Билл, я на мели. Давай выпьем еще.
– Лучше давай поедим хорошенько.
– Верно. Закажи себе бифштекс или что-то другое, что хочешь. Пошли пописаем. Это единственная услуга, за которую здесь не дерут деньги. Скажи-ка, Билл, ты не замечаешь, что у меня появился животик? На мели, с животиком, жена не хочет спать со мной… Не думай, Билл, что я набрался. Но иногда так хочется бросить все к чертовой матери и уехать куда-нибудь навсегда. Когда я пью, я никогда не теряю рассудка.
– Что ты, черт бы тебя побрал! Ты же прекрасный молодой парень, один из лучших, тебя никто не объедет на кривой, пилот-ас, мастер посадки на три точки, ловкий игрок в покер… Боже, сколько достоинств!
– Ну и для чего все они, если с тобой не спит жена?
К еде Чарли даже не притронулся. Билл уплел оба бифштекса. Чарли только пил виски прямо из бутылки, которую то и дело доставал из-под стола, и запивал, как водится, пивом.
– Ну-ка скажи мне, твоя жена… дает тебе всякий раз, когда тебе захочется, да? Ну а наши ребята с завода, их жены тоже никогда им не отказывают, правда?
Билл тоже немного окосел.
– Моя жена… Она делает все, что я скажу.
Все кончилось тем, что Биллу пришлось самому пригнать новый «паккард» Чарли к парому. В Детройте Билл заставил Чарли выпить очень много содовой в аптеке, чтобы тот протрезвел, но когда они вернулись к машине и Чарли попытался сесть за руль, он бессильно упал на него грудью. Биллу пришлось довезти его до самого дома в Гросс-пойнте. Чарли слышал перебранку Билла с дорожными полицейскими. Один из них заметил, в каком плачевном состоянии находится мистер Андерсон, и настоял на том, чтобы тот перебрался на заднее сиденье, только после этого пропустил их машину. Но Чарли сейчас было море по колено, ему вдруг стало почему-то так смешно, что он начал хохотать. Но самую великую хохму отмочил Билл, когда помогал слуге довести его по лестнице наверх, в его спальню.
– Боссу немного нездоровится, сам понимаешь, переутомился на работе. – Он, то и дело постукивая его пальцем по голове, повторял: – Переутомление мозга!
В спальне Чарли очухался и теперь даже смог довольно невнятно заявить:
– Билл, ты вежлив, как король! Джордж, вызови такси для мистера Чернака. Пусть его доставят домой… этого счастливого мерзавца… прямо под бок к его женушке.
Завалившись на кровать в одном ботинке, он тут же тихо уснул.
Вернувшись в Вашингтон из своей очередной командировки в Нью-Йорк, он сразу позвонил на завод Биллу.
– Хэлло, Билл, как ты там, парень? Твоя жена все еще делает то, что ты ей скажешь? Ха-ха! Я чувствую себя просто ужасно. Такая изматывающая деловая поездка, понимаешь… никогда в жизни не пил так много с таким количеством всевозможных негодяев и мошенников, черт бы их всех побрал! Послушай, Билл, не волнуйся, если тебя уволят. Я включу тебя в свою частную ведомость, понимаешь… Мы собираемся уволить весь коллектив завода. Если, черт возьми, им не нравится работать на нас, пусть работают на других… У нас свободная страна. Я никого не стану удерживать у себя против его воли. Послушай, сколько понадобится нам времени, чтобы отладить этого «Мотылька», ты знаешь, номер шестнадцать… ну того, твоего настоящего «Москита»… Ладно… хорошо… Если мы сможем довести машину до ума, то ее могут взять как образец для общих технических показателей. Боже, Билл, если мы это сделаем… у нас будут развязаны руки, тебе не придется беспокоиться о том, смогут ли пойти твои дети в колледж или не смогут. Ты даже сам сможешь туда поступить и прихватить с собой твою женушку… Ладно, пока!
Чарли положил трубку на рычаг. В дверях стояла его секретарша, мисс Финнеген. Рыжеволосая, с лицом таким свежим, цветущим, возле маленького острого носика – несколько веснушек. Как хорошо она всегда одевается! Она глядела на Чарли своими светло-карими, такими широко открытыми, сияющими, подернутыми влагой глазами, а он поглаживал ладонью трубку. Чарли вдруг почувствовал, как у него от волнения начала вздыматься грудь. Он как можно глубже втянул в себя живот.
«Черт возьми, почему бы мне не трахнуть Элзи Финнеген?» – вдруг пронзила его мысль.
