Кто-то перерезал ему горло, рассек запястья и нанес множество ран в живот.
Полиция не смогла установить орудие убийства. Раны не соответствовали ни острому ножу типа стилета, ни тупому, вроде пестика для колки льда, ни треугольному, как штык. Казалось, их невозможно даже сосчитать. Однако внезапно старший инспектор сказал с уверенностью:
– Ран – пятьдесят две.
Остальные полицейские удивленно загудели. Догадки старшего инспектора часто оказывались верными, но откуда он взял это число?
Вместо ответа тот наклонился и вытащил из раны на шее Гемайдана пиковый туз.
Глава 9
– Шутишь, Сэм.
– Не шучу. Правда видел. Своими глазами.
Утро вторника. Агенты Секретной службы сидели в кафетерии на Маркет-стрит. Из «восьми праведников» в Сан-Франциско остались четверо – трое за столом, один в очереди – все молодые однотипные блондины. Их звали Холлиз, Штуц, Самюэлсон и О'Брайен – у последнего был сломан нос, под глазом чернел фингал, который не удалось вылечить никаким сырым мясом. Поскольку начальство обедало в клубе, агенты, не стесняясь, курили и говорили запросто.
– И как же он выглядел? – спросил Штуц.
Самюэлсон – красавчик, любимец женщин – не ответил.
К столику приближался Холлиз – вихрастый, с красным после непривычного еще бритья лицом. Как самый младший, он нес на подносе завтрак для всех четверых: кофе и пирожки.
– Подумай хорошенько, Холлиз, – сказал Самюэлсон, – стоит ли с утра есть пирожки?
– Я что-то пропустил? Вы смеялись.
– Сэм видел сегодня утром водяного. – После памятной драки О'Брайен старался говорить осторожно.
Самюэлсон мотнул головой.
– Я этого не говорил. Я этого не говорил. – Он умел рассказывать истории, опуская важные подробности, чтобы вызвать расспросы.
Холлиз придвинул стул.
– Так кого же ты видел?
Самюэлсон сказал:
– Я шел через Пресидио сегодня примерно в пять утра и Добрался до эспланады, когда внезапно увидел в заливе…
– Погоди. – Штуц ткнул Самюэлсона в плечо. – Ты не сказал, как оказался там в пять утра.
– Я просто… наслаждался красотами природы.
– Не сомневаюсь, что наслаждался, – хохотнул Штуц. – и кто она?
– Что ты увидел в заливе? – спросил Холлиз.
О'Брайен ухмыльнулся.
– Ты пробыл в Пресидио всю ночь, да? У дочки мэра? Верно?
Самюэлсон выпустил дым, слушая подзадоривающие возгласы товарищей.
– Что я могу сказать, ребята? Вам следовало бы лучше изучить географию Сан-Франциско.
– Ночная разведка, Сэм? – спросил Штуц.
– Ребята, ребята. – Самюэлсон прищелкнул языком. – Джентльмен никогда не рассказывает таких вещей. Главное, что в пять утра я увидел в заливе – кого бы вы думали? – старшего офицера Джека Гриффина. – Все засмеялись, и Самюэлсон продолжал: – Джека Гриффина, Брюзгу Гриффина. Он плавал. В пять утра.
– И вонял на весь залив, – пробормотал О'Брайен.
– Ну, О'Брайен, – улыбнулся Самюэлсон, – ты уж пошутил, так пошутил.
Штуц сказал:
– Интересно, с какой стати?
О'Брайен ответил:
– Небось полез купаться с пьяных глаз.
– Он выглядел веселым? – спросил Штуц.
– Ну, ты знаешь, как он выглядит, – отвечал Самюэлсон.
Все снова засмеялись.
– Может, готовится к гимнастическим упражнениям, – заметил Холлиз, откусывая пирог. Опять послышался смех, и Холлиз поднял голову. – Что такое?
– Это ты классно припечатал, – сказал Штуц. – Просто мастерски.
О'Брайен добавил:
– А после гимнастических упражнений надел юбочку и отправился на каток.
– Нет, серьезно, – сказал Холлиз. – Потому что вчера в шесть я видел, как он занимается гимнастикой.
– Где? Чего он делал? – угрожающе произнес Штуц. – Ноги задирал?
– Да, и это тоже. – Холлиз говорил так, будто точность может принести ему популярность. – Бегал, разминался. Я считал: он двадцать пять раз подтянулся и сто раз отжался. Когда я уходил, он приседал.
– И когда именно это было? – Никто не заметил прозвучавший в голосе Самюэлсона холодок.
– На эспланаде, около шести утра.
Штуц присвистнул.
