Иногда люди так свыкаются с этой ролью, с этим имиджем, что уже и сами не могут отличить — где у них настоящая боль, а где разыгранная.
— Избранник, я не кусаюсь! — ехидно выкрикнул Павел. — Проходи, располагайся!
Данила сделал шаг внутрь и окинул квартиру взглядом. Тусклый свет от лампочки, болтающейся на одних проводах, грязные полы, обшарпанные стены, на потолке трещины, разводы от неаккуратно положенной краски.
Еще секунду Данила раздумывал, потом словно стряхнул что-то с плеч, быстро закрыл за собой дверь, снял куртку, разулся и прошел в комнату.
Павел сидел на продавленном покосившемся диване, накрытом сверху сальным покрывалом.
—Что-то мне перестала нравиться моя идея, — зло сказал Павел, глядя на Данилу снизу вверх. — Не о чем мне с тобой разговаривать. Приехал… Спасатель… Чип и Дейл.
Данила улыбнулся. Взял стул и сел напротив Павла.
— Ну как, теперь не так страшно? — Данила добродушно развел руки в стороны.
— Что? — Павел повернул голову и искоса посмотрел на Данилу. — Ты о чем?
— О чем? — пожал плечами Данила. — Если меня «Чипом и Дейлом» назвать, наверное, сразу легче становится…
Глаза Павла блеснули. Что было в этом взгляде? Негодование? Презрение? Страх? Гнев? Злость? Не знаю. Все вместе, все сразу.
— Ты думаешь, я шучу?! — прошипел он. — Ты думаешь, я неудачник, который так самоутверждается? Да?!
Данила отрицательно покачал головой:
— Если у тебя есть другое объяснение, скажи…
Может быть, Павел рассчитывал, что Данила начнет оправдываться или, напротив, — разозлится. Но Данила не сделал ни того ни другого. Он просто «вернул» Павлу его слова, и это вывело того из себя.
— Ты, видимо, не понял, что я говорю совершенно серьезно, — Павел встал и направился к большому шкафу, стоящему в углу комнаты. — Вот…
Он открыл дверцу. Бельевой шкаф весь — снизу до верху — был забит какими-то пакетами. На средней полке стояло небольшое самодельное электронное устройство с торчащими во все стороны разноцветными проводами. На подсоединенных к устройству часах бледно-зеленым светом горели цифры: 04:13:53. Через секунду: 04:13:52. Еще через секунду: 04:13:51.
— Что это? — тихо спросил Данила.
— Это наш с тобой билет, Избранник.
— Билет?
— Да, билет. К Богу.
Адская машина находилась на шестом этаже. Снизу еще пять, сверху — восемь. Сколько там людей?!.
— Рано ты пришел, Данила, — сказал Павел. — Я думал, у нас с тобой где-то час будет, не больше. Вот и часики завел… Ну ладно, если что — у меня кнопка есть. Мы наш пшик можем и ускорить, если понадобится.
Павел показал на свое запястье. К нему пластырем был приклеен какой-то пластмассовый предмет, похожий на брелок автомобильной сигнализации.
— Обманул я тебя, — Павел улыбнулся. — Один не хочу умирать. Вместе полетим. На небо !
— Надо людей вывести, — спокойно сказал Данила.
— Каких людей? — Павел сделал вид, будто бы не понял его слов.
— Жителей дома.
— Нет, не надо, — Павел отрицательно покачал головой. — Поедем с эскортом!
— Они ни в чем не виноваты, — голос Данилы едва заметно дрогнул.
— А никто ни в чем не виноват, мир такой… — лицо Павла исказилось, это был сарказм, издевка, чувство безграничного превосходства и торжества. — Я же тебе говорил, а ты мне все не веришь.
— У тебя нет никаких причин их убивать, — голос Данилы на мгновение стал грозным.
— А ни у кого нет никаких причин, — расхохотался Павел. — Ты разве не знал?! Ни у кого — никаких — ни на что. Все фарс! Розыгрыш. Мы как подопытные кролики. Плебеи в руках Господних. Даже не в руках, в ногах… И главное ведь — что?
Он встал и приблизился к Даниле, сидящему на стуле в центре комнаты. Высокая худая фигура Павла изогнулась и замерла в этом неестественном положении. Он как змея танцевал смертельный танец над своей жертвой.
— Что? — спросил Данила, глядя Павлу прямо в глаза.
— Вот ты — Избранный. А они, — Павел показал вверх и вниз, — они нет. И я — нет. Тебе и жить хорошо, и умирать не скверно. А нам… Так что я теперь даже убивать тебя не хочу. Поболтаем часок-другой, и, может, отпущу тебя. Иди и помни .
— Людей выпусти, — повторил Данила. Павел развернулся и пошел к дивану.
