А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Элвин почувствовал, как глаза наполняются слезами. Он отстранился от нее и неожиданно заметил, что промок и замерз.
— Хочу. — У него не хватило сил солгать. — Я люблю тебя. Мне плохо без тебя. Не будь я тем, кто я есть… Но я монах, Кеннаг, Я не могу.
Она прищурилась.
— Боишься, что твой Бог накажет тебя. Элвин покачал головой:
— Нет. Я боюсь потерять веру в себя.
Кеннаг посмотрела на него как-то странно, словно не могла поверить услышанному.
— Разве ты уже не утратил веру? Разве не готов сдаться, как сделала я? Иди ко мне, моя любовь. — Она снова потянулась к нему, но он увернулся. — Ну, иди же. Ляг со мной. Давай забудем об этом безумном путешествии и насладимся друг другом.
Элвин упрямо покачал головой.
— Я не откажусь от назначенной нам судьбы и не стану унижать тебя. Как ты сможешь доверять мне, если я нарушу обет ради тебя? Как буду жить после этого? Я возненавижу тебя, нас обоих и не перенесу позора. — Он закрыл лицо руками, чувствуя под пальцами горячие слезы стыда и сожаления. — Оставь меня, Кеннаг. Извини.
Ни звука. Она не собиралась уходить. Наконец справившись со слезами, Элвин открыл глаза. На него смотрела Ровена. Он оглянулся.
— Кеннаг?
— Ее здесь не было, — тихо сказала Ровена. — Не хотелось вмешиваться, но когда я увидела, как ты выскочил из церкви, то решила, что кому-то надо приглядеть за тобой.
— Не понимаю.
— Все просто. Ардит сказала тебе, что такое может случиться.
Элвин вытер мокрое лицо и перевел дыхание. Ему не совсем было понятно, что имеет в виду Ровена, но зато он знал, что весь эпизод с Кеннаг имел место в его голове. И кошка стала свидетельницей проявленной им слабости. Но она смотрела на него с состраданием. Пусть всего лишь животное, но все равно друг.
— Ардит ни о чем таком не говорила.
Ровена наклонила голову.
— Все, что надо знать, ты уже знаешь. Ищи ответ в себе, в голове, в сердце. Помнишь?
Элвин невольно рассмеялся. Боль, сковывавшая грудь, начала слабеть.
— Ты так хорошо цитируешь. Почти дословно.
— Это дар.
Она прикрыла глаза — улыбнулась. Он протянул правую руку и погладил ее по спине. Ровена замурлыкала, потом встрепенулась и посмотрела на него.
— У тебя все получилось. Здесь. С Кеннаг. Ты не позволил желаниям и страхам взять верх над тем, что считаешь правильным.
Слезы на лице почти высохли. Элвин выглянул из пещеры. Солнечный, ясный день. Похоже, непогода пришла откуда-то из него самого, став проявлением одолевавших его сомнений. Он улыбнулся.
* * *
Кеннаг с уважением восприняла желание Элвина побыть в одиночестве. Но когда солнце уже начало клониться к западу и тени удлинились, в ней проснулось беспокойство. Конечно, она верила людям Племени, уверявшим, что в этом лесу с Элвином ничего не случится, но кто знает, куда уведет его отчаяние? Может быть, он уже ушел далеко за пределы Андредесвельда и попал в мир снега и льда, в мир, где их ищут злобные псы?
При этой мысли Кеннаг поежилась. Расспросы ничего не дали — никто, даже Рататоск, не видел Элвина после того, как он выбежал из церкви. Кеннаг отправилась в лес, доверившись ногам, надеясь, что они приведут ее куда надо. В итоге она оказалась на берегу озера, из которого они вынырнули утром.
Она опустилась на траву, поджав колени и задумчиво глядя вдаль. Под рукой оказался камень, и Кеннаг бросила его в воду, наблюдая за раскатившимися кругами. Они становились все шире и шире, потом исчезли.
— Как и наша жизнь, — прошептала Кеннаг.
На душе у нее было тяжело. Пусть камень и всколыхнул зеркальную гладь, но это ничего не значило. Озеро все равно его поглотило. Камень, возможно, несколько столетий пролежавший на берегу, стал одним из многих на дне. И никому нет до этого никакого дела. Ничего не изменилось бы, даже если бы этот камень пролежал на своем месте еще тысячу лет.
Хотя, может быть, никакой тысячи лет и не будет, если они с Элвином потерпят неудачу.
Она нашла еще один камень и швырнула в озеро, словно надеясь, что что-то изменится. Тот же всплеск, те же разбегающиеся круги и тот же результат: камень опустился на дно, а вода успокоилась. Через некоторое время никто бы уже не сказал, что что-то вообще случилось.
