С любовью смотрел на нее младший сын. Ведь это она дала ему могучую силу и любовь к труду.
Харючи
Жили мы только вдвоем с сестрою у самого устья Харючи-Яга. И фамилия наша была Харючи. Я был холостой, она– девица. Я как-то говорю ей:
– После отца, после матери растил я тебя десять лет. Оленей у нас пятьдесят голов: ни прибавляются, ни убывают. Мы живем одни, нам скучно. К людям нам, сестра, до двинуться. Есть такое, знаю, место: если обозом ехать, три месяца ехать надо. Семь братьев тунгусов там. У них рыбы много, гусей много. Зимой на диких оленей охотятся. Когда сказал так, стали чум разбирать. Оленей запрягли. Я передом пошел, сестра-сзади. Четыре месяца шли. На большой хребет пришли. Тут я сказал сестре:
– Смотри!
Сестра посмотрела. Под хребтом семь чумов увидела.
– Вот это чумы тунгусов и будут.
Тут мы на хребте свой чум поставили. Потом четырех оленей запрягли, к тунгусам поехали. Они нас хорошо приняли. Вместе жить просили. Зиму с ними мы прожили. Весна наступила, озера вскрылись, гуси прилетели, много гусей. Наступило лето. Гуси облиняли.
Тунгусы тогда сказали нам:
– Поедем гусей бить.
Я да младший тунгус для сестры четырех черных быков запрягли. А для себя по шести белых быков. Половину дня ехали. Озеро увидали. Большое озеро. В середине озера – много гусей. Я и младший тунгус взяли по лодке. Поехали по озеру. Стали стрелять. Лодка наполнилась гусями. Я привез три лодки, тунгус-две.
– Довольно, хватит, – сказал тунгус, – не увезти будет. Гусей на сани сложили. К чумам поехали. Лето прожили. Стала осень. Потом снег выпал. Морозы начались.
Тунгус мне говорит:
– Есть Тунгуска-река. Надо туда двинуться, оленей диких промышлять.
На завтрашний день я с своей сестрой отправился, младший тунгус – с своей сестрой. Три недели ехали. У Тунгуски-реки остановились.
Три месяца охотились. Много оленей убили. Убитых оленей обратно домой привезли. Тогда я сказал сестре:
– Теперь нам надо жить лучше: летом добыли много гусей и диких оленей. Своих оленей не будем есть.
Зиму хорошо прожили. Наступила весна. Тунгусы говорят:
– Поедем рыбу ловить.
Выехали три тунгуса, я-четвертый. Доехали до устья Тунгуски-реки. Ловили-ловили целое лето. Наступила осень. Много рыбы наловили. На сани сложили.
Доехали до старого места. Стали жить. Три года вместе прожили. Как-то собрались в одно место, старший тунгус и говорит мне:
– Когда ты приехал к нам, у тебя было пятьдесят оленей, сейчас двести стало. Ты холостой, у нас младший тунгус тоже холостой. У тебя есть сестра, у нас тоже есть сестра. Как думаешь, нельзя ли нам сменяться? Ты возьмешь нашу сестру, мы-твою.
Я согласился. В свой чум зашел, то же сестре сказал: Она согласилась. Тут сделали свадьбу, большую свадьбу. После свадьбы я сказал тунгусам:
– Поеду на свою родину. Отпустите или нет? Тунгусы сказали:
– Поедешь-дело твое. Когда вздумаешь-приходи к нам.
Я всех своих оленей взял. Тунгусы мне еще сто голов дали. И я уехал на свою родину, на Харючи-Ягу. На своей родине до сих пор живу.
У племен-народов бывала дружба. Только с богатеями дружбы не бывало.
Ягодка голубика
Жила однажды девушка. Была она такая маленькая, что могла легко спрятаться за кочку, за карликовую березку. Потому прозвали ее Лынзермя.
Сидела как-то Лынзермя одна у себя в чуме и шила. Вдруг в чуме стало темно.
Кто это уселся около дымового отверстия и мешает свету проникать в чум? – подумала Лынзермя.
Подняла она голову и увидела белку.
– Уйди, белочка, ты загораживаешь мне свет, шить темно, – сказала Лынзермя.
Но белка, вместо того чтобы послушаться, стала бросать в девушку шишками.
Рассердилась Лынзермя и сказала:
– Белочка, если не перестанешь бросаться шишками, я ударю тебя шестом.
Не слушает белка, продолжает бросаться шишками. Взяла Лынзермя шест и ударила им белку. Белка упала на землю. Стала Лынзермя снимать с белки шкурку, сама приговаривает:
– Из этой части шкурки. я сошью рукавички. Из этой части шкурки сошью палицу. Из этой части шкурки сошью себе шапку.
Мясо белки она разложила по нартам.
Через некоторое время пришли в чум два незнакомых человека. Лынзермя встала со своего места, вышла на улицу и принесла большой кусок беличьего мяса. Часть мяса она сварила, часть приготовила для еды в сыром виде.
