А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Мерри Рулз начинал терять терпение. Сердечные страдания Демаре ничуть его не интересовали. Он надеялся услышать от него о Мобре совсем другое и уже приготовился попросить лакея разбудить Мари, как вдруг его пронзила догадка.
– Демаре! Думаю, ваши подозрения небеспочвенны… Вы здесь не единственный, кому следует остерегаться этого англичанина, как вы говорите… Вы правы, что следите за ним… Продолжайте и дальше! Если понадобится, приходите ко мне; докладывайте о каждом его, с вашей точки зрения, подозрительном шаге… Вы получили кошель… Всякий раз, как вы принесете мне интересное сообщение, вы получите еще. Так вы, верно, сможете не только отомстить соблазнителю Жюли, но и навсегда от него отделаетесь!..
Демаре собрался было броситься майору в ноги, но что-то его удержало, и он вскричал:
– Ах, господин майор! Можете на меня рассчитывать! С этой минуты он шага не сделает втайне от меня… Буду следить днем и ночью… А ночью я вижу не хуже кошки! Можете мне верить…
– Очень хорошо, милейший… А теперь ступайте и предупредите госпожу Дюпарке, что у меня для нее важное сообщение.
– Следуйте за мной, господин майор…
* * *
Демаре долго чиркал огнивом, чтобы зажечь канделябры. Однако человек этот, на вид такой неповоротливый и нерасторопный, был окрылен предложением майора; он оставил ему одну свечу и попросил подождать в гостиной.
Медленно и бесшумно, по-кошачьи, он поднялся по лестнице к спальне Мари и негромко постучал.
Внизу Мерри Рулз видел на стенах тени, отбрасываемые фигурой Демаре, искаженные и размноженные пламенем свечей. Он уловил разговор. Внезапно разбуженная Мари через дверь требовала от лакея объяснений. Рулз слышал, как Демаре ей отвечал:
– Майор, мадам… Да нет! Говорит, очень важно…
После продолжительной паузы Демаре сошел вниз. Подойдя к Рулзу, доложил:
– Госпожа весьма удивилась. Не хотела вставать, потому что очень устала. Но я настоял, сейчас она к вам выйдет…
Майор кивнул и сел в кресло.
Демаре отошел на несколько шагов, будто ему только и оставалось, как удалиться к себе. Однако ушел он недалеко. Скоро он снова неторопливым неслышным шагом приблизился к майору и тоном соучастника (Рулз подумал: уж не приобрел ли он случаем друга, на которого сможет рассчитывать до конца дней) сообщил:
– Этот англичанин, сударь, пустышка! Я уверен, что этот человек приносит с собой несчастье и губит всех, к кому прикасается. Но я разрушу его чары. Положитесь на меня: спать не лягу, пока его не повесят!
Исчез он так же незаметно, как и появился.
У Мерри Рулза были все основания для того, чтобы быть собой довольным. Он принял за добрый знак судьбы свою непредвиденную встречу с лакеем и не сомневался, что его беседа с Мари окажется успешной после таких предзнаменований.
Ждать ему пришлось недолго. Супруга генерала, удивленная поздним визитом человека, о котором, конечно, она думала, но никак не ожидала увидеть у себя, в спешке накинула тонкое, как паутинка, домашнее платье.
Взмах расческой, капельку румян, чтобы скрыть бледность и подчеркнуть красоту, – и Мари была готова. Пока она торопливо приводила себя в порядок, то задавалась вопросом, не ошибся ли Демаре и в самом ли деле майор ожидал ее в гостиной.
Потом ее одолели сомнения. Будучи свидетельницей недавних событий, которым Мари была вынуждена положить конец, она себя спрашивала, уж не явился ли внезапно Сен-Пьер театром жестоких действий, сходных с происшествием, вызванным в ее доме Байярделем. Не охватило ли Мартинику восстание на следующий день после смерти того, кто до сих пор поддерживал на острове мир? С некоторых пор всех словно охватило безумие!
Должно было произойти нечто действительно серьезное, раз майор прибыл в замок Монтань, – майор! – если, конечно, это и впрямь был он!
