Ланс оставил лошадей и запас зерна для них у Тэма Макферлейна с фактории Шоккоэз и отплыл вниз по реке на шлюпе полковника Хилла.
Эдвард Хилл, командующий гарнизоном Энрико, был желчным прямолинейным человеком, всецело преданным губернатору Беркли. Последний приказал ему отправить пятьдесят солдат в форт на северном берегу Джеймс-ривер, недалеко от фактории Байерда. Их задачей было не выпускать никого из леса. Привело же все к тому, что солдаты обленились и даже стали роптать от вынужденного безделья.
Полковника страшно заинтересовали новости Ланса о том, что ирокезы вышли на тропу войны, а саскеханноков оттеснили к югу.
— Опять пришло время их проклятых миграций, — — проворчал Хилл. — Почти весь мой гарнизон свалила лихорадка, а новобранцы еще не умеют отличить дуло от приклада. А ведь если северные племена придут в движение, у нас каждый стрелок и копейщик будут на счету.
Когда шлюп, подгоняемый свежим бризом, миновал Терки-Айленд, полковник, и так поглядывавший на Ланса немного косо, стал демонстративно разглядывать его индейскую одежду.
Юноша был вынужден объяснить, что другой одежды в данный момент у него нет, а эта сослужила ему прекрасную службу во время похода далеко на запад.
— Вас и не узнаешь, сэр, пока вы не заговорите, — с натянутой улыбкой заметил Хилл. — Но все равно, мне жаль, если мое любопытство показалось вам навязчивым.
— К чему извиняться, сэр? — ответил Ланс.
IV. МАСКАРАД
На пристани Арчерз-Хоуп Ланс, стремясь попасть домой как можно быстрее, послал Пео на ближайшую плантацию попросить лошадей, и теперь ждал его возвращения, лениво наблюдая за группой негров, занятых погрузкой табака.
Под протяжный, монотонный напев чернокожие рабы катили большие бочки из-под навеса сарая к барже, пришвартованной у шаткого деревянного причала. Толстый надсмотрщик, развалясь на куче мешков с зерном, то и дело выкрикивал слова команд на каком-то варварском наречии.
Кроме них, на пристани никого не было. Через лес бежала узкая, разбитая копытами лошадей тропинка, ведущая к селению в миле отсюда. Огромные деревья обступили пакгауз, сложенный из стволов их собратьев, как бы негодуя на дело рук человеческих и намереваясь спихнуть его в темные воды ручья. Рабы, суетящиеся под сенью гигантских сосен, казались цепочкой насекомых.
Прислонившись к причальному столбу, Ланс созерцал это величественное зрелище, пока не заметил, как из леса за складом показались несколько всадников. Судя по их лошадям и широкополым шляпам с плюмажами, они принадлежали к высшему обществу.
Во главе маленькой кавалькады ехала изящная девушка в голубой амазонке, восседавшая на слишком крупном для нее сером скакуне.
Месяцами жившему среди индейцев Лансу показалось, что в ее красоте было что-то необычное. Волосы девушки, стянутые широкой лентой, шелковисто блестели на солнце, как молодой кукурузный початок, большие глаза сияли весельем.
Юноша подался вперед, чтобы предупредить всадницу о предательских бревнах пристани, но не успел преградить ей дорогу: могучий конь уже ступил на скользкий бревенчатый настил.
Ланс схватил его одной рукой за кольцо уздечки, уперевшись другой в плечо животного, но было поздно. Неверная опора, неожиданно громкий звук собственных копыт, острый запах пота чернокожих грузчиков и живописная индейская одежда бросившегося к нему человека испугали благородного скакуна.
Ланс отпустил уздечку и отпрыгнул в сторону, к другому краю причала, надеясь хотя бы там остановить его. Конь, резко подавшись назад, попытался встать на дыбы и поскользнулся на мокрых бревнах.
Девушка, отчаянно цеплявшаяся за край своего дамского седла, не удержалась в нем и упала прямо в протянутые руки Ланса.
Юноша покачнулся, стараясь сохранить равновесие и избежать столкновения с падающим конем. Все еще прижимая девушку к груди, он сделал шаг назад, в воду.
Жизнь в диких лесах обострила в нем чувство опасности. Юноша понял, что конь не удержится на причале, и уже в воде последним усилием воли повернул девушку так, чтобы закрыть ее своим телом. Охваченное паникой животное рухнуло вслед за ним…
Ланс очнулся на берегу, под высокой сосной. Девушка с нежностью держала его за руку. Он вновь закрыл глаза, дожидаясь, пока рассеется туман в голове.
