нашли государственную работу — поручили персонально охранять земского деятеля.
Свои новые функции Нетесанный честно исполнял. Держал в руках длинную дубину и зорко наблюдал: все ли присутствующие дышат лояльно?
Словом, бдительный охранник даром хлеба не ел. Войдя в роль, он уже дважды намекнул осиротевшей штунде: «Кайтесь! Переходите в нашу веру! Тяните пер* вачок!»
Тягниряднодосебе сигналов правительственной дубинки не понял и тихонько шепнул своему советчику:
— Микиша, ты понимаешь, о чем вот то мурло разглагольствует?
Винник лучше понимал жесты сурового охранника.
— Оно требует залить сухую глотку...— доложил. Старообрядец подумал-подумал и коротко бросил
Виннику:
— Глаголь! Черт с тобой! Промочим! Гони деньги?
Нетесанный не поленился, черкнул короткую записочку: «Вашу руку, дорогие союзники! Валюты хватит. Сегодня конфисковали два горшка керенок. Будут и гривны... Печатают... Рад вожаку доложить: внутрисоюзный кризис преодолен...»
8
Вожак тем временем дошел до основных пунктов земской программы.
Территорию хутора Тихие Копылы и его окрестности объявить неприкосновенными.
Носить иностранные головные уборы — кепки, картузы, шляпы, шапки-ушанки и фетровые шляпки — в хуторе и его окрестностях не рекомендовать. Вышеуказанные головные уборы не свойственны хуторскому духу и неприятно унижают достоинство степенных хуторян.
Брюки перекроить, узенькие штанины заменить широкими. Мотню опустить до колен. Узенькая мотня нивелирует самобытные обычаи и сводит на нет старинную этнографию.
Женщинам наряжаться в разноцветные очипкиi: молодым— зелененькие, в среднем возрасте — красненькие старухам — черненькие. Корсеты ввести тугой конструкции. Пусть хуторские женщины, туго затянутые в талии,, выходят в высший ряд — шляхетно-степной.
Тягниряднодосебе наклонился к вожаку «Просветительно-лесного филиала»:
О ч и п о к — украинский женский головной убор.
— Кого мы выбираем? Это же земский проходимец! Что он мелет? Зачем нам затянутые или незатянутые талии? Лишь бы покорно сгибались... Земля как? Винокурни, пруды, мельницы?..
Неусыпное охранительное око люто помахало дубиной на дерзкого старообрядца, а молчаливый Варивон Кирпатый скороговоркой заговорил:
— Убирайтесь! Не болтайте черт знает что! Пусть нас сам черт ведет, лишь бы наша взяла. Не стройте дурачка, слушайте дальше!
Привезенная на тарантасе земская программа своей концовкой порадовала и старообрядческую душу.
— Уважаемые хозяева, поздравляю вас с победой! — сказал Симон Белена.— Благоденство! Собственность остается священной и неприкосновенной!
В риге поднялся невероятный крик. Все галдели:
— Веди нас! Слава! За здравствует неприкосновенность!
Варивон Кирпатый, стоя на возу, предложил спеть новый гимн: «Неужели, неужели наша не возьмет...»
9
Аграрную бурную радость неожиданно омрачила неприятная обструкция: Тягниряднодосебе подвел.
Самому не верилось: вот такой накинул обруч ца голову земского деятеля.
В поисках, кого спеленать, кого в купели духовной искупать, Тягниряднодосебе частенько в соседнюю слободу Бедная Долина заглядывал. Не поймает ли простачка на штундистский крючок?
Кажется, поймал... Поймал подходящего человечка. Не любит ни попа, ни верховода.
Еще вчера бедняк Ефим Перепичка спрашивал:
— Терешко, поясните, как это отец духовный не сеет, не жнет, а вот так роскошно живет?
— Брат мой! Патлатый роскошно живет, ибо неверным перстом гребет!
И на духу взболтнул:
— Развеселись, брат мой... Иди за мной! В риге будут окаянным гривы обрезать, а церковно-монастырские земли людям раздавать.
Выждав, когда неистовый аграрный рев стих, Перепичка обратился с коротким вопросом:
— Какую землю следует считать священной и неприкосновенной: ту, что ты сам пашешь, или ту, что годами пашут и обрабатывают чужие руки? Кто раньше эту программу выдумал — верховода или столыпинский держиморда? Вашему совету никто в слободе не рад.