— А если твои дружки что-нибудь предпримут, я увижу, — бросил он раздраженно и показал на зеркало, стоящее под углом у самого окна.
Павел так приладил зеркало, чтобы видеть с дивана выход из дома и улицу.
— Я не понимаю — чего ты от меня хочешь? — спросил Данила.
— Не знаю, — внезапно тихо ответил тот. — Я как-то все это по-другому себе представлял.
— По-другому? — от удивления Данила даже повысил голос. — Что представлял?!
— Но это всегда так, — тихо, почти беззвучно шепнул Павел. — Сплошной обман.
— В чем обман-то?
— По шло все… — отозвался Павел.
— По шло? — переспросил Данила.
— Пустая, пошлая обыденность, — Павел залез на диван с ногами, зажал колени в кольцо рук и уставился в зеркало над окном. — Чуда нет. По шло. Если чуда нет — зачем жить? Вот вы там за души наши боретесь, знание какое-то ищете… Скрижали. Печати. И расстраиваетесь еще чего-то, переживаете, недовольство проявляете. А ты вернись, Данила, в свою коммуналку питерскую. Вернись на два года назад. И так, что ничего нет — ни жизни этой, ни астролога того, который тебя Избранником числит, ни знаков. Ничего. Пустая жизнь. Пошлая. Ты ведь тоже покончить с собой хотел. Так?!
— Да.
— Потому что обман все. Потому что по шло все. Потому что чуда нет… Ведь так?
— Да, наверное, так, — согласился Данила.
— Но к тебе, Данила, в жизнь чудо пришло, а ко мне нет. И теперь у тебя дело есть, а у меня нет. И все у тебя правильно и миленько, а у меня — гнусно и того хуже — никак. Но ничего, браток, если так, мы эту лавочку прикроем, — Павел потер запястье с прикрепленным к нему пультом дистанционного управления. — Нажмем на кнопочку, и привет! Все кончится.
Павел помолчал какое-то время и добавил: — И это ведь вранье все, Данила, что Избранники другим людям нужны. Просто Избранникам хорошо, а нам — другим людям — плохо. Вот и все.
— Неизбранник , — позвал Данила. — Людей выведи из дома.
И Павел вдруг расхохотался. Зычным, рваным, пугающим спехом.
— Вот ты заладил! — прокричал он сквозь хохот. — «Выведи людей!» «Выведи людей!» А знаешь, в чем проблема? Если я им скажу: «Я знаю про бомбу, которая заложена в 137 квартире. Выходите…» — никто не выйдет. В милицию начнут звонить, спрашивать, докладывать. Через час эта милиция приедет, не спеша, с собакой. Поднимутся ко мне на этаж, позвонят, начнут спрашивать… Никто из дома не выйдет. Понимаешь? Потому что мой голос для них — даже если это их жизни касается — ничто. Люди такие, мир такой, все глупо. Глупо и пошло. Все еще не веришь мне?..
— Не верю, — ответил Данила.
— Доводы плохие? — зло ухмыльнулся Павел.
— Доводы нормальные. Хорошие доводы. Только вот я не верю.
— Вот, — Павел показал указательный палец. — Видишь! Это потому, что ты Избранный. Поэтому и не веришь. У тебя другая правда, не наша . И к нам она никак не относится.
— Нет, я не верю, не потому что я Избранный, — возразил Данила. — Я не верю, потому что не хочу. Просто не хочу, и все. Это ты можешь понять?..
— Сытый с голодным никогда не договорятся…
— Знаешь, — сказал Павел, — я однажды загадал…
— Загадал? — удивленно переспросил Данила.
— Да, нажрался таблеток, штук сто, наверное, съел. И загадал — умру, так тому и быть, а если не умру, то значит, случится еще в моей жизни что-то особенное, чудо какое-то, которое все перевернет. Обыденность эту, эту пустоту внутри,
Данила посмотрел на Павла с какой-то иронией:
— То есть не собирался умирать, я так понимаю?
— В смысле?.. — он недовольно уставился на Данилу.
— Просто похоже на шантаж, Павел.
— На шантаж ? — презрительная гримаса на миг исказила его лицо. — Не понимаю.
— «Жизнь, а ну-ка быстро, хочу чуда! А не дашь, так я помру, и будет моя кровь на твоей совести!» Это называется шантаж.
— Я думал, ты тоньше, — едко заметил Павел, его верхняя губа нервно дернулась.
— «Тоньше» — это в смысле хитрее ? — с подвохом переспросил Данила.
— Нет, тоньше в смысле тоньше .
