Девственная луна – властительница всего, что растет на земле и что еще только нарождается. И потому мы черпаем из нее силы, чтобы служить целям, которых нельзя достичь без нашей помощи. Сестры мои, готовы ли вы отдать делу, которому мы служим, всю энергию и мощь своего духа?
Вокруг раздались тихие возгласы согласия. Кейлин крепче уперлась ногами в прохладную траву.
– Мы просим помощи у Великой Богини, Владычицы Жизни, которая носит покров из звездных небес. Она – непорочная дева, матерь всего живого; мудрость Ее простирается и за пределы Вселенной. Она – единство всех богинь, а все богини – это одна Великая Богиня. Ее сияние всегда льется с небес, в какой бы фазе Она ни находилась. Вот так же Ее свет отражается в наших глазах; Она сияет внутри нас! – Кейлин дышала с трудом, словно в лицо ей дул сильный ветер. – Великая Богиня, услышь нас… – взывала она.
– Великая Богиня, приди к нам… – эхом отзывались девушки.
– Услышь нас, Великая Богиня! – Напряжение стало почти невыносимым; Кейлин чувствовала, как дрожат пальцы помощниц, державших ее за руки.
– Мы призываем эти могущественные силы, чтобы исцелить Беток, мать Амбигатоса!
Она услышала, как Дида пропела первую ноту заклинания, несущего исцеление. Несколько девушек вторили ей тихими, проникновенными голосами, которые звучали, как струна арфы, но гораздо глубже, сладостнее, громче. Первая нота тянулась долго; казалось, она никогда не смолкнет. Затем вступили еще несколько послушниц, потом зазвучала третья нота аккорда и, наконец, последняя, верхняя, и звонкий, чистый голос Диды, словно жаворонок, взмыл к небесам над голосами поющих. Такой аккорд исполняли музыканты Эриу во время магических ритуалов. Эйлан же предложила построить на нем песнопения, а Дида отработала технику исполнения и обучила ей девушек. Музыка лилась на Кейлин со всех сторон, словно она находилась внутри арфы. Постепенно голоса поющих слились воедино, и Кейлин ощутила прикосновение их душ.
«Я взмываю ввысь на крыльях света». Кейлин не могла определить, чьи мысли она читает. Да это было и не важно, потому что сейчас она испытывала то же самое.
«Я вижу радужное кольцо вокруг луны… в лучах солнца… в потоке воды… весь мир окутан мерцанием…»
«Прохлада воды… тепло огня… нежный пух утенка… руки матери…»
Этот проникающий протяжный звук туманил сознание. Только Дида, не подверженная общему смятению, по-прежнему сохраняла ясный разум. И то, что она слышала, ей не нравилось.
«Вдохните глубоко, а теперь затаите дыхание… У Танаис дрожит голос. Не спешите, не спешите… сейчас вступает Райан… пятая нота… вот, уже лучше. А теперь все на тон выше… слушайте меня… не нарушайте гармонию!»
Аккорд зазвучал идеально чисто. Хор женских голосов поднялся вверх, обратившись в Голос Великой Богини. На какое-то время даже Дида прервала свой внутренний монолог. Мелодия вибрировала в вышине, насыщенная неподвластной человеку глубиной и силой. Кейлин почувствовала, как Дида с облегчением перевела дух. Сама она специально не обучалась музыке и пению и не способна была выразить словами чистую красоту аккорда, однако она тоже пела неплохо и понимала, какое неземное наслаждение доставляет профессиональному музыканту идеальная гармония.
Усилием воли овладев собой, Кейлин раскрылась навстречу витавшим вокруг энергетическим импульсам, чтобы впитать их в себя, стараясь удержать в воображении образ больной женщины, которой они служили. Теперь она видела Его воочию – прозрачный сгусток, насыщенный неземной мощью, который с каждым дыханием сиял все ярче.
Кейлин приняла в себя Могучий Дух, наложив его в сознании на образ, который стоял у нее перед глазами. Теперь уже все видели Его – мерцающий блеск над грудой камней. Мелодичные звуки становились громче, заполняя все ее существо; Кейлин казалось, что она больше не в силах выносить это наслаждение. Ее руки взметнулись ввысь, – все они инстинктивно протягивали к небесам руки, а Могучий Дух искрился фонтаном света, купался в звуках чистой, прозрачной музыки, посылая исцеление больной женщине. Видение исчезло. Женщины опустили руки. Они дышали тяжело, прерывисто, словно утомленные долгим бегом, но все знали, что их усилия были не напрасны.
