Пойми, я говорю это не в уничижительном смысле – ты сама знаешь: я никогда не считал, что необходимо (или, спешу прибавить, достаточно) иметь высокий интеллект, чтобы быть хорошим человеком. И я бы не назвал тебя человеком неинтеллектуальным. К тому же у тебя много других прекрасных качеств. Маргарет, я хочу сказать тебе: ты была хорошей женой и матерью.
Но продолжим. Маргарет, должен признаться, наша сексуальная жизнь доставляла мне много разочарований. Но опять же мне не в чем тебя упрекнуть. Мы не отвечаем за свои животные инстинкты, но правда состоит в том, что ты никогда не получала удовольствия от акта совокупления и воспринимала его не иначе как с определенной долей смирения. Разве я не прав? Оральный секс был для тебя отвратителен, ты считала его распущенностью, правда? Но я-то обожаю оральный секс! Как прекрасно отдавать и принимать! Как ты знаешь, я всегда был человеком непомерных страстей и аппетитов в сексуальной сфере. И все же, Маргарет, я не в обиде на тебя. Истина не преследует цели кого-то обвинить: как можно упрекать тебя, если твоя биология устроена именно так. Или как можно упрекать тебя за то, что ты воспитана в консервативном, мещанском духе среднего класса. Ты абсолютно не виновата. Боюсь, я слишком пространен, дорогая моя. Но это так приятно – говорить Правду! Срывая паутину сомнений и компромиссов! Надеюсь, и ты думаешь так же. О, мне так много хочется тебе сказать, меня просто распирает от искренности – боюсь, я бормочу, как безумный!
Скоро я напишу тебе еще.
Со всей любовью,
Питер
Джоанне
Дорогая Джоанна.
Я прощаю тебя!
С любовью,
Твой отец
Питер
К полуночи все письма были написаны. Он раздаст их днем, хотя его не покидало чувство, что письмо для Маргарет следует отредактировать.
Но сейчас времени нет. Пора действовать.
Нет. Стоп. Спокойно. Прежде чем приступить к следующей задаче, нужно поразмыслить.
В доме было тихо: Питер вышел через заднюю дверь во тьму сада.
Он прошел на лужайку, лег на спину и уставился в небо, не замечая, что трава сырая после грозы.
В детстве Питер любил крошечный дворик за родительским домом, любил лежать на крыше угольного сарая. Он смотрел на вечернее небо и удивлялся… Эти мелкие сверкающие точки, словно булавочные головки, воткнутые в небо, – это и есть звезды? Они что, действительно существуют? Хорошо было бы оказаться среди них и оттуда смотреть. Когда Питер стал юношей, все переменилось. Он по-прежнему смотрел на небо, но теперь поражался не мелким световым точкам, а океану темноты, их омывающему. Он увлекся космологией, астрономией и астрофизикой: ему нравилось соединять световые точки, будто сплетая между ними паутину: и если делать все разумно, эта паутина послужит ему страховочной сеткой, что не даст провалиться в темноту.
Питер улыбнулся. Как же глуп он был, как далек от истины!
Ночь была ясной. Что там, комета? Нет, просто звездочка мигает, по правде мигает.
Питер опять улыбнулся.
Он готов вернуться к работе. Со всем усердием.
К четырем часам утра Питер составил отчет для мистера Несбитта – добрых шестьдесят страниц: он прекрасно понимал, что излагаемые им мысли не являются сугубо научными, и наслаждался ими тем более.
И вдруг он замер посередине предложения: из ниоткуда, из пустоты, ни к чему в сознание прорвалась, пульсируя, мысль… Минуточку! Как он мог забыть! Завтра! Нет же – четыре часа утра, значит, сегодня…
Собеседование! На должность декана!
Питер принимает решение, что пора одеваться. Он спешит наверх в спальню, тычется в темноте, выдвигает ящики комода, открывает шкаф, шарит на полках, вытаскивая одежду на ощупь. Он не сомневается: что попадется под руку, то и подойдет. Свет не включает, чтобы не разбудить Маргарет.
Питер прыгает на одной ноге, пытаясь натянуть носок – на самом деле это трусы Маргарет. Питер падает на кровать и боится, что испугает жену, но, к счастью, кровать пуста.
Просто Маргарет спит в комнате Люси.
Теперь Питер одет и явно не сознает, насколько нелеп: цветастая гавайка, кардиган Маргарет, смокинг, вельветовые брюки. Он спешит обратно в кабинет. К тому моменту, когда Люси засовывает ему стихотворение под дверь, Питер написал еще пятьдесят вдохновенных страниц.