— Знаешь, я на правах «Избранного» открою тебе один секрет, — сказал вдруг Данила. — Пока ты пытаешься контролировать Жизнь, в ней чуда не будет. Просто не может быть. А то, что ты сделал, это способ контроля. Ты у нее неких гарантий затребовал. Понимаешь? Мол, пусть даст мне знак, что все будет нормально. Ты у Жизни потребовал, словно Промысел должен перед тобой отчитываться… Неужели не понимаешь? Ведь не можешь не понимать. А значит — хитришь. Чудо приходит только в тот миг, когда ты готов довериться Жизни. И приходит оно само, без уведомления, без предупреждения, без гарантий.
Павел долго молчал и смотрел куда-то перед собой. Он думал о чем-то. Тяжело, напряженно, мучительно думал.
— Я тогда проснулся от невыносимого света, — сказал он наконец. — Мои веки были сомкнуты, но я все равно чувствовал этот свет, он резал мне глаза. Я с трудом перевернулся на бок и закрыл голову руками. Стало чуть легче. Я очнулся. Я выжил. Это значило, что в моей жизни еще будет что-то хорошее… Я сыграл с Богом в рулетку, а Он спас меня. Он явил чудо, как я и просил. Тогда я еще не знал, что эта жизнь была оставлена мне в наказание. Это не я сыграл с Ним в рулетку, это Он игрался со мной…
— Оставив мне жизнь, голос Павла звучал глухо, — Бог осудил меня на длинную, невыносимую муку. Он садист, ваш Бог… Ты знаешь это, Данила? Ты знаешь, что Он — садист?! Я думаю, наши мучения доставляют Ему удовольствие. Иначе это никак нельзя объяснить.
— О чем ты? — Данила смотрел на Павла широко открытыми от удивления глазами.
Молодой человек — уставший, измученный, истощенный — вдруг заговорил как пророк — жестко, гневно, решительно:
— Бог требует повиновения. И ты мне говоришь о том же, Данила. Это рабство, твой призыв — «Доверься!» И ведь это не призыв даже, это ультиматум . Потому что, если человек находит в себе силы восстать против этого, если он находит в себе силы сказать «нет!» той жалкой жизни, на которую его обрекает это твое «Провидение», Бог наказывает его, и наказывает жестоко. Скажи Ему: «нет!» — и Он будет препятствовать тебе во всем. Захочешь любви — от тебя отвернутся все до единого. Захочешь веры — окажешься в такой грязи, где всякая живая душа неминуемо задыхается и гибнет. Захочешь умереть — Он тебе и этого не позволит. Если Бог решил, вынес свой приговор, ты будешь страдать . Ему даже душа твоя не нужна… Он садист и психопат — ваш Бог.
— Павел! — крикнул Данила.
Павел был в приступе бешенства. Глаза вращались в орбитах, казалось, еще чуть-чуть, и, выкручивая запястья, он сломает себе руку. Ту самую, с пультом дистанционного управления от взрывателя.
— Но тогда, в тот день, я решил, что Бог явил чудо, — Павел был словно в забытьи и продолжал говорить, то чуть успокаиваясь, то возбуждаясь с новой силой. — Да, еще вчера я простился с жизнью, а сегодня… сегодня я мог начать ее заново! Я был так глуп, что принял это за второй шанс . Если я выжил, значит, мне еще суждено что-то хорошее. Значит, будет чудо! Дурак.
Солнце пекло. Чистое ясное небо. Веселые, улыбающиеся люди. И я поддался этому настроению. Бродил по улицам, глупо жмурясь и выискивая глазами обещанное мне счастье. Наверное, я был похож на голодную собачонку, которая ждет, пока ей бросят какую-нибудь корку. Я дышал надеждой, я жаждал ее. Должно быть, Бог изрядно повеселился в тот день, наблюдая за мной.
И вдруг, действительно, со мной стало происходить что-то странное. Во-первых, меня чуть не сбил микроавтобус. Я собирался перейти дорогу, дернулся, и тут же справа раздался дикий визг тормозов. Тупая белая морда маршрутки замерла всего в каких-нибудь пяти сантиметрах от меня.
Высунулся водитель. Он начал что-то кричать, ругаться, поливать меня всякими словами. Но я словно бы и не слышал его. Я как завороженный глядел на этот глупый, ухмыляющийся капот… Прямо перед моим лицом была надпись: «Ищешь свою любовь?» — и символ новой FМ-радиостанции — два лебедя .
Водитель вылил на меня всю свою злость до капли и уехал. Тупой кретин. Он даже не понял, что был всего лишь курьером, доставившим мне первую подсказку. Я пришел в лихорадочное возбуждение. Я шел — быстро, никуда, без всякой цели, просто шел, иногда бежал. Чтобы не снижать темп, ставил себе цель обогнать какого-нибудь человека, шедшего впереди.
