– Да, помню. – Луиза встала и машинально расправила свой мешковатый синий трикотажный костюм. – Вы не видели сегодня моего сына, Чарли?
– Нет, мэм. Не видел. Это странно – ну, то, что он не пришел сюда. Чарли нервно засмеялся. – Возможно, он нашел более дешевое кафе.
– Например? Отель «Виндзор?»
Чарли покраснел.
– Извините меня. – Он ушел, чтобы обслужить других посетителей.
– Тебе не стоило отвечать ему так сурово, – сказала Джулиана. – Он лишь позволил себе безобидную маленькую шутку.
– Сегодня мне не до шуток.
– Может быть, Харри тоже заболел? – Джулиана побледнела. – Ты скрываешь от меня что-то плохое, Луиза.
– Харри здоров. Успокойтесь. Наверно, он решил подольше потренироваться на баскетбольной площадке, только и всего. Вы знаете этих мальчишек. А теперь выпейте кофе и доешьте десерт. Мы поговорим позже.
– Если Алексис стало хуже, немедленно позвони миссис Финнеган – я буду там. Я, её единственная бабушка, имею право быть в курсе таких вещей.
Нетерпение Луизы возрастало с каждой минутой.
– Если состояние Алексис ухудшится, я обязательно позвоню вам. Не беспокойтесь.
– Хорошо. Спасибо, что пригласила меня на ленч, дорогая. Это большая щедрость с твоей стороны.
– Это вы доставили мне удовольствие.
Мысли Луизы метались из стороны в сторону, уносились вдаль. Она не могла дождаться мгновения, когда выйдет из аптеки и сядет в машину. Слава Богу, она не оставила её в гараже Бака, не то пикап уже был сейчас бы, вероятно, в полуразобранном состоянии.
– Не изнуряйте себя, Джулиана, слышите?
Женщины поцеловали друг друга в щеки.
– Я просто выполняю мою работу. – Джулиана уставилась серыми глазами на кофе. – И рассчитываю на то, что другие тоже выполнят свою. Надеюсь, эта ленивая миссис Финнеган не забудет сегодня спустить за собой воду в туалете. Всему есть предел, ты ведь это знаешь?
Луиза ничего уже не знала. Ничего не слышала. Ее сердце билось так сильно, что она с трудом думала. Она не испытывала такого страха с того времени, когда на втором месяце беременности услышала от Марка, что они должны усыновить Харри. Алексис и Харри. Алексис и Харри. Алексис. Харри. В течение трехмильной дороги домой эта мелодия снова и снова звучала в её голове.
Лишь одна посторонняя мысль вторглась в сознание женщины: Джулиана превратилась в старуху.
8
На медвежьей шкуре осталось лишь небольшое пятнышко крови – я ждала сильного кровотечения. Также меня удивила безболезненность первых движений, разорвавших плеву или как она там называется.
Наслушавшись в школе девчоночьих рассказов, я полагала, что потеря девственности сопряжена с ужасной, невыносимой болью и кровотечением. Помню, Салли-Энн однажды сказала, что в первый раз девушка кричит, как раненый зверь – так велики физические страдания. Поскольку Салли-Энн призналась в том, что сама она ещё была девственницей, я спросила её, где она почерпнула такую захватывающую информацию.
– Конечно, я услышала это от матери. А ты что думала? Уж она-то должна знать.
Теперь я поняла, что мать Салли-Энн не смогла бы отличить жареную кукурузу от пареной репы, даже если бы её ткнули лицом в тарелку. Или же отец Салли-Энн (местный сантехник) был безжалостным садистом. По правде говоря, он производил впечатление мягкотелого человека, находящегося под каблуком у собственной жены. Я видела его вблизи, когда он пришел прочищать сток нашей кухонной раковины, забившийся жиром и отходами. Но говорит ли о чем-то внешность? Теперь я знаю, какой обманчивой она может быть.
Высказывания моей матери на запретную тему были типичным примером её поразительной замкнутости.
– Ты слишком молода, чтобы задавать такие вопросы.
– Мне уже двенадцать лет. У меня в любой миг могут начаться месячные. Как только это произойдет, я стану женщиной.
– Может быть, так написано в медицинских книгах, но даже если они начнутся завтра, ты все равно останешься ребенком.
– Я знаю некоторых девочек, которые уже не девственницы.
– Кто это? Как их зовут? Ты с ними дружишь?
– Нет, но я слышала, как они разговаривали возле школы.
– Это ужасно!
– Что ужасно? То, что они разговаривали или то, чем занимались?
– Все. И то, и другое. Это отвратительно. Постыдно. Я не хочу, чтобы ты их слушала. Уходи. Держись подальше от этих шлюх.
