..
— Старушка одна когда-то тут жила, так рассказыва- ла: хозяином того дома был буржуй, все, как есть, бро-сил и драпанул с беляками!
— Во Францию? — взволнованно спросил Серж. Он уже не сомневался. Все верно. Только бы узнать, где живет старушка. Только бы дворничиха снова не рассердилась, не выгнала его вон.
— Точно не скажу, куда удрал.
— А старушка... Где она живет? Скажите, пожалуйста, скажите... Я уплачу!..
— За что уплатите? — удивилась дворничиха.-— Анна Петровна живет как раз напротив. Квартира три... Вы, как я понимаю, историей нашего города интересуетесь?
— Да... В некотором роде...
— Так я и знала... Племянник мой тоже по этой части. Экскурсоводом работает. Всем интересуется: что да когда.— Дворничиха, видимо, намеревалась еще что-то сказать о племяннике, но тут диктор, приятно улыбаясь, стал называть участников самодеятельности. Серж для нее перестал существовать. Женщина бросилась к телевизору, усилила звук...
На улице Серж взглянул на часы. Времени еще достаточно. Но если б даже оставалось всего несколько минут, он все равно перебежал бы дорогу, чтоб разыскать Анну Петровну, женщину, что-то знавшую о «буржуе».
Это слово, столь пренебрежительно брошенное, вернуло Сержа к действительности. Дворничиха, вероятно, говорить бы с ним не стала, узнай она, что сбежавший «буржуй» — его дед, взявший и внука своего в «бега». Неприятное, горькое чувство... Словно под чужой личиной, жалким обманщиком разгуливаешь по городу.
Но что изменилось бы, если б он сказал правду мальчику, той энергичной женщине и мужчине с продовольственной корзинкой, советовавшим «товарищу» пойти по Дерибасовской?.. Многое, наверное, изменилось бы. Пропали бы доверчивость, приветливость, искренность. Но уместно ли вообще, ни с того, ни с сего, пускаться в объяснения? Серж и так знает, что он не менее чужд всем этим людям, чем его дед. У них своя жизнь, и до какого-то эмигранта им нет дела. Еще до приезда в Россию он это знал. Но только теперь с особой остротой почувствовал свою неприкаянность. Да, он чужой здесь, чужой там. Всем. Везде. Словно вычеркнутый из списков живых.
Лишь встретив Жюля и его товарищей в то тяжелое время, он в какой-то мере мог считать себя равным среди них. И не только он один, все те, кто был с маки. И все они, вместе взятые, больше всего обязаны таким, как Вера Оболенская, брат и сестра Максимовичи, и другим участникам Сопротивления, расстрелянным гитлеровцами. В Тулузе дочери известного композитора воздвигли памятник. Эти женщины, выброшенные из жизни, оказались выше, благороднее таких, как Алин. Да, в те времена человек не был просто и только эмигрант. Он. был либо подлецом, явно или тайно якшавшимся с гитлеровцами и власовцами, либо патриотом, воевавшим против фашизма.
Но потом все сгладилось, все забылось. И снова насущный хлеб — милостыней чужой страны...
Знает ли Вавилов, скольких эмигрантов угнали в лагеря только за то, что они русские? Знает ли о Вере, о дочери Скрябина, партизанке, убитой в бою... О многих других, не пожелавших склонить перед фашистами головы?..
Но спросить об этом нельзя. Нельзя, чтоб не подумал Вавилов: нарочно заговорил. Не бескорыстно... Получится, будто приехал сюда оправдываться, объясняться. Нет, нет, только бы увидеть сестру, вот так взглянуть на русскую землю, взглянуть на русских, большего ему не надо.
Так он и скажет Анне Петровне. Ищу сестру. Помогите найти.
Тогда не будет она называть его «товарищ», и исчезнет, пропадет отвратительное состояние невольного обмана...
Серж перешел улицу и, справившись у ребятишек, игравших в классы, где нужная ему квартира, позвонил.
Дверь отворил русый юнец с такими длинными волосами, что в полутьме коридора Серж было принял его за девушку. Эти претенциозные космы никак не гармонировали с его веснушчатым, озорным лицом. Поправив выбившуюся из шорт майку, он деловито сообщил, что Анна Петровна действительно живет здесь. Но «в данный момент» уехала на аэродром. К ней в гости приезжает дочь. Когда Анна Петровна возвратится? Неизвестно. Дочка сообщила в открытке, что прилетит сегодня. А сколько из Москвы на день самолетов приходит?! Ужас! Вот и встречай каждый. Великие люди обычно рассеянны, и дочка Анны Петровны тоже... Старушка ночь не спала и с рассветом уехала ее встречать...