Кто-то поставил на его письменный стол вазочку с голубыми гиацинтами, от цветов до его ноздрей долетал запах весны, и он тут же вспомнил Бар-ле-Люк во Франции и ловлю форели в Красной реке.
Это произошло таким же пахнущим цветами весенним утром, когда Чарли поехал из офиса на завод, чтобы провести испытания аэроплана «Москит Андерсона». Перед отъездом ему впервые удалось поцеловать Элзи Финнеген в губы, и когда он выходил из кабинета, она сидела за своим столом такая растерянная, подавленная. Билл Чернак сообщил ему по телефону, что их «крошка» отлажена и сейчас находится в превосходной форме. Его звонок принес Чарли большое облегчение. Целых два часа он, сидя в офисе, пытался связаться по телефону с конторой Нэта Бентона по поводу акций, о которых тот ему сообщил. Верная прибыль. Поцеловав мисс Элзи Финнеген, он попросил ее переключить телефон на испытательный аэродром. Как ему было приятно ехать по этому еще наполовину недостроенному городу, по широким улицам, на которых было тесно грузовикам, перевозящим груды строительных материалов, бросать свой автомобиль в узкий зазор между ними, чутко чувствовать безукоризненную работу тормозной педали и коробки скоростей.
Сторож у ворот сказал, что его вызывает Нью-Йорк. Слышимость была просто отличной. Нэт положил на его счет в банке тринадцать «косых». «Бедная маленькая Элзи! – подумал Чарли. – Нужно будет купить ей что-нибудь на самом деле стоящее».
Сегодня просто замечательный денек, Джо, не правда ли? – сказал он сторожу.
Билл ждал его у входа в ангар, где стоял новый аэроплан, вытирая паклей масло со своих толстых пальцев.
Чарли хлопнул его по спине.
– Старый, добрый Билл… Разве сегодня не великий день для рысистых бегов?
– Каких бегов, босс? – купился Билл.
– Я имею в виду суету человеческой расы, тупица… Послушай, дружище, – продолжал в том же игривом тоне Чарли, стаскивая с рук перчатки и снимая отлично скроенное пальто, – я скажу тебе, почему сегодня мне так хорошо… Вчера на бирже взял тринадцать «косых». Куча денег! И для этого не пошевелил даже пальцем.
Чарли надевал комбинезон. Механики выкатывали самолет на зеленое поле, где его перед вылетом должен был осмотреть Билл. Боже, как он был красив! Маленький, весь из алюминия, самолетик поблескивал на солнце на фоне зеленой травы, словно бриллиант, выставленный в зеленом бархате в витрине ювелирного магазина. На летном поле полно нежных одуванчиков, цветистого клевера, повсюду носятся, порхая, белые маленькие бабочки, взмывая вверх из-под черных колес машины. Чарли подошел к Биллу, подмигнул ему. Тот, в синем комбинезоне, мрачно уставился себе под ноги.
– Да улыбнись же ты, сукин сын, неужели даже такая отличная погода тебе не по душе?
Билл повернул к нему свое лицо типичного выходца из Европы.
– Послушайте, мистер Андерсон, вы всегда ко мне хорошо относились… еще с тех пор, когда мы с вами работали на Лонг-Айленде. Вы отлично знаете мой девиз: работай, а отработав, иди домой, но никому не показывай, что у тебя на душе.
– Что с тобой, Билл? Скажи… Если хочешь, могу закинуть удочку по поводу повышения твоей зарплаты! Могу.
Билл покачал своей тяжелой квадратной головой, почесал нос черным пальцем.
– Компания Терна – хорошее место, тут можно работать: хорошая работа, хорошая зарплата. Но вы меня знаете, мистер Андерсон, я не большевик… но и не осведомитель.
– Послушай, Билл, черт бы тебя побрал! Скажи своим ребятам, пусть немного потерпят… мы все работаем по системе равномерного разделения прибыли. Я сам вкалывал на станке, работал механиком, объездил всю страну… Я знаю, против чего настроены ребята, но я знаю, против чего настроено и руководство… Черт возьми, все, что мы затеяли, пока еще в пеленках. Мы постоянно вкладываем в дело все больше и больше денег… У нас есть обязательства перед инвесторами… Куда, как ты думаешь, я дену те деньги, которые сделал вчера? Вложу в бизнес, само собой. На старом заводе было раздолье – работай кое-как, откалывай шуточки, устраивай перекуры, рассказывай всякие смачные истории в курилке… Но теперь все не так. Давление на всех нас растет. Если каждый наш цех, каждый отдел не работает как часы, то всем нам крышка! Если твои ребята хотят создать здесь свой профсоюз, то они его получат. Созови митинг, расскажи им, каково наше отношение к этому, убеди их, что нужно все же иметь хоть каплю патриотизма. Скажи им: промышленность – передовая национальной обороны. Мы пошлем к ним Эдди Сойера, пусть все им объяснит… пусть они поймут и наши проблемы.