Она была готова. Пожалуй, слишком туго затянула ремешок на воздушном платье, чтобы подчеркнуть начинавшую полнеть талию, что, однако, ничуть ее не портило, и она это знала. Впрочем, в ее намерения не входило соблазнять майора Мерри Рулза. Еще свеж был в памяти его визит после ее тягостной связи с негром Кинкой. Она снова представила себе его, вспомнила, как он вилял, разглагольствовал, умничал. Нет, она не забыла его нравоучение, его речь о повиновении солдата и то, как внезапно переменился тон. Из холодного, трезвого, непримиримого следователя майор превратился во влюбленного юнца, не умеющего ни сдержать свой пыл, ни признаться в своих чувствах! Как она над ним позабавилась тогда, уверенная в своем торжестве! Как ловко заставила его проговориться, не давая ему ни малейшей надежды, но и не отнимая ее безвозвратно!
«Мерри Рулз наверняка этого не помнит, – думала она. – Все происходило так давно! Но даже если с годами он и не позабыл той сцены, время набросило на нее свой волшебный покров и сегодня майор может над всем этим лишь посмеяться».
Но Мари ошибалась. Никогда Мерри Рулз не забывал оскорбления. Скорее, даже из самого незначительного случая раздувал целое дело и во что бы то ни стало мстил…
Возможно, когда Мари выходила на лестницу, и она, и майор размышляли об одном и том же. Гостиная, в которой ожидал Мерри Рулз, была все та же, что и несколько лет назад, только следов разрушения было тогда поменьше. Глядя в то же самое окно, которое сейчас было напротив него, он мечтал покорить Мари, в то время как Пьерьер с детским воодушевлением признавался теперешней вдове в понятных и весьма смелых чувствах… Как она была тогда хороша!
Конечно, Мари и в сорок лет казалась ему очень соблазнительной, но в глубине души он с горечью прикидывал, сколько времени упущено зря! Ее молодость, безудержная и опаляющая молодость была позади. Мари никогда не сможет стать такой, как прежде, и майор испытывал разочарование. Только ему, ему одному ничего не досталось на этом празднике жизни! А ведь он готов был пойти на любые уступки! Даже согласился бы делить Мари с другим мужчиной!.. Вот почему он чувствовал себя осмеянным… Но рассчитывал за это отыграться: ведь, овдовев, нынешняя Мари, помимо губернаторского кресла, должна подумать и о приемном отце для своих детей, который бы их защитил, отце довольно могущественном, который благодаря ей, Мари, еще больше укрепит свою власть.
Он предавался размышлениям, приятным и в то же время отчасти горестным; то были воспоминания о потерях, но не безвозвратных. Вдруг раздался голос, заставивший его вздрогнуть:
– Здравствуйте, майор!
Он порывисто поднялся. Мари была рядом, вея в белом, и казалась нереальной в неверном свете канделябра. Она подошла неслышно в кожаных туфельках с меховой оторочкой, какие производили колонисты с холмов; туфли были мягче, чем кошачьи лапки.
– Мадам! – с поклоном начал майор почти шепотом, сняв шляпу и опустив ее до самой земли после замысловатого реверанса. – Позвольте вашему покорнейшему слуге засвидетельствовать свое глубочайшее почтение…
Мари обратила внимание, что говорит Мерри Рулз отнюдь не холодно, как было ему свойственно, а проникновенно, даже страстно. И сейчас же подумала: «Я ему нужна. Прямо он мне об этом не скажет. Смогу ли я угадать, чего он хочет?»
– Майор! – продолжала она. – Я полагаю, случилось что-то серьезное, если, учитывая сложившиеся обстоятельства, вы явились ко мне в столь поздний час. Что случилось?
Майор надел на парик свою шляпу с плюмажем, смущенно потер руки: Мари своей напористостью в самом деле поставила его в затруднительное положение.
Она поняла это и сказала:
– Садитесь, майор…
И сама села рядом.
Легкая ткань домашнего платья плотно облегала ее соблазнительные формы. Мерри Рулз не без трепета задержал взгляд на округлостях ее колена (Мари положила ногу на ногу), волнующей линии красиво очерченных бедер; но еще больше его пьянил теплый аромат женского тела, благоухание, состоявшее из естественных нежных запахов Мари, а также только что оставленной постели, из которой вырвал ее он, Мерри Рулз, и в этом сложном дурманящем аромате было что-то звериное и в то же время нежное, что возбуждало все чувства. Мерри Рулз терялся, его мысли путались, как это уже происходило однажды в прошлом, в этой самой комнате.
– Слушаю вас, майор, – снова ласково проговорила Мари, не замечая его смущения. – В чем дело?