– Это не тот Гриффин, про которого я слышал.
Самюэлсон сказал:
– Наверное, отлупив О'Брайена, он почувствовал себя героем.
Дразнить О'Брайена было весело: Штуц и Самюэлсон поочередно выступали в роли матадоров. Потом все четверо принялись обсуждать перемену в Гриффине, пока Штуц, подмигнув, не спросил:
– Кстати, Холлиз, что ты делал на эспланаде в шесть утра? Холлиз покраснел и утерся салфеткой.
– Ничего. Так, одна девушка.
После этого и до конца завтрака любая его реплика вызывала взрыв смеха и очередные колкости со стороны задетого Самюэлсона.
Глава 10
Рано утром во вторник Картер шел по Лейк-Шор-авеню. Он не помнил, когда в бедном старом Окленде последний раз стояла такая погода: воздух благоухал, будто где-то рядом только что испекли хлеб. На озере сидели лысухи, рядом на траве клевали семена канадские гуси, нырки и белые Цапли. Картер перешел на другую сторону авеню, чтобы лучше видеть птиц. До переправы было далеко, но сегодня прогулка бодрила. Будь у него такая привычка, он бы запел.
На пароме Картер стоял, засунув руки в карманы и постукивая по сигарному футляру. Он пытался постичь концепцию Денег, которая всегда была выше его разумения. Чтобы отправиться на гастроли, нужен капитал, чтобы поставить новую иллюзию – тоже. Это понятно. А выступления приносят деньги. Но вот частности – как недельные сборы в буэнос-айресском театре «Бродвей» становятся пригоршней серебряных долларов – оставались для Картера загадкой, подобно водопроводной системе, наполняющей его ванну.
Если верить афишам, Тёрстон потратил пятьдесят тысяч долларов на иллюзию с исчезновением лошади. Картеру, чтобы осуществить свой замысел, потребуется не меньше. Воображение быстро переключилось с ответственности за деньги на то, как весело их будет тратить. Он произнес одними губами: «Дамы и господа, представляю вам умного эльфа, существо из другого мира».
Сдвинув канотье на затылок, Картер оглядел палубу. Все эти пассажиры – его потенциальные зрители. Есть одинокие мужчины, есть семьи с детьми-школьниками. Каждый заплатил по пять центов за поездку на пароме, строительство которого тоже потребовало вложений. Если деньги – не бесконечная субстанция, то откуда они берутся изначально?
На деревянной скамейке сидели, прислонясь друг к другу, две девушки в помятых вечерних платьях. Картер взглянул на их коленки – ничего там нарисовано не было.
Паром подошел к пристани, и Картер сошел на берег. Радуясь, что магазины уже открыты, он нырнул под салями, болтающиеся над входом в бакалею «Нью Юнион», любимый магазин Джеймса. Импортных и отечественных вкусностей здесь было столько, что посетитель ощущал себя не в бакалейной лавке, а в пещере Али Бабы. Картер некоторое время бродил между сыров и засахаренных фруктов, прежде чем нашел и купил великолепный итальянский батон, а заодно разных пирожных и булочек.
Через несколько минут, неся в руке розовую коробку, он вошел в Ферри-билдинг – меблированные комнаты на Коламбус-авеню, на полпути от пристани к району, где располагались театры. Впервые Картер вступил сюда однажды рано утром в 1911 году, чтобы объявить, что отныне выступает вместо Мистериозо. Сегодня он нажал кнопку рядом с медной табличкой: «Дж. Картер и Т. Крандалл».
Джеймс Картер поселился тут в 1920 году и превратил верхний этаж в пентхауз. Здесь он жил в свое удовольствие и отсюда, когда хотел, звонил в контору спросить, какой доход приносят его инвестиции.
Джеймс взялся вести дела Великого Картера еще в 1917 году, когда тот вернулся на сцену. Это означало, что за средствами на новую иллюзию надо было с протянутой рукой идти к младшему брату. Он решительно позвонил, жалея, что принес пирожные, а не цветы.
Джеймс открыл сразу. Его золотые кудри поредели, но пока не поблекли. На нем был халат с монограммой – подарок Картера – поверх синей шелковой пижамы.
– Чарли! – воскликнул Джеймс. Потом: – Итальянский батон! – и наконец обнял брата.
Картер обхватил руками Джеймса – что было сейчас заметно труднее, чем два года назад. Очевидно, в путешествии он поддерживал силы мучным и сладким.
Джеймс с гордостью выпрямился.
– Толстею.
– Да ты просто турецкий паша!
