С одной стороны, она несовершеннолетняя и на учете в полиции не стоит. К тому же она убежала от Спэннера еще до убийства Флейшера. Повезло ей.— Сэнди — не преступница. Она захотела выйти из всей этой истории сразу же, как только поняла, что преступление может действительно совершиться.— Вы ведь беседовали с нею, не так ли? Что случилось с такой девушкой, как она? — Обри был по-настоящему обеспокоен. — У меня дочери шестнадцать лет. Хорошая девочка. И эта, видимо, была хорошей. Как мне узнать, не сможет ли моя собственная дочь в один прекрасный день подойти к человеку и раскроить ему череп монтировкой?— Я думаю, что Сэнди имеет зуб против Лупа. Возможно, здесь завязка всего дела.— А что она могла иметь против него?— Воздержусь говорить, пока не соберу доказательства, капитан.Он наклонился ко мне, весь побагровев при мысли о своей дочери:— Имел ли он с ней половую связь?— Мне об этом неизвестно. Но что бы между ними ни произошло, все это выяснится. Уж в отделе по работе с трудными подростками по ней пройдутся частым гребешком.Недовольно посмотрев на меня, Обри направился к выходу.Я остановил его.— Хочу поговорить с вами еще об одном. Пройдемте к вашей машине. Это личное.Он пожал плечами. Мы вышли из дома. Обри сел за руль своей машины без опознавательных полицейских знаков, а я устроился рядом с ним.— Вы — тот самый Обри, что работал когда-то на участке Малибу?— Да, это я. Потому мне и поручено расследование этого преступления.— Мне сказали, что это второе серьезное преступление в семье Хэккетов.— Верно. Старший Хэккет — его звали Марк — был застрелен на пляже.— Вам удалось найти убийц}7?— Нет. Такие убийства, когда преступник внезапно нападает на жертву и тут же исчезает с места преступления, вообще относятся к числу трудно раскрываемых. — Обри говорил извиняющимся тоном. — Трудность заключается в том, что недоказуема связь между грабителем и его жертвой.— Мотивом явилось ограбление?— Скорее всего. Взяли бумажник Хэккета, а он держал при себе крупную сумму денег. Что было неблагоразумно в таких обстоятельствах. На пляже, в отдаленном уголке, у него был коттедж, и он взял за привычку ради прогулки ходить туда по вечерам пешком совершенно один. Вооруженный грабитель подметил эту привычку и воспользовался ею.— Вы тогда арестовали кого-нибудь?— Мы задержали десятки подозреваемых. Но доказать, что преступление совершено кем-либо из них, так и не смогли.— Помните ли вы имена кого-нибудь из них?— Сейчас уже нет, ведь столько времени прошло.— Я все же напомню вам одно: Джаспер Блевинс.Он покачал головой.— К сожалению, мне оно ни о чем не говорит. Кто такой Джаспер Блевинс?— Отец Дэви. Местная газета писала тогда, что он погиб под колесами поезда недалеко от Родео-сити, два дня спустя после того, как был убит Марк Хэккет.— Ну, и? " — Любопытное совпадение.— Возможно. С такими совпадениями я сталкиваюсь постоянно. Иногда они о чем-то говорят, иногда — нет.— А это говорит?— Хотите сказать, что существует причинная связь между этими двумя преступлениями — убийством Марка и похищением его сына?— Во всяком случае, какая-то связь между ними есть. В газете сообщалось, что вы обнаружили револьвер, из которого был застрелен Марк Хэккет.Повернув голову, Обри одобрительно посмотрел на меня.— Вы хорошо выполняете свои домашние задания, не правда ли?— Вам удалось выйти на владельца револьвера?Обри помедлил с ответом.— Странно там было то, — ответил он наконец, — что револьвер принадлежал в определенном смысле самому Хэккету...— Что наводит на мысль о преступлении, совершенном членом его семьи.Обри приподнял ладонь над баранкой.— Дайте мне закончить. Револьвер принадлежал Хэккету в том смысле, что был приобретен одной из его нефтяных компаний. Хранился у них в офисе на Лонг-Бич в незапирающемся ящике. Должного контроля не было, и он попросту исчез. Вероятно, за какое-то время до совершения убийства.— Недовольный служащий?