– Видно, ты хорошая хозяйка, – говорят мужчины. – Будь женой одного из нас.
Испугалась Лынзермя. Не знает она этих мужчин. Как за чужого человека замуж идти, в чужие места перекочевывать?
– Как же вы меня понесете? Во что посадите?
– Посадим тебя в рукавицу, – говорят мужчины.
– Пальцами меня там раздавите.
– Посадим тебя за пазуху.
– Шерсть от шубы ко мне там пристанет.
– В пимы тебя посадим.
– Растопчете меня в пимах.
– В шапку тебя посадим.
– Я задохнусь в шапке.
– Куда же тебя посадить? – спрашивают мужчины.
– Посадите меня в этот железный ящичек.
Посадили мужчины Лынзермя в железный ящичек и понесли куда-то. Долго шли. По дороге Лынзермя выскользнула тихонько из ящика через отверстие в замке. Падая зацепилась она за веточку и спряталась под листиками. Сидит на веточке и плачет. Как домой вернуться, не знает.
Пришли мужчины к себе домой, открыли ящичек. Смотрят, нет там Лынзермя. Искали они ее, искали, – нигде найти не могли.
А Лынзермя так плакала на веточке, что вся посинела, совсем маленькая, круглая стала. В ягодку превратилась девушка, в ягодку голубику.
Не сразу найдешь ты ягодку голубику. Прячется она за листочками. Боится, как бы не нашли ее чужие люди.
Два брата
У развилки реки чум стоял. Жила в том чуме женщина с двумя маленькими сыновьями. Однажды ушла женщина пропитание добывать и не вернулась. Что с ней сталось, неведомо. Может, медведь задрал, может, утонула в реке. Только остались ее маленькие сыновья одни в чуме.
Сперва все плакали, мать звали. Потом привыкли. Собирали грибы и ягоды, рыбу в речке ловили. Так и жили, росли понемногу.
Сколько лет, сколько зим прошло, не знают– считать они не умели.
Вот как-то раз сказал один брат другому:
– Почему одни живем? Помнится, мать говорила, есть еще люди. Давай людей искать! Второй брат спросил:
– А как искать будем?
– Да так: ты иди по берегу левой реки вверх по течению, и имя тебе будет Река слева – Дяха сэтано. Я пойду вдоль правой реки вверх по течению, и имя себе возьму Река справа – Дяха махано. Найдем людей, посмотрим, как живут, и назад вернемся. В нашем чуме встретимся.
Сговорились так и пошли.
Целый день шел Дяха махано. К вечеру шалаш сделал из веток, лег спать. Лежит, думает:
Дяха сэтано себе тоже шалаш сделал. Хороший у него шалаш! Если дождь пойдет, не вымокнет мой брат!
Встал утром, дальше идет. Много дней идет.
Привела его река к озеру, к тому месту, откуда оно свое начало берет. Большое это озеро, берега у него низкие, болотистые, вправо и влево уходят.
Остановился Дяха махано, думает:
Как моему брату, Дяха сэтано, через такое озеро перебраться? Он ведь тоже на таком низком берегу стоит, как я, не знает, что делать.
Тут увидел Дяха махано корявое бревно, что комлем к берегу пристало, вершиной на воде колыхается. Сел он на бревно, оттолкнулся от берега. Руками загребает, плывет.
А есть ли такое бревно у Дяхи сэтано? – думает Дяха махано. – Есть! Если я нашел, так и он плывет!
Переправился через озеро. Только хотел – пристать, вдруг выскочил какой-то зверь, с берега в воду прыгнул. Перепугался Дяха махано, чуть с бревна не свалился. Потом догадался: выдра это, простая выдра! Засмеялся:
– Глупый у меня брат, Дяха сэтано! Что ему выдра может сделать!
Смотрит Дяха махано: от озера тропка идет. Точно такая, какую они с братом от своего чума к реке протоптали.
Не люди ли здесь живут? – думает. Прошел немного – и правда, человека встретил. Девочка это была. Она морошку собирала. Увидела девочка Дяху махано, ягодой угостила.
– Брат мой, Дяха сэтано, тоже морошку любит, – сказал Дяха махано и целую горсть морошки в рот отправил.
Удивилась девочка.
– Где же твой брат? – спросила. – Мне и ему морошки не жалко.
– А он по другой реке отправился людей искать.
– Так ты людей ищешь? – сказала девочка. – Пойдем в наше стойбище, в стойбище племени тау.
Дяха махано задумался:
Пошел ли мой брат, Дяха сэтано, за девочкой? Верно, пошел. Мы же для того и чум бросили, чтобы людей найти. Пойду и я!
Вот и стойбище. Много чумов стоит. Между чумами ходят мужчины, женщины. Дети бегают.