9.15
Стук в дверь.
– Отец, ты в порядке?
Джоанна.
В порядке ли он? Питер рассмеялся.
Он выдернул из пишмашинки заключительную страницу. Готово.
Семнадцать минут десятого. Собеседование – в полдесятого. У него остается… тринадцать минут. Итак, он пробежит эту милю за семь минут… и тридцать четыре секунды и поспеет вовремя!
Питер открывает дверь кабинета и вручает Джоанне сколотые страницы.
– Мой отчет для твоего мистера Несбитта. Мне пора бежать.
И он побежал.
Питер предстает перед комиссией
Столь неожиданная, преждевременная смерть Жан-Поля его самого уже мало волновала, однако серьезно заботила его старших коллег.
На факультете всегда придерживались политики продвигать своих людей и никого не брать со стороны. Жан-Поль был птицей высокого полета – имел множество публикаций, его все любили, – и в новом учебном году ему прочили место уходящего на пенсию профессора Джорджа.
Когда Жан-Поль умер, хотели было дать объявление о вакансии, но потом – как же они сразу не догадались, – конечно же, обнаружилась прекрасная кандидатура. Доктор Питер Робинсон: пускай не по старшинству, но по своим задаткам и харизме он идеально подходил для того, чтобы повести факультет в светлые восьмидесятые и дальше в будущее.
Этим утром в кабинете главы университета – пожалуй, самом роскошном помещении в университете – подобралась весьма почтенная публика. Был представлен не только факультет физики – в лице сребровласого, упитанного профессора Джейкоба Ньюстеда Джорджа. В комиссию входили: глава университета Брайан Прессман, декан по смежным наукам Джонн Терри, представитель администрации Мэри Прингл и Хьюго Кемп – представитель от студенчества: последний не имел права голоса, но его участие в собеседовании свидетельствовало об открытости и демократии, что издавна укоренились в жизни университета. Голосование – если таковое вообще состоится – закрытым не будет. Консенсус был достигнут вчера вечером за бутылкой хереса, в антракте выступления струнного квинтета Баха, где, благодаря исключительно совпадению, оказались все члены комиссии. Они пришли к единому мнению, что кандидатура Питера подходит идеально и собеседование будет чистой формальностью. Не столько допрос, сколько милостивое посвящение в высшие эшелоны университетской жизни.
В 9.34 профессор Джордж допил свой чай и взглянул в окно на газон.
– Кажется, он все-таки добрался.
Истинно так. Члены комиссии расхаживали по огромному кабинету, тихо обмениваясь утренними любезностями. Некоторые посмотрели в окно и увидели, как побагровевший Питер Робинсон, обильно потея, бегом пересекает лужайку с табличкой «Ходить запрещено».
9.34. Опоздание на четыре минуты. Опоздавший и сам прекрасно это осознавал.
Причина опоздания? Как яростно подтвердил бы сам Питер, то была не ошибка в подсчетах – он совершил пробежку с запланированной скоростью – миля за семь с половиной минут. Нет. Задержка была вызвана несчастным случаем: Питеру померещился просвет в движении на Хай-стрит, и он смело кинулся вперед, недооценив скорости мчащегося на него грузовика. Водитель резко затормозил, машину занесло на тротуар, и едва не пострадала одна хрупкая пожилая леди. Увы, сия судьба не миновала ее ухоженного пуделя и фонарный столб, на который мочился песик.
Дальнейшие переговоры вынудили Питера задержаться.
Пожилая леди была весьма огорчена: Питер предложил ей некоторую материальную компенсацию. Правда, при себе у него нашелся только фунт с мелочью. И моральную – Питер уверил пожилую леди, что очень скоро она воссоединится со своей собачкой в местах более прекрасных, чем Хай-стрит.
И Питер быстро рванул дальше – во-первых, чтобы наверстать потерянное время, а во-вторых, чтобы не попасть в объятия взбешенного водителя: тот тоже считал, что имеет право на компенсацию за разбитый грузовик, поэтому мчался за Питером целых пятьдесят ярдов, пока не понял, что пробежать милю за шесть с половиной минут ему явно не по силам.
9.35
Питер садится за стол перед комиссией: следует заметить, что всем чуточку неловко.
Во-первых, оттого, что Питер влетел в кабинет потный и задыхающийся.
Во-вторых, когда Джон Терри спросил, как поживают Маргарет и девочки, Питер ответил: «Уходят от меня». Конечно же, то была шутка, однако произнесенная без тени иронии в голосе.