Людская честность кисло ударила в нос Белене. Бедняка Перепичку схватили, связали руки веревкой и бросили в затхлый старообрядческий амбар.
На стенах паровой мельницы, маслобойки и риги вывесили сенсационные уведомления: «Схвачен подрывной агент с Невского проспекта города Петрограда».
Хуторские следователи завели толстенное криминальное дело. Название на папке всеобъемлюще говорило: «Предательски-подрывное дело по обвинению представителя слободы Бедная Долина Ефима Перепички, который своими злонамеренно-разрушительными действиями и тайными кознями пытался изнутри преступно расшатать основные столпы государственного хуторского строя. А так как эти столпы недавно вкопаны, то они начали от дующей пропаганды шататься, чем злостный агент причинил хозяйственно-финансовой мощи Тихих Копылов непоправимый ущерб, вызвав страстными речами бунтарское сопротивление со стороны слободы Бедная Долина. Слободяне, пренебрегая священными правами уважать и обрабатывать земли степенных хуторян, объявили забастовку». | В конце вдумчиво следственного трактата следователи просили высшего соизволения: «Поскольку вышеиме-I кованный Ефим Перепичка в своих показаниях громко рсричал: «Да здравствует дружба народов!» — считаем |нужным по отношению к нему, такохму и переэтакому, ^применить испанскую кару: повесить на бересте вниз жоловой, чтобы он отрекся от своих богопротивных показаний». Подписал «Варивон Кирпатый, богослов и Ьначковый есаул».
ПОКАЗАНИЯ БЕДНЯКА ПЕРЕПИЧКИ:
Вопрос. Когда вы были в Петрограде? Ответ. Сожалею, но в этом славном русском городе еще сроду не был. Дважды был в Полтаве, ездил на базар. Один раз с подводой ездил, другой раз поросенка продавал, чтобы недоимки уплатить.
Вопрос. Кто вам подсказал лозунг: «Землею будем мы владеть, а паразитов ждет беда!»?
Ответ. Родные братья.
Вопрос. Где вышеназванные братья подвизаются?
Ответ. Вышеназванные браты четыре года подвизались в окопах. Вшей кормили и за ненавистное панство кровь свою проливали.
Вопрос. Братья щирые украинцы?
Ответ. Щирые. Щиро на Украине желают того, что и наши дорогие русские братья: захваченную помещиками и кулаками землю вернуть народу.
Вопрос. Какой ранг у ваших братьев?
Ответ. Солдаты-большевики. Меньшому брату, Василию, еще большее счастье улыбнулось: он великого Ленина в Петрограде видел и слушал.
В этом месте запись протокола прерывалась...
i0
Долинчане выдвинули требование: немедленно освободить Ефима Перепичку.
Земец созвал совещание — как быть? Верить или не верить людской молве? Но люди говорили и показывали пальцем на смирненького Тягниряднодосебе:
— Хитрая змея!.. Подколодная... Сюда перстом, а туда хвостом...
Войдя в доверие верховоды, Тягниряднодосебе пер* вым посоветовал Ефима Перепичку милостиво выпустить из темного амбара. Выпустить, и выписав на широких полотнах евангельские заповеди, двинуться в слободу Бедная Долина и словом божьим склонить долинчан жить с хуторянами в мире. За пятый сноп выходить на жнива.
Но не дремали и автокефалисты:
— Как — за пятый? Что ты мелешь, богохульник,— за пятый? Долинчане испокон веков нам косили и жали за шестой! Смирение свое показываешь?..
Тягниряднодосебе непоколебимо стоял на своих позициях:
— Братья! Сам бог велит уступить...
— Чей бог? Твой?.. Штундистский?! —заорал Кирилл
Тугокопылый и обратился к земцу: — Ваша земская милость! Позвольте от имени православия протестовать...— И, не сдержав кипящего гнева, через стол схватил за грудки старовера.— Имеешь ли ты бога в животе или не имеешь?
Терешко Тягниряднодосебе глубоко верил, что евангельская секта наиправеднейшая, чистейшая и светлейшая, что ей, и только ей, благоверные отцы старастотерп-цы завещали тихим преподобным словом вывести человечество на праведный путь, замолить тяжкие людские грехи. Православие же, хотя оно и одето в пышные золотые ризы, ведет людей только к гибели и умножает работу чертям в аду — плодит грешников.