«Где же я видел этих лебедей? Где?!» — думал я. Два лебедя — словно быки, упершиеся друг в друга лбами. Изогнутые шеи образуют сердце. За этим сердцем — садящееся солнце…
И вдруг я понял — соседний дом! Да, точно! Его еще называют «лестница», потому что он похож на лестницу, лежащую на боку, — каждый следующий подъезд выступает чуть вперед. И на этих выступах десятки рекламных щитов. И как раз сейчас — реклама этой радиостанции! Лебеди!
Я круто развернулся и нырнул в подземный переход, в метро. Спустился вниз. Шел все так же быстро. Увидел отходящий поезд. На его стекле была та же картинка — два лебедя! Буквально пролетев платформу, я успел запрыгнуть в последний вагон и только тогда понял, что эта ветка везет меня к дому.
Все сходилось. Меня словно бы кто-то вел…
Оказавшись перед домом-«лестницей», я подошел к подъезду, над которым висел гигантский рекламный баннер.
Чуть постоял, отдышался и огляделся по сторонам. Никакого другого знака не было. Значит, все? Значит, здесь и сейчас… Наверное, Бог в эту секунду просто корчился от смеха. Я стоял перед этой идиотской зеленой дверью подъезда и вспоминал монолог Мастера: «Неужели сейчас? Подождите! Это надо осмыслить!..»
Вдруг дверь распахнулась и… я увидел Олесю.
«Ты?» — сказала она без всякого удивления, будто знала, что встретит меня здесь.
«Я…»
Бог режиссировал комедийную мелодраму.
Павел как будто забыл, что сейчас с ним в этой комнате находится Данила. Он полностью ушел, упал в себя и продолжал говорить, говорить, нервно, сбивчиво, но не останавливаясь. Его рассказ, полный боли, отчаяния и страха, порождал ощущение абсолютной безысходности. Павел загнал себя в угол, запутался, сбился. Он создал мир, в котором ему самому не нашлось места. И сейчас он словно бы вновь проходил по той же самой дороге, которая и привела его в этот ужасный тупик. Не видя и не понимая этого, он держал руку со злосчастным пультом так, словно бы это был не ключ от адской машины, а крест — молитвенный крест… На таймере оставалось чуть больше трех часов.
Я знал Олесю уже лет десять, а может и больше. В старших классах она была девушкой моего друга. Потом пропала — поступила в институт, а я ушел в армию. Мы жили в одном дворе. Когда встречались, обменивались пустыми, ничего не значащими фразами — «Привет. Как дела?»
Мне казалось, она относилась ко мне с симпатией. Я даже думал несколько раз с ней заговорить, но так и не нашел нужной темы. У нас было мало общего. Она — правильная . Делает все как нужно, как заведено, чтобы все были довольны. Словно пытается перед кем-то выслужиться. А мне наплевать…
Потом у нее, кажется, появился какой-то мужчина. Старше ее и не из бедных. Я несколько раз его видел. Он привозил Олесю домой. Потом она исчезла, и я решил, что она вышла замуж. Стало противно, я разозлился. Меня вообще это раздражает — сейчас женщины думают не о том, как жить, а о том, как устроить свою жизнь .
И вот сейчас, в тот самый день моей «второй жизни», она вышла из дверей, к которым меня привели знаки . Мы стояли друг напротив друга, а над нами висел плакат с двумя влюбленными птицами. Она вопросительно смотрела на меня своими ясными серыми удивительными глазами и улыбалась.
И я вдруг увидел ее лицо. Как в первый раз. Глядел и не мог оторваться… Формально — она не красивая. Таких девушек на глянце печатать не будут — ни жгучей сексуальности, ни классической прелести. Высокая и плотная, хотя не толстая. Нос прямой, но чуть длиннее нужного, вокруг — едва заметные веснушки. Губы яркие даже без помады, почти всегда чуть потрескавшиеся.
Вообще я никогда не смотрю, во что одеваются женщины. Одежда, макияж, прическа — это ведь только внешний образ. Сами они всегда другие, не такие, какими хотят казаться. Но то, что было на Олесе в тот день, я помню. Легкий светло-голубой джемпер в обтяжку, серые джинсы и дурацкий платочек в сине-белых кружочках вокруг шеи. Украшение… Ужасно нелепое.
Пауза затянулась. Прошла, наверное, целая минута. Но Олеся стояла, не уходила. Все смотрела на меня и смотрела, с немым вопросом в глазах.
— Что-то случилось? — она первая нарушила молчание. — Ты какой-то… какой-то потерянный.
— Просто… — я охрип. — Просто не ожидал тебя увидеть. Ты куда-то пропала. Уезжала?
Олеся ответила не сразу. Похоже, не знала, как сказать.
— Да… Уезжала, — кивнула она. — Я сейчас здесь не живу. Вот приходила забрать у мамы кое-какие документы.
