И вот она победоносно склоняется над ним, прижавшись полусогнутыми коленками к его чреслам, — в шелковой тунике и фунтов на десять легче, чем в реальной жизни. Он будет укрощен. Воспламенен. Охвачен ненасытным желанием.Она будет дразнить его, пока он не запросит пощады, моля о любви, пока не окажется целиком и полностью в ее власти. И ее пальцы будут скользить по разрезу в шелковых боксерских шортах и проделывать всякие штуки, о которых она только читала. И он запросит пощады, и придется ему сказать ей заветное «люблю». А она заставит его повторять это слово вновь и вновь.И на такой эротической ноте, добившись исполнения своей мечты хотя бы в грезах, Хиллари заснула.
Воскресенье прошло в суете показа достопримечательностей. Прежде чем расстаться со Смоки-Маунтинз, Робертсоны пожелали непременно отведать местной домашней пищи — чего-нибудь такого-разэтакого. В два часа они всей компанией остановились в Таунсенде, где пообедали жареной зубаткой, разрекламированной как фирменное блюдо.Робертсоны заказали в придачу еще какой-то хитрый салат из репы и пестрой фасоли.Хиллари выбрала цыпленка и яблоко, запеченное в тесте, а сверх того стащила с тарелки Люка ломтик жареного кабачка.На обратном пути в Ноксвилл Хиллари и Клэр заняли задние сиденья и всю дорогу обсуждали работу Хиллари. Хиллари излагала некоторые последние проблемы, связанные с защитой потребителя, — безопасность на дорогах, загрязнение атмосферы, использование пестицидов, медицинское страхование. Она рассказывала о победах, которые союзы потребителей сумели одержать, — о расширении информации по пригодности продуктов питания, о законах, требующих разумной эксплуатации автомобилей.Клэр проявляла столь неподдельный интерес, что Хиллари пригласила ее зайти в Общество защиты потребителя и познакомиться с проводимой там работой подробнее. И присоединила приглашение на ленч.— Чудесно! — с удовольствием приняла приглашение Клэр. — Вы упомянули общественные фонды. Полагаю, они принимают пожертвования.— Да, конечно. Но я не для этого вас приглашаю… — смутилась Хиллари.— Естественно. Но по возвращении в Англию я кое-чем займусь — прежде всего пестицидами и загрязнением атмосферы.— Кажется, у вас с Клэр нашлось много общих тем, — заметил Люк позднее, когда уже ссадил Робертсонов у подъезда отеля.— Завтра мы встретимся за ленчем. Я ее пригласила, — сказала Хиллари.— Молодец. — Люк казался довольным, еще бы — оснований для этого было более чем достаточно. Уик-энд прошел намного лучше, чем он рассчитывал. Все, похоже, в итоге образовалось.В понедельник Хиллари была занята сверх головы. Утро ушло на то, чтобы возместить время, потерянное в полицейском участке в пятницу. Хорошо, что она договорилась с Клэр на два часа.Зазвонил телефон. Хиллари сняла трубку. Звонила Джолин.— Прости, что беспокою на работе, — затараторила Джолин, — но захотелось узнать, все ли у тебя в порядке. Мы с тобой не общались вот уже неделю. После ленча.— Знаю, знаю. У меня туг такое творится! Сумасшедший дом.— В каком смысле? Хорошо или плохо?— в основном хорошо, — ответила Хиллари и улыбнулась, вспоминая, какой сказкой была их с Люком любовь.— Рада это слышать. Значит, у тебя с Люком дела пошли на лад. А отцовская вражда? Там что?— По всей видимости, вражда вызвана чем-то — пока толком не знаю, — связанным с их прежней секретаршей. Собираюсь ее разыскать, нанять частного сыщика.— Погоди, — прервала ее Джолин. — Помнишь, я говорила тебе тогда за ленчем, что у меня в жизни появился новый мужчина? Даррил, Так вот, он детектив. Один из лучших в Ноксвилле. И ему смерть как хочется показать мне себя в наилучшем виде. Вот и дадим ему эту возможность. Пусть отыщет твою пропажу.Хиллари тут же договорилась, что передаст Даррилу все сведения, какие накопила о Надин Будин, по отцовскому факсу, улучив момент, когда папочки не будет в кабинете.— Спасибо, Джолин. Ты моя палочка-выручалочка.— Нет, просто подруга. Желаю тебе получить полный короб удовольствий от твоего муженька. Говорят, строители… если их как следует отскрести, ребята ой-ой-ой.