Из пентхауза открывался великолепный вид на Сан-Франциско и залив. В большие окна струился утренний свет. Джеймс велел снести почти все внутренние стены, оставив лишь несколько маленьких жилых комнат, всё остальное составляло L-образное свободное пространство.
Джеймс не был коллекционером, но унаследовал отцовский вкус. Его жилье представляло собой как бы череду картин, предназначенных для любования. Всякий раз, навещая брата, Картер сперва огорчался скудости обстановки, однако следом приходило желание выбросить из своего дома половину вещей и снести внутренние стены.
Нарезая батон и раскладывая булочки с пирожными, Джеймс передавал приветы от родных и знакомых. Мама делает большие успехи в фотографии, папа, кажется, всерьез одобряет ее Увлечение. Это была хоть и добродушная, но всё же светская болтовня – предисловие к настоящему разговору.
– А как твои звери?
– Малыш сдает. Таг полюбила яблочное повидло.
– Не может быть!
Картер спросил:
– Где Том?
– Не поверишь. В церкви.
– Действительно не верю.
– Это чуть ли не единственное место, где семья с ним встречается. Ну вот. Не будем строго соблюдать этикет, ты человек светский, видел, как варят кофе. Яванский, мокко. – Джеймс снял кофейник с плиты и отнес к столику у камина.
Картер опустился в кресло и понял, что Джеймс купил самое удобное кресло в мире. В нем хотелось остаться навсегда.
– Что-нибудь еще насчет Европы?
– Париж прекрасен. Лондон прекрасен. Берлин удручает. В Берлине тебе понравилось бы.
Вот он – мастерски выполненный переход к настоящему разговору. Картер поневоле рассмеялся.
– Что с тобой?
– Со мной? Ничего.
– Отлично. Рад, что ты в таком замечательном настроении, потому что у нас кой-какие проблемы. – Джеймс взглянул в блокнот. У него было множество блокнотов, и все содержались в образцовом порядке.
Он прошел через комнату и вернулся с афишей четырнадцать на двадцать дюймов, которую и протянул брату. Тот ахнул, словно увидел обезображенное лицо мертвого друга. Его афиша: ошалевший рогатый дьявол держит четверку королей, торжествующий фокусник в тюрбане – четверку тузов. Однако у фокусника были тонкие усики и монокль, а от текста афиши у Картера мурашки пошли по коже.
– Далтон побеждает дьявола? – прошептал он. – Далтон? Кто такой Далтон?
– Очень глупый англичанин, которому предстоит в ближайшие пять лет не вылезать из судов. Речь вообще-то не о нем. Настоящая проблема в том, что это – не шелкография.
Картер внимательнее вгляделся в афишу. Качество печати безупречно.
– Ты хочешь сказать, это литография? Отпечатано с клише?
– С твоих клише. Я только что проверил. Они исчезли.
Картер медленно дышал, принуждая себя к спокойствию.
– У нас в труппе шпион.
Такое время от времени случалось. У него крали реплики и трюки – как правило, это означало, что нужно искать вора среди своих.
– Карло, – закончил Картер.
У Карло было много подружек по всему миру, которых он одаривал жемчугами и серебряным безделушками. Джеймс занес ручку над именем Карло в блокноте.
– В конце сезона мы всех уволим и снова наймем с осени, а для Карло места не останется.
– Да, отлично. Ой нет, погоди.
– Прибавить ему жалованье?
– Нет, – сказал Картер. – Припугни Далтона, а в остальном будем вести себя так, будто ничего не случилось. Шпион в труппе – то, что нам надо. Мы говорим Карло, что осенью собираемся на гастроли в Антарктиду, после чего Далтон, Джордж и иже с ними наперегонки бросаются нанимать рыбачьи лодки, чтобы поспеть туда прежде меня. Джеймс, ты сообщил отличную новость. Спасибо.
– Н-да? – Джеймс взглянул на брата, как будто тот немного не в себе. – И еще. Я получил телеграмму. Вот она, на подносе.
Телеграмма была адресована «Джеймсу Л. Картеру, импресарио Великого Картера» неким «Томасом Брисоном, эск., поверенным мадам Зора». Картер никогда не слышал о Томасе Брисоне, но поскольку его телепатка на самом деле звалась Тельма Брисонски и славилась невероятной скупостью, предположил, что поверенным выступает кто-то из ее родственников.
Прочитав телеграмму, Картер сказал:
– Джеймс, с чего она взяла, что мы удвоим ей жалованье?
– Она уверяет, что на выступлении, на котором присутствовал Гардинг, предсказала его смерть.
– Разумеется, нет. Я бы уволил ее на месте.
– Профсоюз поддерживает ее требование.