– Ой-ой-ой! Сколько людей на свете, оказывается! – сказал Дяха махано. – Да еще и не столько, а вдвое больше. Не иначе как мой брат, Дяха сэтано, в такое же стойбище пришел. Тоже много людей увидел!
Повела девочка Дяху махано в свой чум, к отцу своему, к матери. Стал он у них жить. Да не без дела же люди живут. Отец девочки сказал ему:
– Будешь оленей пасти!
– Как это-оленей пасти? – Дяха махано спрашивает. – Олени сами где хотят бегают. Вот хоть и у моего брата, Дяхи сэтано, спроси. Мы с ним не раз в лесу оленей видели.
Оказалось, оленей пасти можно. Ездить на них можно! Дяхе махаво понравились домашние олени. Стал он их пасти. Говорят, хорошо пас.
Много чему научился Дяха махано у людей. И считать научился. Сосчитал, что прожил в стойбище племени тау семь лет.
Вот как много! – думает. – Интересно, сколько лет мой брат, Дяха сэтано, в том стойбище прожил? Больше или меньше? Выходит, столько же! Мы-то с ним в один день из нашего чума в путь отправились.
Семь лет – долгое время. Вырос Дяха махано, мужчиной сделался. И та девочка, что его морошкой угостила, тоже выросла, девушкой стала. Он и женился на ней.
Отец девушки дал им ездовых оленей и верховых оленей подарил. Обрадовался Дяха махано, подумал:
Мое стадо да стадо брата, Дяхи сэтано, вместе пастись будут. Ничего, однако, не маленькое стадо выйдет!
Подумал так и жене сказал:
– В путь собирайся, ехать пора. Мой брат, Дяха сэтано, уже в наш чум со своей женой, со своими оленями возвращается. Как бы нам не опоздать!
Поехали. Зимой дело было. Олени быстро бегут, не то что пешему ногами землю мерить! И озеро замерзло. По льду Дяха махано оленье стадо легко перегнал.
Вот и чум впереди завиднелся, что в развилке рек стоит.
Погоняет оленей Дяха махано, к родному месту спешит. Видит: по берегу второй реки тоже аргиш движется. На передней нарте человек сидит, оленей погоняет. На второй нарте женщина сидит – видно, жена.
– Гляди, – Дяха махано своей жене говорит, – мой брат, Дяха сэтано, едет! Не опоздали мы!
Сошлись аргиши. Соскочил Дяха махано с нарты, и тот, второй, соскочил. Смотрят друг на друга. Дяха махано не брата своего, Дяху сэтано, видит, а совсем чужого человека. Рассердился он.
– Что тут делаешь? – спрашивает. – Зачем сюда приехал?
– К своему чуму приехал, – тот отвечает. – Встречи со своим братом ищу.
– Если братом моим назваться хочешь, – говорит Дяха махано, – расскажи, как жил, что с тобой было. Тогда увижу, твой это чум или не твой, мой ты брат или не мой!
Стал тот человек рассказывать:
– Шел я вверх по левой реке, как мое имя велело. Сколько дней шел, не знаю, считать тогда не умел…
Мой брат! – кивает Дяха махано. – И я так шел!
– Потом вышел на высокий берег озера. Там журавля испугался, что взлетел из камышей вверх…
Не мой брат, – огорчается Дяха махано. – На озере берег низкий был, и не журавля он должен был испугаться, а выдры!
– Через озеро я на коряге переплыл… Все так и есть! – радуется Дяха махано.
– Переплыл, девочку встретил. Она голубику собирала и меня угостила.
– Забыл ты! – закричал Дяха махано. – Не голубика то была, а морошка.
– А тебя что, морошкой угощала? – спросил приезжий. – Значит, ты не Дяха махано, не мой брат.
– Я-то Дяха махано, твой брат! Это ты не мой брат, не Дяха сэтано! Ну, давай дальше рассказывай.
– Оказалась эта девочка из стойбища племени сомату.
– А у меня племени тау. Опять не выходит!
– Она меня привела к своим родителям. Прожил я у них семь лет. С ее отцом на охоту ходил…
– А почему оленей не пас? – рассердился Дяха махано.
Тот, второй, не слушает, дальше рассказывает:
– Хорошим охотником я стал. Много соболей, песцов, лисиц добыл. А когда женился на дочери стариков, шкуры на оленей выменял и сюда приехал.
– Ну, все! – говорит Дяха махано. – Не мой ты брат. Мне оленей отец жены дал. Тот отвечает:
– Может, и ты не мой брат! А только я здесь жить буду, мой это чум.
– С чего он твой? Откуда знаешь? Чем докажешь?
– Вот когда отсюда уходил, я белые камушки у левой стены спрятал.
– Правильно! – подхватил Дяха махано. – А я черные камушки у правой стены спрятал. Давай посмотрим, так ли?
Зашли в чум, посмотрели. И правда, лежат камушки – белые слева, черные справа.