Он призвал на помощь все силы, чтобы его слова звучали веско и в то же время почтительно:
– Простите, мадам, за поздний визит, но вы согласитесь, что мне было трудно отложить на завтра то, что я имею вам сообщить. Завтра и впрямь будет слишком поздно. Ведь соберется Совет…
– Ну и что? – довольно холодно спросила она.
– Вам известно, что я председательствую на этом Совете?
– Да, я знаю. Ведь еще генерал утверждал вас на эту должность, и он же назначил вас членом Высшего Совета…
– Совершенно верно, – подал голос майор, внезапно будто подстегнутый словами Мари. – Итак, вы понимаете, что я мог бы оказаться вам полезным?
Мари немного отстранилась, желая лучше его рассмотреть.
– Майор! – улыбнулась она. – Должна ли я понимать вас так, что вы хотели бы провести сейчас нечто вроде репетиции завтрашнего заседания Совета?
– А почему нет? – дерзнул он. – Вы полагаете, что непременно выиграете? Не кажется ли вам, что ваши враги завтра попытаются вам противостоять и переиграть вас? Поскольку я буду иметь честь как председатель вести дебаты, я пришел просить вас вместе со мной продумать, как лучше это сделать и соблюсти ваши интересы. Делая это, – поспешил он оговориться, – я, положа руку на сердце, не предаю ни ту ни другую стороны и на самом деле считаю, что титул наместника Мартиники по праву переходит вам, вплоть до нового распоряжения, ради вашего несовершеннолетнего сына.
– Разве вы не знаете, – заметила она, – что губернатора острова назначает не Совет, а король?
– Мне известен контракт по продаже острова, мадам. Однако если Совет назначает вас, у короля нет причин отменять это решение… Я бы хотел, чтобы во мне вы видели лишь друга. А у меня складывается впечатление, будто вы меня опасаетесь, хотя я много раз доказал вам свою верность. Прошу вас припомнить наши с вами прошлые беседы здесь с глазу на глаз…
– У меня хорошая память… Я действительно вспоминаю… Вы говорили о том, что ваше сердце старого воина не настолько огрубело, как может показаться, и таит в себе немало нежности. Все верно? Вы были даже довольно настойчивы в тот день, майор!
Она снисходительно усмехнулась и прибавила:
– Бог ты мой, до чего мы тогда были молоды! Нам остаются лишь воспоминания, чтобы скрасить осенние дни нашей жизни!
– Мадам! В этих краях, как вам известно, осени не бывает! – проникновенно заметил он. – Вся тропическая флора переживает вечную весну. Взгляните на здешние деревья: они распускаются наперегонки, в то время как у нас на родине уже роняют листья.
– Красиво вы говорите, – одобрила она. – Но думаю, вы явились из Сен-Пьера в замок в столь поздний час не для того, чтобы рассказывать мне о цветах, деревьях и листьях?
– Бывают в жизни минуты, когда, как мне кажется, полезно предаться воспоминаниям. Это помогает лучше понять и, главное, увидеть, какой избрать путь, особенно если появляется ощущение, что ты сбился с пути.
– Я отнюдь не сбилась с пути, – ледяным тоном возразила она.
– Вы в этом твердо уверены? Позвольте мне говорить метафорами… Бывает в жизни так: проселочные дороги или, вернее, живописные тропинки проходят вдоль основной дороги. Как было бы приятно одной ногой ступать по тропинке, чтобы отдыхать, а другой – по большой дороге, если, конечно, обе ведут к цели, а?
– Я не хочу и пытаться понять. Я очень устала, сударь. Сожалею, но все мои слуги спят, не то я предложила бы вам прохладительные напитки. Однако я действительно не рассчитывала увидеть вас нынче вечером у себя и…
– Тем не менее уделите мне, пожалуйста, еще несколько минут. Никто лучше меня не знает, как вам нужен отдых; однако, дорогая госпожа Дюпарке, вы стоите на скрещении дорог вашей жизни, да еще в такой важный, я бы сказал, критический момент, что вам следует сделать над собой нечеловеческое усилие, собраться с силами, победить собственную слабость. Завтра – великий для вас день! Вы уверены, что удача именно на вашей стороне?
– Удача не имеет отношения к предстоящему обсуждению. Высший Совет рассудит. Надеюсь, в его состав входят честные люди, педантичные граждане, преданные офицеры.
– Удачу никогда не следует сбрасывать со счетов в таких случаях, как ваш! – заметил Мерри Рулз довольно резко, задетый за живое и разочарованный сдержанностью Мари.