– Вот пусть профсоюз ей и платит. – Картер бросил телеграмму на груду бумаг в холодном камине и сказал голосом Ледока: – До свидания, вы уволены.
– Тогда тебе нужна новая телепатка.
Картер задумался: в спиритическом сеансе он предполагал демонстрировать в том числе и чтение мыслей. Как бы убедительно смотрелось, если бы новая телепатка была слепой!
– Ау, ты где?
– У меня идея.
Джеймс доел печенье, но не спросил, какая идея. Даже взрослым он остался всё тем же упрямцем.
– Я думаю… Джеймс, пойми, я хочу зарабатывать деньги. – Так в детстве взбираются по веревочной лестнице в шалаш на дереве, надеясь, что другие мальчишки тебя впустят. – Да, прежде я не очень следил за своими финансами, но хотел бы знать, как распорядиться средствами. Распорядиться ими хорошо.
– Отлично. Замечательно. Я кое-что тебе покажу. – Джеймс подошел к письменному столу и вернулся с афишей. Развернув ее на полу, он сказал: – У меня есть свой человек в типографии Отиса, и он передал мне это.
Афиша сообщала о шоу Тёрстона, с которым тот выступал последние пятнадцать сезонов. На всех прежних афишах была изображена знаменитая «исчезающая пожарная машина». Однако в этом сезоне Тёрстон превзошел самого себя: призрачные девушки в полупрозрачных платьях парили вокруг нарисованного во всех подробностях автомобиля, который показался Картеру гораздо менее эффектным, чем пожарная машина, пока он не прочел вслух: – «Исчезающий шестицилиндровый «виллис-уиппет». Взгляните на этот роскошный седан с изготовленными вручную кожаными сиденьями и приборной доской красного дерева»…
– Надо же, даже условия покупки сообщаются, – заметил Картер, дочитав мелкий шрифт.
– Я мог бы организовать тебе что-нибудь в таком же роде.
– Только если я усажу мадам Зора на заднее откидное сиденье и материализую автомобиль под ногой у Таг.
– Они платят ему по пятнадцать тысяч в сезон за то, что он использует их автомобиль.
– Я совершил четыре мировых турне, выступал во всех крупнейший театрах мира и никогда не брался рекламировать…
– Еще один такой успешный сезон, и тебе останется в лучшем случае показывать карточные фокусы матросам в порту. – Джеймс завязал пояс на халате. – Чарли, мне казалось, что ты хочешь зарабатывать деньги.
– Брать деньги у Форда – не заработок, а самоубийство.
– Так что ты задумал?
– Совершенно новое шоу. Такое, что все лопнут от зависти! – Это было сказано с чувством, но в пентхаузе Джеймса прозвучало довольно жалко. Картер вспомнил «Потешную ферму», свое собственное мерило плохой актерской игры.
Джеймс выбрал маленькую булочку с корицей и до половины засунул ее в рот, прежде чем поймал на себе взгляд брата. Он протолкнул в рот всю булочку и склонил голову набок, словно спрашивая: кому-то здесь не нравятся мои простые удовольствия? Картеру стало обидно. Мысленным взором он видел, как семилетний Джеймс забирается в ванну, не желая больше иметь ничего общего с магией. Неужели его, Картера, призвание всегда будет их разделять?
– Джеймс… насчет твоего предложения. Я подумаю.
– Отлично. Теперь рассказывай про свои приключения всё без утайки.
Картер спросил:
– С чего начать?
Он рассказал Джеймсу, как выступал перед президентом Гардингом, как разыграл побег за границу, и закончил визитом агентов и попыткой неизвестных проникнуть в дом. Вся история заняла десять минут, в течение которых Джеймс доел остатки батона. После этого Джеймс еще минуты две, глядя в потолок, молча допивал кофе.
– Ну, – сказал он наконец, обратив лицо к брату, – какая она собой?
– Кто?
– Феба Кайл.
– Прости, ты, кажется, плохо слушал.
– Не думаю.
– Ты слышал про президента?
Джеймс пожал плечами.
– Она тебе нравится?
– Ты невыносим, – пробормотал Картер. Он посмотрел на потолок, потом на персидский ковер, потом в окно, потом на стену, ища, на чем бы остановить взгляд, и наконец выбрал ярко-синюю с золотом акварель Климта. На большого Климта – квадратный, очень золотой и очень осенний пейзаж – смотреть не хотелось, уж слишком точно в тон была подобрана одинокая орхидея в вазе под картиной. И вообще Картера раздражало, как безупречно гармонируют картина, ваза, цветок и стол. Если бы он попытался сделать такое у себя дома, ничего бы не вышло.