В этот вечер им еще дважды удалось вызвать Могучий Дух, дарующий исцеление, и, завершая обряд, они пропели нежную тихую мелодию, восполняя затраченную энергию.
По окончании ритуала даже в глазах Диды сияла умиротворенность. Со словами благодарности женщины вернулись в Лесную обитель, чтобы поужинать и лечь спать. Но Кейлин, хотя и очень устала, направилась к стоявшему в отдалении домику, где находились покои Верховной Жрицы, чтобы рассказать Эйлан, как прошла церемония.
– Не нужно ничего рассказывать… – проговорила Эйлан, когда Кейлин вошла к ней в комнату. – Даже отсюда я слышала вас. Я ощущала силу Могучего Духа. – Жрица, казалось, вся светится изнутри.
– У нас все получилось. Это и есть наше истинное предназначение! О таком чуде я грезила, когда была еще девочкой и прислуживала Лианнон. Но потом друиды заперли нас здесь, и видение исчезло. И хоть я знала и умела многое, мне никак не удавалось вновь воскресить его, пока ты не указала мне, как сделать это.
– Ты обошлась бы и без моей помощи… – Сев на постели, Эйлан через силу улыбнулась. Ей по-прежнему нездоровилось, боль не отпускала; так она чувствовала себя почти каждый раз в эту пору месяца. Эйлан все больше проникалась уверенностью в том, что когда-то давно, в прежней жизни, Кейлин была величайшей жрицей. Многие из новых ритуалов возникали неожиданно сами собой, сразу принимая совершенную форму; новые идеи всплывали как бы из глубин памяти . Эйлан полагала, что сама она тоже была когда-то жрицей. Но если она обладала просто даром предвидения, то Кейлин порой способна была вызывать могучие силы.
– Я нередко размышляю о том, что Верховной Жрицей по праву должна быть ты, а не я.
Кейлин бросила на нее быстрый взгляд.
– Когда-то у меня тоже были такие мысли, – отозвалась она. – Но теперь я этого не желаю.
– До чего рассудительная женщина! И тем не менее если бы тебя избрали, ты прекрасно справилась бы с этой ролью. – Темные волосы Кейлин уже посеребрила седина, отметила про себя Эйлан, но в остальном она мало чем отличается от той женщины, которая десять лет назад принимала у Маири роды.
– Ну, сейчас эта роль не моя, и ладно, – живо проговорила Кейлин. – А теперь несколько практических вопросов. К нам обратились с довольно необычной просьбой. Некий мужчина из римской секты, членов которой называют христианами, хочет поселиться в старой лесной хижине. Говорит, что он отшельник. Что мне ему ответить: пусть живет там или пусть уходит?
– А почему бы и нет? – подумав, промолвила Эйлан. – Я больше не стану отправлять туда наших женщин, которых нужно наказать. Да и ты, наверное, тоже. А все Вороны уже нашли себе пристанище. – Душа заныла при мысли о том, что в доме, где она родила и кормила свое дитя, будет жить незнакомый пришелец. Но что теперь переживать?
– Хорошо, – сказала Кейлин. – А если Арданос станет возражать, я напомню ему, что христианам позволили выстроить часовню на Яблоневом острове. Она стоит чуть ниже того места, где бьет из-под земли Священный источник, у кустов боярышника.
– Ты была там? – спросила Эйлан.
– Давно, еще в юности, – ответила Кейлин. – Страна Лета – необычная земля: сплошные болота, озера, луга. Когда льет дождь, Холм превращается в остров. Все окутано пеленой тумана, и иногда кажется, что вот свернешь на следующем повороте и сразу ступишь в потусторонний мир. А потом вдруг яркие лучи солнца прорезают облака, и перед тобой высится священный Холм, увенчанный кольцом из каменных глыб.
Эйлан слушала Кейлин, и ей казалось, что та далекая страна встает у нее перед глазами. А потом взору ее и впрямь предстала земля, о которой рассказывала Кейлин. Картина возникла неожиданно и тут же исчезла. Но она успела заметить в этом видении Кейлин. В пелене тумана она плыла к холму в плоскодонной лодке, управляемой маленькими темноволосыми людьми, которые жили в горах; на корме стояли, съежившись, несколько послушниц. Но Кейлин стояла прямо; на лбу и шее у нее сверкали золотые украшения.