– Но ведь многие другие это делают… – покачал головой Билл Чернак.
Чарли нахмурился.
– Ладно, посмотрим, как он летает! – нетерпеливо перебил он Билла. – Боже, как же он хорош, просто красавец!
Рев мотора заглушил их слова. Механик вылез из кабины, в нее поднялся Чарли. Билл Чернак устроился за его спиной. Самолет начал разбег по зеленому полю. Чарли, развернув машину против ветра, дал газ. Оторвавшись от земли, он вдруг почувствовал резкий толчок. Самолет резко клюнул носом. Чарли тут же выключил зажигание…
Его несли по полю на носилках. При каждом шаге спасателей он слышал, как что-то трещит в ноге. По-видимому, перелом. Кость пополам. Он пытался объяснить, что у него в боку что-то торчит, но у него был такой слабый хриплый голос, что никто его не услышал. В прохладном ангаре он попытался приподняться на локоть.
– Что, черт подери, случилось? Что с Биллом? Он цел?
Окружающие с мрачным видом покачали головами. Потом он сам отключился.
В машине скорой помощи он пытался спросить рядом сидевшего с ним человека в белой куртке о Билле Черпаке, хотел вспомнить по секундам, как все произошло, но адская боль в ноге мешала, теперь он, сцепив зубы, думал, как бы не заорать.
– Эй, док, – все же удалось ему выдавить из себя, – нельзя ли вытащить эти алюминиевые осколки, застрявшие в моем боку?
Очевидно, этот проклятый аэроплан опрокинулся и развалился, ударившись о землю. Крылья здесь были явно ни при чем, скорее всего на него свалился двигатель.
– Послушай, док, какого черта мы так долго стоим?
Затем по запаху он почувствовал, что находится в больнице. Вокруг него суетились люди в белых халатах, о чем-то перешептывались. Здесь сильно пахло эфиром. Вся беда в том, что он не мог дышать. Вероятно, кто-то разбил проклятую склянку с этой вонючей жидкостью. Нет, только не нужно ничего капать мне на лицо! Вдруг он услыхал рев мотора.
По-видимому, ему это кажется. Рев вдруг перешел в тихую песенку с легко запоминающимся мотивчиком. Да, все в порядке. Двигатель работает хорошо, стабильно, как на больших старых бомбардировщиках. Он очнулся. Его рвало. Нянечка держала перед ним таз.
Когда он снова очнулся – ради Бога, не нужно больше эфира, он его не переносит! – то увидал перед собой цветы. Рядом с его койкой стояла Глэдис с громадным букетом душистого горошка. У нее был унылый вид.
– Хелло, Глэд, как поживаешь, девочка?
– Ах, Чарли, я так переволновалась! Как ты себя чувствуешь? Какое безрассудство, Чарли! Человек твоего положения не имеет права лично испытывать самолеты, рисковать своей жизнью… Никак не пойму, почему ты не поручаешь заниматься этим людям, которые должны это делать?
Чарли хотел ее спросить кое о чем. Его что-то сильно тревожило.
– Как там дети, все в порядке?
– Уэтли ободрал колено, боюсь, что у него температура. Я позвонила доктору Томпсону. Не думаю, что это серьезно. Обойдется.
– Что с Билли Чернаком, он в порядке?
Губы у Глэдис задрожали.
– Да-да, все хорошо, – ответила она, явно стараясь перевести разговор на другую тему. – Насколько я понимаю, о нашем обеде с танцами теперь и говорить не приходится… Должны были приехать Форды.
– Почему же, черт возьми! Твой благоверный может присутствовать там и на кресле-каталке. Они наверняка обрядили меня в смирительную рубашку, да? Кажется, я сломал себе несколько ребер.
Глэдис кивнула. Тонкие губы ее были плотно сжаты. Вдруг она расплакалась.
В палату вошла сестра.
– Ну что с вами, миссис Андерсон, нельзя так расстраиваться, – упрекнула она ее.
Чарли только обрадовался, когда Глэдис наконец ушла. Они остались вдвоем с медсестрой.
– Послушай, сестричка, приведи-ка ко мне доктора, слышишь? Скажи ему, что я прекрасно себя чувствую и хочу удостовериться в размерах причиненного нам ущерба.
– Ах, мистер Андерсон, вам сейчас нельзя ни о чем думать.