– Не знаю, что мне делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Полиция не смогла установить орудие убийства. Раны не соответствовали ни острому ножу типа стилета, ни тупому, вроде пестика для колки льда, ни треугольному, как штык. Казалось, их невозможно даже сосчитать. Однако внезапно старший инспектор сказал с уверенностью:
– Ран – пятьдесят две.
Остальные полицейские удивленно загудели. Догадки старшего инспектора часто оказывались верными, но откуда он взял это число?
Вместо ответа тот наклонился и вытащил из раны на шее Гемайдана пиковый туз.
Глава 9
– Шутишь, Сэм.
– Не шучу. Правда видел. Своими глазами.
Утро вторника. Агенты Секретной службы сидели в кафетерии на Маркет-стрит. Из «восьми праведников» в Сан-Франциско остались четверо – трое за столом, один в очереди – все молодые однотипные блондины. Их звали Холлиз, Штуц, Самюэлсон и О'Брайен – у последнего был сломан нос, под глазом чернел фингал, который не удалось вылечить никаким сырым мясом. Поскольку начальство обедало в клубе, агенты, не стесняясь, курили и говорили запросто.
– И как же он выглядел? – спросил Штуц.
Самюэлсон – красавчик, любимец женщин – не ответил.
К столику приближался Холлиз – вихрастый, с красным после непривычного еще бритья лицом. Как самый младший, он нес на подносе завтрак для всех четверых: кофе и пирожки.
– Подумай хорошенько, Холлиз, – сказал Самюэлсон, – стоит ли с утра есть пирожки?
– Я что-то пропустил? Вы смеялись.
– Сэм видел сегодня утром водяного. – После памятной драки О'Брайен старался говорить осторожно.
Самюэлсон мотнул головой.
– Я этого не говорил. Я этого не говорил. – Он умел рассказывать истории, опуская важные подробности, чтобы вызвать расспросы.
Холлиз придвинул стул.
– Так кого же ты видел?
Самюэлсон сказал:
– Я шел через Пресидио сегодня примерно в пять утра и Добрался до эспланады, когда внезапно увидел в заливе…
– Погоди. – Штуц ткнул Самюэлсона в плечо. – Ты не сказал, как оказался там в пять утра.
– Я просто… наслаждался красотами природы.
– Не сомневаюсь, что наслаждался, – хохотнул Штуц. – и кто она?
– Что ты увидел в заливе? – спросил Холлиз.
О'Брайен ухмыльнулся.
– Ты пробыл в Пресидио всю ночь, да? У дочки мэра? Верно?
Самюэлсон выпустил дым, слушая подзадоривающие возгласы товарищей.
– Что я могу сказать, ребята? Вам следовало бы лучше изучить географию Сан-Франциско.
– Ночная разведка, Сэм? – спросил Штуц.
– Ребята, ребята. – Самюэлсон прищелкнул языком. – Джентльмен никогда не рассказывает таких вещей. Главное, что в пять утра я увидел в заливе – кого бы вы думали? – старшего офицера Джека Гриффина. – Все засмеялись, и Самюэлсон продолжал: – Джека Гриффина, Брюзгу Гриффина. Он плавал. В пять утра.
– И вонял на весь залив, – пробормотал О'Брайен.
– Ну, О'Брайен, – улыбнулся Самюэлсон, – ты уж пошутил, так пошутил.
Штуц сказал:
– Интересно, с какой стати?
О'Брайен ответил:
– Небось полез купаться с пьяных глаз.
– Он выглядел веселым? – спросил Штуц.
– Ну, ты знаешь, как он выглядит, – отвечал Самюэлсон.
Все снова засмеялись.
– Может, готовится к гимнастическим упражнениям, – заметил Холлиз, откусывая пирог. Опять послышался смех, и Холлиз поднял голову. – Что такое?
– Это ты классно припечатал, – сказал Штуц. – Просто мастерски.
О'Брайен добавил:
– А после гимнастических упражнений надел юбочку и отправился на каток.
– Нет, серьезно, – сказал Холлиз. – Потому что вчера в шесть я видел, как он занимается гимнастикой.
– Где? Чего он делал? – угрожающе произнес Штуц. – Ноги задирал?
– Да, и это тоже. – Холлиз говорил так, будто точность может принести ему популярность. – Бегал, разминался. Я считал: он двадцать пять раз подтянулся и сто раз отжался. Когда я уходил, он приседал.
– И когда именно это было? – Никто не заметил прозвучавший в голосе Самюэлсона холодок.
– На эспланаде, около шести утра.
Штуц присвистнул.
– Это не тот Гриффин, про которого я слышал.