Мысли вернули ее к ужасам, пережитым в плену у Гвин ап Нудда. Она старалась не думать об этом и ничего не рассказала Элвину о выпавшем на ее долю испытании. Ему хватало собственных ужасов, которые, если судить по стонам и вскрикам, не оставляли его и во сне. Бедный Элвин.
* * *
Их было много в горячей, застывшей темноте. Она слышала и чувствовала их, иногда видела блеск красных глаз или длинных белых клыков. Они не приближались к ней, повинуясь, вероятно, приказу Гвина ап Нудда. Он нуждался в ней как в приманке. Иначе ее просто разорвали бы на куски и сожрали безымянные обитатели Нижнего Мира.
Странно, но лошадь совсем не боялась их, а эти… твари не посмели подступить к ней. Ее теплый запах обрадовал Кеннаг сильнее, чем аромат роз, расцветавших в середине лета у домика матери. Она вцепилась в кобылу, едва сдерживая дрожь, стараясь не сойти с ума от доносившихся из тьмы шорохов, скрежета и подвывания. Легко представить, что бы они сделали с ней, если бы им только дали волю.
Прошло не так уж много времени до того момента, как друзья и тот загадочный послушник Кабал пришли ей на помощь, но ей казалось, что она пробыла там вечность.
Кеннаг вздохнула и закрыла глаза.
— Понимаю, — раздался негромкий голос Элвина. Она вздрогнула и оглянулась — он сидел рядом. — Понимаю.
Элвин тоже подобрал камень и бросил в воду. Они молча следили за так и не добравшимися до берега кругами. Он рассмеялся — резко, горько.
— Посмотри. Как будто никто ничего и не бросал. Не стоило постараться.
В его карих глазах застыла печаль.
— Не стоило и стараться.
Кеннаг вдруг поняла, что он имеет в виду, и нахмурилась.
— Нет, стоит. Стоит. Если у нас не получится, всему конец.
Элвин медленно покачал головой:
— Кеннаг, конец уже наступил. Неужели ты думаешь, что псы Хель не набросятся на нас, как только мы покинем этот мир? Мы до сих пор не знаем, что надо сделать, чтобы остановить Сатану. Сопротивление бессмысленно. Мы уже проиграли.
От этих слов Элвина сердце Кеннаг разрывалось. Всего несколько дней назад он говорил, что, даже если надежды нет, долг нужно исполнить, чтобы не терзаться потом угрызениями совести.
— Однажды ты сказал, что не хочешь, оглядываясь назад, думать о том, что сделано не все, — мягко напомнила ему Кеннаг.
— Мы уже сделали все, что могли, и потерпели неудачу. Что толку от того, что мы поспешим к смерти? Здесь хорошо, тихо и спокойно. Давай останемся. — Он робко протянул руку и дотронулся до ее пальцев. — Давай останемся, — его голос упал до шепота, — и найдем утешение друг в друге.
— Элвин…
— Знаю! На мне лежит обет, но мне все равно. Для меня сейчас важна только ты. Надо мной смеялись, меня презирали, оскорбляли… но ты же не отвернешься от меня?
Кеннаг закрыла глаза. Всю свою жизнь она была целительницей. Иногда залечивала раны и изгоняла хвори, иногда исцеляла ослабевший дух. Боль в глазах Элвина отзывалась в ней сочувствием. И даже более чем сочувствием. А что, разве он не прав? Разве уже не поздно? Почему бы и не лечь с этим милым юношей и не дать ему хотя бы немного утешения, прежде чем они предстанут перед вечными мучениями? Она ничего не может сделать. Ничего. Но в ее силах изменить жизнь Элвина, дать ему счастье, которым он обделен.
Кеннаг наклонилась, нежно поцеловала его и притянула к себе. В этом жесте было больше материнского чувства, чем любовной страсти, но, когда он начал осторожно поглаживать ее грудь здоровой рукой, она закрыла глаза и отдалась желанию, проснувшемуся под его ласками.
Элвин. Милый, одинокий, униженный Элвин, проявивший гораздо больше смелости, чем она, в принятии на себя тяжелого бремени ответственности. Элвин, никогда не знавший тепла прикосновения любящей женщины…
Потому что он монах. Потому что он дал обет, который вот-вот нарушит. Из-за нее.
Она потерлась щекой о его курчавые волосы, закрыла глаза, запоминая этот невыносимо счастливый миг, и мягко отстранилась.
— Извини, мне не следовало этого делать.
Он замер.
— Ты считаешь меня отвратительным, отталкивающим. Я знал. Каким же надо быть самонадеянным…
— Ты прекрасен. — Она подняла его сухую руку и поднесла к губам. — Но я знаю, что ты станешь презирать себя, если нарушишь обет безбрачия.