– Знаю. Попросите миссис Андерсон связаться с моим офисом.
– Но ведь сегодня воскресенье, мистер Андерсон. Внизу немало людей ожидают встречи с вами, но, кажется, доктор до сих пор никого не впускает.
Сестра была миловидная девушка, у нее юное, свежее личико, и говорит она с легким шотландским акцентом.
– Вы, наверное, канадка, могу побиться об заклад, – сказал Чарли.
– Да, вы правы, – ответила она.
– Однажды я был знаком с одной канадской медсестрой. Отличная была девушка. Если бы я не был тогда таким дураком, наверняка женился бы на ней.
Вошел врач, круглолицый полный обходительный человек с услужливо-предупредительными манерами, как у метрдотеля в ресторане большой гостиницы.
– Послушайте, доктор, неужели моя нога должна так сильно болеть?
– Видите ли, мы пока ее еще не вправили. Вы пытались испортить одно легкое, но, по-видимому, вам это не удалось. Нужно еще извлечь несколько осколков раздробленного ребра.
– Надеюсь, не из легкого…
– К счастью, нет.
– Но почему в таком случае нельзя одновременно заняться и ногой?
– Видите ли, мы сейчас ждем доктора Робертса из Нью-Йорка… Этого требует миссис Андерсон. Мы, конечно, все очень этому рады, так как этот врач – знаменитость в своей области. Необходимо сделать еще одну небольшую операцию.
Когда его привезли в палату после второй операции, ему сообщили, что Билл Чернак умер. У него после падения был раздроблен череп.
Чарли пролежал в больнице три месяца с загипсованной ногой, подвешенной к железной раме. Сломанные ребра заживали быстро, но с дыханием у него все еще были проблемы. Глэдис оплатила все счета и приходила к нему каждый день, хотя бы на минутку. Она постоянно куда-то торопилась и о чем-то сильно беспокоилась. Ему пришлось дать доверенность своему адвокату Mo Фрэнку, и тот пару раз приходил к нему, чтобы обсудить кое-какие дела. Чарли, конечно, не мог подолгу разговаривать из-за постоянной сильной боли в ноге.
Ему больше нравилось, когда его навещала Глэдис с Уэтли. Их сыну было уже три годика, и, кажется, ему очень нравилось в больнице. Ему нравилось наблюдать за действиями сестры, которая подвешивала разные грузики к его задранной ноге.
– Посмотри, папа похож на аэроплан, – так прокомментировал он ситуацию.
У мальчика были курчавые волосы, а носик начинал задираться вверх, как и у него, Чарли.
Маргерит была еще слишком маленькой, и общаться с ней было не так забавно, как с Уэтли. Однажды, когда няня принесла ее к отцу, малышку так напугала эта страшная металлическая рама, что ее, вовсю ревущую, пришлось тут же отправить домой. Больше Глэдис не разрешала привозить ее к нему. Чарли часто ссорился с Глэдис из-за редких приходов к нему Уэтли, но она стояла на своем – мол, ребенок не должен запомнить на всю жизнь такую прискорбную картину: его папа на больничной койке.
– Но, послушай, Глэдис, у него впереди еще столько времени, что он наверняка обо всем этом забудет, стоит мне только выйти отсюда.
Глэдис ничего не ответила, только поджала губы. Когда она ушла, Чарли уже не испытывал к ней ничего другого, кроме ненависти, и только удивлялся, как это у них вообще родились дети.
Видимо, все вокруг считали, что он останется калекой на всю жизнь, хотя ему становилось лучше, и все же только зимой его выписали, и он отправился домой на костылях.
Он все еще испытывал проблемы с дыханием, наверное, виноваты тут были нервы. Он ковылял на костылях по своему дому, и тот показался ему каким-то чужим. Глэдис сменила интерьер во всех комнатах, и теперь у них были другие слуги. Чарли все чаще казалось, что это не его дом. Ему нравился только массаж, который ему делали три раза в неделю. Он все время играл с детьми и разговаривал с мисс Джервис, их строгой престарелой гувернанткой-англичанкой. После того как детей укладывали спать, сидел в гостиной, пил виски с содовой и чувствовал, как ему не по себе, как напряжены его нервы. К тому же он толстел, черт побери! Глэдис по-прежнему была холодной и равнодушной – даже когда с ним случались припадки ярости и он ругал ее почем зря, она молча смотрела на него с той же отчужденностью, а на ее лице с тщательно нанесенным макияжем было написано явное отвращение к нему. Она часто приглашала к себе гостей, вовсю веселилась с ними, а отсутствие его, Чарли, объясняла тем, что он плохо себя чувствует и не может выйти к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Лучше давай поедим хорошенько.