Самюэлсон сказал:
– Наверное, отлупив О'Брайена, он почувствовал себя героем.
Дразнить О'Брайена было весело: Штуц и Самюэлсон поочередно выступали в роли матадоров. Потом все четверо принялись обсуждать перемену в Гриффине, пока Штуц, подмигнув, не спросил:
– Кстати, Холлиз, что ты делал на эспланаде в шесть утра? Холлиз покраснел и утерся салфеткой.
– Ничего. Так, одна девушка.
После этого и до конца завтрака любая его реплика вызывала взрыв смеха и очередные колкости со стороны задетого Самюэлсона.
Глава 10
Рано утром во вторник Картер шел по Лейк-Шор-авеню. Он не помнил, когда в бедном старом Окленде последний раз стояла такая погода: воздух благоухал, будто где-то рядом только что испекли хлеб. На озере сидели лысухи, рядом на траве клевали семена канадские гуси, нырки и белые Цапли. Картер перешел на другую сторону авеню, чтобы лучше видеть птиц. До переправы было далеко, но сегодня прогулка бодрила. Будь у него такая привычка, он бы запел.
На пароме Картер стоял, засунув руки в карманы и постукивая по сигарному футляру. Он пытался постичь концепцию Денег, которая всегда была выше его разумения. Чтобы отправиться на гастроли, нужен капитал, чтобы поставить новую иллюзию – тоже. Это понятно. А выступления приносят деньги. Но вот частности – как недельные сборы в буэнос-айресском театре «Бродвей» становятся пригоршней серебряных долларов – оставались для Картера загадкой, подобно водопроводной системе, наполняющей его ванну.
Если верить афишам, Тёрстон потратил пятьдесят тысяч долларов на иллюзию с исчезновением лошади. Картеру, чтобы осуществить свой замысел, потребуется не меньше. Воображение быстро переключилось с ответственности за деньги на то, как весело их будет тратить. Он произнес одними губами: «Дамы и господа, представляю вам умного эльфа, существо из другого мира».
Сдвинув канотье на затылок, Картер оглядел палубу. Все эти пассажиры – его потенциальные зрители. Есть одинокие мужчины, есть семьи с детьми-школьниками. Каждый заплатил по пять центов за поездку на пароме, строительство которого тоже потребовало вложений. Если деньги – не бесконечная субстанция, то откуда они берутся изначально?
На деревянной скамейке сидели, прислонясь друг к другу, две девушки в помятых вечерних платьях. Картер взглянул на их коленки – ничего там нарисовано не было.
Паром подошел к пристани, и Картер сошел на берег. Радуясь, что магазины уже открыты, он нырнул под салями, болтающиеся над входом в бакалею «Нью Юнион», любимый магазин Джеймса. Импортных и отечественных вкусностей здесь было столько, что посетитель ощущал себя не в бакалейной лавке, а в пещере Али Бабы. Картер некоторое время бродил между сыров и засахаренных фруктов, прежде чем нашел и купил великолепный итальянский батон, а заодно разных пирожных и булочек.
Через несколько минут, неся в руке розовую коробку, он вошел в Ферри-билдинг – меблированные комнаты на Коламбус-авеню, на полпути от пристани к району, где располагались театры. Впервые Картер вступил сюда однажды рано утром в 1911 году, чтобы объявить, что отныне выступает вместо Мистериозо. Сегодня он нажал кнопку рядом с медной табличкой: «Дж. Картер и Т. Крандалл».
Джеймс Картер поселился тут в 1920 году и превратил верхний этаж в пентхауз. Здесь он жил в свое удовольствие и отсюда, когда хотел, звонил в контору спросить, какой доход приносят его инвестиции.
Джеймс взялся вести дела Великого Картера еще в 1917 году, когда тот вернулся на сцену. Это означало, что за средствами на новую иллюзию надо было с протянутой рукой идти к младшему брату. Он решительно позвонил, жалея, что принес пирожные, а не цветы.
Джеймс открыл сразу. Его золотые кудри поредели, но пока не поблекли. На нем был халат с монограммой – подарок Картера – поверх синей шелковой пижамы.
– Чарли! – воскликнул Джеймс. Потом: – Итальянский батон! – и наконец обнял брата.
Картер обхватил руками Джеймса – что было сейчас заметно труднее, чем два года назад. Очевидно, в путешествии он поддерживал силы мучным и сладким.
Джеймс с гордостью выпрямился.
– Толстею.
– Да ты просто турецкий паша!