– Кейлин, – заговорила молодая женщина. Жрица с удивлением посмотрела на нее, – должно быть, на лице Эйлан отражалась тень посетившего ее видения. – Ты станешь Верховной Жрицей на Яблоневом острове. Я только что видела это. Ты увезешь женщин туда.
– Когда… – начала Кейлин, но Эйлан покачала головой.
– Не знаю! – Она вздохнула. Видение, как это часто случалось, было мимолетным и неясным. – Но мне показалось, это безопасное место, скрытое от глаз римлян. Может быть, следует направить туда нескольких жриц.
В новой должности Гаю приходилось много ездить по стране. А когда центральный военный склад перенесли в Деву, где теперь располагался XX легион, он решил обосноваться с семьей в уютном поместье под названием Вилла Северина, которое находилось на южной окраине города. Юлии очень не хотелось уезжать из Лондиния, но она с мужественным самоотречением стала привыкать к сельской жизни и спустя год после переезда на запад родила девочек-двойняшек. Особо не фантазируя, она дала им довольно прозаичные имена: Терция и Кварта. Вторая малышка была такой крошечной, что вскоре все стали называть ее Квартиллой.
– Но почему? – недоуменно поинтересовался Лициний. Старик приехал в гости к молодым, чтобы увидеть новорожденных внучек.
– А что тут непонятного? – в свою очередь спросила Юлия, причем совершенно серьезно. – Если бы она была кружкой, мы стали бы называть ее не квартой, а половиной пинты. – Лициний как-то странно взглянул на дочь, и она поняла, что отец не оценил ее шутки. Но с другой стороны, Квартилла была не очень красивым ребенком.
Юлия не испытывала к двойняшкам особой привязанности. У нее был огромный живот, когда она носила их, и молодая женщина решила, что наконец-то подарит Гаю крепкого, здорового сына. Чему же ей было радоваться, когда, намучившись во время родов, она обнаружила, что все ее усилия вновь увенчались лишь двумя дочерьми, одна из которых совсем хилая малышка.
Роды были тяжелые, и Юлия выздоравливала медленно, а когда стало ясно, что у нее нет молока, она без сожаления поручила своих дочерей заботам кормилицы. Нужно, чтобы ее организм как можно скорее вновь обрел способность к деторождению, и тогда она уж постарается подарить Гаю сына. Врач-грек намекнул, что следующая беременность может плохо кончиться для нее, но он был всего лишь раб, и Юлия строго-настрого запретила ему говорить об этом отцу и мужу.
«В следующий раз, – поклялась она себе, – я выстрою в Деве храм в честь Юноны, если уж без этого не обойтись, но непременно рожу мальчика!»
Дети подрастали, и Юлия постепенно привыкла к ласкающему глаз холмистому пейзажу в южных окрестностях Девы. В Лондиний к отцу она переезжала только на зиму. Лициний любил внучек и уже присматривал им женихов в семьях своих знакомых.
Гай не проявлял особого интереса к дочерям, но этого и следовало ожидать. Юлии было известно, что, когда ей нездоровится, Гай спит с кем-нибудь из рабынь, но, поскольку он исправно исполнял свои супружеские обязанности, она не возражала. Она вышла замуж ради того, чтобы в обществе ее чтили как благообразную матрону и чтобы подарить отцу наследника. Ее отношения с Гаем строились на взаимном уважении и привязанности друг к другу; римлянке из благородной семьи стремиться к чему-то большему просто неприлично.
Высший свет Лондиния представлял собой лишь слабое подобие истинного римского общества, но и здесь случались скандалы и разводы, и, наблюдая за своими знакомыми, Юлия нередко склонялась к мысли о том, что они с Гаем – одна из немногих супружеских пар, которым удается сохранять традиции старого Рима. Ее брак был удачным, и, глядя порой, как дочери играют вместе в саду возле дома, словно цветочки, пестрея своими яркими туниками на фоне зеленых кустов, она начинала верить, что из нее получилась неплохая мать.
А вскоре после того, как двойняшкам исполнилось два года, Юлия вновь забеременела.
Наконец-то кончилась пора затяжных дождей, когда дети ныли и постоянно ссорились между собой, потому что их не пускали гулять, и установилась теплая погода. Юлия сидела на веранде, которую пристроили к фасаду, когда возводили два новых крыла по обеим сторонам дома. Она устроилась здесь, намереваясь подсчитать хозяйственные расходы, и задремала на солнцепеке. Руки покоились на округлившемся животе. Юлия хотела чувствовать, как шевелится внутри ребенок, – она была уверена, что это сын. В последнее время он мало толкался, и молодая женщина решила, что ребенок, как и она сама, разомлел от тепла.