— А-а-а… — протянул я. — Понятно…
У меня горло сдавило, и голос осип еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
— Избранник, я не кусаюсь! — ехидно выкрикнул Павел. — Проходи, располагайся!
Данила сделал шаг внутрь и окинул квартиру взглядом. Тусклый свет от лампочки, болтающейся на одних проводах, грязные полы, обшарпанные стены, на потолке трещины, разводы от неаккуратно положенной краски.
Еще секунду Данила раздумывал, потом словно стряхнул что-то с плеч, быстро закрыл за собой дверь, снял куртку, разулся и прошел в комнату.
Павел сидел на продавленном покосившемся диване, накрытом сверху сальным покрывалом.
—Что-то мне перестала нравиться моя идея, — зло сказал Павел, глядя на Данилу снизу вверх. — Не о чем мне с тобой разговаривать. Приехал… Спасатель… Чип и Дейл.
Данила улыбнулся. Взял стул и сел напротив Павла.
— Ну как, теперь не так страшно? — Данила добродушно развел руки в стороны.
— Что? — Павел повернул голову и искоса посмотрел на Данилу. — Ты о чем?
— О чем? — пожал плечами Данила. — Если меня «Чипом и Дейлом» назвать, наверное, сразу легче становится…
Глаза Павла блеснули. Что было в этом взгляде? Негодование? Презрение? Страх? Гнев? Злость? Не знаю. Все вместе, все сразу.
— Ты думаешь, я шучу?! — прошипел он. — Ты думаешь, я неудачник, который так самоутверждается? Да?!
Данила отрицательно покачал головой:
— Если у тебя есть другое объяснение, скажи…
Может быть, Павел рассчитывал, что Данила начнет оправдываться или, напротив, — разозлится. Но Данила не сделал ни того ни другого. Он просто «вернул» Павлу его слова, и это вывело того из себя.
— Ты, видимо, не понял, что я говорю совершенно серьезно, — Павел встал и направился к большому шкафу, стоящему в углу комнаты. — Вот…
Он открыл дверцу. Бельевой шкаф весь — снизу до верху — был забит какими-то пакетами. На средней полке стояло небольшое самодельное электронное устройство с торчащими во все стороны разноцветными проводами. На подсоединенных к устройству часах бледно-зеленым светом горели цифры: 04:13:53. Через секунду: 04:13:52. Еще через секунду: 04:13:51.
— Что это? — тихо спросил Данила.
— Это наш с тобой билет, Избранник.
— Билет?
— Да, билет. К Богу.
Адская машина находилась на шестом этаже. Снизу еще пять, сверху — восемь. Сколько там людей?!.
— Рано ты пришел, Данила, — сказал Павел. — Я думал, у нас с тобой где-то час будет, не больше. Вот и часики завел… Ну ладно, если что — у меня кнопка есть. Мы наш пшик можем и ускорить, если понадобится.
Павел показал на свое запястье. К нему пластырем был приклеен какой-то пластмассовый предмет, похожий на брелок автомобильной сигнализации.
— Обманул я тебя, — Павел улыбнулся. — Один не хочу умирать. Вместе полетим. На небо !
— Надо людей вывести, — спокойно сказал Данила.
— Каких людей? — Павел сделал вид, будто бы не понял его слов.
— Жителей дома.
— Нет, не надо, — Павел отрицательно покачал головой. — Поедем с эскортом!
— Они ни в чем не виноваты, — голос Данилы едва заметно дрогнул.
— А никто ни в чем не виноват, мир такой… — лицо Павла исказилось, это был сарказм, издевка, чувство безграничного превосходства и торжества. — Я же тебе говорил, а ты мне все не веришь.
— У тебя нет никаких причин их убивать, — голос Данилы на мгновение стал грозным.
— А ни у кого нет никаких причин, — расхохотался Павел. — Ты разве не знал?! Ни у кого — никаких — ни на что. Все фарс! Розыгрыш. Мы как подопытные кролики. Плебеи в руках Господних. Даже не в руках, в ногах… И главное ведь — что?
Он встал и приблизился к Даниле, сидящему на стуле в центре комнаты. Высокая худая фигура Павла изогнулась и замерла в этом неестественном положении. Он как змея танцевал смертельный танец над своей жертвой.
— Что? — спросил Данила, глядя Павлу прямо в глаза.
— Вот ты — Избранный. А они, — Павел показал вверх и вниз, — они нет. И я — нет. Тебе и жить хорошо, и умирать не скверно. А нам… Так что я теперь даже убивать тебя не хочу. Поболтаем часок-другой, и, может, отпущу тебя. Иди и помни .
— Людей выпусти, — повторил Данила. Павел развернулся и пошел к дивану.
— А если твои дружки что-нибудь предпримут, я увижу, — бросил он раздраженно и показал на зеркало, стоящее под углом у самого окна.
