- Привет, - сказал я, приблизившись.
Пока я шел к ней, прошло десять или пятнадцать секунд именно столько
времени потребовалось ей, чтобы решиться кивнуть и слегка улыбнуться.
- Привет, - сказала она.
- Меня зовут Анджело. Я проезжал мимо и заметил вас, увидел это
место, подумал, что было бы славно остановиться, выкурить сигарету и
посмотреть, как вы рисуете. Не возражаете?
Она кивнула, улыбнулась немного дружелюбней, взяла у меня сигарету.
- Я Джулия, - сказала она. - Я здесь работаю.
- Художник на натуре?
- Биопроектант. Это просто хобби, - сказала она, слегка хлопнув по
блокноту и оставив на нем руку, чтобы закрыть нарисованное.
- Вот как? Что же вы биопроектируете?
Она кивнула на шерстяную ораву.
- Ее, - сказала она.
- Какую из них?
- Их всех.
- Боюсь, я не понимаю...
- Это клоны, - сказала она, - каждая выращена из ткани одного и того
же донора.
- Ну, это тонкая работа, - сказал я. - Расскажите мне о клонах, - и я
уселся на траву, и стал смотреть, как ее поедают.
Кажется, она обрадовалась возможности закрыть блокнот, не позволив
мне посмотреть на ее работу. Она принялась рассказывать историю своего
стада, и понадобилось всего лишь подкинуть несколько вопросов, чтобы я
узнал кое-что и о ней тоже.
Она была родом из Катании, но училась во Франции и теперь была
сотрудницей института в Швейцарии, в котором проводились научные
исследования в области животноводства. В том числе в полевых условиях
велись испытания по клонированию перспективных особей в различных условиях
окружающей среды. Ей было двадцать шесть, совсем недавно на очень
печальной ноте завершилась ее семейная жизнь, и она добилась, чтобы ее
отправили в поле с подопытным стадом. Она вернулась на Сицилию немногим
более двух месяцев назад. Она многое рассказала мне о клонах,
действительно увлеклась, обнаружив мое очевидное невежество в этом деле,
описывая в чрезмерных подробностях процессы посредством которых ее овечка
была выращена из клеточных образцов гибрида в Швейцарии для копирования ее
во всех подробностях. Она даже поведала мне о странном и до сих пор не
разъясненном резонансном эффекте, проявляющемся, если у них у всех
возникают временные симптомы одной и той же болезни, если поражена одна из
них, в том числе и у оригинала в Швейцарии и у всех прочих в разных частях
света. Нет, насколько ей известно, еще не было попыток клонирования на
уровне человеческих существ, хотя ходят слухи насчет экспериментов на
одном из внешних миров. Хотя было ясно, что она очень неплохо знает свое
дело, через некоторое время мне внезапно пришло в голову, что она говорит
все это скорее ради удовольствия иметь собеседника, а вовсе не из
какого-нибудь желания как можно больше рассказать. Но и это тоже сближало
нас.
Но в тот день я не рассказал ей свою собственную историю. Я слушал,
некоторое время мы сидели молча, глядя на овец, на удлиняющиеся тени,
опять разговаривали, перескакивая с самых серьезных тем на незначительные
и неопределенные. Постепенно в нашей беседе все очевиднее стало
проявляться обоюдное желание увидеться на следующий день или через день, и
видеться снова и снова.
Прошло некоторое время, и она заинтересовалась верховой ездой. Вскоре
мы катались вместе каждый день по утрам или вечерам, а иногда и по утрам и
по вечерам. Я рассказал ей, откуда я взялся и каким образом, пропустив
только историю о том, чем я занимался и о подлинном характере своей
кончины. Довольно долго я не отдавал себе отчета в том, что влюбляюсь,
даже после того, как мы стали любовниками. Я совершил это открытие в тот
день, когда решился на второе предложение Пола, я понял, насколько важное
место она занимает в моих раздумьях.
Я встал, пересек комнату, подошел к окну поднял штору и уставился в
ночь. Тлеющие в золе камина угольки все еще светились вишневым и
оранжевым. Холод снаружи проник сквозь стены и теперь полз к нашему углу
комнаты.
- Мне придется скоро уехать, - сказал я.
- Куда ты едешь?