Вобрав все это в свою душу, Терешко Тягниряднодосебе в эту минуту загорелся единственным желанием — от слов прейти к делу, стукнуть косматого оппонента увесистой гирькой.
Но гирьку забыл прихватить с собой и острыми зубами вцепился в правое автокефальное ухо.
— Докажу подлецу! Докажу, что я имею бога! Отец Абакум таскал вас, неверных, за волосы руками, а я тебя, свинью, ощиплю зубами!
Тугокопылый видит, что шутки плохи, может доказать, и выхватил длинное сапожное шило.
— Не докажешь, богопротивный! — люто прорычал он и с разгона всадил шило в левую штундистскую ягодицу.
Тягниряднодосебе, мужественно защищая честь благочестивой секты, ловким рывком оторвал вражеское ухо.
— Безухая корова, покорись! Наш бог самый праведный!
Дискуссия, чья вера достойнее, оставила честного человека, бедняка Перепичку, сидеть и далее взаперти в затхлом старообрядческом амбаре.
ii
Утром тихокопыловцы письменно известили: «Вчера на совещании после дебатов, какой хоругвью лучше людей к правде склонять, развернулись оживленные споры. В ходе обсуждения защитнику святой автокефалии Кондрату Тугокопылому проворные оппоненты расквасили челюсти: нижнюю подняли вверх, верхнюю передвинули вниз. Поиски, куда девалось правое ухо, непрерывно продолжаются...»
Потерпевшего первым навестил волостной служака Мусий Нетесанный. Поклонился в пояс.
— Кланяюсь! В коги вам кланяюсь! Хвалю за буйство! Ай-ай!.. Какими петушками вашу рожу разукрасили!
Хуторские женщины свое сочувствие выражали громче, голосистее:
— Боже, боже!.. Ненавистные! Без понятия в клочья разрывают. Рви ухо, бог с тобой, отрывай. Так отрывай же, окаянный, оба. А то — ни пятое, ни десятое... Только" вид испоганили...
Но справедливое и кардинальное утешение подсказал лишь земец Симон Белена.
Потрогав поврежденное место, Белена с профессиональным гонором заметил:
— У меня есть земская практика, спасу вас. Не пожалею племенного кабанчика, ухо приставлю. Прилеплю — ни один ветеринар не разгадает, чей кончик торчит, ваш или свинячий.
i2
Прилепили ухо или не прилепили, а десять десяти-нок слободского выгона Тугокопылому прирезали. Своя рука — владыка. Земский верховод сторонникам своим щедро раздавал милостивые дары. Кому пруд, кому лесок... А кому и чинок...
За умение вилять языком и вашим и нашим Микишу Винника земец назначил чрезвычайным уполномоченным. Отправил в далекое путешествие — покорно поклониться старшему настоятелю храма святого Юры.
Учтя, что дорога не близкая — придется ехать почти к самым Карпатам,— посланцу снарядили подходящий мешок: бутыль первака, жареного поросенка, два арбуза и венок свежей цибули.
На прощальной беседе верховод тепло обнял плута-проходимца.
— Спросишь, не маловата ли бутыль? Рече святей* ший — маловато налили! Падай на апостольские ковры и трепетно обещай: «Не гневайтесь, ваше преподобие! Почтим, бочонка не пожалеем. Во имя дорогой неньки пригоним и коровок, и бычков, и кабанчиков...» Пусть перед Европой хлопочет. Слыхал, голодранцы бросились в черную измену? Под слободой экономические земли у щирого-прещирого Харченко забрали и подступают к независимому хутору Тихие Копылы.
На самом пороге Симон Белена интимно шепнул:
— Передай его святости — пусть проявит волю свою. Пусть из цесарского склада трехдюймовку подкатит. Доказывай— ситуация изменилась. Теперь бог без пушки ничто.
Тихокопыловцы своего посланца отправляли с церемониальными почестями. Почетная стража шумно била в бубны, а полненький Варивон Кирпатый, удостоенный за верную службу приличного лесочка, шел сзади и единолично подвывал: «А все ж, а все ж наша взяла!..»
i3
Светлым октябрьским утром тысяча девятьсот семнадцатого года на Неве раздались выстрелы. Революционный залп с «Авроры» возвестил новую эру.