Павел так приладил зеркало, чтобы видеть с дивана выход из дома и улицу.
— Я не понимаю — чего ты от меня хочешь? — спросил Данила.
— Не знаю, — внезапно тихо ответил тот. — Я как-то все это по-другому себе представлял.
— По-другому? — от удивления Данила даже повысил голос. — Что представлял?!
— Но это всегда так, — тихо, почти беззвучно шепнул Павел. — Сплошной обман.
— В чем обман-то?
— По шло все… — отозвался Павел.
— По шло? — переспросил Данила.
— Пустая, пошлая обыденность, — Павел залез на диван с ногами, зажал колени в кольцо рук и уставился в зеркало над окном. — Чуда нет. По шло. Если чуда нет — зачем жить? Вот вы там за души наши боретесь, знание какое-то ищете… Скрижали. Печати. И расстраиваетесь еще чего-то, переживаете, недовольство проявляете. А ты вернись, Данила, в свою коммуналку питерскую. Вернись на два года назад. И так, что ничего нет — ни жизни этой, ни астролога того, который тебя Избранником числит, ни знаков. Ничего. Пустая жизнь. Пошлая. Ты ведь тоже покончить с собой хотел. Так?!
— Да.
— Потому что обман все. Потому что по шло все. Потому что чуда нет… Ведь так?
— Да, наверное, так, — согласился Данила.
— Но к тебе, Данила, в жизнь чудо пришло, а ко мне нет. И теперь у тебя дело есть, а у меня нет. И все у тебя правильно и миленько, а у меня — гнусно и того хуже — никак. Но ничего, браток, если так, мы эту лавочку прикроем, — Павел потер запястье с прикрепленным к нему пультом дистанционного управления. — Нажмем на кнопочку, и привет! Все кончится.
Павел помолчал какое-то время и добавил: — И это ведь вранье все, Данила, что Избранники другим людям нужны. Просто Избранникам хорошо, а нам — другим людям — плохо. Вот и все.
— Неизбранник , — позвал Данила. — Людей выведи из дома.
И Павел вдруг расхохотался. Зычным, рваным, пугающим спехом.
— Вот ты заладил! — прокричал он сквозь хохот. — «Выведи людей!» «Выведи людей!» А знаешь, в чем проблема? Если я им скажу: «Я знаю про бомбу, которая заложена в 137 квартире. Выходите…» — никто не выйдет. В милицию начнут звонить, спрашивать, докладывать. Через час эта милиция приедет, не спеша, с собакой. Поднимутся ко мне на этаж, позвонят, начнут спрашивать… Никто из дома не выйдет. Понимаешь? Потому что мой голос для них — даже если это их жизни касается — ничто. Люди такие, мир такой, все глупо. Глупо и пошло. Все еще не веришь мне?..
— Не верю, — ответил Данила.
— Доводы плохие? — зло ухмыльнулся Павел.
— Доводы нормальные. Хорошие доводы. Только вот я не верю.
— Вот, — Павел показал указательный палец. — Видишь! Это потому, что ты Избранный. Поэтому и не веришь. У тебя другая правда, не наша . И к нам она никак не относится.
— Нет, я не верю, не потому что я Избранный, — возразил Данила. — Я не верю, потому что не хочу. Просто не хочу, и все. Это ты можешь понять?..
— Сытый с голодным никогда не договорятся…
— Знаешь, — сказал Павел, — я однажды загадал…
— Загадал? — удивленно переспросил Данила.
— Да, нажрался таблеток, штук сто, наверное, съел. И загадал — умру, так тому и быть, а если не умру, то значит, случится еще в моей жизни что-то особенное, чудо какое-то, которое все перевернет. Обыденность эту, эту пустоту внутри,
Данила посмотрел на Павла с какой-то иронией:
— То есть не собирался умирать, я так понимаю?
— В смысле?.. — он недовольно уставился на Данилу.
— Просто похоже на шантаж, Павел.
— На шантаж ? — презрительная гримаса на миг исказила его лицо. — Не понимаю.
— «Жизнь, а ну-ка быстро, хочу чуда! А не дашь, так я помру, и будет моя кровь на твоей совести!» Это называется шантаж.
— Я думал, ты тоньше, — едко заметил Павел, его верхняя губа нервно дернулась.
— «Тоньше» — это в смысле хитрее ? — с подвохом переспросил Данила.
— Нет, тоньше в смысле тоньше .