Шишка на лбу была омыта холодной водой. Голое плечо ныло от удара. Он слегка шевельнулся. Похоже, что никаких других неприятных сюрпризов его не ожидало. Решив, что он хочет встать, она удержала юношу и ощупала его правую руку, словно проверяя, нет ли перелома.
— Лежите спокойно, — сказала девушка. Затем, обращаясь к кому-то, кого Ланс не видел, добавила:
— Он приходит в себя. Я же говорила тебе, что это не индеец!
— Но на нем индейская одежда. Его торс и бедра обнажены. Кроме того, посмотрите на эти языческие украшения…
— И все же он не дикарь. У него мягкая бородка.
— А знак клана? Видите черепаху, вытатуированную на плече?
— Индейцы так себя не ведут. Им дела нет до девиц, падающих с лошадей, и уж, поверь мне, никто из них не стал бы рисковать ради меня жизнью, а спокойно наблюдал бы, как я сверну себе шею на этом ужасном причале.
Ланс моргнул, словно сознание только что вернулось к нему, и негромко спросил:
— Вы не ранены?
Девушка с удивлением посмотрела на него.
— Спасибо, что вытащили меня из воды, — продолжал Ланс. — И простите мне мою неловкость.
Он опять пошевелился, и вновь ее сильные руки удержали его за плечи.
— Помолчите, — строго сказала она. — Я еще не знаю, насколько серьезно вы пострадали.
— Дикарям не свойственно жаловаться на царапины.
— Но ведь вы не индеец! — Девушка обернулась к своей спутнице: — Принеси еще воды, Алиса. Он открыл глаза.
Ланс продолжал спокойно лежать, чувствуя, как мягкие быстрые пальцы скользят по его давно не бритому лицу. Их тепло и очарование ее голоса заставили его сердце учащенно забиться. Застилавшая глаза пелена постепенно рассеивалась.
Ему еще не доводилось видеть женщин такой красоты. Огромные голубые глаза, в которых сейчас читалось сострадание, удивительная кожа, великолепные золотистые волосы напомнили ему ангелов с картин лучших мастеров.
— Если бы вы не заслонили меня собой, я бы погибла, — тихо сказала она.
— В самом деле? А как, по-вашему, я очутился на берегу? Это я обязан вам жизнью.
— Не надо разговаривать, вы ранены. У вас страшная шишка на голове. Там было довольно мелко.
Ее белые зубки чуть прикусили нижнюю губу, в ясных глазах застыла тревога… С неизъяснимым блаженством он внезапно понял, насколько истосковался в лесах по английской речи, по сладостной красоте английских слов. И долгие, долгие годы после смерти матери он не знал, что такое нежность рук английской женщины.
Будь он сейчас в индейском поселке, думал Ланс, ему давно бы уже пришлось вскочить на ноги, смеясь над своими ранами и всячески демонстрируя презрение к ним. Но, Боже мой, как приятно просто лежать так, как сейчас, когда она держит его голову на своих коленях! Он слабо пошевелился, и она склонилась над ним:
— Пожалуйста, не двигайтесь!
— С удовольствием, — улыбнулся он, — мне это даже нравится.
Глядя на ее лицо, он вдруг вспомнил, что уже видел его когда-то. Вероятнее всего, она была сестрой Эда Уокера, а звали ее Истер. Эд говорил, что она вскоре должна вернуться из Англии, где прожила несколько лет. И сейчас в ее речи проскальзывал еле заметный лондонский акцент.
— Вас принимают за индейца, — сказала она. — Но меня не обманешь. Если бы не ваше варварское одеяние, я бы смогла назвать вас джентльменом.
— Почему?
— Потому, что вы нахал.
— Нахал?!
— Конечно! Вы сказали… что вам нравится так лежать.
— Любой бы сказал то же самое на моем месте.
— Вот как? Вы еще и галантны! Если бы вы не рискнули своей жизнью ради моего спасения, я бы со стыда сгорела!
— Пожалуйста, не…
— И сгорю… возможно. Ни один христианин не позволил бы себе носить ничего подобного. Что за дикарский наряд!
Он попытался сесть, но, как прежде, безрезультатно.
— Лежите спокойно!
— Где мой слуга? Он все еще не вернулся?
— Вернулся. Но тут же отправился с моими спутниками за соломой.
— Соломой? Для меня? Ха!
— Кто вы? — спросила она.
— Путник. А вы? Случайно, не мисс Истер Уокер?
Она с изумлением посмотрела на него сверху.
— Но… Да. Как вы узнали?
— Одна знакомая рыбка шепнула мне ваше имя, когда я прогуливался по дну этого злополучного ручья… Но знаете, я, пожалуй, все-таки встану!