- Не могу сказать.
Молчание. Потом:
- Ты вернешься?
У меня не было ответа, хотя я бы хотел его иметь.
- А ты хочешь?
Опять молчание. Затем:
- Да.
- Я постараюсь, - сказал я.
Почему я собирался взять контракт на Стайлера? Я хотел этого с того
момента, как Пол ввел меня в курс дела. Высокооплачиваемая синекура в
компании и большая пачка дорогих акций были лишь лежащим на поверхности
авансом по этому делу. Я не питал иллюзий насчет того, что мое оттаивание,
мое лечение, мое восстановление стали следствием ничем не замутненного
желания моих потомков иметь меня в своем обществе. Необходимая технология
существовала уже несколько десятилетий. Тем не менее, в ощущении того, что
в тебе нуждаются, неважно по каким причинам нет ничего неприятного. Мое
удовольствие от их внимания ко мне ни в коей мере не омрачалось
пониманием, что я владею чем-то, в чем они заинтересованы. Во всяком
случае, это поддерживало меня. Какое еще влияние мог я иметь на текущий
день? Я был больше, чем просто диковина. Я владел ценностью, и это
освобождало меня от случайных эмоций, а ее реализация могла вернуть мне
некую меру господства, могла принести мне новый авторитет. Я размышлял об
этом или о чем-то вроде этого еще раньше когда остановил лошадь над
ближайшей деревушкой в местечке, где оливковые сады поднимались через
заросли кустарника до оголенной земли. Вскоре за моей спиной появилась
Джулия.
- Что такое? - спросила она.
В этот момент я прикидывал, как бы это было, если бы я вдруг
проснулся без воспоминаний о своем прошлом. Проще или труднее было бы
найти мне какое-нибудь пристанище в жизни и удовлетвориться этим? Смог бы
я тогда, как эти обитатели деревушки внизу, заинтересованно и не без
удовольствия заниматься простыми делами, повторяющимися по десять тысяч
раз?
Я стоял на берегу мелкой, надежно укрытой бухточки, теплым, солнечным
днем, глядел как сверкающие под солнцем струйки воды, дрожа, сбегают по ее
обнаженной груди; когда она перестала плескаться, улыбка сбежала с ее
лица, и она спросила "Что такое?", я думал о тех семнадцати убитых мной,
после чего меня начали называть "Энджи Ангел", а я занимал все более
высокое положение и обеспечил себе приличное существование. Конечно, Пол
не знал обо всех этих убийствах. Я был удивлен, что он вообще знает так
много, - о восьми, если быть точным, имена были названы с такой
уверенностью, которую, мне казалось, он бы не смог разыграть. Со своей
стороны мне представлялось почти непостижимым, что юридические тонкости и
соблюдение установленных организацией норм и правил оказались не просто
прикрытием, что на самом деле осталось очень мало надежных
профессиональных убийц. Итак, кажется, я действительно притащил с собой
через годы нечто ценное. Однако, когда я обеспечил себе положение на самом
высшем уровне организации, я, в основном, лично избегал участия в такого
рода деятельности. И теперь получить предложение о контракте, в эти
спокойные времена почти полного окультуривания, плавно сцепляющихся
шестеренок, продления жизни и межзвездных путешествий... Это казалось не
просто странным, как бы Пол не деликатничал в этом вопросе.
Когда мы ели апельсины в тени водообрабатывающего цеха, стены
которого, когда-то ровные и гладкие, утратили былой вид частично из-за
погоды, а частично под влиянием сирени и глициний, я погладил ее по
голове, и она нарвала морозника, этого древнего средства от безумия,
надела венок мне на голову, и мои мысли унеслись далеко за пределы строго
расчерченных диаграмм черепной коробки и стен, подточенных пеной цветения,
и забрались в полностью автоматизированный механизм установки, звуки
которой доносились до нас с мягкой неотвратимостью; пока она вбирала в
себя, очищала и изрыгала, я не знаю сколько, тысяч галлонов моря, я
размышлял о двойственной сущности Герберта Стайлера, представителя
"Доксфорд Индастриз" на планете, называющейся Алво, непостижимо удаленной
от бледной человеческой звезды. На этот раз Джулия не заметила и не
спросила "Что такое?", а я подумал, должен ли человек, подвергнувшийся
экспериментальному нейровмешательству, которое по-прежнему считается
незаконным на Земле, но открывает доступ к работе величайшего
компьютерного комплекса, должен ли этот человек, который ради своей
компании препятствует экспансии КОЗА на самых лакомых из отдаленных миров,
считаться машиной в человеческом обличье или человеком с компьютерным
разумом, и может ли считаться то, что меня попросили сделать,
человекоубийством в прямом смысле слова, или это нечто абсолютно новое,
например, механоубийство, или киберубийство. А между тем мы впитывали
глухое ворчание моря и вибрацию ближайших водосооружений и ароматы цветов
и соленые прикосновения морского ветерка.
