Но мы помолимся Господу, и он увидит, что мы правы!
Внезапно король повернулся к матери.
— Вы знаете, как сильно я люблю вас. Я знаю, что вы не участвовали в убийстве моего брата. Короля. Но ходят слухи… кое-кто считает, что викинги посланы нам как знак гнева Господа. Разве появление завоевателей не предвещает приход Антихриста? Я хочу попросить вас кое о чем.
— О чем?
Эльфтрит напряглась. В обычных условиях она легко заткнула бы рот своему сыну. Но сейчас положение было шаткое. Пусть считает, что всем распоряжается он сам.
— Совершите паломничество. Отправляйтесь в аббатство Шафтсбери, посетите усыпальницу короля Эдуарда Мученика. Люди увидят вас и перестанут шептаться. Они признают, что на вас нет никакой вины.
Сердце у нее заколотилось. Королева облизала пересохшие губы и посмотрела на Анджело.
Советник короля склонил свою золотистую голову.
— Что бы вы ни сделали для укрепления веры народа в вас и вашего сына, это, несомненно, станет богоугодным деянием.
И он тоже? Ей не хотелось ехать. Королева не чувствовала ни малейшей вины за совершенное преступление, так что об угрызениях совести не могло быть и речи, но она всегда боялась, что правда о ее участии в убийстве когда-нибудь всплывет. Что касается воспоминаний Этельреда, то об этом… позаботились. А те, кто стал свидетелями, давно отошли в мир иной.
Мертвые есть мертвые. Эдуард не был тихоней и святым, хотя его и канонизировали, Если Бог до сих пор никак не наказал ее, значит, ему просто нет дела до убийства какого-то мальчишки.
И все же…
Эльфтрит вздохнула и взяла себя в руки:
— Конечно, я отправлюсь в Шафтсбери.
Этельред улыбнулся, хотя улыбка и не коснулась глаз.
— Хорошо. Спасибо вам, мама. — Расправив плечи, он повернулся к предателю. — Элфрик, ты уже не скажешь, почему изменил своему королю. Но причины не имеют значения. Важно, что ты совершил предательство и за это умрешь.
Ему не пришлось уточнять, какой именно смертью. Все знали, наказание за измену ужасно: повесить, выпотрошить и четвертовать. Элфрик закрыл глаза.
— Но сначала, — сказал Анджело, — нужно послать сообщение всем остальным, кто, возможно, склоняется последовать его примеру.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Этельред. — Разве его смерть уже не достаточное предупреждение?
— Угроза такого наказания не остановила Элфрика, — указал Анджело, — и его казнь не остановит наиболее рьяных последователей изменника. — Он снова выглянул в коридор и махнул рукой.
Тот, кого ввел один из танов, еще не был допрошен. Юноша, возможно, лет шестнадцати. На гладкой коже только начали пробиваться черные усики и бородка. Тем не менее его тоже связали. Язык оставался при нем, но кляп надежно защищал короля от грязных оскорблений и поношений. При виде юноши Элфрик вдруг задергался, стараясь освободиться, и замычал. Эльфтрит отвернулась.
— Этот юноша имел несчастье родиться старшим сыном Элфрика. Грехи отцов падают и на детей. Сын должен понести наказание за преступление родителя.
Юноша устремил на короля взгляд, полный ужаса. Тряпка во рту не давала ему возможности говорить. Но в словах мольбы не было необходимости. Анджело надоело мычание Элфрика. Ухватив веревку, которая стягивала за спиной руки изменника, он рванул ее сначала вниз, а потом вверх.
— Молчи, — прошипел советник, и Элфрик умолк.
— Анджело… что ты имеешь в виду? Я не могу убить мальчика только потому, что его отец совершил предательство!
— Не надо убивать. Надо только наказать.
В словах Анджело не чувствовалось ни злобы, ни жажды мести. Похоже, этого человека ничто по-настоящему не волновало и он пребывал в полном согласии с собой. Эльфтрит перевела взгляд с Анджело на юношу.
— Что ты хочешь этим сказать? — крикнул Этельред.
— Он стал свидетелем того, как его отец предал короля. Пусть ему больше никогда не придется видеть ничего столь же ужасного.
В комнате повисла тягостная тишина — все наконец осознали значение тщательно подобранных советником слов. И тут же отец и сын рванулись друг к другу. Но были остановлены. Этельред моргнул, как сова в яркий полдень.
— Я… не могу.
— Вы должны. — В чистом голосе Анджело никто не услышал ни нотки жалости. — Преступление совершено против вас. Вы обязаны восстановить справедливость.