Над жилищем украинского бедняка засияли ясные зори: воля, земля, трудовая жизнь.
Окрыленные революционными петроградскими вет* рами, долинчане двинулись ломать хуторской тюремный забор. Пошли вызволять бедняка Ефима Перепичку из неволи.
Аграрная коалиция переполошилась, но вскоре и успокоилась. Крепким хозяевам бросили подмогу — отряд наемников «Черные хвосты».
Сахарозаводчики наняли.
Кирилл Тугокопылый проявил необыкновенную храбрость— стал в авангарде. Возле собственных амбаров занял выгодные позиции. Вилами махал:
— Не подходи! Заколю!
Тягниряднодосебе повел себя не так воинственно: потихоньку бухнулся на колени в арьергарде. В молельне молитвенно шептал:
— Боже праведный, помог ты мне кульки деньжатами наполнить. О всесильный, укажи своим перстом, куда их теперь припрятать?
Варивон Кирпатый мотался по улицам, как щепка в полынье, то туда, то сюда. Мотался и по-просвитянски похвалялся крестоносным походом Бедную Долину сокрушить. Огнем и мечом слобожан покорить.
Взяли аграрные мечи, ударили в колокола и стали наготове: сопротивление сломить и крестоносным сапогом вольную долину истоптать.
Подготовились к походу сполна. Нерешенной осталась лишь одна закавыка — на какую лошадиную масть земского верховода посадить. На белую или на черную?
— Белую!.. Белую!..— драли горло просветяне.— Белая — наша сила! Да воскреснет белая!
— Черту в зубы вашу белую! — загорланили аграрные степовики.— Ваша белая крутит хвостом. Бьет задом... Брыкается!.. Вороную! Вороная — символ красоты!
Представители нейтрально-христианского союза сахарозаводчиков степенно посоветовали:
— Посадим заправилу на осла!
Знатоки хуторской фауны нейтральным союзникам резонно возразили:
— А разве у нас ослы есть?
— Слава богу, есть. Такое, ей-богу, скажете! Чтобы в нашей богоспасаемой коалиции да не было ослов? Есть и будут!.. Сделаем, господа, по-христиански — посадим верховода на ишака. Скотина тихая, смирная, сена ест мало. А ревет, как иерихонская труба! Пусть только верховный на сапоги нацепит блестящие шпоры, чтобы люди добрые не перепутали, где чьи ноги.
Ускакал земец на вороной кобыле. За ним скакали наемники в серых жупанах. Скакали и шомполами размахивали. Фатально верили: махнем, крикнем — и бедная слобода покорно падет ниц.
Но нет, не пали слобожане. Гуртом поднялись на угнетателей. Да и слобожанам большая подмога подоспела: помочь украинцам-полтавчанам одолеть панство ненавистное пришли русские братья — туляки.
Симон Белена видит — перцем запахло. Поменял вороную на гнедую и во весь дух пустился на Свято-горскую гору.
Оттуда и телеграмму отбил:
«-Хвала всевышнему, на горе в святых пещерах спрятался. Не дремлю — болею. Самостийным кадилом подбрасываю. Высочайшим независимый ладан в глаза пускаю. Правлю молебен. Молю бога о ниспослании второго крестоносного похода».
Прямо из-под святого кропила Симон Белена — бух в ноги старшему баварцу:
— Ваше высочайшее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Но долинчане — нет, не то. Не пьют. Не хотят пить, хотят правду знать.
— Скажите, отчего оно так: миллионы недоедают, а десяток жиреет? В хуторе амбары от хлеба трещат, а в слободе с голода детки пищат. Как оно в библии об этом сказано?
— Братья! К вам обращаюсь! Забудьте раздоры!
А тут, как на грех, Тягниряднодосебе неустанно колотит и колотит в дверь.
Винник и сюда и туда — вопит, проклятый. Не сдержав гнева, крикнул в дверную щель:
— Чего ты грохочешь? Чего ты бубнишь? Чтоб у тебя язык отнялся! Разве не слышишь—в молельне бунт?
7
В риге заседали только зажиточные, крепкие хозяева. Держа в руках палки, советовались, шумели:
— Земство не в состоянии помочь, будем католиков просить хозяйские земли спасать...
Как только земский верховода Симон Белена стал ногой на дышло, шум в риге стих. Хозяева смолкли и благоговейно сняли смушковые шапки.