– Выходит, все-таки мы с тобой братья! – сказал Дяха махано.
Обнялись они, потом жен позвали. Стали вместе жить.
Дяха махано оленей пасет. Дяха сэтано на охоту ходит. Хорошо век прожили, детей вырастили и внуков увидали.
Кукушка
Вот что было. Жила на земле бедная женщина. Было у нее четверо детей. Не слушались дети матери. Бегали, играли на снегу с утра до вечера.
Вернутся к себе в чум, целые сугробы снега на пимах натащат, а мать убирай. Одежу промочат, а мать – суши.
Трудно было матери.
Вот один раз летом ловила мать рыбу на реке. Тяжело ей было, а дети ей не помогали.
От жизни такой, от работы тяжелой заболела мать. Лежит она в чуме, детей зовет, просит:
– Детки, воды мне дайте. Пересохло у меня горло. Принесите мне водички.
Не один, не два раза просила мать. Не идут дети за водой.
Старший говорит:
– Я без пимов. Другой говорит:
– Я без шапки. Третий говорит:
– Я без одежи.
А четвертый и совсем не отвечает. Сказала тогда мать:
– Близко от нас река, и без одежи можно за водой сходить. Пересохло у меня во рту. Пить хочу!
Засмеялись дети, из чума выбежали. Долго играли, в чум к матери не заглядывали. Наконец захотел старший есть – заглянул в чум.
Смотрит он, а мать посреди чума стоит. Стоит и малицу надевает.
И вдруг малица перьями покрылась. Берет мать доску, на которой шкуры скоблят, и доска та хвостом птичьим становится.
Наперсток железный клювом ей стал. Вместо рук крылья выросли.
Обернулась мать птицей и вылетела из чума. Закричал старший сын:
– Братья, смотрите, смотрите, улетает наша мать птицей!
Тут побежали дети за матерью, кричат ей:
– Мама, мы тебе водички принесли. Отвечает им мать:
– Ку-ку, ку-ку! Поздно, поздно. Теперь озерные воды передо мной. К вольным водам лечу я.
Бегут дети за матерью, зовут ее, ковшик с водой ей протягивают.
Меньшой сынок кричит:
– Мама, мама! Вернись домой! Водички на! Попей, мама!
Отвечает мать издали:
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку! Поздно, сынок, не вернусь я. Так бежали за матерью дети много дней и ночей – по камням, по болотам, по кочкам.
Ноги себе в кровь изранили. Где пробегут, там красный след останется.
Навсегда бросила детей мать-кукушка. И с тех пор не вьет себе кукушка гнезда, не растит сама своих детей.
А по тундре с той самой поры красный мох стелется.
Как храбрый Вай море победил
Жил храбрый Вай на самом краю земли, в тундре, у моря. А море страшное было:
большое, широкое, волны по нему ходили, под волнами морские звери жили.
Выйдут охотники на промысел, за рыбой или за нерпой, а из моря выглянет морж, или морской медведь, или кит – перевернут лодку, а охотников на дно моря утащат.
Боялись охотники моря, а уйти некуда было: и деды и прадеды их в тундре жили, путей в другие края не знали.
Вот вышел как-то храбрый Вай к морю и сел на камешек.
Утро ясное было, тихое, в небе – солнце тёплое. Вышел из чума и старик-отец – косточки на солнце погреть. Вай и говорит ему:
– Хорошо сегодня на море. Хочу я на промысел сходить.
– Что ты, Вай, не ходи, – отвечает отец, – у нас лодки хорошей нет. Наша узенькая, маленькая. На ней нельзя в море далеко пускаться.
– Нет, отец, ничего. Я всё-таки пойду, – говорит Вай.
– Ну ладно, иди, – отец отвечает, – коли ты такой храбрый. Только смотри, далеконе отплывай от берега. Сейчас тихо, а поднимется ветер – унесёт тебя в океан, аоттуда не выплывешь.
– Ничего, у меня силы много, – сказал храбрый Вай. Взял он свой лук и стрелы, ножик взял, сел в лодочку и поехал по морю.
Погода хорошая, тихая. Далеко отплыл Вай в море – берег уже еле-еле виден.
Расхрабрился он и стал ветра просить:
– Ветер, ветер, подуй посильнее!
А ветер и услышал. Как подул, побежали по морю волны, закачало маленькую лодку, стало с волны на волну перебрасывать.
Схватился Вай за вёсла, гребёт, старается, а ветер его всё дальше и дальше отземли уносит. Скрылся берег из глаз, кругом только море – чёрное, страшное…
Три дня носило лодку по морю. На четвёртый день стал ветер стихать. А Вай сидитв лодке, крепко вёсла руками держит, сам песню поёт.
Утихло море, стали вокруг лодки нерпы носы из воды высовывать.
Убил Вай одну нерпу, убил вторую. За второй ещё две приплыли.