– Я ухожу от них. Именно поэтому я спрашиваю тебя – потому что не хочу спрашивать их.
– О чем?
– Как это было в первый раз.
Мать сжала свои узкие губы, накрашенные помадой «Алая роза», так плотно, что они практически исчезли с её лица.
– Когда придет время и ты станешь взрослой, ты сама все узнаешь.
– Больше ничего не скажешь, мама?
– Это тебе не пикник. Мне больше нечего сказать.
– Это действительно так неприятно?
– Веди себя, как подобает леди, Алексис.
– Леди носят белые перчатки и выглядят, как Оливия де Хэвиленд.
– Ты чересчур остроумная.
Наша беседа состоялась всего несколько месяцев тому назад. Больше мы не разговаривали на эту тему. Мать сама поставила точку на нашем общении. Довольно, больше не приставай ко мне и веди себя, как леди.
– Что тут забавного? – спросил Харри.
Я не заметила, что рассмеялась перед тем, как Харри задал мне вопрос. Он лежал на медвежьей шкуре возле меня с обнаженным торсом. Должно быть, он в какой-то момент снял свитер, но я не помню, когда. Все происшедшее было ярким, ослепляющим сном – коротким и столь насыщенным, что я не могла разделить его на отдельные части.
– На самом деле это пикник – вот почему я смеюсь.
Я пересказала ему то, что услышала от мамы.
– Не хватает только жареного цыпленка, картофельного салата и пива. Я все ещё смеялась. – Подожди, я забыла муравьев.
Я чувствовала, что Харри смотрел на меня пристально, внимательно, с нежностью. Он перекатился на бок и обнял меня своими красивыми нежными руками. Мы всего несколько минут тому назад перестали заниматься любовью, и он, вероятно, понял, что я ещё не пришла в себя окончательно. Он выглядел так, словно тоже парил в воздухе.
– С тобой все в порядке, Алексис?
– Я чувствую себя прекрасно. Никогда ещё не чувствовала себя лучше. Это было правдой, я ощущала себя взрослой женщиной, и меня переполняла гордость. Я наконец это совершила! – Это было замечательно!
– Надеюсь, я не причинил тебе боли. Я старался.
– Мне совсем не было больно. – Я поцеловала его темные ресницы, столь похожие на мои. – Честное слово, не было.
– Но ты ощущаешь внутри жжение?
– Небольшое. Оно меня не беспокоит, мне даже приятно. Ведь это сделал ты.
Он посмотрел на темно-красное пятно, образовавшееся на шкуре, коснулся его пальцем и слизнул кровь. Теперь вы понимаете, почему я люблю Харри, почему буду любить его всегда, что бы он ни делал? Потому что я это он, а он – это я.
Упоминание о матери оттолкнуло нас друг от друга. Даже отсутствуя, она оказывала плохое влияние, разделяла нас, убивала теплоту наших отношений. Возможно, когда-нибудь я обрету способность любить мать, но сейчас я ненавидела её сильнее, чем когда-либо. Я стыдилась моей ненависти, это чувство было нехорошим. Потом я внезапно заплакала.
Харри приблизился ко мне, крепко обнял меня.
– Что с тобой, Алексис? В чем дело? Пожалуйста, скажи мне.
– Я не знаю. – Я всхлипывала, хотя это было непохоже на меня. Просто я подумала о папе. Мы уже никогда его не увидим.
– Никогда.
– С этим трудно смириться. Со словом «никогда». Оно чем-то похоже на «невозможно».
Мои слезы падали на обнаженное плечо Харри. Его кожа была такой красивой и теплой. Я помню, как ещё маленькой девочкой прикасалась к отцу до его ухода на войну. Вечерами меня обычно укладывал в постель именно он, а не мать. Однажды, когда меня мучил кошмар (на улице грохотал гром и сверкали молнии), папа зашел в мою спальню и обнял меня, как это делал сейчас Харри.
Отец и Харри даже пахли одинаково. Этот свежий, чистый аромат напоминал запах сосен. Вокруг Пилгрим-Лейка много сосен. Вероятно, он проник в нашу кровь. Вероятно, я тоже пахну сосной. Никогда прежде не думала об этом. Сам человек не может понять, как он пахнет. Узнать это можно только от других.
– Как я пахну? – спросила я Харри.
– Ты не пахнешь.
– Нет, я говорю не о плохом запахе. Как пахнет моя кожа? Она должна как-то пахнут. Твоя же пахнет.
– Ну и как?
– Сосной.
– Правда?
– Да, мне нравится, как ты пахнешь.
– Наверно, ты пахнешь маргаритками, – сказал Харри, немного подумав. – Это – самое точное сравнение.