Пол заверил меня, что я получу необходимую подготовку и лучшее
оборудование, имеющееся для выполнения работы по контракту. Потом он
посоветовал мне съездить куда-нибудь.
"Уезжайте на время", - сказал он, - "и подумайте об этом".
Всматриваясь в ночь, чувствуя холод, прикидывая, смогу ли я убить
его, выбраться оттуда, вернуться назад и начать сначала, воспрянув и
очистившись, найдя здесь свое место, ведь моя прежняя жизнь окончена и
забыта, тогда...
"Я постараюсь", - сказал я и дал опуститься занавесу.
Потом, вот.
Глядя на нее, сидящую под этим сумасшедшим праздничным деревом, ее
мягкие волосы собраны заколкой нежного, кораллового цвета, голова и рука
двигаются, пока она переносит свою овечку на бумагу точными, обдуманными
штрихами; потом светлеет день, отбрасывая мою тень, она обращает внимание,
поворачивает голову, делает движение рукой, поднимая ее, чтобы прикрыть
глаза от солнца, я спешиваюсь, наматываю поводья на ветку, спускаюсь к
ней, ищу слова, ее лицо, кивок, медленная улыбка...
Вот.
...Глядя на огненные цветы, распускающиеся подо мной, последняя
вспышка, закрывающая половину здания, их цель; мой аппарат вздрагивает,
камнем падает вниз, горит, меня выбрасывает, моя кабина цела и двигается
сама по себе, уворачиваясь, резко меняя направление, стреляя вниз и
вперед, вниз и вперед, потом раздвигается и мягко роняет меня, мой
защитный скафандр издает еле слышные щелчки, когда мои ноги касаются земли
и отключаются отражатели; а потом в дело вступают мои лазеры, срезая
приближающиеся ко мне фигурки, гранаты вылетают из моих рук, волны
разрушающих протоплазму сверхзвуковых сигналов исходят от меня, подобно
звукам какого-то звонящего, невидимого колокола...
Сколько размозжил я андроидов и роботов, разрушил до основания
макетов зданий в натуральную величину, метнул снарядов за следующие два
месяца там, в том заповеднике, куда меня отвезли, чтобы ознакомить со
всеми новейшими способами уничтожения, я не знаю. Много. Моими учителями
были не убийцы, а техники, которым потом предстояло подвергнуться стиранию
памяти, чтобы обезопасить организацию и их самих. Открытие, что это
возможно, заинтриговало меня, воскресив во мне некоторые из моих прежних
мыслей. Техника этого, узнал я, была чрезвычайно сложной и могла
применяться с абсолютной избирательностью. Она использовалась долгие годы,
как психотерапевтическое средство. Со своей стороны, учителя представляли
собой странное сочетание отношений и настроений, сперва почти беспрестанно
призывая меня совершенствоваться в обращении с их оружием, при этом
тщательно избегая любого упоминания, что я скоро воспользуюсь им для
убийства. Однако потом, когда пришло осознание того, что все, сказанное
ими, почувствованное или подуманное будет впоследствии удалено из их
сознания, они начали часто шутить о смерти и убийстве, и их чувства ко
мне, кажется, претерпели изменение. От начальной стадии явного презрения
они за считанные недели дошли до того, что стали относиться ко мне с
чувством, приближающимся к благоговению, словно я был чем-то вроде жреца,
а они скромными участниками обряда жертвоприношения. Это обеспокоило меня
и я стал избегать их как только мог в свое свободное время. Для меня эта
работа была просто тем, что я должен сделать, чтобы найти свое место в
обществе, которое казалось более совершенным, чем покинутое мною. Именно
тогда начал я задумываться о том, изменяются ли люди достаточно быстро для
того, чтобы можно было гарантировать продолжение существования
человеческой расы, ведь эти парни с такой готовностью и таким вожделением
потянулись к идее насилия. Я имел мало иллюзий относительно себя самого, и
я хотел попробовать уживаться с собой до конца своих дней; но я полагал,
что они превосходят меня своими морально-нравственными качествами, и это в
их общество я пытался купить себе билет. Однако, лишь перед самым концом
моего обучения я узнал нечто о процессах, кроющихся за их изменившимся
отношением. Ганмер, один из наименее неприятных моих учителей, однажды
вечером пришел ко мне на квартиру и принес бутылку, что сделало его
появление приемлемым. Он уже проделал большую работу с ее предшественницей
и его лицо, обычно отличающееся определенностью выражения, свойственного
куклам чревовещателей, обмякло, уверенные интонации понизились до тона
глубокого замешательства. Довольно скоро я выяснил, что его тревожило.