Десять нерп убил Вай, сложил их в лодку, гребёт и радуется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Харючи
Жили мы только вдвоем с сестрою у самого устья Харючи-Яга. И фамилия наша была Харючи. Я был холостой, она– девица. Я как-то говорю ей:
– После отца, после матери растил я тебя десять лет. Оленей у нас пятьдесят голов: ни прибавляются, ни убывают. Мы живем одни, нам скучно. К людям нам, сестра, до двинуться. Есть такое, знаю, место: если обозом ехать, три месяца ехать надо. Семь братьев тунгусов там. У них рыбы много, гусей много. Зимой на диких оленей охотятся. Когда сказал так, стали чум разбирать. Оленей запрягли. Я передом пошел, сестра-сзади. Четыре месяца шли. На большой хребет пришли. Тут я сказал сестре:
– Смотри!
Сестра посмотрела. Под хребтом семь чумов увидела.
– Вот это чумы тунгусов и будут.
Тут мы на хребте свой чум поставили. Потом четырех оленей запрягли, к тунгусам поехали. Они нас хорошо приняли. Вместе жить просили. Зиму с ними мы прожили. Весна наступила, озера вскрылись, гуси прилетели, много гусей. Наступило лето. Гуси облиняли.
Тунгусы тогда сказали нам:
– Поедем гусей бить.
Я да младший тунгус для сестры четырех черных быков запрягли. А для себя по шести белых быков. Половину дня ехали. Озеро увидали. Большое озеро. В середине озера – много гусей. Я и младший тунгус взяли по лодке. Поехали по озеру. Стали стрелять. Лодка наполнилась гусями. Я привез три лодки, тунгус-две.
– Довольно, хватит, – сказал тунгус, – не увезти будет. Гусей на сани сложили. К чумам поехали. Лето прожили. Стала осень. Потом снег выпал. Морозы начались.
Тунгус мне говорит:
– Есть Тунгуска-река. Надо туда двинуться, оленей диких промышлять.
На завтрашний день я с своей сестрой отправился, младший тунгус – с своей сестрой. Три недели ехали. У Тунгуски-реки остановились.
Три месяца охотились. Много оленей убили. Убитых оленей обратно домой привезли. Тогда я сказал сестре:
– Теперь нам надо жить лучше: летом добыли много гусей и диких оленей. Своих оленей не будем есть.
Зиму хорошо прожили. Наступила весна. Тунгусы говорят:
– Поедем рыбу ловить.
Выехали три тунгуса, я-четвертый. Доехали до устья Тунгуски-реки. Ловили-ловили целое лето. Наступила осень. Много рыбы наловили. На сани сложили.
Доехали до старого места. Стали жить. Три года вместе прожили. Как-то собрались в одно место, старший тунгус и говорит мне:
– Когда ты приехал к нам, у тебя было пятьдесят оленей, сейчас двести стало. Ты холостой, у нас младший тунгус тоже холостой. У тебя есть сестра, у нас тоже есть сестра. Как думаешь, нельзя ли нам сменяться? Ты возьмешь нашу сестру, мы-твою.
Я согласился. В свой чум зашел, то же сестре сказал: Она согласилась. Тут сделали свадьбу, большую свадьбу. После свадьбы я сказал тунгусам:
– Поеду на свою родину. Отпустите или нет? Тунгусы сказали:
– Поедешь-дело твое. Когда вздумаешь-приходи к нам.
Я всех своих оленей взял. Тунгусы мне еще сто голов дали. И я уехал на свою родину, на Харючи-Ягу. На своей родине до сих пор живу.
У племен-народов бывала дружба. Только с богатеями дружбы не бывало.
Ягодка голубика
Жила однажды девушка. Была она такая маленькая, что могла легко спрятаться за кочку, за карликовую березку. Потому прозвали ее Лынзермя.
Сидела как-то Лынзермя одна у себя в чуме и шила. Вдруг в чуме стало темно.
Кто это уселся около дымового отверстия и мешает свету проникать в чум? – подумала Лынзермя.
Подняла она голову и увидела белку.
– Уйди, белочка, ты загораживаешь мне свет, шить темно, – сказала Лынзермя.
Но белка, вместо того чтобы послушаться, стала бросать в девушку шишками.
Рассердилась Лынзермя и сказала:
– Белочка, если не перестанешь бросаться шишками, я ударю тебя шестом.
Не слушает белка, продолжает бросаться шишками. Взяла Лынзермя шест и ударила им белку. Белка упала на землю. Стала Лынзермя снимать с белки шкурку, сама приговаривает:
– Из этой части шкурки. я сошью рукавички. Из этой части шкурки сошью палицу. Из этой части шкурки сошью себе шапку.
Мясо белки она разложила по нартам.
Через некоторое время пришли в чум два незнакомых человека. Лынзермя встала со своего места, вышла на улицу и принесла большой кусок беличьего мяса. Часть мяса она сварила, часть приготовила для еды в сыром виде.