Плюс это странное одеяние. Даже профессор Джордж, человек весьма далекий от моды, был немного шокирован: смокинг и вельветовые брюки? И этот кардиган – он ведь не женский, правда? Ну что ж, подумал пожилой профессор, может, среди молодых теперь так принято. Слава богу, что я ухожу на пенсию.
И профессор Джордж произнес:
– Ну что ж, Питер. Мы пришли к единогласному мнению, что вы идеально подходите для этой должности. Но мы хотим обсудить с вами пару вопросов, в основном касательно политики факультета.
И профессор повернулся к Джону Терри.
– Джон, не начнете ли?
– Спасибо, Джейкоб. Питер. Представьте, что вы наш новый профессор физики и это ваш первый день в этой должности. Что вы сделаете прежде всего?
– Извинюсь.
Очередная шутка, разумеется, и не остроумнее предыдущей. Члены комиссии неубедительно захихикали.
Но Питер нахмурился, словно его превратно поняли. И пояснил:
– Я встану на колени и попрошу прощения.
Молчание. На этот раз никто не смеялся.
Джон Терри посчитал, что с него достаточно: он нервно взглянул на Брайана Прессмана. Тот понял, что эстафета передана ему, и зашуршал бумагами…
– Питер, не могли бы вы рассказать, что конкретно вы предполагаете сделать на факультете?
– Я его сожгу. Угу. Понятно.
А Мэри Прингл подумала: какие странные на нем носки.
А Брайан Прессман подумал: у него ширинка не застегнута.
А профессор Джордж подумал: это действительно женский кардиган.
Доктор Питер Робинсон не шутит.
Словно в подтверждение этих мыслей раздался безумный смех Питера.
PX 1990
Полтора месяца компания «Роттер Вэлли Диджитал» возилась с РХ 1990, компьютером мистера Несбитта. В конце концов решили, что дело того не стоит. Проще поменять на новый.
Практически все схемы были испорчены – непонятно, как это произошло. Словно кто-то взял и вылил в машину стакан воды. Будь оно так на самом деле, гарантия была бы недействительна и все издержки легли бы на мистера Несбитта. Но техника новая, неосвоенная, и было решено, что благоразумнее проявить уступчивость. Мистер Несбитт мало походил на человека, готового угробить собственный компьютер. Так что лучше не ссориться с долгосрочным клиентом. И, разумеется, как говорил мне сам мистер Несбитт и как прекрасно знала компания «Роттер Вэлли», «через двадцать лет на каждом рабочем столе будет стоять по компьютеру».
И кто-то их будет поставлять.
Через полтора месяца после преждевременной кончины РХ 1990 свое место на столе мистера Несбитта гордо заняла новая модель.
Рон из «Роттер Вэлли» высказал надежду, что эта машина проживет дольше предыдущей. Если только правильно с ней обращаться, подчеркнул он. И мистер Несбитт напрягся. Никто не посмеет упрекнуть его в халатном обращении с компьютером.
Семь дней и ночей новехонький РХ 1990, словно довольная кошка, мирно урчал на столе у мистера Несбитта. А тот не мог на него наглядеться, скармливая любимцу крошки данных, давая ему поразмяться, поиграть мышцами ОЗУ. И неизменно под вечер, пожелав РХ спокойной ночи, мистер Несбитт уходил, непременно закрывая кабинет на ключ.
У него были некоторые подозрения по поводу предыдущего компьютера.
РХ 1990 прожил короткую жизнь, хотя вполне счастливую: целых семь изнеженных дней блаженства.
А потом наступил день восьмой.
День восьмой
Ох уж этот восьмой день. Он начинался, полный надежд, а закончился событием, на которое не могли закрыть глаза даже в «Роттер Вэлли Диджитал».
Произошел интерфейс с холодной жесткой мостовой Шеффилда.
Он произошел, когда компьютеру РХ 1990 было предложено совершить действие, какого ни один компьютер не совершал прежде и, насколько мне известно, до сего дня.
А именно: прыжок без парашюта.
ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ
Несбитт читает Джоанне доклад Питера. В голосе его ирония на грани презрения. Несбитт держит палец на КНОПКЕ ГРОМКОЙ СВЯЗИ, чтобы остальные сотрудники тоже слышали.
НЕСБИТТ
«Теперь я понимаю. Я был путником, что брел куда-то через сухую пустыню на этой безжизненной планете… в этой пустой, бессмысленной, полуживой Вселенной. Но одно за другим произошли Чудеса, иначе не скажешь, и пелена спала с глаз, и я словно очнулся в прекрасном саду. Где каждый миг – чудо…»
Несбитт брезгливо рвет страницы. Джоанна вот-вот заплачет.