— А что терять? Мир вот-вот перестанет существовать, и мы ничего не можем сделать!
— Но попытаться-то мы должны! — воскликнула Кеннаг. — Мы пойдем, поползем! Нельзя останавливаться. Может быть, все развалится, но не потому, что мы опустили Руки! Нам осталось только одно, Элвин, — не сдаваться. Мы не можем потерпеть неудачу!
Наверное, к глазам ее подступили слезы, потому что все вдруг задрожало. Она зажмурилась на мгновение, и Элвин внезапно исчез. Значит, это лишь привиделось? Иллюзия? Кеннаг огляделась — никого. Загадочные слова Ардит обретали новое значение. Каждый из них получил возможность побыть в одиночестве, наедине со своими страхами и сомнениями. Каждый, как догадалась Кеннаг, испытал свои чувства к другому. Она прошла испытание и в глубине души знала, что Элвин тоже не поддался соблазну.
Кеннаг поднялась и пошла на поиски Элвина.
* * *
Вечером они поели с людьми Племени, чувствуя некую скованность по отношению друг к другу. Ардит, Халиг и Ранд не навязывали гостям свое внимание, и все разошлись довольно рано. Каждый получил одеяло и подушку. Было тепло, в воздухе стоял аромат леса, на небе сияли звезды.
— Прежде чем лечь спать, — сказала Кеннаг, — нам надо поговорить. Со мной сегодня случилось кое-что, думаю, и с тобой тоже.
Они стояли у догорающего огня, держа в руках одеяла и подушки. Элвин опустил голову и кивнул.
— Но сначала давай уйдем отсюда, — предложил он. — Не хочу, чтобы кто-нибудь слышал.
Они молча отошли и, поднявшись на невысокий холм, оказались на поляне. Элвин с восхищением посмотрел на усеянный бриллиантами звезд бархатный купол небес. Раньше, в монастыре, он ни разу не бодрствовал так поздно, а когда шел в спальню после заутрени, то ему было не до созданного Господом великолепия. Сейчас ему показалось, что звезды стали ярче, а небо чернее.
— Я сегодня дрогнула, — первой нарушила молчание Кеннаг.
Она расстелила одеяло и легла, положив руки за голову. Элвин сделал то же самое.
— Меня искушали… Ты пришел ко мне, просил забыть обо всем, прекратить поиски ответа и… найти утешение в твоих объятиях.
Элвин не повернулся, радуясь тому, что ночь прохладна.
— У меня было нечто похожее, — негромко ответил он. — Пожалуй, самое тяжелое испытание за все путешествие.
— Да, — донесся до него голос Кеннаг. — Ты прав.
Удивленный этим признанием, Элвин взглянул на свою спутницу. От ее слов у него стеснило грудь. Она повернулась к нему. Боже, какое прекрасное лицо!
Не зная еще, что скажет, но зная, что пришло время для откровенности, он заговорил:
— Я родился последним из семи детей. Мои первые воспоминания — это презрительные и жалостливые взгляды родителей и старших братьев и сестер. От меня было мало помощи по хозяйству, так что чаще всего я оставался дома и разводил огонь. Меня дразнили и обижали, и я искал утешения в одиночестве. У меня ничего не получалось, и за это меня били. Не скажу, что я был несчастным, но и счастья я тоже не знал.
В возрасте пяти лет меня отдали облатом в монастырь святого Эйдана. — Заметив вопросительный взгляд Кеннаг, он объяснил: — Облат — это мальчик, которому суждено стать монахом. Я был самым младшим из всех, кого туда согласились принять. Потом я прошел церемонию, которой уже и не помню в подробностях, и расстался с миром.
Элвин помолчал, думая о далеких домонастырских временах, в которых было так мало хорошего.
— Монастырь словно стал ответом на мои молитвы. Братья были добры ко мне, терпеливы, и никто не смеялся над моим недостатком. Вульфстан — человек, которого ты излечила на вилле короля Этельреда, был тогда регентом монастыря.
Кеннаг сердито взглянула на него, и Элвин добродушно рассмеялся.
— Извини. Ты ведь не знаешь, кто это. Регент — это начальник хора, библиотекарь, архивист. Он решает, кому заниматься в скриптории, переписывать рукописи. Вульфстан научил меня писать и читать и подтолкнул к продолжению именно этой работы. Я мог не только брать, но и вносить вклад. Вульфстан поднимался все выше, став сначала келарем, а потом и аббатом, но он всегда находил время поговорить со мной, подбодрить, поддержать в работе. — Голос Элвина дрогнул. — Знаешь, в этом мире нет более доброго, более умного человека. Я никогда не забуду того, что ты спасла ему жизнь, и навсегда останусь в долгу перед тобой. Теперь-то я это понимаю.