Из пентхауза открывался великолепный вид на Сан-Франциско и залив. В большие окна струился утренний свет. Джеймс велел снести почти все внутренние стены, оставив лишь несколько маленьких жилых комнат, всё остальное составляло L-образное свободное пространство.
Джеймс не был коллекционером, но унаследовал отцовский вкус. Его жилье представляло собой как бы череду картин, предназначенных для любования. Всякий раз, навещая брата, Картер сперва огорчался скудости обстановки, однако следом приходило желание выбросить из своего дома половину вещей и снести внутренние стены.
Нарезая батон и раскладывая булочки с пирожными, Джеймс передавал приветы от родных и знакомых. Мама делает большие успехи в фотографии, папа, кажется, всерьез одобряет ее Увлечение. Это была хоть и добродушная, но всё же светская болтовня – предисловие к настоящему разговору.
– А как твои звери?
– Малыш сдает. Таг полюбила яблочное повидло.
– Не может быть!
Картер спросил:
– Где Том?
– Не поверишь. В церкви.
– Действительно не верю.
– Это чуть ли не единственное место, где семья с ним встречается. Ну вот. Не будем строго соблюдать этикет, ты человек светский, видел, как варят кофе. Яванский, мокко. – Джеймс снял кофейник с плиты и отнес к столику у камина.
Картер опустился в кресло и понял, что Джеймс купил самое удобное кресло в мире. В нем хотелось остаться навсегда.
– Что-нибудь еще насчет Европы?
– Париж прекрасен. Лондон прекрасен. Берлин удручает. В Берлине тебе понравилось бы.
Вот он – мастерски выполненный переход к настоящему разговору. Картер поневоле рассмеялся.
– Что с тобой?
– Со мной? Ничего.
– Отлично. Рад, что ты в таком замечательном настроении, потому что у нас кой-какие проблемы. – Джеймс взглянул в блокнот. У него было множество блокнотов, и все содержались в образцовом порядке.
Он прошел через комнату и вернулся с афишей четырнадцать на двадцать дюймов, которую и протянул брату. Тот ахнул, словно увидел обезображенное лицо мертвого друга. Его афиша: ошалевший рогатый дьявол держит четверку королей, торжествующий фокусник в тюрбане – четверку тузов. Однако у фокусника были тонкие усики и монокль, а от текста афиши у Картера мурашки пошли по коже.
– Далтон побеждает дьявола? – прошептал он. – Далтон? Кто такой Далтон?
– Очень глупый англичанин, которому предстоит в ближайшие пять лет не вылезать из судов. Речь вообще-то не о нем. Настоящая проблема в том, что это – не шелкография.
Картер внимательнее вгляделся в афишу. Качество печати безупречно.
– Ты хочешь сказать, это литография? Отпечатано с клише?
– С твоих клише. Я только что проверил. Они исчезли.
Картер медленно дышал, принуждая себя к спокойствию.
– У нас в труппе шпион.
Такое время от времени случалось. У него крали реплики и трюки – как правило, это означало, что нужно искать вора среди своих.
– Карло, – закончил Картер.
У Карло было много подружек по всему миру, которых он одаривал жемчугами и серебряным безделушками. Джеймс занес ручку над именем Карло в блокноте.
– В конце сезона мы всех уволим и снова наймем с осени, а для Карло места не останется.
– Да, отлично. Ой нет, погоди.
– Прибавить ему жалованье?
– Нет, – сказал Картер. – Припугни Далтона, а в остальном будем вести себя так, будто ничего не случилось. Шпион в труппе – то, что нам надо. Мы говорим Карло, что осенью собираемся на гастроли в Антарктиду, после чего Далтон, Джордж и иже с ними наперегонки бросаются нанимать рыбачьи лодки, чтобы поспеть туда прежде меня. Джеймс, ты сообщил отличную новость. Спасибо.
– Н-да? – Джеймс взглянул на брата, как будто тот немного не в себе. – И еще. Я получил телеграмму. Вот она, на подносе.
Телеграмма была адресована «Джеймсу Л. Картеру, импресарио Великого Картера» неким «Томасом Брисоном, эск., поверенным мадам Зора». Картер никогда не слышал о Томасе Брисоне, но поскольку его телепатка на самом деле звалась Тельма Брисонски и славилась невероятной скупостью, предположил, что поверенным выступает кто-то из ее родственников.
Прочитав телеграмму, Картер сказал:
– Джеймс, с чего она взяла, что мы удвоим ей жалованье?
– Она уверяет, что на выступлении, на котором присутствовал Гардинг, предсказала его смерть.
– Разумеется, нет. Я бы уволил ее на месте.
– Профсоюз поддерживает ее требование.