— Эту версию мы прорабатывали весьма тщательно. Но ощутимого результата она не принесла. Беда в том, что работников, недовольных Хэккетом, было весьма много. Он тогда только что приехал сюда из Техаса и практиковал на своих служащих присущий ему жесткий, типично техасский стиль управления и руководства. В одном лишь Лонг-Бич у него было почти пятьсот служащих, и добрая половина из них терпеть его не могла.— Как называлась его компания?— "Корпус Кристи Нефть и Газ". Марк Хэккет родом из города Корпус Кристи, штат Техас. Вот и оставался бы себе там.И дружески ткнув меня в плечо кулаком, Обри повернул ключ зажигания. Я побрел в дом. Глава 25 Герда Хэккет находилась в картинной галерее, поглощенная созерцанием полотна. На нем был изображен человек в смешении различных геометрических фигур. Художник, очевидно, хотел показать, как человек и это беспорядочное сочетание фигур взаимно переходят друг в друга.— Вы интересуетесь живописью, миссис Хэккет?— Да. Особенно — Клее. Это я продала вот эту картину мистеру Хэкке... Стивену.— Вот как?— Да. Я работала в галерее в Мюнхене. В очень хорошей галерее, — в голосе ее внезапно зазвучали ностальгические нотки. — Там я и познакомилась с мужем. Но если бы все можно было начать сначала, я бы осталась в Германии.— А почему?— Не нравится мне здесь. С людьми происходят такие ужасы.— Ну вам-то, по крайней мере, мужа вернули.— Да. — Но мои слова не обрадовали ее. Она повернулась ко мне, и неясный, двусмысленный огонек загорелся в ее голубых глазах. — Я очень благодарна вам. Правда. Вы спасли ему жизнь, и я хочу отблагодарить вас. Vielen Dank Большое спасибо (нем.).
.Она притянула к себе мою голову и поцеловала меня. Это явилось неожиданностью, возможно, даже для нее самой. Может быть, сначала это действительно был поцелуй в знак благодарности, но превратился он в нечто более интимное. Она прильнула ко мне всем телом. Ее язык проник мне в рот, словно слепой червь в поисках укрытия.Даже если бы она и смогла понравиться мне как женщина, то уж, конечно, не до такой степени. Разведя ее руки и освободившись от объятий, я будто бы отстранил от себя мягкую безвольную статую.— Я нехорошо веду себя? — спросила она. — Я не привлекательна?— Вы очень привлекательны, — погрешил я немного против истины. — Но дело в том, что я работаю на вашего мужа, и находимся мы у него в доме.— Ему это безразлично! — Двусмысленный огонек в ее глазах превратился в уголек беспомощной ярости. — Знаете, чем они сейчас занимаются? Она сидит на кровати подле него и кормит его с ложечки яичком всмятку.— Совершенно невинное времяпрепровождение.— Я не шучу. Она ему — мать. У него по отношению к ней Эдипов комплекс, а она это поощряет.— Кто вам об этом сказал?— Вижу собственными глазами. Она — мать-соблазнительница. Эти яички всмятку — символ. Все — символ.Герда была в отчаянии и, казалось, вот-вот разрыдается. Она относилась к тому типу женщин, которые быстро приходят в состояние отчаяния, словно начинать строить свои отношения с окружающими с того, с чего начинают они, слишком ненадежно и рискованно. В этом плане ей никогда не суждено было сравниться со своей свекровью.Но это была уже не моя проблема. Я сменил тему:— Как я понимаю, вы дружите с Сэнди Себастьян?— Уже нет. Я помогала ей в изучении языков. Но она оказалась неблагодарным существом.— Проводила ли она время с Лупом?— С Лупом? А почему вы спрашиваете?— Потому что это может оказаться важным. Она часто с ним виделась?— Конечно нет, в том смысле, в котором вы спрашиваете. Он обычно возил ее куда-нибудь и отвозил домой.— Как часто?— Много раз. Но женщины Лупа не интересуют.— Откуда вам это известно?— Я знаю. — Она покраснела. — А почему вы спрашиваете?— Мне бы хотелось взглянуть на комнату Лупа.— В связи с чем?— С вами это никак не связано. У него комната в этом доме?— Его квартира в здании гаража. Не знаю, открыта ли она. Подождите, я возьму наш ключ. — Она вышла, и несколько минут ее не было. Я стоял, смотрел на картину Клее и чувствовал, что она надвигается на меня: человек органически переходил в геометрические фигуры, а фигуры — в человека.