Терешко Тягниряднодосебе и Микола Винник воздержались, овечьих шапок не сняли. Свой протест они сформулировали просто и ясно: «Откуда он, сукин сын, на нашу голову взялся? Такие прибыли норовит отхватить!»
Собрание в широкой риге разделилось на различные хлеборобские группировки и корпорации. На арбе слева расположилась первая опора земской программы «Аг-рарно-степной союз». Ее лидер Кирилл Тугокопылый на возу чванливо оттопырил губы: первым пропихиваюсь в сватья хуторской коалиции.
Над другой арбе примостился «Просветительно-лесной филиал». Вожак филиала, кругленький, полненький Ва-ривон Кирпатый среди присутствующих выгодно отличался высокими полномочиями. На его плечи возложили духовную миссию: реорганизовать хуторской церковный синклит, палкой загнать распроклятых экзархистов в светлое автокефальное лоно.
Отдельно на свежем сене сидела нейтральная троица сахарозаводчиков.
К нейтральным записался и бывший волостной старшина Мусий Нетесанный. И ему в риге нашли государственную работу — поручили персонально охранять земского деятеля.
Свои новые функции Нетесанный честно исполнял. Держал в руках длинную дубину и зорко наблюдал: все ли присутствующие дышат лояльно?
Словом, бдительный охранник даром хлеба не ел. Войдя в роль, он уже дважды намекнул осиротевшей штунде: «Кайтесь! Переходите в нашу веру! Тяните пер* вачок!»
Тягниряднодосебе сигналов правительственной дубинки не понял и тихонько шепнул своему советчику:
— Микиша, ты понимаешь, о чем вот то мурло разглагольствует?
Винник лучше понимал жесты сурового охранника.
— Оно требует залить сухую глотку...— доложил. Старообрядец подумал-подумал и коротко бросил
Виннику:
— Глаголь! Черт с тобой! Промочим! Гони деньги?
Нетесанный не поленился, черкнул короткую записочку: «Вашу руку, дорогие союзники! Валюты хватит. Сегодня конфисковали два горшка керенок. Будут и гривны... Печатают... Рад вожаку доложить: внутрисоюзный кризис преодолен...»
8
Вожак тем временем дошел до основных пунктов земской программы.
Территорию хутора Тихие Копылы и его окрестности объявить неприкосновенными.
Носить иностранные головные уборы — кепки, картузы, шляпы, шапки-ушанки и фетровые шляпки — в хуторе и его окрестностях не рекомендовать. Вышеуказанные головные уборы не свойственны хуторскому духу и неприятно унижают достоинство степенных хуторян.
Брюки перекроить, узенькие штанины заменить широкими. Мотню опустить до колен. Узенькая мотня нивелирует самобытные обычаи и сводит на нет старинную этнографию.
Женщинам наряжаться в разноцветные очипкиi: молодым— зелененькие, в среднем возрасте — красненькие старухам — черненькие. Корсеты ввести тугой конструкции. Пусть хуторские женщины, туго затянутые в талии,, выходят в высший ряд — шляхетно-степной.
Тягниряднодосебе наклонился к вожаку «Просветительно-лесного филиала»:
О ч и п о к — украинский женский головной убор.
— Кого мы выбираем? Это же земский проходимец! Что он мелет? Зачем нам затянутые или незатянутые талии? Лишь бы покорно сгибались... Земля как? Винокурни, пруды, мельницы?..
Неусыпное охранительное око люто помахало дубиной на дерзкого старообрядца, а молчаливый Варивон Кирпатый скороговоркой заговорил:
— Убирайтесь! Не болтайте черт знает что! Пусть нас сам черт ведет, лишь бы наша взяла. Не стройте дурачка, слушайте дальше!
Привезенная на тарантасе земская программа своей концовкой порадовала и старообрядческую душу.
— Уважаемые хозяева, поздравляю вас с победой! — сказал Симон Белена.— Благоденство! Собственность остается священной и неприкосновенной!
В риге поднялся невероятный крик. Все галдели:
— Веди нас! Слава! За здравствует неприкосновенность!
Варивон Кирпатый, стоя на возу, предложил спеть новый гимн: «Неужели, неужели наша не возьмет...»
9
Аграрную бурную радость неожиданно омрачила неприятная обструкция: Тягниряднодосебе подвел.
Самому не верилось: вот такой накинул обруч ца голову земского деятеля.