Юлия лежала недвижно, полуприкрыв веки, чтобы лучи солнца не били в глаза, и слушала щебетание птиц. Где-то рядом переговаривались рабы, работавшие во дворе усадьбы. Гай частенько повторял, что Юлия управляет домашним хозяйством столь же четко и организованно, как легионеры сооружают лагерь. Она всегда знала, где находится каждый из домашних слуг и чем они занимаются в то или иное время дня.
– … играют во дворе. – Это говорила привезенная из Галлии рослая девушка, присматривавшая за детьми.
– Ничего подобного! – ответила старая Лидия, старшая над служанками, которые опекали детей. – Двойняшки обедают, Селла помогает кухарке лепить пирожки, а вот Секунда как раз в том возрасте, когда за ней нужен глаз да глаз. Ей все интересно…
– Она была в саду… – тихо оправдывалась девушка.
– А ты где была? Опять заигрывала с конюхом хозяина? – сердито спрашивала Лидия. – Ладно, она не могла уйти далеко. Отправляйся на поиски, а я пошлю в помощь тебе нескольких человек. Но если с ребенком что-нибудь случилось, клянусь, я лично прослежу, чтобы тебя выпороли как следует! О чем ты думала? Ты же знаешь, что госпоже нельзя волноваться. Ей скоро рожать!
Юлия нахмурилась, раздумывая, стоит ли подняться, чтобы поговорить со служанками. Но беременность выжала из нее все силы, да и Секунда наверняка скоро объявится.
До нее донеслись крики нескольких слуг, потом она услышала густой голос Гая; он хотел знать, что произошло. «Вот и хорошо, – подумала Юлия, – пусть поищет вместе с ними. Пора бы и ему немножко побеспокоиться о детях».
Юлия опять откинулась в кресле, понимая, что ей следует беречь себя ради ребенка, которого она носит под сердцем. Но постепенно тревога завладела ею, и она вновь села. Крики слуг, ищущих Секунду, едва доносились до ее слуха. Неужели девочка убежала так далеко?
Тень гномона на солнечных часах почти достигла следующей отметки, когда Юлия услышала приглушенные голоса и похрустывание шагов по тропинке, посыпанной гравием. Значит, Секунду нашли. Но почему так тихо? Секунда должна бы хныкать, потому что Гай наверняка отшлепал ее, и по заслугам. По телу пробежала холодная дрожь. Юлия с трудом поднялась на ноги и прислонилась к колонне. Из-за деревьев появились люди.
Она увидела Гая и попыталась окликнуть его, но слова застряли в горле. Потом садовник отступил в сторону, и Юлия заметила, что Гай несет Секунду на руках. Но никогда прежде дочь ее не лежала так спокойно, даже когда спала.
«Почему она не шевелится?» – Губы молодой женщины изогнулись в беззвучном крике.
Гай приблизился к жене. Лицо его, залитое слезами, судорожно подергивалось. С розового платьица Секунды стекала вода; черные кудряшки слиплись. Потрясенная, Юлия в оцепенении смотрела на мужа и дочь; кровь застыла в жилах.
– Она упала в ручей, – хрипло произнес Гай, – на краю поля. Я пытался сделать ей искусственное дыхание. Пытался… – Он проглотил комок в горле, глядя на маленькое личико с закрытыми глазами, которое теперь было бледно, как мрамор.
Все кончено, тупо сказала себе Юлия. Секунда никогда уже не будет дышать. Она зажмурилась, недоумевая, почему вокруг стало так темно, потом почувствовала резкую боль в животе.
Следующие несколько часов молодая женщина металась от горя и боли. Она помнила, как Гай клялся шкуру спустить с рабыни, которая не досмотрела за дочкой, а Лициний все пытался успокоить его. Что-то случилось с Секундой… Юлия хотела подняться с постели и сходить к дочери, но служанки не позволили ей встать. А потом опять резная боль скрутила живот. Иногда сознание светлело, и тогда она понимала, что так быть не должно. То, что происходило с ней, напоминало родовые схватки, но ведь с начала беременности не прошло и шести месяцев. «Боги всемогущие, если в вас есть хоть капля милосердия, положите этому конец. Вы забрали у меня дочь – не дайте мне потерять сына!»
Перед самым рассветом после очередного приступа Юлия выдавила из себя последнюю струю горячей крови. Лидия, бормоча проклятия, склонилась над ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64