– Верно. Закажи себе бифштекс или что-то другое, что хочешь. Пошли пописаем. Это единственная услуга, за которую здесь не дерут деньги. Скажи-ка, Билл, ты не замечаешь, что у меня появился животик? На мели, с животиком, жена не хочет спать со мной… Не думай, Билл, что я набрался. Но иногда так хочется бросить все к чертовой матери и уехать куда-нибудь навсегда. Когда я пью, я никогда не теряю рассудка.
– Что ты, черт бы тебя побрал! Ты же прекрасный молодой парень, один из лучших, тебя никто не объедет на кривой, пилот-ас, мастер посадки на три точки, ловкий игрок в покер… Боже, сколько достоинств!
– Ну и для чего все они, если с тобой не спит жена?
К еде Чарли даже не притронулся. Билл уплел оба бифштекса. Чарли только пил виски прямо из бутылки, которую то и дело доставал из-под стола, и запивал, как водится, пивом.
– Ну-ка скажи мне, твоя жена… дает тебе всякий раз, когда тебе захочется, да? Ну а наши ребята с завода, их жены тоже никогда им не отказывают, правда?
Билл тоже немного окосел.
– Моя жена… Она делает все, что я скажу.
Все кончилось тем, что Биллу пришлось самому пригнать новый «паккард» Чарли к парому. В Детройте Билл заставил Чарли выпить очень много содовой в аптеке, чтобы тот протрезвел, но когда они вернулись к машине и Чарли попытался сесть за руль, он бессильно упал на него грудью. Биллу пришлось довезти его до самого дома в Гросс-пойнте. Чарли слышал перебранку Билла с дорожными полицейскими. Один из них заметил, в каком плачевном состоянии находится мистер Андерсон, и настоял на том, чтобы тот перебрался на заднее сиденье, только после этого пропустил их машину. Но Чарли сейчас было море по колено, ему вдруг стало почему-то так смешно, что он начал хохотать. Но самую великую хохму отмочил Билл, когда помогал слуге довести его по лестнице наверх, в его спальню.
– Боссу немного нездоровится, сам понимаешь, переутомился на работе. – Он, то и дело постукивая его пальцем по голове, повторял: – Переутомление мозга!
В спальне Чарли очухался и теперь даже смог довольно невнятно заявить:
– Билл, ты вежлив, как король! Джордж, вызови такси для мистера Чернака. Пусть его доставят домой… этого счастливого мерзавца… прямо под бок к его женушке.
Завалившись на кровать в одном ботинке, он тут же тихо уснул.
Вернувшись в Вашингтон из своей очередной командировки в Нью-Йорк, он сразу позвонил на завод Биллу.
– Хэлло, Билл, как ты там, парень? Твоя жена все еще делает то, что ты ей скажешь? Ха-ха! Я чувствую себя просто ужасно. Такая изматывающая деловая поездка, понимаешь… никогда в жизни не пил так много с таким количеством всевозможных негодяев и мошенников, черт бы их всех побрал! Послушай, Билл, не волнуйся, если тебя уволят. Я включу тебя в свою частную ведомость, понимаешь… Мы собираемся уволить весь коллектив завода. Если, черт возьми, им не нравится работать на нас, пусть работают на других… У нас свободная страна. Я никого не стану удерживать у себя против его воли. Послушай, сколько понадобится нам времени, чтобы отладить этого «Мотылька», ты знаешь, номер шестнадцать… ну того, твоего настоящего «Москита»… Ладно… хорошо… Если мы сможем довести машину до ума, то ее могут взять как образец для общих технических показателей. Боже, Билл, если мы это сделаем… у нас будут развязаны руки, тебе не придется беспокоиться о том, смогут ли пойти твои дети в колледж или не смогут. Ты даже сам сможешь туда поступить и прихватить с собой твою женушку… Ладно, пока!
Чарли положил трубку на рычаг. В дверях стояла его секретарша, мисс Финнеген. Рыжеволосая, с лицом таким свежим, цветущим, возле маленького острого носика – несколько веснушек. Как хорошо она всегда одевается! Она глядела на Чарли своими светло-карими, такими широко открытыми, сияющими, подернутыми влагой глазами, а он поглаживал ладонью трубку. Чарли вдруг почувствовал, как у него от волнения начала вздыматься грудь. Он как можно глубже втянул в себя живот.
«Черт возьми, почему бы мне не трахнуть Элзи Финнеген?» – вдруг пронзила его мысль.