В поисках, кого спеленать, кого в купели духовной искупать, Тягниряднодосебе частенько в соседнюю слободу Бедная Долина заглядывал. Не поймает ли простачка на штундистский крючок?
Кажется, поймал... Поймал подходящего человечка. Не любит ни попа, ни верховода.
Еще вчера бедняк Ефим Перепичка спрашивал:
— Терешко, поясните, как это отец духовный не сеет, не жнет, а вот так роскошно живет?
— Брат мой! Патлатый роскошно живет, ибо неверным перстом гребет!
И на духу взболтнул:
— Развеселись, брат мой... Иди за мной! В риге будут окаянным гривы обрезать, а церковно-монастырские земли людям раздавать.
Выждав, когда неистовый аграрный рев стих, Перепичка обратился с коротким вопросом:
— Какую землю следует считать священной и неприкосновенной: ту, что ты сам пашешь, или ту, что годами пашут и обрабатывают чужие руки? Кто раньше эту программу выдумал — верховода или столыпинский держиморда? Вашему совету никто в слободе не рад.
Людская честность кисло ударила в нос Белене. Бедняка Перепичку схватили, связали руки веревкой и бросили в затхлый старообрядческий амбар.
На стенах паровой мельницы, маслобойки и риги вывесили сенсационные уведомления: «Схвачен подрывной агент с Невского проспекта города Петрограда».
Хуторские следователи завели толстенное криминальное дело. Название на папке всеобъемлюще говорило: «Предательски-подрывное дело по обвинению представителя слободы Бедная Долина Ефима Перепички, который своими злонамеренно-разрушительными действиями и тайными кознями пытался изнутри преступно расшатать основные столпы государственного хуторского строя. А так как эти столпы недавно вкопаны, то они начали от дующей пропаганды шататься, чем злостный агент причинил хозяйственно-финансовой мощи Тихих Копылов непоправимый ущерб, вызвав страстными речами бунтарское сопротивление со стороны слободы Бедная Долина. Слободяне, пренебрегая священными правами уважать и обрабатывать земли степенных хуторян, объявили забастовку». | В конце вдумчиво следственного трактата следователи просили высшего соизволения: «Поскольку вышеиме-I кованный Ефим Перепичка в своих показаниях громко рсричал: «Да здравствует дружба народов!» — считаем |нужным по отношению к нему, такохму и переэтакому, ^применить испанскую кару: повесить на бересте вниз жоловой, чтобы он отрекся от своих богопротивных показаний». Подписал «Варивон Кирпатый, богослов и Ьначковый есаул».
ПОКАЗАНИЯ БЕДНЯКА ПЕРЕПИЧКИ:
Вопрос. Когда вы были в Петрограде? Ответ. Сожалею, но в этом славном русском городе еще сроду не был. Дважды был в Полтаве, ездил на базар. Один раз с подводой ездил, другой раз поросенка продавал, чтобы недоимки уплатить.
Вопрос. Кто вам подсказал лозунг: «Землею будем мы владеть, а паразитов ждет беда!»?
Ответ. Родные братья.
Вопрос. Где вышеназванные братья подвизаются?
Ответ. Вышеназванные браты четыре года подвизались в окопах. Вшей кормили и за ненавистное панство кровь свою проливали.
Вопрос. Братья щирые украинцы?
Ответ. Щирые. Щиро на Украине желают того, что и наши дорогие русские братья: захваченную помещиками и кулаками землю вернуть народу.
Вопрос. Какой ранг у ваших братьев?
Ответ. Солдаты-большевики. Меньшому брату, Василию, еще большее счастье улыбнулось: он великого Ленина в Петрограде видел и слушал.
В этом месте запись протокола прерывалась...
i0
Долинчане выдвинули требование: немедленно освободить Ефима Перепичку.
Земец созвал совещание — как быть? Верить или не верить людской молве? Но люди говорили и показывали пальцем на смирненького Тягниряднодосебе:
— Хитрая змея!.. Подколодная... Сюда перстом, а туда хвостом...
Войдя в доверие верховоды, Тягниряднодосебе пер* вым посоветовал Ефима Перепичку милостиво выпустить из темного амбара. Выпустить, и выписав на широких полотнах евангельские заповеди, двинуться в слободу Бедная Долина и словом божьим склонить долинчан жить с хуторянами в мире. За пятый сноп выходить на жнива.