С этим Хиллари спорить не стала. Ленч состоялся поздно, потому что директор захотел лично сопровождать Клэр по всем отделам Общества и рассказать обо всех предпринимаемых под его эгидой акциях.— Забыла сказать вам, — обратилась Клэр к Хиллари, — по-моему, я видела вас по телевизору. В новостях. В пятницу вечером, кажется.— Это не входит в мои обязанности — кончать рабочий день в полиции, я имею в виду, — отшутилась Хиллари.Тем не менее не прошло и часу, как она снова оказалась в полицейском участке, откуда и позвонила по автомату Люку.— Люк? Это Хиллари. Будь добр, сообщи Энгусу, что Клэр вернется в отель несколько позже, чем обещала. Мы задерживаемся. Неожиданное происшествие. Но с нами обеими все в полном порядке.— Откуда ты говоришь? — спросил Люк, слыша в трубке шум голосов. Хиллари ответила не сразу: не хотелось говорить правду, но и лгать претило.— Из полицейского участка.— Великолепно, — сказал Люк, по-мужски принимая очередной удар судьбы. — Что ты на этот раз натворила? Глава одиннадцатая — Ну как, в расчете? — спросил Люк, напоив и накормив Хиллари в самом романтическом из всех ноксвиллских ресторанов.— В расчете за что? За то, что навязал мне, да еще в последний момент, поездку в горы? Или за обвинение, что я-де вовлекла Клэр в неприятности и нас потащили в полицию?— Могла бы сразу сказать, что вы попали туда как свидетели уличного происшествия.— А ты дал мне такую возможность?— Ладно. Может, я погорячился. Но ведь теперь мы квиты? Разве нет?— Скажем, это первый взнос в… — начала она.— Первый взнос? Ну, знаешь! А эти розы не в счет?Держа в руках дюжину алых роз, Хиллари вдыхала аромат, пока Люк отпирал входную дверь нового их жилища. Кое-что уже, к приятному их удивлению, было перевезено по инициативе Эйба. Пока они проводили уик-энд в горах, Эйб мобилизовал двух рабочих со стройки и переправил сюда королевских размеров кровать из квартиры Люка, от которой у Эйба на всякий пожарный случай хранился запасной ключ. Кровать была единственным предметом обстановки — как, возвратившись прошлой ночью, обнаружили Хиллари и Люк, — который Эйб счел нужным доставить в новый дом. Единственным, зато самым важным — потому-то наша чета и решила заночевать на новом месте.— Розы великолепны, — с некоторым опозданием ответила Хиллари.— И ты тоже, — заявил Люк, обнимая ее, но туг же выпустил из своих объятий: — Ой!— Что случилось? — забеспокоилась Хиллари.— Шипы… Давай спихнем это куда-нибудь… пока. — И он положил букет на контейнер. — И это тоже… — добавил он, смахивая с ее плеч на ковер элегантную золотистую накидку.— В таком случае — это тоже… — Хиллари мигом сбросила с Люка на пол куртку. Следом в кучу одежды полетел малахитовой расцветки галстук, который она когда-то ему подарила.— И это, и это… — бормотал Люк, пока его пальцы ловко справлялись с ее платьем — черным, оставлявшим обнаженными плечи и такого покроя, который весьма облегчал Люку его задачу. Надо сказать, задачу эту он обдумывал весь вечер и исполнение ее заранее предвкушал.В шквале огненных поцелуев предметы одежды летели на пол один за другим. Веселая игра набирала обороты, выходя из-под контроля, как это всегда. бывало, когда на них накатывал любовный стих.До постели наверху они не дошли. Даже не поднялись наверх. Откровенно говоря, все произошло уже на лестнице.В неистовом, каком-то декадентском угаре Хиллари, на которой теперь оставался лишь бюстгальтер и топазовый кулон, не успев подняться на третью ступеньку, уселась на нее и, притянув к себе Люка, голыми ногами обвила его чресла. А он мощными толчками проникал все глубже и глубже в тепло ее женского естества.И когда он был уже глубоко в ней, такое исступленное блаженство овладело ею, что она, выдохнув его имя, впилась зубами в его плечо, чтобы сдержать рвущийся наружу стон. Тотчас же алчущая его плоть ворвалась в нее, вызвав судорожный трепет, сначала сладостно сжавший, потом отпустивший и тело, и душу.Мгновение спустя дрожь сотрясла и тело Люка, и он тоже замер и обмяк.Первым проявил признаки жизни Люк.— Это что, ритуал, который мы будем исполнять каждый раз, въезжая в новый дом? — пробормотал он.