Герда Хэккет вернулась с ключом, на кольце которого болталась пластинка с выбитой надписью «Кв. в гараже». Я пошел в гараж и отпер этим ключом дверь в квартиру Лупа.Она представляла собой то, что называется квартирой-студией, и состояла из большой комнаты и крохотной кухоньки. В ней господствовали яркие смелые цвета, мексиканские ткани и артефакты. Над кроватью, покрытой цветастой мексиканской шалью, висели индейские маски, относящиеся к доколумбовой эпохе. Если Луп и был примитивом, то весьма изысканным.Я выдвинул все ящики комода, но не нашел ничего необычного, если не считать нескольких порнографических открыток. В ванной комнате, в аптечке, стояла лишь баночка с каким-то препаратом. На ярлыке была надпись «Галлюциногенный Любовный Бальзам». Однако на кухне в сахарнице некоторые кусочки рафинада были неумело завернуты в фольгу.Таких кусочков было шесть. Взяв три из них, я завернул их в носовой платок и положил во внутренний карман пиджака.Я не слышал шагов по лестнице и поэтому не ожидал, что дверь у меня за спиной вдруг откроется. Это оказался Сидни Марбург, обутый в теннисные туфли.— Герда сказала, что вы здесь. Что такое с Лупом?— Просто проверка.— Что проверяете?— Чем живет, какие привычки. Он не совсем обычный слуга, вы не находите?— Да бросьте вы. Лично я считаю его подонком. — Марбург бесшумно подошел ко мне. — Если вы раскопаете на него что-нибудь, я бы хотел знать об этом.— Вы серьезно?— Вы правы, черт возьми, серьезней некуда. Прикидывается, что интересуется искусством, потому что моя жена этим интересуется, но обмануть ему удается только ее.— Между ними есть что-то?— Думаю, что да. Он иногда приезжает к нам в дом, в Бел-Эйр, когда меня нет. Наш слуга держит меня в курсе.— Они любовники?— Не знаю, — с болью в голосе ответил Марбург. — Но мне доподлинно известно, что она дает ему деньги: сам видел корешки выписанных чеков. По словам слуги, Луп информирует ее обо всем, что происходит здесь, в доме ее сына. Ситуация явно нездоровая, и это еще мягко выражаясь.— Как давно они знают друг друга?— Да фактически, всегда знали. Сколько я помню, он все время работал здесь, если это только можно назвать работой.— Все время, это какой срок?— Лет пятнадцать — шестнадцать.— Вы знали семью Хэккетов, когда Марк был еще жив? Мой вопрос почему-то оказался ему неприятен.— Знал. Но вряд ли это имеет отношение к предмету нашего разговора. Мы же говорили о Лупе.— Да, о нем. В чем еще вы подозреваете его, кроме того что он шпионит для вашей жены? Наркотики не принимает?— Не удивлюсь, — ответил Марбург, пожалуй, с чрезмерной готовностью. — Я не раз видел его под кайфом. То ли выпивши был, то ли наркотиков наглотался.— Вы видели его когда-нибудь с дочкой Себастьяна?— Нет, ни разу. — Я знаю, что он частенько подвозил ее.— Это верно. Летом она проводила здесь много времени. — Он помолчал, затем вопросительно посмотрел на меня. — Думаете, он спал с ней?— Я еще не пришел к какому-то определенному выводу.— Ну-у, если вы сумеете навесить ему это...Мне не понравилось такое его рвение.— Сбавьте обороты. Я не собираюсь добывать факты, угодные вам.— Никто и не просит вас об этом. — Однако голос у него был сердитый. Мне показалось, что сердится он на себя за то, что говорил со мной чересчур откровенно. — Если вы здесь все закончили, я отвезу вас домой, черт бы вас побрал.— Ну, раз вы предлагаете мне это в столь изысканных выражениях...— Не обязан быть изысканным. Я — серьезный художник, а от всего остального меня увольте.Несмотря на дурные манеры Сидни Марбурга, я почувствовал к нему определенную симпатию или терпимость, граничащую с симпатией. Возможно, на Рут, которая была почти на двадцать лет старше, он женился и из-за денег, выгодно продав себя. Но как прожженный торговец, он сохранил значительный процент себя самого как личности исключительно для собственного пользования.— Звучит, как своего рода Декларация Независимости, — заметил я.Сердитое выражение у него на лице сменилось улыбкой, в которой, однако, читалось недовольство собой.