Но не дремали и автокефалисты:
— Как — за пятый? Что ты мелешь, богохульник,— за пятый? Долинчане испокон веков нам косили и жали за шестой! Смирение свое показываешь?..
Тягниряднодосебе непоколебимо стоял на своих позициях:
— Братья! Сам бог велит уступить...
— Чей бог? Твой?.. Штундистский?! —заорал Кирилл
Тугокопылый и обратился к земцу: — Ваша земская милость! Позвольте от имени православия протестовать...— И, не сдержав кипящего гнева, через стол схватил за грудки старовера.— Имеешь ли ты бога в животе или не имеешь?
Терешко Тягниряднодосебе глубоко верил, что евангельская секта наиправеднейшая, чистейшая и светлейшая, что ей, и только ей, благоверные отцы старастотерп-цы завещали тихим преподобным словом вывести человечество на праведный путь, замолить тяжкие людские грехи. Православие же, хотя оно и одето в пышные золотые ризы, ведет людей только к гибели и умножает работу чертям в аду — плодит грешников.
Вобрав все это в свою душу, Терешко Тягниряднодосебе в эту минуту загорелся единственным желанием — от слов прейти к делу, стукнуть косматого оппонента увесистой гирькой.
Но гирьку забыл прихватить с собой и острыми зубами вцепился в правое автокефальное ухо.
— Докажу подлецу! Докажу, что я имею бога! Отец Абакум таскал вас, неверных, за волосы руками, а я тебя, свинью, ощиплю зубами!
Тугокопылый видит, что шутки плохи, может доказать, и выхватил длинное сапожное шило.
— Не докажешь, богопротивный! — люто прорычал он и с разгона всадил шило в левую штундистскую ягодицу.
Тягниряднодосебе, мужественно защищая честь благочестивой секты, ловким рывком оторвал вражеское ухо.
— Безухая корова, покорись! Наш бог самый праведный!
Дискуссия, чья вера достойнее, оставила честного человека, бедняка Перепичку, сидеть и далее взаперти в затхлом старообрядческом амбаре.
ii
Утром тихокопыловцы письменно известили: «Вчера на совещании после дебатов, какой хоругвью лучше людей к правде склонять, развернулись оживленные споры. В ходе обсуждения защитнику святой автокефалии Кондрату Тугокопылому проворные оппоненты расквасили челюсти: нижнюю подняли вверх, верхнюю передвинули вниз. Поиски, куда девалось правое ухо, непрерывно продолжаются...»
Потерпевшего первым навестил волостной служака Мусий Нетесанный. Поклонился в пояс.
— Кланяюсь! В коги вам кланяюсь! Хвалю за буйство! Ай-ай!.. Какими петушками вашу рожу разукрасили!
Хуторские женщины свое сочувствие выражали громче, голосистее:
— Боже, боже!.. Ненавистные! Без понятия в клочья разрывают. Рви ухо, бог с тобой, отрывай. Так отрывай же, окаянный, оба. А то — ни пятое, ни десятое... Только" вид испоганили...
Но справедливое и кардинальное утешение подсказал лишь земец Симон Белена.
Потрогав поврежденное место, Белена с профессиональным гонором заметил:
— У меня есть земская практика, спасу вас. Не пожалею племенного кабанчика, ухо приставлю. Прилеплю — ни один ветеринар не разгадает, чей кончик торчит, ваш или свинячий.
i2
Прилепили ухо или не прилепили, а десять десяти-нок слободского выгона Тугокопылому прирезали. Своя рука — владыка. Земский верховод сторонникам своим щедро раздавал милостивые дары. Кому пруд, кому лесок... А кому и чинок...
За умение вилять языком и вашим и нашим Микишу Винника земец назначил чрезвычайным уполномоченным. Отправил в далекое путешествие — покорно поклониться старшему настоятелю храма святого Юры.
Учтя, что дорога не близкая — придется ехать почти к самым Карпатам,— посланцу снарядили подходящий мешок: бутыль первака, жареного поросенка, два арбуза и венок свежей цибули.
На прощальной беседе верховод тепло обнял плута-проходимца.