Кто-то поставил на его письменный стол вазочку с голубыми гиацинтами, от цветов до его ноздрей долетал запах весны, и он тут же вспомнил Бар-ле-Люк во Франции и ловлю форели в Красной реке.
Это произошло таким же пахнущим цветами весенним утром, когда Чарли поехал из офиса на завод, чтобы провести испытания аэроплана «Москит Андерсона». Перед отъездом ему впервые удалось поцеловать Элзи Финнеген в губы, и когда он выходил из кабинета, она сидела за своим столом такая растерянная, подавленная. Билл Чернак сообщил ему по телефону, что их «крошка» отлажена и сейчас находится в превосходной форме. Его звонок принес Чарли большое облегчение. Целых два часа он, сидя в офисе, пытался связаться по телефону с конторой Нэта Бентона по поводу акций, о которых тот ему сообщил. Верная прибыль. Поцеловав мисс Элзи Финнеген, он попросил ее переключить телефон на испытательный аэродром. Как ему было приятно ехать по этому еще наполовину недостроенному городу, по широким улицам, на которых было тесно грузовикам, перевозящим груды строительных материалов, бросать свой автомобиль в узкий зазор между ними, чутко чувствовать безукоризненную работу тормозной педали и коробки скоростей.
Сторож у ворот сказал, что его вызывает Нью-Йорк. Слышимость была просто отличной. Нэт положил на его счет в банке тринадцать «косых». «Бедная маленькая Элзи! – подумал Чарли. – Нужно будет купить ей что-нибудь на самом деле стоящее».
Сегодня просто замечательный денек, Джо, не правда ли? – сказал он сторожу.
Билл ждал его у входа в ангар, где стоял новый аэроплан, вытирая паклей масло со своих толстых пальцев.
Чарли хлопнул его по спине.
– Старый, добрый Билл… Разве сегодня не великий день для рысистых бегов?
– Каких бегов, босс? – купился Билл.
– Я имею в виду суету человеческой расы, тупица… Послушай, дружище, – продолжал в том же игривом тоне Чарли, стаскивая с рук перчатки и снимая отлично скроенное пальто, – я скажу тебе, почему сегодня мне так хорошо… Вчера на бирже взял тринадцать «косых». Куча денег! И для этого не пошевелил даже пальцем.
Чарли надевал комбинезон. Механики выкатывали самолет на зеленое поле, где его перед вылетом должен был осмотреть Билл. Боже, как он был красив! Маленький, весь из алюминия, самолетик поблескивал на солнце на фоне зеленой травы, словно бриллиант, выставленный в зеленом бархате в витрине ювелирного магазина. На летном поле полно нежных одуванчиков, цветистого клевера, повсюду носятся, порхая, белые маленькие бабочки, взмывая вверх из-под черных колес машины. Чарли подошел к Биллу, подмигнул ему. Тот, в синем комбинезоне, мрачно уставился себе под ноги.
– Да улыбнись же ты, сукин сын, неужели даже такая отличная погода тебе не по душе?
Билл повернул к нему свое лицо типичного выходца из Европы.
– Послушайте, мистер Андерсон, вы всегда ко мне хорошо относились… еще с тех пор, когда мы с вами работали на Лонг-Айленде. Вы отлично знаете мой девиз: работай, а отработав, иди домой, но никому не показывай, что у тебя на душе.
– Что с тобой, Билл? Скажи… Если хочешь, могу закинуть удочку по поводу повышения твоей зарплаты! Могу.
Билл покачал своей тяжелой квадратной головой, почесал нос черным пальцем.
– Компания Терна – хорошее место, тут можно работать: хорошая работа, хорошая зарплата. Но вы меня знаете, мистер Андерсон, я не большевик… но и не осведомитель.
– Послушай, Билл, черт бы тебя побрал! Скажи своим ребятам, пусть немного потерпят… мы все работаем по системе равномерного разделения прибыли. Я сам вкалывал на станке, работал механиком, объездил всю страну… Я знаю, против чего настроены ребята, но я знаю, против чего настроено и руководство… Черт возьми, все, что мы затеяли, пока еще в пеленках. Мы постоянно вкладываем в дело все больше и больше денег… У нас есть обязательства перед инвесторами… Куда, как ты думаешь, я дену те деньги, которые сделал вчера? Вложу в бизнес, само собой. На старом заводе было раздолье – работай кое-как, откалывай шуточки, устраивай перекуры, рассказывай всякие смачные истории в курилке… Но теперь все не так. Давление на всех нас растет. Если каждый наш цех, каждый отдел не работает как часы, то всем нам крышка! Если твои ребята хотят создать здесь свой профсоюз, то они его получат. Созови митинг, расскажи им, каково наше отношение к этому, убеди их, что нужно все же иметь хоть каплю патриотизма. Скажи им: промышленность – передовая национальной обороны. Мы пошлем к ним Эдди Сойера, пусть все им объяснит… пусть они поймут и наши проблемы.