— Ну ладно. Поехали. Я не хотел показаться грубым. — Мы подошли к его «мерседесу». — Где вы живете?— В Западном Лос-Анджелесе, но мне нужно не домой. Моя машина в Вудлэнд-Хиллз.— Там, где живет эта девушка Себастьян, да?— Да.— А что с нею? Шизофреничка?— Пытаюсь выяснить.— Желаю вам успеха. Простите, что я немного вспылил минуту назад. Рад подвезти вас. Но эта их усадьба вызывает у меня неприятные ассоциации.Словно надеясь навсегда избавиться от них, оставив позади, он с ревом запустил мощный двигатель «мерседеса». Взяв с места в карьер, мы вихрем пронеслись по берегу озера, дамбе и длинному зигзагообразному спуску к воротам, у которых Марбург резко нажал на педаль, и со скрежетом тормозов машина замерла как вкопанная.— Отлично, — заметил я. — Заслужили медаль за храбрость и отвагу, проявленную в боевых вылетах.— Извиняюсь, если напугал вас.— У меня было два нелегких денечка. Надеялся, что хоть сегодня переведу дух.— Я же извинился.К скоростному шоссе, идущему по побережью, Марбург ехал спокойнее, затем повернул на север. У каньона Малибу он опять свернул в сторону от океана. Через несколько минут мы ехали в окружении гор.Я сказал, что эти горы можно было бы красиво написать.Марбург не согласился:— Нет. Все, что можно красиво написать, будет плохо выглядеть на полотне. Все живописное уже изображено. Нужно делать что-то новое. Красота — трудна, как кто-то выразился.— Например, та картина Клее в галерее?— Да. Я посоветовал Стивену купить Клее десять лет назад. — Он добавил: — Стивену нужно советовать. Вкус у него ужасный. На все.— И на женщин?Марбург простонал:— Бедная Герда. Когда он привез ее из Германии, она думала, что станет здесь жить la vie en rose Здесь — осыпанная розами — франц.
. Но пробуждение было отрезвляющим. Они живут, как отшельники: никогда никуда не ездят, никогда ни с кем не встречаются.— Почему?— Думаю, он напуган, напуган жизнью. Деньги оказывают такое воздействие на некоторых. Ну, и потом, конечно, то, что случилось с его отцом. Странно, но все эти пятнадцать лет Стивен ведет себя так, словно то же самое должно случиться и с ним. И вот, почти случилось.— Почти.— У вас богатый опыт, мистер Арчер. Возможно ли, чтобы люди сами навлекали беду на свою голову? Знаете, принимая положение, делающее их уязвимыми именно для такой беды?— Интересная мысль.— Вы не ответили на мой вопрос.— Задайте мне его лучше, когда я закончу это дело.Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд, и «мерседес» чуть было не съехал с шоссе. Марбург сосредоточил внимание на управлении машиной, снизив скорость, и через минуту сказал:— Я думал, что вы его уже закончили.— Но ведь Спэннер еще на свободе, и несколько убийств остаются нераскрытыми.— Несколько?Я не ответил. Мы проезжали мимо колонии для условно осужденных, расположенной слева от шоссе. Марбург опасливо посмотрел на здания, словно я обманом хотел заключить его под стражу.— Вы сказали «несколько убийств»?— По крайней мере, еще два, кроме убийства Марка Хэккета.Марбург опять внимательнее повел машину, пока колония не скрылась из виду, и найдя место, где можно было свернуть, он съехал с дороги и остановился.— Что за убийства?— Первое — женщины по имени Лорел Смит. Владелицы небольшого жилого дома в Пасифик Пэлисейдс. Ее избили до смерти позавчера.— Я читал о ней в утренней «Таймс». Полиция считает, это дело рук какого-то садиста, который даже не знал ее.— Я так не думаю. Когда-то Лорел Смит была замужем за неким Джаспером Блевинсом. Он погиб под колесами поезда пятнадцать лет назад, всего несколько дней спустя после того, как был убит Марк Хэккет. Как я сумел установить, Лорел Смит и Джаспер Блевинс были родителями Дэви. Считаю, что все эти преступления, включая и похищение Стивена, связаны.Сидя без движения, лишь барабаня пальцами по рулю, Марбург производил впечатление человека, лихорадочно раздумывающего, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Глаза наши встретились, как раз когда он метнул в мою сторону неосторожный взгляд, словно окутав меня мраком.