— Неплохо бы, — задорно отозвалась она. — Надо же — так начинать на новом месте! Прошлый раз у тебя на ковре, теперь — на лестнице здесь.— Кажется, я не в состоянии двинуться, — простонал Люк.— Вот и хорошо. — Она поцеловала его в плечо. — Я тоже пальцем не могу пошевелить. И не хочется.— Да нет, я по-настоящему не могу. Похоже, я повредил себе спину на этой чертовой лестнице.— О Люк… — в голосе ее прозвучало беспокойство. — Чем мне помочь тебе?— Попробую встать. Лучше давай-ка ляжем в кровать.Так они и поступили, и, как только оказались в постели, Хиллари первым делом постаралась убедиться, что ничего серьезного не случилось. Люк, конечно же, больше представлялся, о чем лучше всего говорил тон его жалоб. Пожалуй, он вообще притворялся, но Хиллари охотно ему подыгрывала.— Дай я посмотрю, проверю… — И ладонями, одновременно нежно и провоцирующе, Хиллари прошлась по всем его мускулам — от шеи до копчика.Люк только постанывал.— Опять спазм? — озабоченно спросила она. — Где?— Да там, — пробормотал он.— Где? Здесь? — Руки Хиллари двинулись ниже, вниз по спине, по бедру.На этот раз он издал сладостный стон.— Ммм… Да, — бормотал он. — Ниже, левее, Ирландочка, не вправо, влево. — (Она следовала его указаниям с творческим пылом.) — Вот так. Вот так… А-а-а, — бормотал он в упоении.Хиллари с нежностью смотрела ему в глаза; теперь она овладела им — совсем как в недавней своей грезе.— По-моему, я знаю, что тебе поможет, — шаловливо заявила она. — От такой боли есть лишь одно лекарство, — прошептала она и оплела ногами его бедра. — Вот так… — И она храбро захлопотала над ним — очехлила резиновым колпачком, который достала из коробки на полу, и медленно повела его в себя. — Сюда… сразу станет легче… о-о… во сто крат легче.Охватив ее бедра. Люк, распаленный ее дразнящими, призывными играми, нетерпеливо привлек ее к себе. Ему уже было невмоготу.— Спокойно, спокойно, — шептала она, приподнимаясь, пока вновь не оказалась над ним.— Ты сводишь меня с ума! — запричитал Люк, чувствуя, что еще немного — и они разъединятся.— Спокойно, спокойно. У меня это лучше получается. — Опираясь руками о его плечи, она прижимала его к матрасу. — Доверься мне. — Никогда еще она не улыбалась ему так нежно, так интимно, как в эти минуты, когда дюйм за дюймом овладевала им, забирая все, что он мог ей дать, поглощая его не только телом, но и душой.Люк тяжело дышал, но и у нее дыхание участилось.— О Люк… Как хорошо!— Лучше не бывает, — выдохнул он. Она улыбнулась, глядя на него сверху, стала медленно склоняться, и кулон из синего топаза закачался над ним. Бюстгальтер она сбросила, и коричневые соски ее грудей легли на его мерно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь. Темные волосы колышущейся массой ниспадали вокруг ее лица, создавая своеобразный нимб, контрастирующий с откровенной греховностью ритмических ее движений.— Ну, каково тебе… под пятой?— Чертовски хорошо, Ирландочка. — Голос его звучал глухо. Он чуть приподнялся и запустил руку в темную гриву, обрамляющую ей лицо, а другая рука потянулась к влажной поросли, охраняющей доступ к ее женской тайне, к их любовному соитию. — А тебе каково? — Пальцы его пробежались по скрытому внизу холмику, и она задрожала в его объятиях. — Каково?.. Хорошо? — И пальцы его снова зарезвились в потайном ущелье.— О!..— Еще? — прохрипел он.— Да! Да! Да!Немного погодя Хиллари не в силах была извлечь из себя даже это односложное слово. Наслаждение стало непомерным, разрослось почти до боли… почти… почти…Она судорожно вцепилась руками ему в плечи: надо же ей держаться за что-то, когда кровать, комната, весь свет перевернулись вверх тормашками. Сильнее. Сильнее! Ей казалось, ее подняло в воздух — она парит, летит, падает вниз головой в бездну с высочайшего в мире утеса, дрожа, кружась, взрываясь, — и, вскрикнув из последних сил, она сомлела в его объятиях. И туг же глухо, будто сквозь пелену, слух ее уловил его ликующий крик.