– Маргаритки – мои любимые цветы.
– Я не знал.
– А я думала, что ты знал. Я всегда любила маргаритки. Хочу, чтобы ты знал обо мне все, Харри.
– Я тоже хочу знать о тебе все. – Он поцеловал мои ресницы, и я перестала плакать. – Что ты чувствовала, когда я…?
– Это было замечательно. Не могу описать.
– Попытайся.
– Мне показалось, что по моему телу прокатилась мощная горячая волна. Но это ощущение было очень естественным. Я хочу снова его испытать. Я ответила на твой вопрос?
– Да.
– А что чувствовал ты?
– Я нервничал, – признался Харри. – Я был недостаточно твердым. Но Уилл сказал, что очень скоро я буду твердым, как камень.
– Кто такой Уилл?
– Уилл Уэлчман. Новый тренер по баскетболу. Он заканчивает школу.
– Ты не расскажешь ему о нас, нет, Харри?
– Я не расскажу никому. Это никого не касается.
– Честное индейское?
– Честное индейское.
Это была наша старая тайная шутка. Теперь нас связывала новая тайна, гораздо более серьезная.
– Господи! – Харри сел так внезапно, что я ударилась плечами о пол. Интересно, который час? Должно быть, мне уже давно следовало вернуться в школу. Я так ничего и не съел.
В нашей гостиной не было часов – они стояли только на кухне. Я сама понятия не имела о том, который сейчас час, но в отличие от Харри мне не было до этого дела.
– Что подумает мама? – сказал Харри. – Я не заглянул в магазин после ленча. Должно быть, она уже запаниковала.
Он начал вставать, но я потянула его вниз.
– Какая разница? Ты прогулял дневные уроки. Что касается мамы, то ты её знаешь. Она так занята своей распродажей, что забыла про нас. Для неё важны только деньги.
Я коснулась его практически безволосого паха. У меня уже появились волосы. Я хотела знать, в чем тут причина. Хотела сделать так, чтобы Харри снова отвердел и смог все повторить. Надеялась, что теперь он не будет спешить и продержится дольше. Словно прочитав мои мысли, он сказал:
– Из меня что-то вырвалось. Это произошло очень быстро. Я не мог сдержаться. Ты это почувствовала, Алексис?
– Да, в меня что-то втекло.
– Я не хочу, чтобы это текло. – Он нахмурился. – Я хочу, чтобы это стремительно вырывалось.
Он принялся целовать и нежно покусывать мои соски. Он снова стал моим. Книга о южной Испании по-прежнему лежала возле нас. Я коснулась её свободной рукой. При этом я наблюдала за тем, что Харри делает со мной, а я – с ним.
– Помнишь замок в Аликанте? – сказала я.
Он не мог говорить. Он взял две мои плоские груди в рот, словно они были единым целым, и я почувствовала, как в моем животе затрепетали бабочки.
– Скоро у меня будут груди, Харри. Я хочу иметь их ради тебя.
Он приподнялся и впился в мои губы.
– Мы будем летними людьми. Верно?
– Да. Возможно, через пять-шесть лет.
Потом он снова отвердел и смог овладеть мной. На этот раз он сделал это медленно, потому что уже не волновался так сильно. Я не стала закрывать глаза, как прежде. Я хотела все видеть. Глаза Харри были открыты, он наблюдал за тем, как входит в меня.
– Тебе больно?
– Нет, приятно, – сказала я.
Наконец он полностью проник в меня, и мы замерли на несколько мгновений, слившись в единое целое. Харри начал двигаться. Я хотела двигаться вместе с ним, но не знала, в каком направлении и как это надо делать. Возможно, он не хотел, чтобы я двигалась. Возможно, он хотел, чтобы я лежала абсолютно неподвижно. Все это было таким таинственным, в моей голове возникало множество вопросов. Мои глаза оставались широко раскрытыми, в комнату проникал солнечный свет, я начала слегка ерзать. Харри улыбнулся мне, как бы говоря, что я поступаю правильно. И вдруг я увидела мать.
Она стояла не далее двух метров от нас. Смотрела на нас. Мы не слышали, как старый «шевроле» подъехал к дому. Харри не знал о её присутствии, пока он не заметил выражение, появившееся на моем лице в тот миг, когда мои глаза и глаза матери сцепились в безмолвной схватке. Харри перестал двигаться, словно почуявший опасность дикий зверь. Он открыл рот, чтобы произнести что-то, но мать опередила его. Из её горла вырвался неистовый крик:
– Господи милостивый!
Мне почему-то ударил в нос проникший в комнату сильный запах тушеных бычьих хвостов.