Он подал королю кинжал с украшенной драгоценными камнями рукояткой. Этельред даже не заметил, откуда взялось оружие.
Король долго смотрел на прекрасный клинок, лежащий на ладони его советника. Казалось, он никак не может принять окончательное решение. Потом с сомнением, более свойственным старикам, протянул руку. Эльфтрит поняла, что они победили.
Король был на их стороне.
Остров Иона
2 декабря 999 года
Звон колоколов маленькой церкви доносился до Локи, даже несмотря на шум волн. Он улыбнулся. Еще немного, и они умолкнут навсегда.
Благодаря силе и скорости Ёрмунганда все путешествие на юг к реке Темзе заняло, как ему показалось, лишь несколько секунд. Там Локи встретился с юным Торкеллом, не сдержавшим слез радости от встречи с Драконом Одинссоном.
Флот Торкелла уже получил подкрепление из совсем другого мира и времени и теперь представлял собой грозную силу под стягом дракона. Воды этого мира, пожалуй, нечасто видели такой флот. Власть, которую имел Локи над океаном — часть «темных даров» Антихриста, чью роль он играл, — позволяла ему вызывать шумный ветер и убыстрять ход волн. Путь в тысячу миль, занявший бы при удачном стечении обстоятельств от десяти до двенадцати дней, был преодолен за три.
Они подошли к островку, называющемуся Иона. И, разумеется, простые монахи ничего не смогли противопоставить громадной армии.
В какой-то момент Локи даже пожалел несчастных смертных. Стоя на носу Нагльфара, он видел, как они отчаянно суетятся, пытаясь спасти свое богатство, книги. Как падают на колени и обращаются с мольбой к Богу. И, хотя их часы уже были сочтены, они до последнего не теряли надежду на вмешательство Небес.
Локи пожал плечами, прогоняя жалость, прыгнул в воду и устремился к берегу.
Навстречу ему бежал какой-то молодой монах лет двадцати. Локи удивился. Обычно монахи не оказывали сопротивления. Может быть, парень еще не успел проникнуться миролюбивым духом служителей Бога? Его единственным оружием была дубинка, обращаться с которой он тоже не умел. Легко уклонившись от удара, Локи вдруг заметил, что монах плачет. Это было трогательное зрелище, и бог выразил свое сочувствие тем, что разрубил юношу одним ударом топора, не доставив ему мучений.
К этому времени его воины уже достигли берега. Они разбегались в стороны, дико завывая и улюлюкая, почти не уступая присоединившемуся к побоищу Фенриру. Волк радовался не меньше, чем охотничья собака, увидевшая перед собой кишащий кроликами лес. Увеличившись до размеров церкви, в которой скопилось несколько десятков монахов, он подвывал от удовольствия, хватая то одного, то другого облаченного в рясу беднягу.
Локи почуял запах огня, смешанный с чистым соленым ароматом океана и едкой вонью свежепролитой крови. Рев животного заставил его на мгновение опустить топор и оглянуться. Несколько воинов тащили упитанную корову, явно намереваясь устроить вечером пир.
— Не трогать скот! — крикнул Локи. — Оставьте животных!
Его охватила досада. Сколько же можно повторять инструкции, данные Анджело: «Убейте всех монахов, возьмите любую добычу. Сожгите церковь и все строения, но не трогайте скот».
Ни Локи, ни его воины не видели в этом никакого смысла, но таков Анджело, у него свое на уме, а дело Локи — подчиняться.
Воины остановились и уставились на Локи полными ужаса глазами. Бог смягчился. Конечно, все проголодались, а смерть одной коровы никому не повредит. Вздохнув, он махнул рукой.
— Только одну!
Через несколько минут все было кончено. Остров заполнили лишь крики празднующих победу викингов и жалобное мычание животных. Локи опустил перепачканный кровью топор и огляделся.
Повсюду лежали тела. Кто-то еще бился в предсмертных судорогах, но вскоре и они затихли. Ему было трудно дышать — человеческая выносливость все же имела свои пределы.
Фенрир, уменьшившийся до размеров обычного волка, подбежал к отцу, облизал его лицо и снова умчался.
Локи посмотрел на себя — кровь, повсюду кровь. Он поморщился, потому что всегда гордился чистоплотностью. Бросив оружие на пропитавшуюся кровью землю, бог направился к океану. Он сделал лишь несколько шагов, когда заметил, что и сама вода стала непривычно красной.
Океан забурлил. Локи нахмурился — он не отдавал такого приказа, а Ермунганда поблизости нет. В чем же дело? Откуда этот вихрь?