— Либо я — параноик, либо вы меня в чем-то обвиняете.— Может, и обвиняю. Но тогда в чем?— Это не смешно, — обиженно произнес он. — Уже не в первый раз меня обвиняют в том, чего я не совершал. Когда был убит Марк, в полиции со мной не церемонились. Привезли в отделение и допрашивали почти всю ночь. У меня было стопроцентное алиби, но им-то казалось, что это дело яснее ясного, такой, знаете ли, банальный любовный треугольник. Я не отрицаю, да и тогда не отрицал, что Рут и я были очень близки, я и сейчас страстно обожаю ее, — сказал он довольно небрежным тоном. — Но ведь она планировала развестись с Марком.— И выйти замуж за вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
.Она притянула к себе мою голову и поцеловала меня. Это явилось неожиданностью, возможно, даже для нее самой. Может быть, сначала это действительно был поцелуй в знак благодарности, но превратился он в нечто более интимное. Она прильнула ко мне всем телом. Ее язык проник мне в рот, словно слепой червь в поисках укрытия.Даже если бы она и смогла понравиться мне как женщина, то уж, конечно, не до такой степени. Разведя ее руки и освободившись от объятий, я будто бы отстранил от себя мягкую безвольную статую.— Я нехорошо веду себя? — спросила она. — Я не привлекательна?— Вы очень привлекательны, — погрешил я немного против истины. — Но дело в том, что я работаю на вашего мужа, и находимся мы у него в доме.— Ему это безразлично! — Двусмысленный огонек в ее глазах превратился в уголек беспомощной ярости. — Знаете, чем они сейчас занимаются? Она сидит на кровати подле него и кормит его с ложечки яичком всмятку.— Совершенно невинное времяпрепровождение.— Я не шучу. Она ему — мать. У него по отношению к ней Эдипов комплекс, а она это поощряет.— Кто вам об этом сказал?— Вижу собственными глазами. Она — мать-соблазнительница. Эти яички всмятку — символ. Все — символ.Герда была в отчаянии и, казалось, вот-вот разрыдается. Она относилась к тому типу женщин, которые быстро приходят в состояние отчаяния, словно начинать строить свои отношения с окружающими с того, с чего начинают они, слишком ненадежно и рискованно. В этом плане ей никогда не суждено было сравниться со своей свекровью.Но это была уже не моя проблема. Я сменил тему:— Как я понимаю, вы дружите с Сэнди Себастьян?— Уже нет. Я помогала ей в изучении языков. Но она оказалась неблагодарным существом.— Проводила ли она время с Лупом?— С Лупом? А почему вы спрашиваете?— Потому что это может оказаться важным. Она часто с ним виделась?— Конечно нет, в том смысле, в котором вы спрашиваете. Он обычно возил ее куда-нибудь и отвозил домой.— Как часто?— Много раз. Но женщины Лупа не интересуют.— Откуда вам это известно?— Я знаю. — Она покраснела. — А почему вы спрашиваете?— Мне бы хотелось взглянуть на комнату Лупа.— В связи с чем?— С вами это никак не связано. У него комната в этом доме?— Его квартира в здании гаража. Не знаю, открыта ли она. Подождите, я возьму наш ключ. — Она вышла, и несколько минут ее не было. Я стоял, смотрел на картину Клее и чувствовал, что она надвигается на меня: человек органически переходил в геометрические фигуры, а фигуры — в человека.Герда Хэккет вернулась с ключом, на кольце которого болталась пластинка с выбитой надписью «Кв. в гараже». Я пошел в гараж и отпер этим ключом дверь в квартиру Лупа.Она представляла собой то, что называется квартирой-студией, и состояла из большой комнаты и крохотной кухоньки. В ней господствовали яркие смелые цвета, мексиканские ткани и артефакты. Над кроватью, покрытой цветастой мексиканской шалью, висели индейские маски, относящиеся к доколумбовой эпохе. Если Луп и был примитивом, то весьма изысканным.Я выдвинул все ящики комода, но не нашел ничего необычного, если не считать нескольких порнографических открыток. В ванной комнате, в аптечке, стояла лишь баночка с каким-то препаратом. На ярлыке была надпись «Галлюциногенный Любовный Бальзам». Однако на кухне в сахарнице некоторые кусочки рафинада были неумело завернуты в фольгу.