— Жаль...— огорченно произнес Серж.
— А может, подождете? Я и сам их жду, как дня голубого! — воскликнул юноша,— Защита диплома на носу. Вчера раздобыл нужнейший английский журнал и вот — мучаюсь. Что перевел, а что как заколдовано. Ни с места!.. В словаре даже ни черта похожего нет.
— Может, я попробую помочь? — неуверенно спросил Серж, чувствуя, что только так надо ответить на сетования юноши.
— Так вы знаете английский? Вот это мне повезло! — Он осторожно подтолкнул Сержа к двери в большую комнату с чертежной доской посередине и двумя столами, заваленными книгами.
— Как тебе не стыдно, Олежка?! Пристал к незнакомому человеку! — укоризненно произнесла молодая женщина, которую Серж только теперь заметил в полумраке комнаты.
Однако укоризна была явно напускной, потому что женщина, выразительно взглянув на Олежку, бросила ему брюки, освободила стул, открыла ставни, защищавшие комнату от солнечных лучей, и вышла.
— Вы преподаете английский? — спросил Олежка из-за портьеры, где приводил в Порядок свой туалет.
— Нет, не преподаю...— Серж собрался объяснить своему новому знакомому, откуда он знает английский язык. Но Олежка уже подбежал к столу и, наклонившись, взял листок с выписанными фразами.
— Вот, прошу вас,— сказал он умоляюще.
Для Сержа, с детских лет в совершенстве владевшего английским, перевод не составлял никакого труда. Олежка восторгался легкостью, с какой его новый знакомый расправлялся с трудными техническими оборотами.
— Теперь у меня полный порядок! — воскликнул он.— А то хоть волком вой. Только и надежды было, что на дочку Анны Петровны.
— Она знает английский?
— Еще бы! Биофизик. В прошлом году защитила диссертацию. Представляете?! Биофизик в наши дни. Но, между нами говоря, английский вы все-таки знаете лучше.
Через полчаса перевод был готов.
— Хотите... Хотите, я вам свой билет на футбол отдам. Западная трибуна?! — В приливе благодарности Олежка полез в карман за билетом.
— Нет, нет! Ради бога, не надо! — Клянусь, мне не жалко!
— Я не большой любитель футбола,— улыбнувшись тому, как округлились глаза Олежки, ответил Серж.
— Не поверю... Вы уже уходите? А что передать Анне Петровне? Когда вы опять зайдете?
— Дня через два. Сейчас ей, конечно, захочется побыть с дочерью. Она приедет надолго?
— Не думаю. Ее муж и сыновья в Москве.
— Вот видите. Значит, пока не буду ее беспокоить. Извините, Олег, за вторжение...
— Ну что вы, что вы! Большое вам спасибо. Просто огромное спасибо! Уж сегодня я со спокойной совестью пойду на футбол!..
Сопровождаемый возгласами благодарности, Серж вышел на улицу.Теперь это была уже совсем знакомая улица. И дом, где он жил, и портал, и даже чугунная ограда вокруг палисадника. Но задерживаться он не мог, хотя с удовольствием походил бы здесь еще.
До трех оставалось около двадцати минут, и Серж зашагал быстрей. Неудобно заставлять Вавилова ждать...
Да, жаль, что повидать Анну Петровну не удалось. Старушки обычно любят предаваться воспоминаниям. Если она помнит деда, то, вероятно, помнит и всю семью Кошелевых — сестру, отца, маму... Но, при всем желании-поскорее увидеться с Анной Петровной, вторгаться сейчас в ее дом в высшей степени бестактно. В высшей степени.
Но, если уж самому себе честно признаться, то, несмотря на все условности хорошего тона, Серж не утерпел бы, снова наведался бы к Анне Петровне, если б не предстоящее свидание с тетей Маней. От нее он, конечно, многое сегодня узнает. И вдруг в комнате, в которую он войдет, окажется женщина, и, указав на нее, тетя Маня скажет: «Знакомьтесь, ваша сестра...»
Разве такое исключается? И у Вавилова утром был вид настоящего заговорщика. И время он назначил, три часа... Почему именно три?
А вообще-то... Вообще, такие размышления подстать Пете или Олежке, но не человеку, которому вот-вот пойдет шестой десяток...
Вавилов сидел уже на скамье, старательно вытирая платком вспотевшее лицо. Видимо, он только что пришел.