Столб воды закружился и начал расти. На глазах удивленного Локи он стал приобретать форму. Появились четыре ноги. Длинное туловище с изогнутой шеей, хвост, уши, копыта. Рыжий конь издал ржание, прозвучавшее громче прибоя, и ринулся к берегу. Гарцуя, взметая песок ударами копыт, жеребец приблизился к Локи и склонился перед ним, едва не касаясь мордой земли.
— Великому вождю нужен достойный конь, — сказал он. — Садись на меня, Локи-Антихрист, и мы возьмем мир с этой земли и заставим людей убивать друг друга.
Локи откинул голову и расхохотался.
ГЛАВА 13
Господи! Кто может пребывать в жилище Твоем? Кто может обитать на святой горе Твоей?
Псалтирь, 14:1
Дорога на Фосс
2 декабря 999 года
Кеннаг спала мертвым сном и видела странные сны.
* * *
Разрушения и кровь пришли с моря, обрушившись на простых людей, служивших своему Богу. Сотни кораблей окружили берега священного острова, и тысячи воинов хлынули на землю, подобно туче прожорливой, опустошающей поля саранчи. Они убивали всех без разбора, и там, где проходила эта дикая орда, оставались безжизненные тела убиенных монахов. Их даже не успевали похоронить как положено, и они разлагались, не оставляя после себя ни камня, ни креста, обозначавших место, где прошла их жизнь.
Кровь была повсюду, от нее покраснело море, и из этой красной бездны вышел конь вроде того белого коня, на котором восседал молодой мужчина. И конь этот был вовсе не конь, а вместилище ненависти и огня, и нес он боль…
Бран, ее возлюбленный, был мертв. Длинные черные волосы шевелились под ветром, но родное лицо оставалось бледным, а глаза пустыми и невидящими. Он лежал на том же самом острове, окруженный телами убитых монахов, но она почему-то знала, что он умер только что, что монахи пали раньше, что…
* * *
— Бран!
Кеннаг выкрикнула его имя, и крик разбудил и ее саму, и всех остальных. Рассвет уже успел разогнать тьму, посеребрив землю, людей, снег и придав теплоту и мягкость огромному каменному кресту, под которым они спали.
— Кеннаг?
Элвин еще не совсем отошел ото сна и теперь, мигая, смотрел на нее. Они уснули спина к спине, положив между собой посох — так пожелал Элвин, а не она. Но ночью, ища тепла, они нашли его в объятиях. Кеннаг уже сидела, хватая ртом холодный воздух и все еще вцепившись в руку Элвина мертвой хваткой.
Мертвец. Бран. Нет, нет. Пожалуйста, матушка Бригида…
— Кеннаг? — уже настойчивее повторил Элвин. — Ты… ты что-то видела?
Она кивнула. В горле стало сухо-сухо, будто крик опалил его огнем.
— Воды, — прохрипела Кеннаг, и Элвин, пошарив рукой вокруг себя, подал ей наполовину наполненный мех.
Она сделала несколько жадных глотков. Вода уже отдавала затхлостью, но была по крайней мере прохладной.
— Викинги поубивали всех монахов на острове, — слегка дрожащим голосом сказала Кеннаг. — Огромный флот, больше любого, о каком мне приходилось слышать, напал на…
Название острова, если она и знала его, совершенно вылетело из головы. Кеннаг попыталась напрячь память, но ничего не получилось.
— Нет. — Она покачала головой. — Не помню. Какой-то небольшой остров. Похожий на мою родину, Далриаду. Они всех перебили, но не тронули скот.
— Что? — Элвин нахмурился. — Странно. Я что-то ничего не понимаю.
Она печально улыбнулась. При том малом, что было известно, они пытались придать значение каждому случаю, найти глубинный смысл. Еще бы. Улыбка сползла с ее лица, когда в памяти всплыл весь сон.
— После того как монахов убили, море будто стало красным от крови.
— Вторая чаша, — приглушенно произнес Элвин.
— А потом из моря крови появился конь.
— Рыжий Конь — Вторая Печать! А ты видела, кто сидел на нем?
Кеннаг покачала головой.
— Нет, после этого я увидела другое… — Она не смогла продолжить.
— Что? Что ты увидела? Расскажи!
Его пальцы, до того спокойно лежавшие на ее плече, словно превратились вдруг в когти. Почувствовав, как застучало сердце, Кеннаг отдернула руку и поднялась. Задеревеневшие от холода мышцы повиновались плохо, но она ощутила потребность в движении.