— Знаешь, я на правах «Избранного» открою тебе один секрет, — сказал вдруг Данила. — Пока ты пытаешься контролировать Жизнь, в ней чуда не будет. Просто не может быть. А то, что ты сделал, это способ контроля. Ты у нее неких гарантий затребовал. Понимаешь? Мол, пусть даст мне знак, что все будет нормально. Ты у Жизни потребовал, словно Промысел должен перед тобой отчитываться… Неужели не понимаешь? Ведь не можешь не понимать. А значит — хитришь. Чудо приходит только в тот миг, когда ты готов довериться Жизни. И приходит оно само, без уведомления, без предупреждения, без гарантий.
Павел долго молчал и смотрел куда-то перед собой. Он думал о чем-то. Тяжело, напряженно, мучительно думал.
— Я тогда проснулся от невыносимого света, — сказал он наконец. — Мои веки были сомкнуты, но я все равно чувствовал этот свет, он резал мне глаза. Я с трудом перевернулся на бок и закрыл голову руками. Стало чуть легче. Я очнулся. Я выжил. Это значило, что в моей жизни еще будет что-то хорошее… Я сыграл с Богом в рулетку, а Он спас меня. Он явил чудо, как я и просил. Тогда я еще не знал, что эта жизнь была оставлена мне в наказание. Это не я сыграл с Ним в рулетку, это Он игрался со мной…
— Оставив мне жизнь, голос Павла звучал глухо, — Бог осудил меня на длинную, невыносимую муку. Он садист, ваш Бог… Ты знаешь это, Данила? Ты знаешь, что Он — садист?! Я думаю, наши мучения доставляют Ему удовольствие. Иначе это никак нельзя объяснить.
— О чем ты? — Данила смотрел на Павла широко открытыми от удивления глазами.
Молодой человек — уставший, измученный, истощенный — вдруг заговорил как пророк — жестко, гневно, решительно:
— Бог требует повиновения. И ты мне говоришь о том же, Данила. Это рабство, твой призыв — «Доверься!» И ведь это не призыв даже, это ультиматум . Потому что, если человек находит в себе силы восстать против этого, если он находит в себе силы сказать «нет!» той жалкой жизни, на которую его обрекает это твое «Провидение», Бог наказывает его, и наказывает жестоко. Скажи Ему: «нет!» — и Он будет препятствовать тебе во всем. Захочешь любви — от тебя отвернутся все до единого. Захочешь веры — окажешься в такой грязи, где всякая живая душа неминуемо задыхается и гибнет. Захочешь умереть — Он тебе и этого не позволит. Если Бог решил, вынес свой приговор, ты будешь страдать . Ему даже душа твоя не нужна… Он садист и психопат — ваш Бог.
— Павел! — крикнул Данила.
Павел был в приступе бешенства. Глаза вращались в орбитах, казалось, еще чуть-чуть, и, выкручивая запястья, он сломает себе руку. Ту самую, с пультом дистанционного управления от взрывателя.
— Но тогда, в тот день, я решил, что Бог явил чудо, — Павел был словно в забытьи и продолжал говорить, то чуть успокаиваясь, то возбуждаясь с новой силой. — Да, еще вчера я простился с жизнью, а сегодня… сегодня я мог начать ее заново! Я был так глуп, что принял это за второй шанс . Если я выжил, значит, мне еще суждено что-то хорошее. Значит, будет чудо! Дурак.
Солнце пекло. Чистое ясное небо. Веселые, улыбающиеся люди. И я поддался этому настроению. Бродил по улицам, глупо жмурясь и выискивая глазами обещанное мне счастье. Наверное, я был похож на голодную собачонку, которая ждет, пока ей бросят какую-нибудь корку. Я дышал надеждой, я жаждал ее. Должно быть, Бог изрядно повеселился в тот день, наблюдая за мной.
И вдруг, действительно, со мной стало происходить что-то странное. Во-первых, меня чуть не сбил микроавтобус. Я собирался перейти дорогу, дернулся, и тут же справа раздался дикий визг тормозов. Тупая белая морда маршрутки замерла всего в каких-нибудь пяти сантиметрах от меня.
Высунулся водитель. Он начал что-то кричать, ругаться, поливать меня всякими словами. Но я словно бы и не слышал его. Я как завороженный глядел на этот глупый, ухмыляющийся капот… Прямо перед моим лицом была надпись: «Ищешь свою любовь?» — и символ новой FМ-радиостанции — два лебедя .
Водитель вылил на меня всю свою злость до капли и уехал. Тупой кретин. Он даже не понял, что был всего лишь курьером, доставившим мне первую подсказку. Я пришел в лихорадочное возбуждение. Я шел — быстро, никуда, без всякой цели, просто шел, иногда бежал. Чтобы не снижать темп, ставил себе цель обогнать какого-нибудь человека, шедшего впереди.