– Вот пусть профсоюз ей и платит. – Картер бросил телеграмму на груду бумаг в холодном камине и сказал голосом Ледока: – До свидания, вы уволены.
– Тогда тебе нужна новая телепатка.
Картер задумался: в спиритическом сеансе он предполагал демонстрировать в том числе и чтение мыслей. Как бы убедительно смотрелось, если бы новая телепатка была слепой!
– Ау, ты где?
– У меня идея.
Джеймс доел печенье, но не спросил, какая идея. Даже взрослым он остался всё тем же упрямцем.
– Я думаю… Джеймс, пойми, я хочу зарабатывать деньги. – Так в детстве взбираются по веревочной лестнице в шалаш на дереве, надеясь, что другие мальчишки тебя впустят. – Да, прежде я не очень следил за своими финансами, но хотел бы знать, как распорядиться средствами. Распорядиться ими хорошо.
– Отлично. Замечательно. Я кое-что тебе покажу. – Джеймс подошел к письменному столу и вернулся с афишей. Развернув ее на полу, он сказал: – У меня есть свой человек в типографии Отиса, и он передал мне это.
Афиша сообщала о шоу Тёрстона, с которым тот выступал последние пятнадцать сезонов. На всех прежних афишах была изображена знаменитая «исчезающая пожарная машина». Однако в этом сезоне Тёрстон превзошел самого себя: призрачные девушки в полупрозрачных платьях парили вокруг нарисованного во всех подробностях автомобиля, который показался Картеру гораздо менее эффектным, чем пожарная машина, пока он не прочел вслух: – «Исчезающий шестицилиндровый «виллис-уиппет». Взгляните на этот роскошный седан с изготовленными вручную кожаными сиденьями и приборной доской красного дерева»…
– Надо же, даже условия покупки сообщаются, – заметил Картер, дочитав мелкий шрифт.
– Я мог бы организовать тебе что-нибудь в таком же роде.
– Только если я усажу мадам Зора на заднее откидное сиденье и материализую автомобиль под ногой у Таг.
– Они платят ему по пятнадцать тысяч в сезон за то, что он использует их автомобиль.
– Я совершил четыре мировых турне, выступал во всех крупнейший театрах мира и никогда не брался рекламировать…
– Еще один такой успешный сезон, и тебе останется в лучшем случае показывать карточные фокусы матросам в порту. – Джеймс завязал пояс на халате. – Чарли, мне казалось, что ты хочешь зарабатывать деньги.
– Брать деньги у Форда – не заработок, а самоубийство.
– Так что ты задумал?
– Совершенно новое шоу. Такое, что все лопнут от зависти! – Это было сказано с чувством, но в пентхаузе Джеймса прозвучало довольно жалко. Картер вспомнил «Потешную ферму», свое собственное мерило плохой актерской игры.
Джеймс выбрал маленькую булочку с корицей и до половины засунул ее в рот, прежде чем поймал на себе взгляд брата. Он протолкнул в рот всю булочку и склонил голову набок, словно спрашивая: кому-то здесь не нравятся мои простые удовольствия? Картеру стало обидно. Мысленным взором он видел, как семилетний Джеймс забирается в ванну, не желая больше иметь ничего общего с магией. Неужели его, Картера, призвание всегда будет их разделять?
– Джеймс… насчет твоего предложения. Я подумаю.
– Отлично. Теперь рассказывай про свои приключения всё без утайки.
Картер спросил:
– С чего начать?
Он рассказал Джеймсу, как выступал перед президентом Гардингом, как разыграл побег за границу, и закончил визитом агентов и попыткой неизвестных проникнуть в дом. Вся история заняла десять минут, в течение которых Джеймс доел остатки батона. После этого Джеймс еще минуты две, глядя в потолок, молча допивал кофе.
– Ну, – сказал он наконец, обратив лицо к брату, – какая она собой?
– Кто?
– Феба Кайл.
– Прости, ты, кажется, плохо слушал.
– Не думаю.
– Ты слышал про президента?
Джеймс пожал плечами.
– Она тебе нравится?
– Ты невыносим, – пробормотал Картер. Он посмотрел на потолок, потом на персидский ковер, потом в окно, потом на стену, ища, на чем бы остановить взгляд, и наконец выбрал ярко-синюю с золотом акварель Климта. На большого Климта – квадратный, очень золотой и очень осенний пейзаж – смотреть не хотелось, уж слишком точно в тон была подобрана одинокая орхидея в вазе под картиной. И вообще Картера раздражало, как безупречно гармонируют картина, ваза, цветок и стол. Если бы он попытался сделать такое у себя дома, ничего бы не вышло.
– Не знаю, что мне делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60