– Но ведь многие другие это делают… – покачал головой Билл Чернак.
Чарли нахмурился.
– Ладно, посмотрим, как он летает! – нетерпеливо перебил он Билла. – Боже, как же он хорош, просто красавец!
Рев мотора заглушил их слова. Механик вылез из кабины, в нее поднялся Чарли. Билл Чернак устроился за его спиной. Самолет начал разбег по зеленому полю. Чарли, развернув машину против ветра, дал газ. Оторвавшись от земли, он вдруг почувствовал резкий толчок. Самолет резко клюнул носом. Чарли тут же выключил зажигание…
Его несли по полю на носилках. При каждом шаге спасателей он слышал, как что-то трещит в ноге. По-видимому, перелом. Кость пополам. Он пытался объяснить, что у него в боку что-то торчит, но у него был такой слабый хриплый голос, что никто его не услышал. В прохладном ангаре он попытался приподняться на локоть.
– Что, черт подери, случилось? Что с Биллом? Он цел?
Окружающие с мрачным видом покачали головами. Потом он сам отключился.
В машине скорой помощи он пытался спросить рядом сидевшего с ним человека в белой куртке о Билле Черпаке, хотел вспомнить по секундам, как все произошло, но адская боль в ноге мешала, теперь он, сцепив зубы, думал, как бы не заорать.
– Эй, док, – все же удалось ему выдавить из себя, – нельзя ли вытащить эти алюминиевые осколки, застрявшие в моем боку?
Очевидно, этот проклятый аэроплан опрокинулся и развалился, ударившись о землю. Крылья здесь были явно ни при чем, скорее всего на него свалился двигатель.
– Послушай, док, какого черта мы так долго стоим?
Затем по запаху он почувствовал, что находится в больнице. Вокруг него суетились люди в белых халатах, о чем-то перешептывались. Здесь сильно пахло эфиром. Вся беда в том, что он не мог дышать. Вероятно, кто-то разбил проклятую склянку с этой вонючей жидкостью. Нет, только не нужно ничего капать мне на лицо! Вдруг он услыхал рев мотора.
По-видимому, ему это кажется. Рев вдруг перешел в тихую песенку с легко запоминающимся мотивчиком. Да, все в порядке. Двигатель работает хорошо, стабильно, как на больших старых бомбардировщиках. Он очнулся. Его рвало. Нянечка держала перед ним таз.
Когда он снова очнулся – ради Бога, не нужно больше эфира, он его не переносит! – то увидал перед собой цветы. Рядом с его койкой стояла Глэдис с громадным букетом душистого горошка. У нее был унылый вид.
– Хелло, Глэд, как поживаешь, девочка?
– Ах, Чарли, я так переволновалась! Как ты себя чувствуешь? Какое безрассудство, Чарли! Человек твоего положения не имеет права лично испытывать самолеты, рисковать своей жизнью… Никак не пойму, почему ты не поручаешь заниматься этим людям, которые должны это делать?
Чарли хотел ее спросить кое о чем. Его что-то сильно тревожило.
– Как там дети, все в порядке?
– Уэтли ободрал колено, боюсь, что у него температура. Я позвонила доктору Томпсону. Не думаю, что это серьезно. Обойдется.
– Что с Билли Чернаком, он в порядке?
Губы у Глэдис задрожали.
– Да-да, все хорошо, – ответила она, явно стараясь перевести разговор на другую тему. – Насколько я понимаю, о нашем обеде с танцами теперь и говорить не приходится… Должны были приехать Форды.
– Почему же, черт возьми! Твой благоверный может присутствовать там и на кресле-каталке. Они наверняка обрядили меня в смирительную рубашку, да? Кажется, я сломал себе несколько ребер.
Глэдис кивнула. Тонкие губы ее были плотно сжаты. Вдруг она расплакалась.
В палату вошла сестра.
– Ну что с вами, миссис Андерсон, нельзя так расстраиваться, – упрекнула она ее.
Чарли только обрадовался, когда Глэдис наконец ушла. Они остались вдвоем с медсестрой.
– Послушай, сестричка, приведи-ка ко мне доктора, слышишь? Скажи ему, что я прекрасно себя чувствую и хочу удостовериться в размерах причиненного нам ущерба.
– Ах, мистер Андерсон, вам сейчас нельзя ни о чем думать.
– Знаю. Попросите миссис Андерсон связаться с моим офисом.