Лежа в темноте с приникшей к нему женой, которую он не выпускал из крепких своих объятий, Люк перебирал в уме события дня. Он не помнил, чтобы за всю свою жизнь чувствовал себя таким. счастливым и полностью удовлетворенным. День с Энгусом прошел как нельзя лучше: они обсудили проект со всех сторон, прошлись по нему, так сказать, частым гребнем. А вечер и ночь с Хиллари оказались потрясающими, исполненными страсти и волшебства. Все, похоже, вытанцовывалось как нельзя лучше, и на всех фронтах: и в личном, и в рабочем плане. Но ему почему-то было тревожно. Странно. Словно он боялся капризов судьбы — вдруг прихотливая леди решит, что отвалила ему слишком много счастья.Но Люк отогнал от себя эти мысли, как отгоняют изжившие себя суеверия или старомодное католическое понятие первородного греха. Чур меня! И постарался сосредоточиться на чем-нибудь более земном — скажем, на том, как хорошо ему в новом доме.— Вот это кровать так кровать, — лениво поведал он Хиллари. — Есть где растянуться.— Есть где потеряться, — сонно откликнулась она.— Не беспокойся, я тебя не потеряю. — И для пущей убедительности Люк покачал жену в своих объятиях, как младенцу поддерживая уткнувшуюся в его грудь голову. — Не потеряю, — повторил он яростно, словно заклятье.
Хиллари с удовольствием отметила некоторые отрадные перемены в поведении Люка. Он сообщил ей за два дня, что должен будет отлучиться по делам, — доложил во вторник утром, что в четверг вечером уедет.А раз так, Хиллари решила, воспользовавшись свободным от семейных обязанностей вечером, навестить отца после работы в четверг и заодно упаковать кое-что из вещей.Пообедала она с отцом и Софией. Папочка ввел в обычай разделять трапезы с новой экономкой.— Какой смысл мне обедать здесь затворником в четырех стенах, а Софии сидеть на кухне и глазеть на другие четыре стены, — объяснил он Хиллари. София мило покраснела и промолчала. Хиллари с удовольствием отметила эти положительные сдвиги, но, хорошо зная своего папочку, большого значения им не придала. После обеда она поднялась к себе и стала разбирать накопившиеся с детских лет вещи. Пока она жила в Чикаго, ничья рука не касалась всей этой забившей ее девичью комнату дребедени.Время бежало незаметно. Она надолго отвлеклась на фотографии в старых альбомах, потом перебирала всякий хлам, который так любят хранить подростки, — начиная от театральных программок до писем. Наконец, разогнув заболевшую спину, Хиллари удивилась, с чего это она чувствует себя такой уставшей, и взглянула на часы. Оказалось, уже за полночь.У нее было две возможности: сесть в машину и за двадцать минут доехать до своего дома или тут же улечься в свою прежнюю постель. В шкафу оставалось кое-что из одежды, вполне пристойное, чтобы надеть завтра на работу. Люк недаром насмешничал, что ей и месяца не хватит, чтобы перевезти все свои туалеты в новый дом.Хиллари решила заночевать у отца и не успела коснуться головой подушки, как уже заснула. Проснулась она часа через два. Ее разбудил какой-то звук. Шум на первом этаже. Может быть, София? Или отец? Какое-то мгновение она заколебалась — а вдруг оба они, но тут же отказалась от этой мысли. Ее отец — истинный южанин, настоящий джентльмен, и о том, чтобы он покусился на женщину, которая живет в его доме неделю-другую, не могло быть и речи.Хиллари попыталась заснуть опять, но любопытство взяло верх, и она решила, что лучше спуститься и выяснить причину шума. А вдруг забыли выключить телевизор, да мало ли что? Дом она знала как свои пять пальцев и свет нигде включать не стала. Хватало и лунного света, чтобы все видеть.И она увидела — увидела мужчину в кабинете отца. Не успела она вскрикнуть, как мужчина повернулся и уставился на нее. У Хиллари вырвался вздох облегчения. Это был Шон. Отец Люка.Киллер, сопровождавший Хиллари, дважды гавкнул — для порядка. И тут же, тихо ворча, двинулся к гостю выяснять отношения. Хиллари называла такое ворчание «нервным», хотя звучало оно весьма угрожающе.— Забери свою собаку, ты, аристократка неумытая! — прорычал Шон.— Да ради Бога! — Хиллари повернула выключатель, осветив кабинет. — Сюда, глупыш, к ноге; вот и умница. Киллер вас не тронет. Зато у меня просто руки чешутся, — добавила Хиллари, успокаивающе гладя Киллера по голове и за ушами. — Что вы туг делаете?