НЕСБИТТ
О боже, о боже. Судя по всему, ваш отец, воплощение всего рационального, превратился в чокнутого психа! Какой урок всем нам. Как слабы все же человеческое сердце и разум.
Выбрасывает порванные страницы в мусорную корзину. Проводит рукой по компьютеру.
НЕСБИТТ
Как должны мы быть благодарны теперь, когда на горизонте уже маячит 2000 год, что скоро мир перестанет зависеть от людских глупостей. Бедное человечество. В битве между человеческими мозгами и машиной непременно победит машина. И ни вы, ни я не сможем ей помешать.
ДЖОАННА
Я не уверена.
НЕСБИТТ
Неужели? В каком же случае возможно противное?
ДЖОАННА
Вот в таком.
Джоанна встает, подходит к компьютеру. Любопытство Несбитта сменяется ТРЕВОГОЙ, когда Джоанна поднимает компьютер…
Будем честны.
Если б я успел пройти еще два шага по улице, неизвестно, как бы закончилась битва между человеческими мозгами и машиной. Вполне возможно, что машина, столь бесцеремонно выброшенная Джоанной из окна, одержала бы победу. А человеческие мозги – в данном случае мои – размазало бы в лепешку. Спаслась бы или нет машина – вопрос тоже весьма спорный: все-таки четыре этажа – это долгий путь, даже если приземляешься на такую мягкую посадочную площадку, как человеческие мозги.
Тем не менее, по счастливой случайности, этих двух шагов я не прошел, когда Несбиттова радость и гордость с лязгом грохнулась на мостовую.
Первой моей реакцией, как легко понять, было крайнее удивление. Не каждый день с неба падают компьютеры. Потом я испытал чувство глубочайшей вины. После несчастного случая, когда я вылил в компьютер полную вазу воды, я чувствовал причастность к судьбе второго бедолаги. Вот он, лежит у меня под ногами – с разбитым лицом, кишки вывалились мне прямо на ботинки. Конечно, сердце у меня дрогнуло.
Потом из конторы выскочила Джоанна. И я перестал оплакивать компьютер. Глаза Джоанны покраснели и опухли. Как будто она долго плакала, а потом вытерла глаза. Река иссякла, но русло осталось…
Я кое-что сделал
И я подумал: скажи ей, давай же. И я сказал.
– Я кое-что сделал.
– Что?
– Ну… Ты же говорила «сделай что-нибудь». Вот я и сделал. Обрезал ему волосы. Дазу. Щелк, шелк.
– Ты обрезал волосы Дазу?
– Да.
– Зачем?
Подъехало такси.
– До свидания, Винс.
И она уехала.
Гори, гори
Похоже, все-таки придется давать объявление о вакансии.
Ко всеобщему облегчению, собеседование закончилось очень быстро. Когда приступ дикого смеха прекратился, Питер затих, вытер глаза, поднялся и опрометью бросился вон из комнаты.
Он проследовал в научную библиотеку, подхватил охапку книг.
Он вышел на задний двор и стал претворять в жизнь обещание, данное комиссии.
Джоанна увидела на заднем дворе дымок, а вокруг небольшую толпу студентов. С упавшим сердцем Джоанна подумала, что наверняка это как-то связано с ее отцом.
Протиснувшись сквозь толпу, она поняла, что ее худшие опасения подтвердились.
У костра на стуле стоял Питер с пачкой книг в руках: он громко и презрительно объявлял имя автора и поочередно, одну за другой, швырял книги в костер:
– Бэкон! Коперник! Ньютон! Дарвин! Локк! Гейзенберг! Адорно! Дирак! Тьюринг! Шрёдингер![xxi]
Пламя пожирало книги.
– Гори! Гори! ГОРИ!
Рыба?
Либо я выбрал неправильное значение слова «делать».
Либо я придурок.
Как бы то ни было, Джоанна уезжала. Возвращалась на юг Англии.