– Видно, ты хорошая хозяйка, – говорят мужчины. – Будь женой одного из нас.
Испугалась Лынзермя. Не знает она этих мужчин. Как за чужого человека замуж идти, в чужие места перекочевывать?
– Как же вы меня понесете? Во что посадите?
– Посадим тебя в рукавицу, – говорят мужчины.
– Пальцами меня там раздавите.
– Посадим тебя за пазуху.
– Шерсть от шубы ко мне там пристанет.
– В пимы тебя посадим.
– Растопчете меня в пимах.
– В шапку тебя посадим.
– Я задохнусь в шапке.
– Куда же тебя посадить? – спрашивают мужчины.
– Посадите меня в этот железный ящичек.
Посадили мужчины Лынзермя в железный ящичек и понесли куда-то. Долго шли. По дороге Лынзермя выскользнула тихонько из ящика через отверстие в замке. Падая зацепилась она за веточку и спряталась под листиками. Сидит на веточке и плачет. Как домой вернуться, не знает.
Пришли мужчины к себе домой, открыли ящичек. Смотрят, нет там Лынзермя. Искали они ее, искали, – нигде найти не могли.
А Лынзермя так плакала на веточке, что вся посинела, совсем маленькая, круглая стала. В ягодку превратилась девушка, в ягодку голубику.
Не сразу найдешь ты ягодку голубику. Прячется она за листочками. Боится, как бы не нашли ее чужие люди.
Два брата
У развилки реки чум стоял. Жила в том чуме женщина с двумя маленькими сыновьями. Однажды ушла женщина пропитание добывать и не вернулась. Что с ней сталось, неведомо. Может, медведь задрал, может, утонула в реке. Только остались ее маленькие сыновья одни в чуме.
Сперва все плакали, мать звали. Потом привыкли. Собирали грибы и ягоды, рыбу в речке ловили. Так и жили, росли понемногу.
Сколько лет, сколько зим прошло, не знают– считать они не умели.
Вот как-то раз сказал один брат другому:
– Почему одни живем? Помнится, мать говорила, есть еще люди. Давай людей искать! Второй брат спросил:
– А как искать будем?
– Да так: ты иди по берегу левой реки вверх по течению, и имя тебе будет Река слева – Дяха сэтано. Я пойду вдоль правой реки вверх по течению, и имя себе возьму Река справа – Дяха махано. Найдем людей, посмотрим, как живут, и назад вернемся. В нашем чуме встретимся.
Сговорились так и пошли.
Целый день шел Дяха махано. К вечеру шалаш сделал из веток, лег спать. Лежит, думает:
Дяха сэтано себе тоже шалаш сделал. Хороший у него шалаш! Если дождь пойдет, не вымокнет мой брат!
Встал утром, дальше идет. Много дней идет.
Привела его река к озеру, к тому месту, откуда оно свое начало берет. Большое это озеро, берега у него низкие, болотистые, вправо и влево уходят.
Остановился Дяха махано, думает:
Как моему брату, Дяха сэтано, через такое озеро перебраться? Он ведь тоже на таком низком берегу стоит, как я, не знает, что делать.
Тут увидел Дяха махано корявое бревно, что комлем к берегу пристало, вершиной на воде колыхается. Сел он на бревно, оттолкнулся от берега. Руками загребает, плывет.
А есть ли такое бревно у Дяхи сэтано? – думает Дяха махано. – Есть! Если я нашел, так и он плывет!
Переправился через озеро. Только хотел – пристать, вдруг выскочил какой-то зверь, с берега в воду прыгнул. Перепугался Дяха махано, чуть с бревна не свалился. Потом догадался: выдра это, простая выдра! Засмеялся:
– Глупый у меня брат, Дяха сэтано! Что ему выдра может сделать!
Смотрит Дяха махано: от озера тропка идет. Точно такая, какую они с братом от своего чума к реке протоптали.
Не люди ли здесь живут? – думает. Прошел немного – и правда, человека встретил. Девочка это была. Она морошку собирала. Увидела девочка Дяху махано, ягодой угостила.
– Брат мой, Дяха сэтано, тоже морошку любит, – сказал Дяха махано и целую горсть морошки в рот отправил.
Удивилась девочка.
– Где же твой брат? – спросила. – Мне и ему морошки не жалко.
– А он по другой реке отправился людей искать.
– Так ты людей ищешь? – сказала девочка. – Пойдем в наше стойбище, в стойбище племени тау.
Дяха махано задумался:
Пошел ли мой брат, Дяха сэтано, за девочкой? Верно, пошел. Мы же для того и чум бросили, чтобы людей найти. Пойду и я!
Вот и стойбище. Много чумов стоит. Между чумами ходят мужчины, женщины. Дети бегают.