«Где же я видел этих лебедей? Где?!» — думал я. Два лебедя — словно быки, упершиеся друг в друга лбами. Изогнутые шеи образуют сердце. За этим сердцем — садящееся солнце…
И вдруг я понял — соседний дом! Да, точно! Его еще называют «лестница», потому что он похож на лестницу, лежащую на боку, — каждый следующий подъезд выступает чуть вперед. И на этих выступах десятки рекламных щитов. И как раз сейчас — реклама этой радиостанции! Лебеди!
Я круто развернулся и нырнул в подземный переход, в метро. Спустился вниз. Шел все так же быстро. Увидел отходящий поезд. На его стекле была та же картинка — два лебедя! Буквально пролетев платформу, я успел запрыгнуть в последний вагон и только тогда понял, что эта ветка везет меня к дому.
Все сходилось. Меня словно бы кто-то вел…
Оказавшись перед домом-«лестницей», я подошел к подъезду, над которым висел гигантский рекламный баннер.
Чуть постоял, отдышался и огляделся по сторонам. Никакого другого знака не было. Значит, все? Значит, здесь и сейчас… Наверное, Бог в эту секунду просто корчился от смеха. Я стоял перед этой идиотской зеленой дверью подъезда и вспоминал монолог Мастера: «Неужели сейчас? Подождите! Это надо осмыслить!..»
Вдруг дверь распахнулась и… я увидел Олесю.
«Ты?» — сказала она без всякого удивления, будто знала, что встретит меня здесь.
«Я…»
Бог режиссировал комедийную мелодраму.
Павел как будто забыл, что сейчас с ним в этой комнате находится Данила. Он полностью ушел, упал в себя и продолжал говорить, говорить, нервно, сбивчиво, но не останавливаясь. Его рассказ, полный боли, отчаяния и страха, порождал ощущение абсолютной безысходности. Павел загнал себя в угол, запутался, сбился. Он создал мир, в котором ему самому не нашлось места. И сейчас он словно бы вновь проходил по той же самой дороге, которая и привела его в этот ужасный тупик. Не видя и не понимая этого, он держал руку со злосчастным пультом так, словно бы это был не ключ от адской машины, а крест — молитвенный крест… На таймере оставалось чуть больше трех часов.
Я знал Олесю уже лет десять, а может и больше. В старших классах она была девушкой моего друга. Потом пропала — поступила в институт, а я ушел в армию. Мы жили в одном дворе. Когда встречались, обменивались пустыми, ничего не значащими фразами — «Привет. Как дела?»
Мне казалось, она относилась ко мне с симпатией. Я даже думал несколько раз с ней заговорить, но так и не нашел нужной темы. У нас было мало общего. Она — правильная . Делает все как нужно, как заведено, чтобы все были довольны. Словно пытается перед кем-то выслужиться. А мне наплевать…
Потом у нее, кажется, появился какой-то мужчина. Старше ее и не из бедных. Я несколько раз его видел. Он привозил Олесю домой. Потом она исчезла, и я решил, что она вышла замуж. Стало противно, я разозлился. Меня вообще это раздражает — сейчас женщины думают не о том, как жить, а о том, как устроить свою жизнь .
И вот сейчас, в тот самый день моей «второй жизни», она вышла из дверей, к которым меня привели знаки . Мы стояли друг напротив друга, а над нами висел плакат с двумя влюбленными птицами. Она вопросительно смотрела на меня своими ясными серыми удивительными глазами и улыбалась.
И я вдруг увидел ее лицо. Как в первый раз. Глядел и не мог оторваться… Формально — она не красивая. Таких девушек на глянце печатать не будут — ни жгучей сексуальности, ни классической прелести. Высокая и плотная, хотя не толстая. Нос прямой, но чуть длиннее нужного, вокруг — едва заметные веснушки. Губы яркие даже без помады, почти всегда чуть потрескавшиеся.
Вообще я никогда не смотрю, во что одеваются женщины. Одежда, макияж, прическа — это ведь только внешний образ. Сами они всегда другие, не такие, какими хотят казаться. Но то, что было на Олесе в тот день, я помню. Легкий светло-голубой джемпер в обтяжку, серые джинсы и дурацкий платочек в сине-белых кружочках вокруг шеи. Украшение… Ужасно нелепое.
Пауза затянулась. Прошла, наверное, целая минута. Но Олеся стояла, не уходила. Все смотрела на меня и смотрела, с немым вопросом в глазах.
— Что-то случилось? — она первая нарушила молчание. — Ты какой-то… какой-то потерянный.
— Просто… — я охрип. — Просто не ожидал тебя увидеть. Ты куда-то пропала. Уезжала?
Олеся ответила не сразу. Похоже, не знала, как сказать.
— Да… Уезжала, — кивнула она. — Я сейчас здесь не живу. Вот приходила забрать у мамы кое-какие документы.
— А-а-а… — протянул я. — Понятно…
У меня горло сдавило, и голос осип еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11