А я пошел домой. Я не хотел больше думать о Джоанне. Только подумаю – уже устал как собака. Так что думай о чем-нибудь другом, Винс. Дома я окинул взглядом гостиную. Здесь царил беспорядок. Всюду валяется какая-то фигня. И этот странный запах. Толпа зевак стабилизировалась: человек двадцать – двадцать пять. Кто-то сдался, ушел, ухромал, укатил на инвалидных колясках. Пришли другие – некоторые издалека. Например, китаянка Стэн Чан. проделавшая дальний путь аж от самых «Ворот рая». Так назывался китайский бордель в Барнсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Но продолжим. Маргарет, должен признаться, наша сексуальная жизнь доставляла мне много разочарований. Но опять же мне не в чем тебя упрекнуть. Мы не отвечаем за свои животные инстинкты, но правда состоит в том, что ты никогда не получала удовольствия от акта совокупления и воспринимала его не иначе как с определенной долей смирения. Разве я не прав? Оральный секс был для тебя отвратителен, ты считала его распущенностью, правда? Но я-то обожаю оральный секс! Как прекрасно отдавать и принимать! Как ты знаешь, я всегда был человеком непомерных страстей и аппетитов в сексуальной сфере. И все же, Маргарет, я не в обиде на тебя. Истина не преследует цели кого-то обвинить: как можно упрекать тебя, если твоя биология устроена именно так. Или как можно упрекать тебя за то, что ты воспитана в консервативном, мещанском духе среднего класса. Ты абсолютно не виновата. Боюсь, я слишком пространен, дорогая моя. Но это так приятно – говорить Правду! Срывая паутину сомнений и компромиссов! Надеюсь, и ты думаешь так же. О, мне так много хочется тебе сказать, меня просто распирает от искренности – боюсь, я бормочу, как безумный!
Скоро я напишу тебе еще.
Со всей любовью,
Питер
Джоанне
Дорогая Джоанна.
Я прощаю тебя!
С любовью,
Твой отец
Питер
К полуночи все письма были написаны. Он раздаст их днем, хотя его не покидало чувство, что письмо для Маргарет следует отредактировать.
Но сейчас времени нет. Пора действовать.
Нет. Стоп. Спокойно. Прежде чем приступить к следующей задаче, нужно поразмыслить.
В доме было тихо: Питер вышел через заднюю дверь во тьму сада.
Он прошел на лужайку, лег на спину и уставился в небо, не замечая, что трава сырая после грозы.
В детстве Питер любил крошечный дворик за родительским домом, любил лежать на крыше угольного сарая. Он смотрел на вечернее небо и удивлялся… Эти мелкие сверкающие точки, словно булавочные головки, воткнутые в небо, – это и есть звезды? Они что, действительно существуют? Хорошо было бы оказаться среди них и оттуда смотреть. Когда Питер стал юношей, все переменилось. Он по-прежнему смотрел на небо, но теперь поражался не мелким световым точкам, а океану темноты, их омывающему. Он увлекся космологией, астрономией и астрофизикой: ему нравилось соединять световые точки, будто сплетая между ними паутину: и если делать все разумно, эта паутина послужит ему страховочной сеткой, что не даст провалиться в темноту.
Питер улыбнулся. Как же глуп он был, как далек от истины!
Ночь была ясной. Что там, комета? Нет, просто звездочка мигает, по правде мигает.
Питер опять улыбнулся.
Он готов вернуться к работе. Со всем усердием.
К четырем часам утра Питер составил отчет для мистера Несбитта – добрых шестьдесят страниц: он прекрасно понимал, что излагаемые им мысли не являются сугубо научными, и наслаждался ими тем более.
И вдруг он замер посередине предложения: из ниоткуда, из пустоты, ни к чему в сознание прорвалась, пульсируя, мысль… Минуточку! Как он мог забыть! Завтра! Нет же – четыре часа утра, значит, сегодня…
Собеседование! На должность декана!
Питер принимает решение, что пора одеваться. Он спешит наверх в спальню, тычется в темноте, выдвигает ящики комода, открывает шкаф, шарит на полках, вытаскивая одежду на ощупь. Он не сомневается: что попадется под руку, то и подойдет. Свет не включает, чтобы не разбудить Маргарет.
Питер прыгает на одной ноге, пытаясь натянуть носок – на самом деле это трусы Маргарет. Питер падает на кровать и боится, что испугает жену, но, к счастью, кровать пуста.
Просто Маргарет спит в комнате Люси.
Теперь Питер одет и явно не сознает, насколько нелеп: цветастая гавайка, кардиган Маргарет, смокинг, вельветовые брюки. Он спешит обратно в кабинет. К тому моменту, когда Люси засовывает ему стихотворение под дверь, Питер написал еще пятьдесят вдохновенных страниц.
9.15
Стук в дверь.
– Отец, ты в порядке?
Джоанна.
В порядке ли он? Питер рассмеялся.