Таких кусочков было шесть. Взяв три из них, я завернул их в носовой платок и положил во внутренний карман пиджака.Я не слышал шагов по лестнице и поэтому не ожидал, что дверь у меня за спиной вдруг откроется. Это оказался Сидни Марбург, обутый в теннисные туфли.— Герда сказала, что вы здесь. Что такое с Лупом?— Просто проверка.— Что проверяете?— Чем живет, какие привычки. Он не совсем обычный слуга, вы не находите?— Да бросьте вы. Лично я считаю его подонком. — Марбург бесшумно подошел ко мне. — Если вы раскопаете на него что-нибудь, я бы хотел знать об этом.— Вы серьезно?— Вы правы, черт возьми, серьезней некуда. Прикидывается, что интересуется искусством, потому что моя жена этим интересуется, но обмануть ему удается только ее.— Между ними есть что-то?— Думаю, что да. Он иногда приезжает к нам в дом, в Бел-Эйр, когда меня нет. Наш слуга держит меня в курсе.— Они любовники?— Не знаю, — с болью в голосе ответил Марбург. — Но мне доподлинно известно, что она дает ему деньги: сам видел корешки выписанных чеков. По словам слуги, Луп информирует ее обо всем, что происходит здесь, в доме ее сына. Ситуация явно нездоровая, и это еще мягко выражаясь.— Как давно они знают друг друга?— Да фактически, всегда знали. Сколько я помню, он все время работал здесь, если это только можно назвать работой.— Все время, это какой срок?— Лет пятнадцать — шестнадцать.— Вы знали семью Хэккетов, когда Марк был еще жив? Мой вопрос почему-то оказался ему неприятен.— Знал. Но вряд ли это имеет отношение к предмету нашего разговора. Мы же говорили о Лупе.— Да, о нем. В чем еще вы подозреваете его, кроме того что он шпионит для вашей жены? Наркотики не принимает?— Не удивлюсь, — ответил Марбург, пожалуй, с чрезмерной готовностью. — Я не раз видел его под кайфом. То ли выпивши был, то ли наркотиков наглотался.— Вы видели его когда-нибудь с дочкой Себастьяна?— Нет, ни разу. — Я знаю, что он частенько подвозил ее.— Это верно. Летом она проводила здесь много времени. — Он помолчал, затем вопросительно посмотрел на меня. — Думаете, он спал с ней?— Я еще не пришел к какому-то определенному выводу.— Ну-у, если вы сумеете навесить ему это...Мне не понравилось такое его рвение.— Сбавьте обороты. Я не собираюсь добывать факты, угодные вам.— Никто и не просит вас об этом. — Однако голос у него был сердитый. Мне показалось, что сердится он на себя за то, что говорил со мной чересчур откровенно. — Если вы здесь все закончили, я отвезу вас домой, черт бы вас побрал.— Ну, раз вы предлагаете мне это в столь изысканных выражениях...— Не обязан быть изысканным. Я — серьезный художник, а от всего остального меня увольте.Несмотря на дурные манеры Сидни Марбурга, я почувствовал к нему определенную симпатию или терпимость, граничащую с симпатией. Возможно, на Рут, которая была почти на двадцать лет старше, он женился и из-за денег, выгодно продав себя. Но как прожженный торговец, он сохранил значительный процент себя самого как личности исключительно для собственного пользования.— Звучит, как своего рода Декларация Независимости, — заметил я.Сердитое выражение у него на лице сменилось улыбкой, в которой, однако, читалось недовольство собой.— Ну ладно. Поехали. Я не хотел показаться грубым. — Мы подошли к его «мерседесу». — Где вы живете?— В Западном Лос-Анджелесе, но мне нужно не домой. Моя машина в Вудлэнд-Хиллз.— Там, где живет эта девушка Себастьян, да?— Да.— А что с нею? Шизофреничка?— Пытаюсь выяснить.— Желаю вам успеха. Простите, что я немного вспылил минуту назад. Рад подвезти вас. Но эта их усадьба вызывает у меня неприятные ассоциации.Словно надеясь навсегда избавиться от них, оставив позади, он с ревом запустил мощный двигатель «мерседеса». Взяв с места в карьер, мы вихрем пронеслись по берегу озера, дамбе и длинному зигзагообразному спуску к воротам, у которых Марбург резко нажал на педаль, и со скрежетом тормозов машина замерла как вкопанная.