— А что, по-твоему, я тут делаю? — ответил Шон, не спуская настороженного взгляда с Киллера, который теперь нюхал его ботинки. — Что делаю? Пытаюсь выяснить, что еще вы, подлые Гранты, на этот раз затеваете.— Как вы вошли?— Поработал железкой над вашей хлипкой дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Воскресенье прошло в суете показа достопримечательностей. Прежде чем расстаться со Смоки-Маунтинз, Робертсоны пожелали непременно отведать местной домашней пищи — чего-нибудь такого-разэтакого. В два часа они всей компанией остановились в Таунсенде, где пообедали жареной зубаткой, разрекламированной как фирменное блюдо.Робертсоны заказали в придачу еще какой-то хитрый салат из репы и пестрой фасоли.Хиллари выбрала цыпленка и яблоко, запеченное в тесте, а сверх того стащила с тарелки Люка ломтик жареного кабачка.На обратном пути в Ноксвилл Хиллари и Клэр заняли задние сиденья и всю дорогу обсуждали работу Хиллари. Хиллари излагала некоторые последние проблемы, связанные с защитой потребителя, — безопасность на дорогах, загрязнение атмосферы, использование пестицидов, медицинское страхование. Она рассказывала о победах, которые союзы потребителей сумели одержать, — о расширении информации по пригодности продуктов питания, о законах, требующих разумной эксплуатации автомобилей.Клэр проявляла столь неподдельный интерес, что Хиллари пригласила ее зайти в Общество защиты потребителя и познакомиться с проводимой там работой подробнее. И присоединила приглашение на ленч.— Чудесно! — с удовольствием приняла приглашение Клэр. — Вы упомянули общественные фонды. Полагаю, они принимают пожертвования.— Да, конечно. Но я не для этого вас приглашаю… — смутилась Хиллари.— Естественно. Но по возвращении в Англию я кое-чем займусь — прежде всего пестицидами и загрязнением атмосферы.— Кажется, у вас с Клэр нашлось много общих тем, — заметил Люк позднее, когда уже ссадил Робертсонов у подъезда отеля.— Завтра мы встретимся за ленчем. Я ее пригласила, — сказала Хиллари.— Молодец. — Люк казался довольным, еще бы — оснований для этого было более чем достаточно. Уик-энд прошел намного лучше, чем он рассчитывал. Все, похоже, в итоге образовалось.В понедельник Хиллари была занята сверх головы. Утро ушло на то, чтобы возместить время, потерянное в полицейском участке в пятницу. Хорошо, что она договорилась с Клэр на два часа.Зазвонил телефон. Хиллари сняла трубку. Звонила Джолин.— Прости, что беспокою на работе, — затараторила Джолин, — но захотелось узнать, все ли у тебя в порядке. Мы с тобой не общались вот уже неделю. После ленча.— Знаю, знаю. У меня туг такое творится! Сумасшедший дом.— В каком смысле? Хорошо или плохо?— в основном хорошо, — ответила Хиллари и улыбнулась, вспоминая, какой сказкой была их с Люком любовь.— Рада это слышать. Значит, у тебя с Люком дела пошли на лад. А отцовская вражда? Там что?— По всей видимости, вражда вызвана чем-то — пока толком не знаю, — связанным с их прежней секретаршей. Собираюсь ее разыскать, нанять частного сыщика.— Погоди, — прервала ее Джолин. — Помнишь, я говорила тебе тогда за ленчем, что у меня в жизни появился новый мужчина? Даррил, Так вот, он детектив. Один из лучших в Ноксвилле. И ему смерть как хочется показать мне себя в наилучшем виде. Вот и дадим ему эту возможность. Пусть отыщет твою пропажу.Хиллари тут же договорилась, что передаст Даррилу все сведения, какие накопила о Надин Будин, по отцовскому факсу, улучив момент, когда папочки не будет в кабинете.— Спасибо, Джолин. Ты моя палочка-выручалочка.— Нет, просто подруга. Желаю тебе получить полный короб удовольствий от твоего муженька. Говорят, строители… если их как следует отскрести, ребята ой-ой-ой.С этим Хиллари спорить не стала. Ленч состоялся поздно, потому что директор захотел лично сопровождать Клэр по всем отделам Общества и рассказать обо всех предпринимаемых под его эгидой акциях.— Забыла сказать вам, — обратилась Клэр к Хиллари, — по-моему, я видела вас по телевизору. В новостях. В пятницу вечером, кажется.— Это не входит в мои обязанности — кончать рабочий день в полиции, я имею в виду, — отшутилась Хиллари.