Он выдернул из пишмашинки заключительную страницу. Готово.
Семнадцать минут десятого. Собеседование – в полдесятого. У него остается… тринадцать минут. Итак, он пробежит эту милю за семь минут… и тридцать четыре секунды и поспеет вовремя!
Питер открывает дверь кабинета и вручает Джоанне сколотые страницы.
– Мой отчет для твоего мистера Несбитта. Мне пора бежать.
И он побежал.
Питер предстает перед комиссией
Столь неожиданная, преждевременная смерть Жан-Поля его самого уже мало волновала, однако серьезно заботила его старших коллег.
На факультете всегда придерживались политики продвигать своих людей и никого не брать со стороны. Жан-Поль был птицей высокого полета – имел множество публикаций, его все любили, – и в новом учебном году ему прочили место уходящего на пенсию профессора Джорджа.
Когда Жан-Поль умер, хотели было дать объявление о вакансии, но потом – как же они сразу не догадались, – конечно же, обнаружилась прекрасная кандидатура. Доктор Питер Робинсон: пускай не по старшинству, но по своим задаткам и харизме он идеально подходил для того, чтобы повести факультет в светлые восьмидесятые и дальше в будущее.
Этим утром в кабинете главы университета – пожалуй, самом роскошном помещении в университете – подобралась весьма почтенная публика. Был представлен не только факультет физики – в лице сребровласого, упитанного профессора Джейкоба Ньюстеда Джорджа. В комиссию входили: глава университета Брайан Прессман, декан по смежным наукам Джонн Терри, представитель администрации Мэри Прингл и Хьюго Кемп – представитель от студенчества: последний не имел права голоса, но его участие в собеседовании свидетельствовало об открытости и демократии, что издавна укоренились в жизни университета. Голосование – если таковое вообще состоится – закрытым не будет. Консенсус был достигнут вчера вечером за бутылкой хереса, в антракте выступления струнного квинтета Баха, где, благодаря исключительно совпадению, оказались все члены комиссии. Они пришли к единому мнению, что кандидатура Питера подходит идеально и собеседование будет чистой формальностью. Не столько допрос, сколько милостивое посвящение в высшие эшелоны университетской жизни.
В 9.34 профессор Джордж допил свой чай и взглянул в окно на газон.
– Кажется, он все-таки добрался.
Истинно так. Члены комиссии расхаживали по огромному кабинету, тихо обмениваясь утренними любезностями. Некоторые посмотрели в окно и увидели, как побагровевший Питер Робинсон, обильно потея, бегом пересекает лужайку с табличкой «Ходить запрещено».
9.34. Опоздание на четыре минуты. Опоздавший и сам прекрасно это осознавал.
Причина опоздания? Как яростно подтвердил бы сам Питер, то была не ошибка в подсчетах – он совершил пробежку с запланированной скоростью – миля за семь с половиной минут. Нет. Задержка была вызвана несчастным случаем: Питеру померещился просвет в движении на Хай-стрит, и он смело кинулся вперед, недооценив скорости мчащегося на него грузовика. Водитель резко затормозил, машину занесло на тротуар, и едва не пострадала одна хрупкая пожилая леди. Увы, сия судьба не миновала ее ухоженного пуделя и фонарный столб, на который мочился песик.
Дальнейшие переговоры вынудили Питера задержаться.
Пожилая леди была весьма огорчена: Питер предложил ей некоторую материальную компенсацию. Правда, при себе у него нашелся только фунт с мелочью. И моральную – Питер уверил пожилую леди, что очень скоро она воссоединится со своей собачкой в местах более прекрасных, чем Хай-стрит.
И Питер быстро рванул дальше – во-первых, чтобы наверстать потерянное время, а во-вторых, чтобы не попасть в объятия взбешенного водителя: тот тоже считал, что имеет право на компенсацию за разбитый грузовик, поэтому мчался за Питером целых пятьдесят ярдов, пока не понял, что пробежать милю за шесть с половиной минут ему явно не по силам.
9.35
Питер садится за стол перед комиссией: следует заметить, что всем чуточку неловко.
Во-первых, оттого, что Питер влетел в кабинет потный и задыхающийся.
Во-вторых, когда Джон Терри спросил, как поживают Маргарет и девочки, Питер ответил: «Уходят от меня». Конечно же, то была шутка, однако произнесенная без тени иронии в голосе.