– Ой-ой-ой! Сколько людей на свете, оказывается! – сказал Дяха махано. – Да еще и не столько, а вдвое больше. Не иначе как мой брат, Дяха сэтано, в такое же стойбище пришел. Тоже много людей увидел!
Повела девочка Дяху махано в свой чум, к отцу своему, к матери. Стал он у них жить. Да не без дела же люди живут. Отец девочки сказал ему:
– Будешь оленей пасти!
– Как это-оленей пасти? – Дяха махано спрашивает. – Олени сами где хотят бегают. Вот хоть и у моего брата, Дяхи сэтано, спроси. Мы с ним не раз в лесу оленей видели.
Оказалось, оленей пасти можно. Ездить на них можно! Дяхе махаво понравились домашние олени. Стал он их пасти. Говорят, хорошо пас.
Много чему научился Дяха махано у людей. И считать научился. Сосчитал, что прожил в стойбище племени тау семь лет.
Вот как много! – думает. – Интересно, сколько лет мой брат, Дяха сэтано, в том стойбище прожил? Больше или меньше? Выходит, столько же! Мы-то с ним в один день из нашего чума в путь отправились.
Семь лет – долгое время. Вырос Дяха махано, мужчиной сделался. И та девочка, что его морошкой угостила, тоже выросла, девушкой стала. Он и женился на ней.
Отец девушки дал им ездовых оленей и верховых оленей подарил. Обрадовался Дяха махано, подумал:
Мое стадо да стадо брата, Дяхи сэтано, вместе пастись будут. Ничего, однако, не маленькое стадо выйдет!
Подумал так и жене сказал:
– В путь собирайся, ехать пора. Мой брат, Дяха сэтано, уже в наш чум со своей женой, со своими оленями возвращается. Как бы нам не опоздать!
Поехали. Зимой дело было. Олени быстро бегут, не то что пешему ногами землю мерить! И озеро замерзло. По льду Дяха махано оленье стадо легко перегнал.
Вот и чум впереди завиднелся, что в развилке рек стоит.
Погоняет оленей Дяха махано, к родному месту спешит. Видит: по берегу второй реки тоже аргиш движется. На передней нарте человек сидит, оленей погоняет. На второй нарте женщина сидит – видно, жена.
– Гляди, – Дяха махано своей жене говорит, – мой брат, Дяха сэтано, едет! Не опоздали мы!
Сошлись аргиши. Соскочил Дяха махано с нарты, и тот, второй, соскочил. Смотрят друг на друга. Дяха махано не брата своего, Дяху сэтано, видит, а совсем чужого человека. Рассердился он.
– Что тут делаешь? – спрашивает. – Зачем сюда приехал?
– К своему чуму приехал, – тот отвечает. – Встречи со своим братом ищу.
– Если братом моим назваться хочешь, – говорит Дяха махано, – расскажи, как жил, что с тобой было. Тогда увижу, твой это чум или не твой, мой ты брат или не мой!
Стал тот человек рассказывать:
– Шел я вверх по левой реке, как мое имя велело. Сколько дней шел, не знаю, считать тогда не умел…
Мой брат! – кивает Дяха махано. – И я так шел!
– Потом вышел на высокий берег озера. Там журавля испугался, что взлетел из камышей вверх…
Не мой брат, – огорчается Дяха махано. – На озере берег низкий был, и не журавля он должен был испугаться, а выдры!
– Через озеро я на коряге переплыл… Все так и есть! – радуется Дяха махано.
– Переплыл, девочку встретил. Она голубику собирала и меня угостила.
– Забыл ты! – закричал Дяха махано. – Не голубика то была, а морошка.
– А тебя что, морошкой угощала? – спросил приезжий. – Значит, ты не Дяха махано, не мой брат.
– Я-то Дяха махано, твой брат! Это ты не мой брат, не Дяха сэтано! Ну, давай дальше рассказывай.
– Оказалась эта девочка из стойбища племени сомату.
– А у меня племени тау. Опять не выходит!
– Она меня привела к своим родителям. Прожил я у них семь лет. С ее отцом на охоту ходил…
– А почему оленей не пас? – рассердился Дяха махано.
Тот, второй, не слушает, дальше рассказывает:
– Хорошим охотником я стал. Много соболей, песцов, лисиц добыл. А когда женился на дочери стариков, шкуры на оленей выменял и сюда приехал.
– Ну, все! – говорит Дяха махано. – Не мой ты брат. Мне оленей отец жены дал. Тот отвечает:
– Может, и ты не мой брат! А только я здесь жить буду, мой это чум.
– С чего он твой? Откуда знаешь? Чем докажешь?
– Вот когда отсюда уходил, я белые камушки у левой стены спрятал.
– Правильно! – подхватил Дяха махано. – А я черные камушки у правой стены спрятал. Давай посмотрим, так ли?
Зашли в чум, посмотрели. И правда, лежат камушки – белые слева, черные справа.
– Выходит, все-таки мы с тобой братья! – сказал Дяха махано.