9
Услышав голос матери, Харри запаниковал. Я никогда не забуду появившийся на его лице откровенный ужас – даже если проживу миллион лет. Его член обмяк внутри меня. Харри вытащил его и медленно повернулся, осознавая реальность.
– Мама, – еле слышно прохрипел он. – Что ты здесь делаешь?
Потрясенная, остолбеневшая мать все же сумела произнести:
– Оденьтесь, вы оба. Немедленно!
Я решила послать её к черту. Не двигаться. Если она хочет, чтобы я оделась и выглядела прилично (как леди), ей придется самой одевать меня. Но Харри встал и мгновенно оделся.
– Бесстыдник! – закричала она на него. – Ты ничем не лучше твоего отца. Нет, даже хуже. Как ты мог совершить такое? Да ещё со своей сестрой! Ты знаешь, что такое грех?
Харри пробормотал что-то. Он сожалеет, что расстроил её. Может быть, он действительно сожалел о случившемся, хотя я в этом сомневаюсь. Однако я определенно ни о чем не сожалела. Я была рада. Рада тому, что мы с Харри сделали это, и тому, что мать застала нас на месте преступления.
– Я сказала – оденься, Алексис!
Она села в старое кресло-качалку и покачалась в нем. Казалось, она хотела успокоить себя таким образом. Но этот способ не сработал.
– Вот, Алексис.
Харри протянул мне мою пижаму с розовыми кроликами, которую я отбросила в сторону.
– Возможно, твой брат – распутник, однако даже у него остался какой-то стыд. Он хотя бы прикрылся в присутствии матери.
– Ты его родила, – сказала я. – Ты уже видела его обнаженным. Я не вижу необходимости вечно прикрываться.
Ярость матери представляла из себя забавное зрелище. Можно подумать, что если я раздета, то это просто конец света. Ее глаза были готовы выскочить из орбит, словно она никогда не видела меня нагой. Бедный Харри. Он не знал, что ему сделать, он казался попавшим в ловушку между двумя рассерженными женщинами. Загнанным и виноватым. Но это я выманила его из школы. Я все затеяла.
– Харри не виноват. – Я заставила мать опустить глаза. – Я позвонила ему в школу и заставила прийти домой.
– Он тебя изнасиловал.
– Нет. Ничего подобного.
Мать перевела взгляд на Харри.
– Я её не насиловал, – сказал Харри. – Честное слово.
– Я его соблазнила, – добавила я, снова почувствовав себя Лорен Баколл.
– Что?!
– Именно так, мама. Если ты хочешь ругаться и обвинять кого-то, обвиняй меня. В прошлом ты во всем винила меня. На этот раз ты будешь права. Потому что ответственность за случившееся лежит на мне. Я соблазнила моего брата и, более того, рада этому.
– Погоди, Алексис. – Харри не хотел, чтобы я брала всю вину на себя. – Возможно, начала все ты, но я это довел дело до конца.
Мать уже перешла за черту крайней ярости. Она выглядела так, словно собиралась упасть в обморок.
– Вы оба омерзительны.
– Мы любим друг друга, – Харри шагнул к ней.
– Не прикасайся ко мне.
Он остановился в растерянности.
– Мои собственные дети.
Не знаю, сколько раз она повторила эти три слова. Потом сказала:
– Сын-развратник и дочь-шлюха. Вот кого я вырастила.
– Пожалуйста, мама, – произнес Харри. – Постарайся не переживать.
– Не переживать? Это все, что ты можешь мне сказать?
– Это больше не повторится. Обещаю тебе. Клянусь.
– Лжец. Отныне твое слово уже ничего не значит для меня. Лжец. Выродок.
Харри побледнел.
– Ты – засохшая старая слива. Вот в чем твоя проблема.
Она не отреагировала на его слова, будто была глухой. Ее блеклые голубые глаза глядели на озеро, горы, красные и золотистые деревья. Не знаю, на что она смотрела. Возможно, на остатки индейского лета. Внезапно меня охватила жалость к матери, и я встала. Она заплакала и подняла руки, чтобы закрыть ими свои глаза, но тут что-то привлекло её внимание. Она уставилась на мой пах. Потом громко закричала.
– Господи, что он с тобой сделал? Ты истекаешь кровью.
Я посмотрела вниз, туда, куда глядела она. По моим ногам текла кровь. Ее было много, гораздо больше, чем на медвежьей шкуре, где осталось маленькое пятнышко.
– Ты пострадала, – закричала мать. – У тебя внутри рана. Он что-то сделал с тобой.
Я заметила испуг на лицах Харри и матери, но поняла, что со мной все в порядке. Ничего страшного не произошло. Во рту у меня появился странный привкус, я не могу описать его, но он был незнакомым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51