Плюс это странное одеяние. Даже профессор Джордж, человек весьма далекий от моды, был немного шокирован: смокинг и вельветовые брюки? И этот кардиган – он ведь не женский, правда? Ну что ж, подумал пожилой профессор, может, среди молодых теперь так принято. Слава богу, что я ухожу на пенсию.
И профессор Джордж произнес:
– Ну что ж, Питер. Мы пришли к единогласному мнению, что вы идеально подходите для этой должности. Но мы хотим обсудить с вами пару вопросов, в основном касательно политики факультета.
И профессор повернулся к Джону Терри.
– Джон, не начнете ли?
– Спасибо, Джейкоб. Питер. Представьте, что вы наш новый профессор физики и это ваш первый день в этой должности. Что вы сделаете прежде всего?
– Извинюсь.
Очередная шутка, разумеется, и не остроумнее предыдущей. Члены комиссии неубедительно захихикали.
Но Питер нахмурился, словно его превратно поняли. И пояснил:
– Я встану на колени и попрошу прощения.
Молчание. На этот раз никто не смеялся.
Джон Терри посчитал, что с него достаточно: он нервно взглянул на Брайана Прессмана. Тот понял, что эстафета передана ему, и зашуршал бумагами…
– Питер, не могли бы вы рассказать, что конкретно вы предполагаете сделать на факультете?
– Я его сожгу. Угу. Понятно.
А Мэри Прингл подумала: какие странные на нем носки.
А Брайан Прессман подумал: у него ширинка не застегнута.
А профессор Джордж подумал: это действительно женский кардиган.
Доктор Питер Робинсон не шутит.
Словно в подтверждение этих мыслей раздался безумный смех Питера.
PX 1990
Полтора месяца компания «Роттер Вэлли Диджитал» возилась с РХ 1990, компьютером мистера Несбитта. В конце концов решили, что дело того не стоит. Проще поменять на новый.
Практически все схемы были испорчены – непонятно, как это произошло. Словно кто-то взял и вылил в машину стакан воды. Будь оно так на самом деле, гарантия была бы недействительна и все издержки легли бы на мистера Несбитта. Но техника новая, неосвоенная, и было решено, что благоразумнее проявить уступчивость. Мистер Несбитт мало походил на человека, готового угробить собственный компьютер. Так что лучше не ссориться с долгосрочным клиентом. И, разумеется, как говорил мне сам мистер Несбитт и как прекрасно знала компания «Роттер Вэлли», «через двадцать лет на каждом рабочем столе будет стоять по компьютеру».
И кто-то их будет поставлять.
Через полтора месяца после преждевременной кончины РХ 1990 свое место на столе мистера Несбитта гордо заняла новая модель.
Рон из «Роттер Вэлли» высказал надежду, что эта машина проживет дольше предыдущей. Если только правильно с ней обращаться, подчеркнул он. И мистер Несбитт напрягся. Никто не посмеет упрекнуть его в халатном обращении с компьютером.
Семь дней и ночей новехонький РХ 1990, словно довольная кошка, мирно урчал на столе у мистера Несбитта. А тот не мог на него наглядеться, скармливая любимцу крошки данных, давая ему поразмяться, поиграть мышцами ОЗУ. И неизменно под вечер, пожелав РХ спокойной ночи, мистер Несбитт уходил, непременно закрывая кабинет на ключ.
У него были некоторые подозрения по поводу предыдущего компьютера.
РХ 1990 прожил короткую жизнь, хотя вполне счастливую: целых семь изнеженных дней блаженства.
А потом наступил день восьмой.
День восьмой
Ох уж этот восьмой день. Он начинался, полный надежд, а закончился событием, на которое не могли закрыть глаза даже в «Роттер Вэлли Диджитал».
Произошел интерфейс с холодной жесткой мостовой Шеффилда.
Он произошел, когда компьютеру РХ 1990 было предложено совершить действие, какого ни один компьютер не совершал прежде и, насколько мне известно, до сего дня.
А именно: прыжок без парашюта.
ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ
Несбитт читает Джоанне доклад Питера. В голосе его ирония на грани презрения. Несбитт держит палец на КНОПКЕ ГРОМКОЙ СВЯЗИ, чтобы остальные сотрудники тоже слышали.
НЕСБИТТ
«Теперь я понимаю. Я был путником, что брел куда-то через сухую пустыню на этой безжизненной планете… в этой пустой, бессмысленной, полуживой Вселенной. Но одно за другим произошли Чудеса, иначе не скажешь, и пелена спала с глаз, и я словно очнулся в прекрасном саду. Где каждый миг – чудо…»
Несбитт брезгливо рвет страницы. Джоанна вот-вот заплачет.