— Нет.
— Но это может быть важно. Если тебе кажется, что ничего необычного не…
— Я же сказала «нет»! — Ее хриплый голос прозвучал непривычно резко в застывшем утреннем воздухе. — То, что я видела, не имеет никакого отношения к нашей задаче. Никакого.
— Откуда тебе знать, что…
— К черту, Элвин! Оставь меня в покое!
Она сложила на груди дрожащие руки и уставилась на дорогу, по которой они пришли, всем сердцем желая вернуться к уютной, знакомой обстановке.
За спиной послышались звуки. Осел и кошка забормотали о чем-то своем. Элвин молча собирал поклажу.
Горечь не прошла, затаившись где-то в груди холодной льдинкой, но Кеннаг уже жалела о том, что так резко оборвала расспросы Элвина. Он же не виноват, что ей явилось столь жуткое видение. И по-своему, Элвин был прав. Ее дар должен послужить им обоим, всему миру. И в других обстоятельствах она бы, конечно, поделилась с ним увиденным. Каким бы горьким, непонятным или бессмысленным оно ни было.
Но это…
Разве можно рассказать мальчику о Бране? Как говорить с Элвином о жизни или смерти Брана? Что знает монах о любви и страсти? Нет, она не жалела о том, что оставила страшное видение при себе, но стыдилась того, что так грубо обошлась со своим спутником.
Сделав глубокий вдох, Кеннаг обернулась.
— Элвин, мне…
Как трогательно и жалко он выглядел, пытаясь взвалить тюк на спину Валаама. С одной здоровой рукой многого не сделаешь. Тюк выскользнул из неуклюжих пальцев, и Кеннаг, не думая, метнулась, чтобы не дать ему упасть в грязь.
Они посмотрели друг на друга, стоя по обе стороны от осла. В карих глазах Элвина горела злость, лицо покраснело.
— Думаешь, я очень хочу быть здесь? Думаешь, я не желал бы вернуться в монастырь святого Эйдана и заниматься тем, что мне близко и знакомо? Есть два раза в день горячую, сытную пищу, размышлять о своем, быть с Богом или братьями, которые знают меня и принимают таким, какой я есть, с одной рукой и всем прочим?
Неприкрытая обида, омрачавшая его лицо, заставила Кеннаг покраснеть.
— Элвин, извини…
Но он явно не желал ее слушать.
— Я здесь, потому что должен быть здесь. Мне так же хочется быть с тобой, как тебе со мной. Прискорбно, что тебе достался в спутники калека-монах, но я стараюсь изо всех сил. Ты тщеславная и надменная, как все женщины, и мне не понятно, как кто-то выбрал такую, как ты, для этого задания…
Поток слов внезапно смолк, и Элвин сглотнул. В воздухе повисла тишина. Помолчав, он продолжил:
— Еще меньше я понимаю, почему выбрали меня. Но так случилось, и нам ничего другого не остается, как работать сообща. У тебя есть эта способность, дар, который недоступен мне, но я стараюсь понять. Ты решаешь, что можно рассказать, а чего нельзя, но ведь любая мелочь важна, любой обрывок знаний способен указать на грань между жизнью, как мы ее знаем, и вечным Адом, который, в чем я не сомневаюсь, не придется по вкусу даже тебе.
Юноша снова злился, и Кеннаг не винила его в этом. Ее собственная злость уже выплеснулась, и она слушала молча, не прерывая монаха.
— Я ничего не знаю о тебе, но думаю, нам не на что надеяться. Мне не понятно, как эта странно составленная группа может добиться успеха, но скорее на меня падет вечное проклятие, чем я откажусь от исполнения долга. Я буду рассказывать тебе все, даже если покажусь глупцом, даже если мои сведения покажутся ненужными. Потому что я не хочу оглядываться потом назад и думать, что не сделал всего, что мог.
Кеннаг молчала, но Элвин, по-видимому, сказал все, что хотел. В напряженной тишине они навьючили лошадь и осла и приготовились следовать дальше. Было уже совсем светло, и дорога впереди лежала, как на ладони.
— Извини, — сказала наконец Кеннаг.
— Мне все равно.
Она пожала плечами, скрывая обиду.
— Как хочешь.
Долгое время они ехали молча. Животные тоже прикусили языки. Дорога начала то подниматься, то спускаться. В одном месте им пришлось перевалить через высокий кряж, и у Кеннаг перехватило дыхание.
Прямо перед ними, над равнинным пейзажем, гордо возвышался громадный зеленый холм, Тор, как называли эти одинокие утесы местные жители. Кеннаг почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Внезапно король повернулся к матери.