Оказывается, санкции и контроль были не столь уж эффективными.
Представлялось, что ситуация, на которую я не так давно намекал,
разговаривая с Полом, а именно ограниченный военный конфликт, приобретал
все более реальные очертания, по сути дела был неизбежен, как это понимал
Ганмер. Политическая подоплека конфликта была мне неинтересна, потому что
она меня по-прежнему не касалась, но в самой вероятности его возникновения
вообще, учитывая вековечную угрозу его перерастания в нечто большее и
ужасающее, было что-то мрачно сардоническое. Проделать такой путь, да еще
так, как это выпало мне, для того только, чтобы как раз успеть вовремя к
мировому пожару... Нет! Нелепость. Полная. Стало казаться, что их близость
к орудию насилия, то есть ко мне, вызвала в этих людях некие загнанные
вглубь и основательно подавленные эмоции. Если в остальных прорывалось
что-то неистовое и иррациональное, то в Ганмере, который уже через
некоторое время сидел, тупо повторяя: - "Этого не может произойти", -
что-то надломилось.
- Это может и не произойти, - сказал я, чтобы подбодрить его, потому
что я пил виски.
Тогда он посмотрел на меня. Показалось, что в его глазах на мгновение
мелькнула надежда, потом она исчезла.
- Тебя это волнует? - спросил он.
- Волнует. Это и мой мир тоже. Теперь.
Он отвернулся.
- Не понимаю я тебя, - выговорил он наконец. - Да и остальных, коли
на то пошло...
Мне думалось, что я понимал, хотя вряд ли кому от этого было легче.
Все мои эмоции в эту минуту заключались в их отсутствии.
Я ждал. Я не знал его настолько хорошо, чтобы понять, почему он
должен реагировать иначе, чем все остальные, и это для меня осталось
невыясненным. Однако, он сказал еще одну вещь, которая мне запомнилась.
- ...Но, по-моему, всех надо бы упрятать куда-нибудь, пока они не
научатся вести себя, как следует.
Банально, смехотворно и абсолютно невозможно, разумеется. Пока, во
всяком случае.
Разлив остатки спиртного на две неразбавленные порции, я поторопил
его на его пути к забвению, немного сожалея, что больше совсем ничего не
осталось, и я не мог последовать за ним.
Вот, вот, и потом: Там...
(Звезды). (Из туннеля под небесами и вниз).
(Вход). (Сливающиеся огни и гром).
(Облака). (Песнь воздуха). (Незримые щупальца материи).
(Облака облака)
(Вспышка N_1/N_2/N_3). Привлекать озна
спер- анца
гол ч'
за- ваться?
...были вспышки, разрезающие небо, словно ножницами молний. Несмотря
на защиту и мою отдаленность от взрывов, меня швыряло, как волан. Я
подался вперед в своем боевом скафандре, оставив компьютеру разбираться со
всеми помехами, но сохраняя готовность перейти на ручную работу, если
возникнет необходимость. Алво вспыхивала подо мной слишком быстро
изменяющимся зелено-коричнево-серо-голубым узором, чтобы я мог различить
подробности до тех пор, вероятно, пока у меня не будет времени просто
сидеть и разглядывать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21