Тем не менее не прошло и часу, как она снова оказалась в полицейском участке, откуда и позвонила по автомату Люку.— Люк? Это Хиллари. Будь добр, сообщи Энгусу, что Клэр вернется в отель несколько позже, чем обещала. Мы задерживаемся. Неожиданное происшествие. Но с нами обеими все в полном порядке.— Откуда ты говоришь? — спросил Люк, слыша в трубке шум голосов. Хиллари ответила не сразу: не хотелось говорить правду, но и лгать претило.— Из полицейского участка.— Великолепно, — сказал Люк, по-мужски принимая очередной удар судьбы. — Что ты на этот раз натворила? Глава одиннадцатая — Ну как, в расчете? — спросил Люк, напоив и накормив Хиллари в самом романтическом из всех ноксвиллских ресторанов.— В расчете за что? За то, что навязал мне, да еще в последний момент, поездку в горы? Или за обвинение, что я-де вовлекла Клэр в неприятности и нас потащили в полицию?— Могла бы сразу сказать, что вы попали туда как свидетели уличного происшествия.— А ты дал мне такую возможность?— Ладно. Может, я погорячился. Но ведь теперь мы квиты? Разве нет?— Скажем, это первый взнос в… — начала она.— Первый взнос? Ну, знаешь! А эти розы не в счет?Держа в руках дюжину алых роз, Хиллари вдыхала аромат, пока Люк отпирал входную дверь нового их жилища. Кое-что уже, к приятному их удивлению, было перевезено по инициативе Эйба. Пока они проводили уик-энд в горах, Эйб мобилизовал двух рабочих со стройки и переправил сюда королевских размеров кровать из квартиры Люка, от которой у Эйба на всякий пожарный случай хранился запасной ключ. Кровать была единственным предметом обстановки — как, возвратившись прошлой ночью, обнаружили Хиллари и Люк, — который Эйб счел нужным доставить в новый дом. Единственным, зато самым важным — потому-то наша чета и решила заночевать на новом месте.— Розы великолепны, — с некоторым опозданием ответила Хиллари.— И ты тоже, — заявил Люк, обнимая ее, но туг же выпустил из своих объятий: — Ой!— Что случилось? — забеспокоилась Хиллари.— Шипы… Давай спихнем это куда-нибудь… пока. — И он положил букет на контейнер. — И это тоже… — добавил он, смахивая с ее плеч на ковер элегантную золотистую накидку.— В таком случае — это тоже… — Хиллари мигом сбросила с Люка на пол куртку. Следом в кучу одежды полетел малахитовой расцветки галстук, который она когда-то ему подарила.— И это, и это… — бормотал Люк, пока его пальцы ловко справлялись с ее платьем — черным, оставлявшим обнаженными плечи и такого покроя, который весьма облегчал Люку его задачу. Надо сказать, задачу эту он обдумывал весь вечер и исполнение ее заранее предвкушал.В шквале огненных поцелуев предметы одежды летели на пол один за другим. Веселая игра набирала обороты, выходя из-под контроля, как это всегда. бывало, когда на них накатывал любовный стих.До постели наверху они не дошли. Даже не поднялись наверх. Откровенно говоря, все произошло уже на лестнице.В неистовом, каком-то декадентском угаре Хиллари, на которой теперь оставался лишь бюстгальтер и топазовый кулон, не успев подняться на третью ступеньку, уселась на нее и, притянув к себе Люка, голыми ногами обвила его чресла. А он мощными толчками проникал все глубже и глубже в тепло ее женского естества.И когда он был уже глубоко в ней, такое исступленное блаженство овладело ею, что она, выдохнув его имя, впилась зубами в его плечо, чтобы сдержать рвущийся наружу стон. Тотчас же алчущая его плоть ворвалась в нее, вызвав судорожный трепет, сначала сладостно сжавший, потом отпустивший и тело, и душу.Мгновение спустя дрожь сотрясла и тело Люка, и он тоже замер и обмяк.Первым проявил признаки жизни Люк.— Это что, ритуал, который мы будем исполнять каждый раз, въезжая в новый дом? — пробормотал он.— Неплохо бы, — задорно отозвалась она. — Надо же — так начинать на новом месте! Прошлый раз у тебя на ковре, теперь — на лестнице здесь.— Кажется, я не в состоянии двинуться, — простонал Люк.— Вот и хорошо. — Она поцеловала его в плечо. — Я тоже пальцем не могу пошевелить. И не хочется.— Да нет, я по-настоящему не могу. Похоже, я повредил себе спину на этой чертовой лестнице.