— Отлично, — заметил я. — Заслужили медаль за храбрость и отвагу, проявленную в боевых вылетах.— Извиняюсь, если напугал вас.— У меня было два нелегких денечка. Надеялся, что хоть сегодня переведу дух.— Я же извинился.К скоростному шоссе, идущему по побережью, Марбург ехал спокойнее, затем повернул на север. У каньона Малибу он опять свернул в сторону от океана. Через несколько минут мы ехали в окружении гор.Я сказал, что эти горы можно было бы красиво написать.Марбург не согласился:— Нет. Все, что можно красиво написать, будет плохо выглядеть на полотне. Все живописное уже изображено. Нужно делать что-то новое. Красота — трудна, как кто-то выразился.— Например, та картина Клее в галерее?— Да. Я посоветовал Стивену купить Клее десять лет назад. — Он добавил: — Стивену нужно советовать. Вкус у него ужасный. На все.— И на женщин?Марбург простонал:— Бедная Герда. Когда он привез ее из Германии, она думала, что станет здесь жить la vie en rose Здесь — осыпанная розами — франц.
. Но пробуждение было отрезвляющим. Они живут, как отшельники: никогда никуда не ездят, никогда ни с кем не встречаются.— Почему?— Думаю, он напуган, напуган жизнью. Деньги оказывают такое воздействие на некоторых. Ну, и потом, конечно, то, что случилось с его отцом. Странно, но все эти пятнадцать лет Стивен ведет себя так, словно то же самое должно случиться и с ним. И вот, почти случилось.— Почти.— У вас богатый опыт, мистер Арчер. Возможно ли, чтобы люди сами навлекали беду на свою голову? Знаете, принимая положение, делающее их уязвимыми именно для такой беды?— Интересная мысль.— Вы не ответили на мой вопрос.— Задайте мне его лучше, когда я закончу это дело.Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд, и «мерседес» чуть было не съехал с шоссе. Марбург сосредоточил внимание на управлении машиной, снизив скорость, и через минуту сказал:— Я думал, что вы его уже закончили.— Но ведь Спэннер еще на свободе, и несколько убийств остаются нераскрытыми.— Несколько?Я не ответил. Мы проезжали мимо колонии для условно осужденных, расположенной слева от шоссе. Марбург опасливо посмотрел на здания, словно я обманом хотел заключить его под стражу.— Вы сказали «несколько убийств»?— По крайней мере, еще два, кроме убийства Марка Хэккета.Марбург опять внимательнее повел машину, пока колония не скрылась из виду, и найдя место, где можно было свернуть, он съехал с дороги и остановился.— Что за убийства?— Первое — женщины по имени Лорел Смит. Владелицы небольшого жилого дома в Пасифик Пэлисейдс. Ее избили до смерти позавчера.— Я читал о ней в утренней «Таймс». Полиция считает, это дело рук какого-то садиста, который даже не знал ее.— Я так не думаю. Когда-то Лорел Смит была замужем за неким Джаспером Блевинсом. Он погиб под колесами поезда пятнадцать лет назад, всего несколько дней спустя после того, как был убит Марк Хэккет. Как я сумел установить, Лорел Смит и Джаспер Блевинс были родителями Дэви. Считаю, что все эти преступления, включая и похищение Стивена, связаны.Сидя без движения, лишь барабаня пальцами по рулю, Марбург производил впечатление человека, лихорадочно раздумывающего, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Глаза наши встретились, как раз когда он метнул в мою сторону неосторожный взгляд, словно окутав меня мраком.— Либо я — параноик, либо вы меня в чем-то обвиняете.— Может, и обвиняю. Но тогда в чем?— Это не смешно, — обиженно произнес он. — Уже не в первый раз меня обвиняют в том, чего я не совершал. Когда был убит Марк, в полиции со мной не церемонились. Привезли в отделение и допрашивали почти всю ночь. У меня было стопроцентное алиби, но им-то казалось, что это дело яснее ясного, такой, знаете ли, банальный любовный треугольник. Я не отрицаю, да и тогда не отрицал, что Рут и я были очень близки, я и сейчас страстно обожаю ее, — сказал он довольно небрежным тоном. — Но ведь она планировала развестись с Марком.— И выйти замуж за вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24