Обнялись они, потом жен позвали. Стали вместе жить.
Дяха махано оленей пасет. Дяха сэтано на охоту ходит. Хорошо век прожили, детей вырастили и внуков увидали.
Кукушка
Вот что было. Жила на земле бедная женщина. Было у нее четверо детей. Не слушались дети матери. Бегали, играли на снегу с утра до вечера.
Вернутся к себе в чум, целые сугробы снега на пимах натащат, а мать убирай. Одежу промочат, а мать – суши.
Трудно было матери.
Вот один раз летом ловила мать рыбу на реке. Тяжело ей было, а дети ей не помогали.
От жизни такой, от работы тяжелой заболела мать. Лежит она в чуме, детей зовет, просит:
– Детки, воды мне дайте. Пересохло у меня горло. Принесите мне водички.
Не один, не два раза просила мать. Не идут дети за водой.
Старший говорит:
– Я без пимов. Другой говорит:
– Я без шапки. Третий говорит:
– Я без одежи.
А четвертый и совсем не отвечает. Сказала тогда мать:
– Близко от нас река, и без одежи можно за водой сходить. Пересохло у меня во рту. Пить хочу!
Засмеялись дети, из чума выбежали. Долго играли, в чум к матери не заглядывали. Наконец захотел старший есть – заглянул в чум.
Смотрит он, а мать посреди чума стоит. Стоит и малицу надевает.
И вдруг малица перьями покрылась. Берет мать доску, на которой шкуры скоблят, и доска та хвостом птичьим становится.
Наперсток железный клювом ей стал. Вместо рук крылья выросли.
Обернулась мать птицей и вылетела из чума. Закричал старший сын:
– Братья, смотрите, смотрите, улетает наша мать птицей!
Тут побежали дети за матерью, кричат ей:
– Мама, мы тебе водички принесли. Отвечает им мать:
– Ку-ку, ку-ку! Поздно, поздно. Теперь озерные воды передо мной. К вольным водам лечу я.
Бегут дети за матерью, зовут ее, ковшик с водой ей протягивают.
Меньшой сынок кричит:
– Мама, мама! Вернись домой! Водички на! Попей, мама!
Отвечает мать издали:
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку! Поздно, сынок, не вернусь я. Так бежали за матерью дети много дней и ночей – по камням, по болотам, по кочкам.
Ноги себе в кровь изранили. Где пробегут, там красный след останется.
Навсегда бросила детей мать-кукушка. И с тех пор не вьет себе кукушка гнезда, не растит сама своих детей.
А по тундре с той самой поры красный мох стелется.
Как храбрый Вай море победил
Жил храбрый Вай на самом краю земли, в тундре, у моря. А море страшное было:
большое, широкое, волны по нему ходили, под волнами морские звери жили.
Выйдут охотники на промысел, за рыбой или за нерпой, а из моря выглянет морж, или морской медведь, или кит – перевернут лодку, а охотников на дно моря утащат.
Боялись охотники моря, а уйти некуда было: и деды и прадеды их в тундре жили, путей в другие края не знали.
Вот вышел как-то храбрый Вай к морю и сел на камешек.
Утро ясное было, тихое, в небе – солнце тёплое. Вышел из чума и старик-отец – косточки на солнце погреть. Вай и говорит ему:
– Хорошо сегодня на море. Хочу я на промысел сходить.
– Что ты, Вай, не ходи, – отвечает отец, – у нас лодки хорошей нет. Наша узенькая, маленькая. На ней нельзя в море далеко пускаться.
– Нет, отец, ничего. Я всё-таки пойду, – говорит Вай.
– Ну ладно, иди, – отец отвечает, – коли ты такой храбрый. Только смотри, далеконе отплывай от берега. Сейчас тихо, а поднимется ветер – унесёт тебя в океан, аоттуда не выплывешь.
– Ничего, у меня силы много, – сказал храбрый Вай. Взял он свой лук и стрелы, ножик взял, сел в лодочку и поехал по морю.
Погода хорошая, тихая. Далеко отплыл Вай в море – берег уже еле-еле виден.
Расхрабрился он и стал ветра просить:
– Ветер, ветер, подуй посильнее!
А ветер и услышал. Как подул, побежали по морю волны, закачало маленькую лодку, стало с волны на волну перебрасывать.
Схватился Вай за вёсла, гребёт, старается, а ветер его всё дальше и дальше отземли уносит. Скрылся берег из глаз, кругом только море – чёрное, страшное…
Три дня носило лодку по морю. На четвёртый день стал ветер стихать. А Вай сидитв лодке, крепко вёсла руками держит, сам песню поёт.
Утихло море, стали вокруг лодки нерпы носы из воды высовывать.
Убил Вай одну нерпу, убил вторую. За второй ещё две приплыли.
Десять нерп убил Вай, сложил их в лодку, гребёт и радуется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75