— О Люк… — в голосе ее прозвучало беспокойство. — Чем мне помочь тебе?— Попробую встать. Лучше давай-ка ляжем в кровать.Так они и поступили, и, как только оказались в постели, Хиллари первым делом постаралась убедиться, что ничего серьезного не случилось. Люк, конечно же, больше представлялся, о чем лучше всего говорил тон его жалоб. Пожалуй, он вообще притворялся, но Хиллари охотно ему подыгрывала.— Дай я посмотрю, проверю… — И ладонями, одновременно нежно и провоцирующе, Хиллари прошлась по всем его мускулам — от шеи до копчика.Люк только постанывал.— Опять спазм? — озабоченно спросила она. — Где?— Да там, — пробормотал он.— Где? Здесь? — Руки Хиллари двинулись ниже, вниз по спине, по бедру.На этот раз он издал сладостный стон.— Ммм… Да, — бормотал он. — Ниже, левее, Ирландочка, не вправо, влево. — (Она следовала его указаниям с творческим пылом.) — Вот так. Вот так… А-а-а, — бормотал он в упоении.Хиллари с нежностью смотрела ему в глаза; теперь она овладела им — совсем как в недавней своей грезе.— По-моему, я знаю, что тебе поможет, — шаловливо заявила она. — От такой боли есть лишь одно лекарство, — прошептала она и оплела ногами его бедра. — Вот так… — И она храбро захлопотала над ним — очехлила резиновым колпачком, который достала из коробки на полу, и медленно повела его в себя. — Сюда… сразу станет легче… о-о… во сто крат легче.Охватив ее бедра. Люк, распаленный ее дразнящими, призывными играми, нетерпеливо привлек ее к себе. Ему уже было невмоготу.— Спокойно, спокойно, — шептала она, приподнимаясь, пока вновь не оказалась над ним.— Ты сводишь меня с ума! — запричитал Люк, чувствуя, что еще немного — и они разъединятся.— Спокойно, спокойно. У меня это лучше получается. — Опираясь руками о его плечи, она прижимала его к матрасу. — Доверься мне. — Никогда еще она не улыбалась ему так нежно, так интимно, как в эти минуты, когда дюйм за дюймом овладевала им, забирая все, что он мог ей дать, поглощая его не только телом, но и душой.Люк тяжело дышал, но и у нее дыхание участилось.— О Люк… Как хорошо!— Лучше не бывает, — выдохнул он. Она улыбнулась, глядя на него сверху, стала медленно склоняться, и кулон из синего топаза закачался над ним. Бюстгальтер она сбросила, и коричневые соски ее грудей легли на его мерно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь. Темные волосы колышущейся массой ниспадали вокруг ее лица, создавая своеобразный нимб, контрастирующий с откровенной греховностью ритмических ее движений.— Ну, каково тебе… под пятой?— Чертовски хорошо, Ирландочка. — Голос его звучал глухо. Он чуть приподнялся и запустил руку в темную гриву, обрамляющую ей лицо, а другая рука потянулась к влажной поросли, охраняющей доступ к ее женской тайне, к их любовному соитию. — А тебе каково? — Пальцы его пробежались по скрытому внизу холмику, и она задрожала в его объятиях. — Каково?.. Хорошо? — И пальцы его снова зарезвились в потайном ущелье.— О!..— Еще? — прохрипел он.— Да! Да! Да!Немного погодя Хиллари не в силах была извлечь из себя даже это односложное слово. Наслаждение стало непомерным, разрослось почти до боли… почти… почти…Она судорожно вцепилась руками ему в плечи: надо же ей держаться за что-то, когда кровать, комната, весь свет перевернулись вверх тормашками. Сильнее. Сильнее! Ей казалось, ее подняло в воздух — она парит, летит, падает вниз головой в бездну с высочайшего в мире утеса, дрожа, кружась, взрываясь, — и, вскрикнув из последних сил, она сомлела в его объятиях. И туг же глухо, будто сквозь пелену, слух ее уловил его ликующий крик.Лежа в темноте с приникшей к нему женой, которую он не выпускал из крепких своих объятий, Люк перебирал в уме события дня. Он не помнил, чтобы за всю свою жизнь чувствовал себя таким. счастливым и полностью удовлетворенным. День с Энгусом прошел как нельзя лучше: они обсудили проект со всех сторон, прошлись по нему, так сказать, частым гребнем. А вечер и ночь с Хиллари оказались потрясающими, исполненными страсти и волшебства. Все, похоже, вытанцовывалось как нельзя лучше, и на всех фронтах: и в личном, и в рабочем плане. Но ему почему-то было тревожно. Странно. Словно он боялся капризов судьбы — вдруг прихотливая леди решит, что отвалила ему слишком много счастья.