Как?! Он пришел ей помочь, предложить свои услуги, пришел как друг, а в ответ – холодный прием, высокомерие, чуть ли не оскорбленное достоинство, покровительственный тон?
– Да, удачу нужно учитывать всегда, – повторил он. – Одно слово, произнесенное не вовремя, – и все потеряно: ты восстановил против себя подавляющее большинство. И уже ничего не вернешь… Какой, кстати сказать, план действий вы намерены предложить, мадам?
Она криво усмехнулась, решив, что поняла единственную цель его присутствия: выведать, какие обязательства она намерена принять перед Советом.
– А вы любопытны! – почти игриво воскликнула она. – В большей даже степени, чем я сама. Признаться, я еще не думала, о чем буду завтра говорить. Какие обязательства на себя приму… А это непременно нужно сделать? Ну и ну! Сегодня мы вместе со всем народом предали земле тело человека, который осчастливил эту колонию, был сам олицетворением порядочности для всей Мартиники. Я была женой этого человека, и он не имел от меня секретов. Если я прошу назначить меня его преемницей в ожидании того времени, когда мой сын достигнет совершеннолетия, к которому звание отца переходит по праву, разве я обязана принимать на себя обязательства? Здесь будут все те, кто входил в окружение Дюпарке. Мне остается сказать одно: я продолжу дело своего несчастного супруга…
– Отлично сказано, – одобрительно кивнул Мерри Рулз. – Просто отлично!
– Сказано, во всяком случае, от души!
– Да-да, очень хорошо, – повторил он, – однако недостаточно. Смерть генерала произвела настоящую революцию. Неужели вы не поняли этого сегодня вечером во время стычки капитана Байярделя и колониста Пленвиля? Да, это революция. Люди не только думают иначе, чем вчера, сами не понимая, как это возможно, но и будут требовать от преемника генерала определенных обязательств. И если в этой роли будет выступать женщина, то, какими бы ни были она, ее значимость, респектабельность, ум – словом, совокупность достоинств, вопреки всему, они станут доверять ей меньше, чем мужчине, и ей придется выдвигать энергичную программу в подкрепление собственному честолюбию…
– Я не честолюбива и требую лишь то, что принадлежит моему сыну. Я прошу разрешить мне распоряжаться нашим достоянием до совершеннолетия сына.
– Понимаю, мадам…
Мерри Рулз понурился. Он не рассчитывал застать Мари в таком настроении. Она не выглядела уставшей, как утверждала, и оказывала ему сопротивление.
Он поднял голову и взглянул на вдову: она держалась твердо, прекрасно владела собой, взирала на него с большим достоинством и без малейшего волнения.
Она шевельнулась, собираясь встать и тем дать понять, что она считает встречу оконченной. Майор поспешно схватил Мари за руку и вынудил ее остаться на месте.
– Я бы хотел, дорогая госпожа Дюпарке, чтобы вы уделили мне еще немного времени…
– Вы же знаете, как я устала, – возразила она, – прошу вас, поторопитесь.
Он продолжал тянуть ее за руку, ненастойчиво, но как-то картинно, и ей пришлось остаться на банкетке. Он не выпускал ее руки, теплой, гладкой, с утонченными кончиками пальцев, какие можно увидеть на полотнах некоторых итальянских мастеров, изображавших мадонн за молитвой. Ему доставляло огромное наслаждение их теребить, и так как Мари не выказывала неудовольствия, он осмелел:
– Возможно, мадам, вы забыли, о чем я говорил вам когда-то. Тогда вам был нужен покровитель, и я предложил вам себя. Однако вы искали временной защиты и, хотя подали мне тогда некоторую надежду, так никогда и не оказали мне чести, призвав на помощь, чему я был бы весьма рад… Тем не менее мое обещание остается в силе: я желал бы вас защищать.
– Очень мило с вашей стороны, – проговорила она, – я это запомню и при первом же случае к вам обращусь…
– Такая минута настала!.. Мари, позвольте мне предостеречь вас! Остерегайтесь советов, которые дают вам заинтересованные люди. Они умеют лишь извлекать пользу для себя…
– О ком вы?
– Сами знаете, – зашептал он. – Да, вы догадываетесь, кого я имею в виду!
– И все-таки уточните, майор, уточните, прошу вас!
– Думаете, побоюсь? Я говорю о шотландце, которого вы приютили у себя. Его присутствие здесь, в эти минуты траура, совершенно неуместно. Вы сами толкаете меня на откровенность, мадам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42