Кеннаг улыбнулась.
— Я целительница и всего лишь следовала своему призванию. Но если ты был счастлив там… — Она не договорила и нерешительно взглянула на него.
— Продолжай.
— Твоя рука, — выпалила она.
Элвин почувствовал, как полыхнуло лицо, и снова порадовался наступившей темноте.
— Ты скрываешь ее, извиняешься за нее и, как мне кажется, даже ненавидишь себя за нее. Но разве монахи не сказали, что ты нормальный человек, вполне здоровый…
— Слова… Ничего больше. Иногда слов бывает не достаточно. Иногда мне приходится наказывать себя за неудачи. Я знаю, что я неполноценный мужчина, что не гожусь ни на что, кроме как жить в монастыре. Не то, что ты. Ты всегда была своей в этом мире.
— Но это не значит, что я была счастлива. Порой я бы с удовольствием ушла из него. Мне не хватало тишины и покоя. А несколько месяцев назад моя жизнь была разбита.
Она посмотрела на звездное небо. Лунный свет ложился на ее лицо, превращая его в прекрасную серебряную маску. Прекрасную и выразительную.
— Будучи юной, я вышла замуж за человека намного старше. У нас было немало общего, у Ниалла и у меня. Когда однажды океан забрал моего мужа, я оплакивала его всем сердцем. Но даже в горе я оставалась собой и продолжала заниматься исцелением людей. У меня была цель. Прошел год, и мое сердце открылось другому человеку. Его звали Бран. Он был сыном кузнеца и хорошо понимал огонь. Мы… — Она помолчала, вздохнула и продолжила рассказ. — Мы дали друг другу обет любви. Знаю, Элвин, тебе неприятны наши обычаи, но не стану за них извиняться. Такими они были за много сотен лет до того, как в нашу землю пришли священники церкви Христа. Я знала, что в ту ночь зачну ребенка, и это случилось. Но Бран был ни при чем. На нашу деревню напали викинги. Они увели Брана на свой корабль. Из него получился бы сильный и умелый раб. Меня изнасиловали и тоже забрали бы, но я сбежала. Пока они опустошали и разоряли Гленнсид, я пряталась в деревенском колодце. Викинги сожгли наши дома, обесчестили наших женщин, забрали все, что хотели.
Слова Кеннаг не стали потрясением для Элвина. Ему лишь стало неприятно оттого, что эта прекрасная, сильная женщина подверглась насилию. Сколько же выпало на ее долю!
— Поняв, что у меня будет ребенок, я решила избавиться от него. Это было нетрудно, потому что я знала, какие травы помогают в таких случаях. — Лицо ее стало совсем белым, но голос даже не дрогнул. — Моя мать родила ребенка от неизвестного насильника. А я не смогла.
Она повернулась к нему, и он заметил блеск непролитых слез в ее черных глазах.
— Он родился на два месяца раньше срока и не должен был выжить. Я ненавидела его. За его здоровье. За его характер, за то, что он жив, а Бран пропал. Я ненавидела его за то, что моя мать его любила. Ненавидела как живое напоминание о той страшной ночи. Нельзя ненавидеть того, кто только начал жить. Он мой брат, и я должна любить его независимо от того, кто дал ему жизнь.
Моими друзьями стали ненависть и злость. Они утешали меня бессонными ночами. И когда меня призвали, когда я пришла к эльфам в ту самую ночь, они пристыдили меня за ненависть.
— Кеннаг…
Она прижала руку к его губам.
— Я возмутилась, потому что знала — они правы. Я отправилась в это путешествие не для того, чтобы спасти мир. Просто в Гленнсиде мне не хватало воздуха. Без Брана там все стало чужим, ненавистным. Да еще этот ребенок. Я ненавидела христиан, потому что врагов привлекли богатства их церкви. Я ненавидела тебя, называла тебя монашком-калекой. Ты казался мне таким слабым и телом и духом, что я не считала тебя достойным спутником.
Ее рука соскользнула с его губ на гладкий юношеский подбородок.
— Извини, Элвин. Я во многом ошибалась. И, похоже, теперь уже ничего не поправишь. Я не смогу попросить прощения у матери и обнять брата. Бран… помнишь, я отказалась рассказать тебе о том видении?
Он кивнул. Ее ладонь была такой мягкой. Ему хотелось дотронуться до нее, но Элвин не мог позволить себе этого.
— Я видела тело Брана. Я надеялась, что ему удалось выжить, что он где-то в рабстве, но Второе Зрение не лжет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35