Но Люк отогнал от себя эти мысли, как отгоняют изжившие себя суеверия или старомодное католическое понятие первородного греха. Чур меня! И постарался сосредоточиться на чем-нибудь более земном — скажем, на том, как хорошо ему в новом доме.— Вот это кровать так кровать, — лениво поведал он Хиллари. — Есть где растянуться.— Есть где потеряться, — сонно откликнулась она.— Не беспокойся, я тебя не потеряю. — И для пущей убедительности Люк покачал жену в своих объятиях, как младенцу поддерживая уткнувшуюся в его грудь голову. — Не потеряю, — повторил он яростно, словно заклятье.
Хиллари с удовольствием отметила некоторые отрадные перемены в поведении Люка. Он сообщил ей за два дня, что должен будет отлучиться по делам, — доложил во вторник утром, что в четверг вечером уедет.А раз так, Хиллари решила, воспользовавшись свободным от семейных обязанностей вечером, навестить отца после работы в четверг и заодно упаковать кое-что из вещей.Пообедала она с отцом и Софией. Папочка ввел в обычай разделять трапезы с новой экономкой.— Какой смысл мне обедать здесь затворником в четырех стенах, а Софии сидеть на кухне и глазеть на другие четыре стены, — объяснил он Хиллари. София мило покраснела и промолчала. Хиллари с удовольствием отметила эти положительные сдвиги, но, хорошо зная своего папочку, большого значения им не придала. После обеда она поднялась к себе и стала разбирать накопившиеся с детских лет вещи. Пока она жила в Чикаго, ничья рука не касалась всей этой забившей ее девичью комнату дребедени.Время бежало незаметно. Она надолго отвлеклась на фотографии в старых альбомах, потом перебирала всякий хлам, который так любят хранить подростки, — начиная от театральных программок до писем. Наконец, разогнув заболевшую спину, Хиллари удивилась, с чего это она чувствует себя такой уставшей, и взглянула на часы. Оказалось, уже за полночь.У нее было две возможности: сесть в машину и за двадцать минут доехать до своего дома или тут же улечься в свою прежнюю постель. В шкафу оставалось кое-что из одежды, вполне пристойное, чтобы надеть завтра на работу. Люк недаром насмешничал, что ей и месяца не хватит, чтобы перевезти все свои туалеты в новый дом.Хиллари решила заночевать у отца и не успела коснуться головой подушки, как уже заснула. Проснулась она часа через два. Ее разбудил какой-то звук. Шум на первом этаже. Может быть, София? Или отец? Какое-то мгновение она заколебалась — а вдруг оба они, но тут же отказалась от этой мысли. Ее отец — истинный южанин, настоящий джентльмен, и о том, чтобы он покусился на женщину, которая живет в его доме неделю-другую, не могло быть и речи.Хиллари попыталась заснуть опять, но любопытство взяло верх, и она решила, что лучше спуститься и выяснить причину шума. А вдруг забыли выключить телевизор, да мало ли что? Дом она знала как свои пять пальцев и свет нигде включать не стала. Хватало и лунного света, чтобы все видеть.И она увидела — увидела мужчину в кабинете отца. Не успела она вскрикнуть, как мужчина повернулся и уставился на нее. У Хиллари вырвался вздох облегчения. Это был Шон. Отец Люка.Киллер, сопровождавший Хиллари, дважды гавкнул — для порядка. И тут же, тихо ворча, двинулся к гостю выяснять отношения. Хиллари называла такое ворчание «нервным», хотя звучало оно весьма угрожающе.— Забери свою собаку, ты, аристократка неумытая! — прорычал Шон.— Да ради Бога! — Хиллари повернула выключатель, осветив кабинет. — Сюда, глупыш, к ноге; вот и умница. Киллер вас не тронет. Зато у меня просто руки чешутся, — добавила Хиллари, успокаивающе гладя Киллера по голове и за ушами. — Что вы туг делаете?— А что, по-твоему, я тут делаю? — ответил Шон, не спуская настороженного взгляда с Киллера, который теперь нюхал его ботинки. — Что делаю? Пытаюсь выяснить, что еще вы, подлые Гранты, на этот раз затеваете.— Как вы вошли?— Поработал железкой над вашей хлипкой дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20