– Но ведь сегодня воскресенье, мистер Андерсон. Внизу немало людей ожидают встречи с вами, но, кажется, доктор до сих пор никого не впускает.
Сестра была миловидная девушка, у нее юное, свежее личико, и говорит она с легким шотландским акцентом.
– Вы, наверное, канадка, могу побиться об заклад, – сказал Чарли.
– Да, вы правы, – ответила она.
– Однажды я был знаком с одной канадской медсестрой. Отличная была девушка. Если бы я не был тогда таким дураком, наверняка женился бы на ней.
Вошел врач, круглолицый полный обходительный человек с услужливо-предупредительными манерами, как у метрдотеля в ресторане большой гостиницы.
– Послушайте, доктор, неужели моя нога должна так сильно болеть?
– Видите ли, мы пока ее еще не вправили. Вы пытались испортить одно легкое, но, по-видимому, вам это не удалось. Нужно еще извлечь несколько осколков раздробленного ребра.
– Надеюсь, не из легкого…
– К счастью, нет.
– Но почему в таком случае нельзя одновременно заняться и ногой?
– Видите ли, мы сейчас ждем доктора Робертса из Нью-Йорка… Этого требует миссис Андерсон. Мы, конечно, все очень этому рады, так как этот врач – знаменитость в своей области. Необходимо сделать еще одну небольшую операцию.
Когда его привезли в палату после второй операции, ему сообщили, что Билл Чернак умер. У него после падения был раздроблен череп.
Чарли пролежал в больнице три месяца с загипсованной ногой, подвешенной к железной раме. Сломанные ребра заживали быстро, но с дыханием у него все еще были проблемы. Глэдис оплатила все счета и приходила к нему каждый день, хотя бы на минутку. Она постоянно куда-то торопилась и о чем-то сильно беспокоилась. Ему пришлось дать доверенность своему адвокату Mo Фрэнку, и тот пару раз приходил к нему, чтобы обсудить кое-какие дела. Чарли, конечно, не мог подолгу разговаривать из-за постоянной сильной боли в ноге.
Ему больше нравилось, когда его навещала Глэдис с Уэтли. Их сыну было уже три годика, и, кажется, ему очень нравилось в больнице. Ему нравилось наблюдать за действиями сестры, которая подвешивала разные грузики к его задранной ноге.
– Посмотри, папа похож на аэроплан, – так прокомментировал он ситуацию.
У мальчика были курчавые волосы, а носик начинал задираться вверх, как и у него, Чарли.
Маргерит была еще слишком маленькой, и общаться с ней было не так забавно, как с Уэтли. Однажды, когда няня принесла ее к отцу, малышку так напугала эта страшная металлическая рама, что ее, вовсю ревущую, пришлось тут же отправить домой. Больше Глэдис не разрешала привозить ее к нему. Чарли часто ссорился с Глэдис из-за редких приходов к нему Уэтли, но она стояла на своем – мол, ребенок не должен запомнить на всю жизнь такую прискорбную картину: его папа на больничной койке.
– Но, послушай, Глэдис, у него впереди еще столько времени, что он наверняка обо всем этом забудет, стоит мне только выйти отсюда.
Глэдис ничего не ответила, только поджала губы. Когда она ушла, Чарли уже не испытывал к ней ничего другого, кроме ненависти, и только удивлялся, как это у них вообще родились дети.
Видимо, все вокруг считали, что он останется калекой на всю жизнь, хотя ему становилось лучше, и все же только зимой его выписали, и он отправился домой на костылях.
Он все еще испытывал проблемы с дыханием, наверное, виноваты тут были нервы. Он ковылял на костылях по своему дому, и тот показался ему каким-то чужим. Глэдис сменила интерьер во всех комнатах, и теперь у них были другие слуги. Чарли все чаще казалось, что это не его дом. Ему нравился только массаж, который ему делали три раза в неделю. Он все время играл с детьми и разговаривал с мисс Джервис, их строгой престарелой гувернанткой-англичанкой. После того как детей укладывали спать, сидел в гостиной, пил виски с содовой и чувствовал, как ему не по себе, как напряжены его нервы. К тому же он толстел, черт побери! Глэдис по-прежнему была холодной и равнодушной – даже когда с ним случались припадки ярости и он ругал ее почем зря, она молча смотрела на него с той же отчужденностью, а на ее лице с тщательно нанесенным макияжем было написано явное отвращение к нему. Она часто приглашала к себе гостей, вовсю веселилась с ними, а отсутствие его, Чарли, объясняла тем, что он плохо себя чувствует и не может выйти к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71