— Побродили? — спросил он. И по тому, каким беспечным тоном был задан вопрос, было ясно, что Юрий отлично знал, где «бродил» гость и ответа, конечно же из деликатности, не ждал.
— Видел дом... где жили мои родители, где я родился. Узнал его... Странное, необъяснимое чувство,— глухо сказал Серж.
— Не такое уж странное... —задумчиво произнес Вавилов и вдруг вскочил: — Поехали1 Тетя Маня ждет.
— А как вы меня представите своей тетушке? — спросил Серж, когда такси мчало их по широким улицам, мимо зеленых парков и скверов к Слободке.
— Скажу, что вы мой друг, тоже газетчик, который, естественно, интересуется событиями давних лет. Это на случай, если тетя Маня спросит... Сразу правду говорить не стоит, это может как-то стеснить. Словом, так ей гораздо проще будет рассказывать о прошлом.
— Да, да, конечно... С чужим человеком ничего не нужно смягчать... А мне нужна правда, какой бы она ни была,— сказал Серж. Он хотел, очень хотел узнать, как все было в действительности. После рассказа Кравченко об отце догадывался, что и о своей дочери гранд-мама го-
ворила с предвзятым чувством. А сегодня... Сегодня, после того, как услышал, узнал, откуда эта трогательная мелодия, он должен был знать правду. Разве, несмотря ни на что, воспоминание о матери не жило в его душе? Словно она навсегда оставила ему частицу своей любви... Частицу своей души...
Быть может, мама напевала эту мелодию, укладывая его спать... Колыбельную песенку, которую поет ребенку только мать, пусть смешную, бесхитростную, но единственную. Ее не забыть, даже если голова седая. И, вероятно, у самых черствых при воспоминании об этой песенке могут вдруг увлажниться глаза. В ней первое знакомство с миром и надежная защита от всего неведомого, страшного — успокаивающий тихий голос матери. Он навсегда остается в душе, и, оставаясь человеком, уйти от него невозможно...
Правду, только правду... Мама все равно будет права. Все ей простится, хотя бы только за узнанную сегодня колыбельную песенку... И правда нужна, чтобы разобраться и решить что-то очень большое, очень важное, что касается не только его одного и без чего жизнь его снова превратится в черную пустоту...
ГЛАВА 5
Вавилов был совершенно прав, предупредив Сержа, чтобы тот «не наедался» перед обедом у Марии Ивановны. Кроме салатов из зеленого перца, огурцов, помидоров, росших тут же, во дворике, был подан особый соус из молодого барашка, синих баклажан, моркови и помидоров. Были еще фаршированные кабачки, жареная камбала, малосольная скумбрия и множество других блюд, при виде которых Вавилов пришел в восторг, объявив:
— Тетя Маня! Ты у меня гений!..
Стол был накрыт в саду-дворике, усаженном розовыми кустами. И Серж не мог налюбоваться алыми и чайными розами.
Вьющийся белый шиповник совсем закрыл стены летней кухни. Среди жестяно-зеленых листьев и плотных белых бутонов угадывалось небольшое оконце. Домик, казалось, был перенесен сюда из детской сказки.
Густая листва скрывала серый забор, а пространство возле дома было надежно укрыто шатром виноградных листьев. Наливающиеся соком, еще зеленые гроздья свисали над столом.
Это был не крестьянский двор и не городской цветник. В расположении розовых кустов, фруктовых деревьев, веселой кухоньки, кружевного купола из солнца и зелени было столько поэзии, что Сержу почудилось, будто здесь должна жить девушка, похожая на Красную Шапочку. А ночью в розовых кустах непременно щелкает соловей-соловушка. Не соловей, а именно соловушка.
Соловушка... Какая необычайная прелесть в этом русском слове. И они из далекого детства, эти русские слова— соловушка, Красная Шапочка. Из очень далекого. И тоже всегда жили в его душе... Он мог бы их сыграть. Сыграть настроение, которое сейчас его охватило.
Однако среди зелени и роз жила не Красная Шапочка, а пожилая женщина, Мария Ивановна, которая рассказывала Вавилову самые прозаические вещи. На перронах скопища людей. В вагонах теснота, духота — все хотят на юг, к морю.
Несмотря на преклонный возраст, Мария Ивановна держалась прямо, двигалась легко, уверенно. Лицо с морщинками у глаз, морщинами на щеках, где в молодости появлялись веселые ямочки, было добродушно-домашним.
Она производила впечатление заботливой матери семейства, которая провела жизнь между столом, покрытым белой скатертью, и погребком, где хранились варенья и соленья. Странно было не видеть за этим просторным столом детей, невесток, внуков.