— Спросишь, не маловата ли бутыль? Рече святей* ший — маловато налили! Падай на апостольские ковры и трепетно обещай: «Не гневайтесь, ваше преподобие! Почтим, бочонка не пожалеем. Во имя дорогой неньки пригоним и коровок, и бычков, и кабанчиков...» Пусть перед Европой хлопочет. Слыхал, голодранцы бросились в черную измену? Под слободой экономические земли у щирого-прещирого Харченко забрали и подступают к независимому хутору Тихие Копылы.
На самом пороге Симон Белена интимно шепнул:
— Передай его святости — пусть проявит волю свою. Пусть из цесарского склада трехдюймовку подкатит. Доказывай— ситуация изменилась. Теперь бог без пушки ничто.
Тихокопыловцы своего посланца отправляли с церемониальными почестями. Почетная стража шумно била в бубны, а полненький Варивон Кирпатый, удостоенный за верную службу приличного лесочка, шел сзади и единолично подвывал: «А все ж, а все ж наша взяла!..»
i3
Светлым октябрьским утром тысяча девятьсот семнадцатого года на Неве раздались выстрелы. Революционный залп с «Авроры» возвестил новую эру.
Над жилищем украинского бедняка засияли ясные зори: воля, земля, трудовая жизнь.
Окрыленные революционными петроградскими вет* рами, долинчане двинулись ломать хуторской тюремный забор. Пошли вызволять бедняка Ефима Перепичку из неволи.
Аграрная коалиция переполошилась, но вскоре и успокоилась. Крепким хозяевам бросили подмогу — отряд наемников «Черные хвосты».
Сахарозаводчики наняли.
Кирилл Тугокопылый проявил необыкновенную храбрость— стал в авангарде. Возле собственных амбаров занял выгодные позиции. Вилами махал:
— Не подходи! Заколю!
Тягниряднодосебе повел себя не так воинственно: потихоньку бухнулся на колени в арьергарде. В молельне молитвенно шептал:
— Боже праведный, помог ты мне кульки деньжатами наполнить. О всесильный, укажи своим перстом, куда их теперь припрятать?
Варивон Кирпатый мотался по улицам, как щепка в полынье, то туда, то сюда. Мотался и по-просвитянски похвалялся крестоносным походом Бедную Долину сокрушить. Огнем и мечом слобожан покорить.
Взяли аграрные мечи, ударили в колокола и стали наготове: сопротивление сломить и крестоносным сапогом вольную долину истоптать.
Подготовились к походу сполна. Нерешенной осталась лишь одна закавыка — на какую лошадиную масть земского верховода посадить. На белую или на черную?
— Белую!.. Белую!..— драли горло просветяне.— Белая — наша сила! Да воскреснет белая!
— Черту в зубы вашу белую! — загорланили аграрные степовики.— Ваша белая крутит хвостом. Бьет задом... Брыкается!.. Вороную! Вороная — символ красоты!
Представители нейтрально-христианского союза сахарозаводчиков степенно посоветовали:
— Посадим заправилу на осла!
Знатоки хуторской фауны нейтральным союзникам резонно возразили:
— А разве у нас ослы есть?
— Слава богу, есть. Такое, ей-богу, скажете! Чтобы в нашей богоспасаемой коалиции да не было ослов? Есть и будут!.. Сделаем, господа, по-христиански — посадим верховода на ишака. Скотина тихая, смирная, сена ест мало. А ревет, как иерихонская труба! Пусть только верховный на сапоги нацепит блестящие шпоры, чтобы люди добрые не перепутали, где чьи ноги.
Ускакал земец на вороной кобыле. За ним скакали наемники в серых жупанах. Скакали и шомполами размахивали. Фатально верили: махнем, крикнем — и бедная слобода покорно падет ниц.
Но нет, не пали слобожане. Гуртом поднялись на угнетателей. Да и слобожанам большая подмога подоспела: помочь украинцам-полтавчанам одолеть панство ненавистное пришли русские братья — туляки.
Симон Белена видит — перцем запахло. Поменял вороную на гнедую и во весь дух пустился на Свято-горскую гору.
Оттуда и телеграмму отбил:
«-Хвала всевышнему, на горе в святых пещерах спрятался. Не дремлю — болею. Самостийным кадилом подбрасываю. Высочайшим независимый ладан в глаза пускаю. Правлю молебен. Молю бога о ниспослании второго крестоносного похода».
Прямо из-под святого кропила Симон Белена — бух в ноги старшему баварцу:
— Ваше высочайшее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27