— Вы знаете, как сильно я люблю вас. Я знаю, что вы не участвовали в убийстве моего брата. Короля. Но ходят слухи… кое-кто считает, что викинги посланы нам как знак гнева Господа. Разве появление завоевателей не предвещает приход Антихриста? Я хочу попросить вас кое о чем.
— О чем?
Эльфтрит напряглась. В обычных условиях она легко заткнула бы рот своему сыну. Но сейчас положение было шаткое. Пусть считает, что всем распоряжается он сам.
— Совершите паломничество. Отправляйтесь в аббатство Шафтсбери, посетите усыпальницу короля Эдуарда Мученика. Люди увидят вас и перестанут шептаться. Они признают, что на вас нет никакой вины.
Сердце у нее заколотилось. Королева облизала пересохшие губы и посмотрела на Анджело.
Советник короля склонил свою золотистую голову.
— Что бы вы ни сделали для укрепления веры народа в вас и вашего сына, это, несомненно, станет богоугодным деянием.
И он тоже? Ей не хотелось ехать. Королева не чувствовала ни малейшей вины за совершенное преступление, так что об угрызениях совести не могло быть и речи, но она всегда боялась, что правда о ее участии в убийстве когда-нибудь всплывет. Что касается воспоминаний Этельреда, то об этом… позаботились. А те, кто стал свидетелями, давно отошли в мир иной.
Мертвые есть мертвые. Эдуард не был тихоней и святым, хотя его и канонизировали, Если Бог до сих пор никак не наказал ее, значит, ему просто нет дела до убийства какого-то мальчишки.
И все же…
Эльфтрит вздохнула и взяла себя в руки:
— Конечно, я отправлюсь в Шафтсбери.
Этельред улыбнулся, хотя улыбка и не коснулась глаз.
— Хорошо. Спасибо вам, мама. — Расправив плечи, он повернулся к предателю. — Элфрик, ты уже не скажешь, почему изменил своему королю. Но причины не имеют значения. Важно, что ты совершил предательство и за это умрешь.
Ему не пришлось уточнять, какой именно смертью. Все знали, наказание за измену ужасно: повесить, выпотрошить и четвертовать. Элфрик закрыл глаза.
— Но сначала, — сказал Анджело, — нужно послать сообщение всем остальным, кто, возможно, склоняется последовать его примеру.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Этельред. — Разве его смерть уже не достаточное предупреждение?
— Угроза такого наказания не остановила Элфрика, — указал Анджело, — и его казнь не остановит наиболее рьяных последователей изменника. — Он снова выглянул в коридор и махнул рукой.
Тот, кого ввел один из танов, еще не был допрошен. Юноша, возможно, лет шестнадцати. На гладкой коже только начали пробиваться черные усики и бородка. Тем не менее его тоже связали. Язык оставался при нем, но кляп надежно защищал короля от грязных оскорблений и поношений. При виде юноши Элфрик вдруг задергался, стараясь освободиться, и замычал. Эльфтрит отвернулась.
— Этот юноша имел несчастье родиться старшим сыном Элфрика. Грехи отцов падают и на детей. Сын должен понести наказание за преступление родителя.
Юноша устремил на короля взгляд, полный ужаса. Тряпка во рту не давала ему возможности говорить. Но в словах мольбы не было необходимости. Анджело надоело мычание Элфрика. Ухватив веревку, которая стягивала за спиной руки изменника, он рванул ее сначала вниз, а потом вверх.
— Молчи, — прошипел советник, и Элфрик умолк.
— Анджело… что ты имеешь в виду? Я не могу убить мальчика только потому, что его отец совершил предательство!
— Не надо убивать. Надо только наказать.
В словах Анджело не чувствовалось ни злобы, ни жажды мести. Похоже, этого человека ничто по-настоящему не волновало и он пребывал в полном согласии с собой. Эльфтрит перевела взгляд с Анджело на юношу.
— Что ты хочешь этим сказать? — крикнул Этельред.
— Он стал свидетелем того, как его отец предал короля. Пусть ему больше никогда не придется видеть ничего столь же ужасного.
В комнате повисла тягостная тишина — все наконец осознали значение тщательно подобранных советником слов. И тут же отец и сын рванулись друг к другу. Но были остановлены. Этельред моргнул, как сова в яркий полдень.
— Я… не могу.
— Вы должны. — В чистом голосе Анджело никто не услышал ни нотки жалости. — Преступление совершено против вас. Вы обязаны восстановить справедливость.