Но жила Мария Ивановна одна и тяготилась этим одиночеством. Приход племянника и Сержа был для нее настоящим праздником. У заранее приготовленных приборов лежали накрахмаленные салфетки. Сама хозяйка тоже принарядилась: темное, из дорогого крепа, платье спадало мягкими складками, подчеркивая статную фигуру, не стесняя движений. Сшито оно было хорошо, однако большой круглый воротник и длинный ряд мелких пуговиц на груди придавали платью несколько старомодный вид. Впечатление это усиливала соломенная шляпка, лежавшая здесь же, на стуле.
Как потом выяснилось, и шляпку, и смешную кепочку Вавилова Мария Ивановна еще в прошлом году привезла из Николаева и была чрезвычайно довольна своими по-
купками. Несомненно, Вавилов надел эту кепочку, чтобы доставить тетке удовольствие.Во время обеда хозяйка несколько раз выходила из-за стола, подносила и подносила из кухни различные блюда домашнего приготовления, от которых совсем отвык Серж, с незапамятных времен питавшийся в дешевых кафе. Вместе с гостями она выпила вина и с аппетитом поела.
В первую минуту, при виде накрытого стола, Серж решил, что и десять человек не съедят всех этих яств. Однако на свежем воздухе, за легкой непринужденной беседой, за шутками Вавилова тарелки быстро опустели.
— У тебя, тетя Маня, как в однодневном санатории!— объявил Вавилов и, обняв тетку за шею, поцеловал.
— Льстец! Негодный льстец! — воскликнула очень довольная Мария Ивановна и, притворно отбиваясь от племянника, так отвела его руку, что Вавилов вскрикнул.
— Прости, Юрочка, я ведь нечаянно,— смешавшись, пробормотала Марця Ивановна.
— Нечаянно! Кисть чуть не вывихнула. Ничего себе женские шуточки...— потирая руку, буркнул Вавилов.
— Говорю же, нечаянно. Не сердись. Сейчас принесу твои любимые песочники.
— Ладно уж, если песочники,— сдался Вавилов. Мария Ивановна поставила на стол печенье, фрукты и уселась в удобное плетеное кресло.
Серж подумал, что сейчас самое подходящее время начать разговор о его родителях. Но Вавилов, закуривая, сообщил:
— Устал сегодня зверски —жарища на аэродроме страшная! Но информацию в газету успел дать на целых шестьдесят строк.
При слове «аэродром» Сержу припомнилась Анна Петровна, которая, вероятно, все еще дожидается там своей дочери. А ведь завтра вечером, пожалуй, можно попытаться навестить старушку. А пока... Он выразительно взглянул на Вавилова. Когда же, наконец, будет задан вопрос, с которого начнется разговор. Самый важный разговор, ради которого они сюда приехали.
Но Вавилов не успел заговорить, потому что Мария Ивановна, чтобы окончательно загладить свою невольную вину, потрепала его по щеке — небольшие глаза ее так и лучились — и спросила:
— Зачем же ты туда мотался, Юрка? — Обращение прозвучало так мягко, словно обращалась она к малышу.
— Немцев встречал. Делегацию,— охотно сообщил Вавилов.— Такие все хорошие ребята...
Лицо Марии Ивановны мгновенно изменилось. Она поджала губы и хмуро бросила:
— Все хорошие?! Не могут быть все хорошими... Ненавижу! Ненавижу и ничего не прощу!
— По-моему, ты с ними в свое время расквиталась! — Вавилов тоже стал серьезным, даже суровым.
— Мало,— полные губы ее побелели.— Мало я танком утюжила их окопы! Мало давила эту фашистскую мразь!.. Сколько ее еще осталось!.. — Она встала и ушла на кухню.
Серж растерянно смотрел на Вавилова. Милая, домаш-йяя тетя Маня и — «утюжила их окопы...». Как все это понять?
— Так оно и было...— Вавилов взял другую сигарету и пояснил:—Тетя Маня — подполковник танковых войск. На фронте была. С частями входила в Берлин... Только лет пять как на пенсии. Приехала сюда. Достался моим старикам этот домик в наследство. Ни за что из него в город переезжать не хотели. И тетя Маня здесь выросла, сюда вернулась.
— К розам... Хозяйству... — Серж развел руками. Он все еще не мог прийти в себя от изумления.
— Это у нее с прежних, довоенных лет... Мама рассказывала, что и девочкой она здесь возилась с землей. Кажется, в двадцать четвертом или двадцать пятом, меня тогда еще и на свете не было, техникум закончила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18