НЕСБИТТ
О боже, о боже. Судя по всему, ваш отец, воплощение всего рационального, превратился в чокнутого психа! Какой урок всем нам. Как слабы все же человеческое сердце и разум.
Выбрасывает порванные страницы в мусорную корзину. Проводит рукой по компьютеру.
НЕСБИТТ
Как должны мы быть благодарны теперь, когда на горизонте уже маячит 2000 год, что скоро мир перестанет зависеть от людских глупостей. Бедное человечество. В битве между человеческими мозгами и машиной непременно победит машина. И ни вы, ни я не сможем ей помешать.
ДЖОАННА
Я не уверена.
НЕСБИТТ
Неужели? В каком же случае возможно противное?
ДЖОАННА
Вот в таком.
Джоанна встает, подходит к компьютеру. Любопытство Несбитта сменяется ТРЕВОГОЙ, когда Джоанна поднимает компьютер…
Будем честны.
Если б я успел пройти еще два шага по улице, неизвестно, как бы закончилась битва между человеческими мозгами и машиной. Вполне возможно, что машина, столь бесцеремонно выброшенная Джоанной из окна, одержала бы победу. А человеческие мозги – в данном случае мои – размазало бы в лепешку. Спаслась бы или нет машина – вопрос тоже весьма спорный: все-таки четыре этажа – это долгий путь, даже если приземляешься на такую мягкую посадочную площадку, как человеческие мозги.
Тем не менее, по счастливой случайности, этих двух шагов я не прошел, когда Несбиттова радость и гордость с лязгом грохнулась на мостовую.
Первой моей реакцией, как легко понять, было крайнее удивление. Не каждый день с неба падают компьютеры. Потом я испытал чувство глубочайшей вины. После несчастного случая, когда я вылил в компьютер полную вазу воды, я чувствовал причастность к судьбе второго бедолаги. Вот он, лежит у меня под ногами – с разбитым лицом, кишки вывалились мне прямо на ботинки. Конечно, сердце у меня дрогнуло.
Потом из конторы выскочила Джоанна. И я перестал оплакивать компьютер. Глаза Джоанны покраснели и опухли. Как будто она долго плакала, а потом вытерла глаза. Река иссякла, но русло осталось…
Я кое-что сделал
И я подумал: скажи ей, давай же. И я сказал.
– Я кое-что сделал.
– Что?
– Ну… Ты же говорила «сделай что-нибудь». Вот я и сделал. Обрезал ему волосы. Дазу. Щелк, шелк.
– Ты обрезал волосы Дазу?
– Да.
– Зачем?
Подъехало такси.
– До свидания, Винс.
И она уехала.
Гори, гори
Похоже, все-таки придется давать объявление о вакансии.
Ко всеобщему облегчению, собеседование закончилось очень быстро. Когда приступ дикого смеха прекратился, Питер затих, вытер глаза, поднялся и опрометью бросился вон из комнаты.
Он проследовал в научную библиотеку, подхватил охапку книг.
Он вышел на задний двор и стал претворять в жизнь обещание, данное комиссии.
Джоанна увидела на заднем дворе дымок, а вокруг небольшую толпу студентов. С упавшим сердцем Джоанна подумала, что наверняка это как-то связано с ее отцом.
Протиснувшись сквозь толпу, она поняла, что ее худшие опасения подтвердились.
У костра на стуле стоял Питер с пачкой книг в руках: он громко и презрительно объявлял имя автора и поочередно, одну за другой, швырял книги в костер:
– Бэкон! Коперник! Ньютон! Дарвин! Локк! Гейзенберг! Адорно! Дирак! Тьюринг! Шрёдингер![xxi]
Пламя пожирало книги.
– Гори! Гори! ГОРИ!
Рыба?
Либо я выбрал неправильное значение слова «делать».
Либо я придурок.
Как бы то ни было, Джоанна уезжала. Возвращалась на юг Англии.
А я пошел домой. Я не хотел больше думать о Джоанне. Только подумаю – уже устал как собака. Так что думай о чем-нибудь другом, Винс. Дома я окинул взглядом гостиную. Здесь царил беспорядок. Всюду валяется какая-то фигня. И этот странный запах. Толпа зевак стабилизировалась: человек двадцать – двадцать пять. Кто-то сдался, ушел, ухромал, укатил на инвалидных колясках. Пришли другие – некоторые издалека. Например, китаянка Стэн Чан. проделавшая дальний путь аж от самых «Ворот рая». Так назывался китайский бордель в Барнсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21