Он подал королю кинжал с украшенной драгоценными камнями рукояткой. Этельред даже не заметил, откуда взялось оружие.
Король долго смотрел на прекрасный клинок, лежащий на ладони его советника. Казалось, он никак не может принять окончательное решение. Потом с сомнением, более свойственным старикам, протянул руку. Эльфтрит поняла, что они победили.
Король был на их стороне.
Остров Иона
2 декабря 999 года
Звон колоколов маленькой церкви доносился до Локи, даже несмотря на шум волн. Он улыбнулся. Еще немного, и они умолкнут навсегда.
Благодаря силе и скорости Ёрмунганда все путешествие на юг к реке Темзе заняло, как ему показалось, лишь несколько секунд. Там Локи встретился с юным Торкеллом, не сдержавшим слез радости от встречи с Драконом Одинссоном.
Флот Торкелла уже получил подкрепление из совсем другого мира и времени и теперь представлял собой грозную силу под стягом дракона. Воды этого мира, пожалуй, нечасто видели такой флот. Власть, которую имел Локи над океаном — часть «темных даров» Антихриста, чью роль он играл, — позволяла ему вызывать шумный ветер и убыстрять ход волн. Путь в тысячу миль, занявший бы при удачном стечении обстоятельств от десяти до двенадцати дней, был преодолен за три.
Они подошли к островку, называющемуся Иона. И, разумеется, простые монахи ничего не смогли противопоставить громадной армии.
В какой-то момент Локи даже пожалел несчастных смертных. Стоя на носу Нагльфара, он видел, как они отчаянно суетятся, пытаясь спасти свое богатство, книги. Как падают на колени и обращаются с мольбой к Богу. И, хотя их часы уже были сочтены, они до последнего не теряли надежду на вмешательство Небес.
Локи пожал плечами, прогоняя жалость, прыгнул в воду и устремился к берегу.
Навстречу ему бежал какой-то молодой монах лет двадцати. Локи удивился. Обычно монахи не оказывали сопротивления. Может быть, парень еще не успел проникнуться миролюбивым духом служителей Бога? Его единственным оружием была дубинка, обращаться с которой он тоже не умел. Легко уклонившись от удара, Локи вдруг заметил, что монах плачет. Это было трогательное зрелище, и бог выразил свое сочувствие тем, что разрубил юношу одним ударом топора, не доставив ему мучений.
К этому времени его воины уже достигли берега. Они разбегались в стороны, дико завывая и улюлюкая, почти не уступая присоединившемуся к побоищу Фенриру. Волк радовался не меньше, чем охотничья собака, увидевшая перед собой кишащий кроликами лес. Увеличившись до размеров церкви, в которой скопилось несколько десятков монахов, он подвывал от удовольствия, хватая то одного, то другого облаченного в рясу беднягу.
Локи почуял запах огня, смешанный с чистым соленым ароматом океана и едкой вонью свежепролитой крови. Рев животного заставил его на мгновение опустить топор и оглянуться. Несколько воинов тащили упитанную корову, явно намереваясь устроить вечером пир.
— Не трогать скот! — крикнул Локи. — Оставьте животных!
Его охватила досада. Сколько же можно повторять инструкции, данные Анджело: «Убейте всех монахов, возьмите любую добычу. Сожгите церковь и все строения, но не трогайте скот».
Ни Локи, ни его воины не видели в этом никакого смысла, но таков Анджело, у него свое на уме, а дело Локи — подчиняться.
Воины остановились и уставились на Локи полными ужаса глазами. Бог смягчился. Конечно, все проголодались, а смерть одной коровы никому не повредит. Вздохнув, он махнул рукой.
— Только одну!
Через несколько минут все было кончено. Остров заполнили лишь крики празднующих победу викингов и жалобное мычание животных. Локи опустил перепачканный кровью топор и огляделся.
Повсюду лежали тела. Кто-то еще бился в предсмертных судорогах, но вскоре и они затихли. Ему было трудно дышать — человеческая выносливость все же имела свои пределы.
Фенрир, уменьшившийся до размеров обычного волка, подбежал к отцу, облизал его лицо и снова умчался.
Локи посмотрел на себя — кровь, повсюду кровь. Он поморщился, потому что всегда гордился чистоплотностью. Бросив оружие на пропитавшуюся кровью землю, бог направился к океану. Он сделал лишь несколько шагов, когда заметил, что и сама вода стала непривычно красной.
Океан забурлил. Локи нахмурился — он не отдавал такого приказа, а Ермунганда поблизости нет. В чем же дело? Откуда этот вихрь?
Столб воды закружился и начал расти. На глазах удивленного Локи он стал приобретать форму. Появились четыре ноги. Длинное туловище с изогнутой шеей, хвост, уши, копыта. Рыжий конь издал ржание, прозвучавшее громче прибоя, и ринулся к берегу. Гарцуя, взметая песок ударами копыт, жеребец приблизился к Локи и склонился перед ним, едва не касаясь мордой земли.
— Великому вождю нужен достойный конь, — сказал он. — Садись на меня, Локи-Антихрист, и мы возьмем мир с этой земли и заставим людей убивать друг друга.
Локи откинул голову и расхохотался.
ГЛАВА 13
Господи! Кто может пребывать в жилище Твоем? Кто может обитать на святой горе Твоей?
Псалтирь, 14:1
Дорога на Фосс
2 декабря 999 года
Кеннаг спала мертвым сном и видела странные сны.
* * *
Разрушения и кровь пришли с моря, обрушившись на простых людей, служивших своему Богу. Сотни кораблей окружили берега священного острова, и тысячи воинов хлынули на землю, подобно туче прожорливой, опустошающей поля саранчи. Они убивали всех без разбора, и там, где проходила эта дикая орда, оставались безжизненные тела убиенных монахов. Их даже не успевали похоронить как положено, и они разлагались, не оставляя после себя ни камня, ни креста, обозначавших место, где прошла их жизнь.
Кровь была повсюду, от нее покраснело море, и из этой красной бездны вышел конь вроде того белого коня, на котором восседал молодой мужчина. И конь этот был вовсе не конь, а вместилище ненависти и огня, и нес он боль…
Бран, ее возлюбленный, был мертв. Длинные черные волосы шевелились под ветром, но родное лицо оставалось бледным, а глаза пустыми и невидящими. Он лежал на том же самом острове, окруженный телами убитых монахов, но она почему-то знала, что он умер только что, что монахи пали раньше, что…
* * *
— Бран!
Кеннаг выкрикнула его имя, и крик разбудил и ее саму, и всех остальных. Рассвет уже успел разогнать тьму, посеребрив землю, людей, снег и придав теплоту и мягкость огромному каменному кресту, под которым они спали.
— Кеннаг?
Элвин еще не совсем отошел ото сна и теперь, мигая, смотрел на нее. Они уснули спина к спине, положив между собой посох — так пожелал Элвин, а не она. Но ночью, ища тепла, они нашли его в объятиях. Кеннаг уже сидела, хватая ртом холодный воздух и все еще вцепившись в руку Элвина мертвой хваткой.
Мертвец. Бран. Нет, нет. Пожалуйста, матушка Бригида…
— Кеннаг? — уже настойчивее повторил Элвин. — Ты… ты что-то видела?
Она кивнула. В горле стало сухо-сухо, будто крик опалил его огнем.
— Воды, — прохрипела Кеннаг, и Элвин, пошарив рукой вокруг себя, подал ей наполовину наполненный мех.
Она сделала несколько жадных глотков. Вода уже отдавала затхлостью, но была по крайней мере прохладной.
— Викинги поубивали всех монахов на острове, — слегка дрожащим голосом сказала Кеннаг. — Огромный флот, больше любого, о каком мне приходилось слышать, напал на…
Название острова, если она и знала его, совершенно вылетело из головы. Кеннаг попыталась напрячь память, но ничего не получилось.
— Нет. — Она покачала головой. — Не помню. Какой-то небольшой остров. Похожий на мою родину, Далриаду. Они всех перебили, но не тронули скот.
— Что? — Элвин нахмурился. — Странно. Я что-то ничего не понимаю.
Она печально улыбнулась. При том малом, что было известно, они пытались придать значение каждому случаю, найти глубинный смысл. Еще бы. Улыбка сползла с ее лица, когда в памяти всплыл весь сон.
— После того как монахов убили, море будто стало красным от крови.
— Вторая чаша, — приглушенно произнес Элвин.
— А потом из моря крови появился конь.
— Рыжий Конь — Вторая Печать! А ты видела, кто сидел на нем?
Кеннаг покачала головой.
— Нет, после этого я увидела другое… — Она не смогла продолжить.
— Что? Что ты увидела? Расскажи!
Его пальцы, до того спокойно лежавшие на ее плече, словно превратились вдруг в когти. Почувствовав, как застучало сердце, Кеннаг отдернула руку и поднялась. Задеревеневшие от холода мышцы повиновались плохо, но она ощутила потребность в движении.
— Нет.
— Но это может быть важно. Если тебе кажется, что ничего необычного не…
— Я же сказала «нет»! — Ее хриплый голос прозвучал непривычно резко в застывшем утреннем воздухе. — То, что я видела, не имеет никакого отношения к нашей задаче. Никакого.
— Откуда тебе знать, что…
— К черту, Элвин! Оставь меня в покое!
Она сложила на груди дрожащие руки и уставилась на дорогу, по которой они пришли, всем сердцем желая вернуться к уютной, знакомой обстановке.
За спиной послышались звуки. Осел и кошка забормотали о чем-то своем. Элвин молча собирал поклажу.
Горечь не прошла, затаившись где-то в груди холодной льдинкой, но Кеннаг уже жалела о том, что так резко оборвала расспросы Элвина. Он же не виноват, что ей явилось столь жуткое видение. И по-своему, Элвин был прав. Ее дар должен послужить им обоим, всему миру. И в других обстоятельствах она бы, конечно, поделилась с ним увиденным. Каким бы горьким, непонятным или бессмысленным оно ни было.
Но это…
Разве можно рассказать мальчику о Бране? Как говорить с Элвином о жизни или смерти Брана? Что знает монах о любви и страсти? Нет, она не жалела о том, что оставила страшное видение при себе, но стыдилась того, что так грубо обошлась со своим спутником.
Сделав глубокий вдох, Кеннаг обернулась.
— Элвин, мне…
Как трогательно и жалко он выглядел, пытаясь взвалить тюк на спину Валаама. С одной здоровой рукой многого не сделаешь. Тюк выскользнул из неуклюжих пальцев, и Кеннаг, не думая, метнулась, чтобы не дать ему упасть в грязь.
Они посмотрели друг на друга, стоя по обе стороны от осла. В карих глазах Элвина горела злость, лицо покраснело.
— Думаешь, я очень хочу быть здесь? Думаешь, я не желал бы вернуться в монастырь святого Эйдана и заниматься тем, что мне близко и знакомо? Есть два раза в день горячую, сытную пищу, размышлять о своем, быть с Богом или братьями, которые знают меня и принимают таким, какой я есть, с одной рукой и всем прочим?
Неприкрытая обида, омрачавшая его лицо, заставила Кеннаг покраснеть.
— Элвин, извини…
Но он явно не желал ее слушать.
— Я здесь, потому что должен быть здесь. Мне так же хочется быть с тобой, как тебе со мной. Прискорбно, что тебе достался в спутники калека-монах, но я стараюсь изо всех сил. Ты тщеславная и надменная, как все женщины, и мне не понятно, как кто-то выбрал такую, как ты, для этого задания…
Поток слов внезапно смолк, и Элвин сглотнул. В воздухе повисла тишина. Помолчав, он продолжил:
— Еще меньше я понимаю, почему выбрали меня. Но так случилось, и нам ничего другого не остается, как работать сообща. У тебя есть эта способность, дар, который недоступен мне, но я стараюсь понять. Ты решаешь, что можно рассказать, а чего нельзя, но ведь любая мелочь важна, любой обрывок знаний способен указать на грань между жизнью, как мы ее знаем, и вечным Адом, который, в чем я не сомневаюсь, не придется по вкусу даже тебе.
Юноша снова злился, и Кеннаг не винила его в этом. Ее собственная злость уже выплеснулась, и она слушала молча, не прерывая монаха.
— Я ничего не знаю о тебе, но думаю, нам не на что надеяться. Мне не понятно, как эта странно составленная группа может добиться успеха, но скорее на меня падет вечное проклятие, чем я откажусь от исполнения долга. Я буду рассказывать тебе все, даже если покажусь глупцом, даже если мои сведения покажутся ненужными. Потому что я не хочу оглядываться потом назад и думать, что не сделал всего, что мог.
Кеннаг молчала, но Элвин, по-видимому, сказал все, что хотел. В напряженной тишине они навьючили лошадь и осла и приготовились следовать дальше. Было уже совсем светло, и дорога впереди лежала, как на ладони.
— Извини, — сказала наконец Кеннаг.
— Мне все равно.
Она пожала плечами, скрывая обиду.
— Как хочешь.
Долгое время они ехали молча. Животные тоже прикусили языки. Дорога начала то подниматься, то спускаться. В одном месте им пришлось перевалить через высокий кряж, и у Кеннаг перехватило дыхание.
Прямо перед ними, над равнинным пейзажем, гордо возвышался громадный зеленый холм, Тор, как называли эти одинокие утесы местные жители. Кеннаг почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35