И ловко, хотя и не столь уверенно, как хотелось бы ему в данной ситуации, поднялся на ноги и потянул ее за руку. Подивившись его силе, она встала рядом и обнаружила, что ее голова едва доходит до плеча юноши.
Его короткий плащ лежал на причале, свешиваясь над водой. Судя по всему, он остался сухим. Ланс сходил за ним, вернулся и накинул его девушке на плечи.
— От него пахнет костром, — заметила она, поблагодарив. — Это индейский плащ?
— Да. Его сшили из шкурок выдры. Будьте осторожны, ваша одежда еще не высохла, а ветер явно посвежел. Вы можете простудиться.
В ответ она взглянула на него с явным неодобрением.
— А вы сами? На вас же, хм… почти ничего нет! А штаны… — Она отвернулась.
— Я вижу, вы мало знакомы с индейской одеждой, — сказал он. — Она шьется особым образом… — Внезапно Ланс нахмурился, остро ощутив всю неловкость своего положения, и его первым побуждением было удрать.
С пристани раздался хохот толстого надсмотрщика. Разгневанный Ланс направился было к нему, но тот, скатившись с груды мешков, шмыгнул на борт баржи. Теперь засмеялись негры, на этот раз над испугом своего начальника.
Голова Ланса, окончательно прояснившаяся лишь несколько минут назад, разболелась от стыда и обиды. Он снова взглянул на девушку.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я… я… видите ли, я слишком долго была в Лондоне. И никогда не видела индейской одежды ни на ком, кроме самих индейцев. Я была… груба, простите.
Ее искреннее раскаяние лишь усилило его смущение, а тут еще подоспел сопровождающий девушки вместе с Пео и еще двумя молодыми людьми. Пео вел на поводу лошадей, к седлу одной из которых был приторочен едва ли не целый стог соломы…
— Вот, возьмите свой плащ, — сказала Истер.
Он отказался принять его назад и, сохранив гордое выражение лица, как и подобает индейцу, решительно направился к лошадям, дав себе слово не оборачиваться. Жестом он приказал Пео, страшно довольному тем, что с его хозяином все в порядке, вскочить в седло.
Приблизившись, Ланс достал нож и столь резко рубанул им по стягивавшим сено веревкам, что сталь, соскочив, едва не поранила лошадь. Затем, не сказав ни слова, он взлетел в седло, вонзил шпоры в бока бедного животного и вихрем понесся вперед.
Какое-то время Пео даже и не пытался догнать его, и Ланс продолжал скакать во весь опор, храня зловещее молчание.
Внезапно он придержал лошадь и перешел на шаг.
— Они спрашивали тебя, кто я такой? — осведомился юноша.
— Нет, сэр. Мы полагали, что жеребец раскроил вам череп. Я… — начал Пео, но Ланс прервал его.
— Значит, она не знает моего имени. Я рад, — проговорил он, обращаясь, казалось, к самому себе. — Леди шокировал вид моего полуголого зада. Бедняжка не привыкла к индейскому барахлу, — продолжал бормотать Ланс, но, поймав удивленный и встревоженный взгляд Пео, смутился и грубо выругался.
Да, он оброс, не брит и одет, дай Бог, наполовину от принятого у его белых соплеменников. Но его высокие краги из оленьей кожи, пристегнутые к поясу тонкими ремнями, стоили не меньше четырех лошадей, а накидка из шкурок выдры — еще двух. Да, у него открыты бедра, ну и что? В лесу своя мода. Пусть считает его язычником, если хочет. Он ей еще покажет!
И тут он сам удивился собственному смущению и вновь произнес одно из самых витиеватых солдатских проклятий, услышанных когда-то от отца. С какой стати его должно тревожить то, что она подумала о нем? Почему его задевает мнение какой-то девчонки-белоручки, несмышленыша, лишь вчера захлопнувшего за собой дверь английской школы? Его, знавшего в лесах настоящих женщин и завоевавшего три орлиных пера, врученных ему самим Петиско, боевым вождем племени чискиаков, его названым братом? Да понимай она хоть что-либо в весьма своеобразной индейской табели о рангах, то, увидев перья и знак клана на плече, она бы догадалась, сколь высокое положение в племенной иерархии он занимает.
И все же его лицо, покрытое многодневной щетиной, продолжало пылать. Ее руки мягки и нежны. Забыв про свою промокшую насквозь одежду, она заботливо ухаживала за ним, пока он не пришел в себя. И думала о нем, а не о себе. Она мыла его разбитую голову и говорила с ним с тревогой, опасаясь за его жизнь…
Она извинилась, а он даже не попрощался с ней. Она извинилась, а он был груб, как дикарь.
Ланс сердито повернулся к Пео:
— Почему я убежал? — спросил он.
— Вполне достаточная причина — наша индейская одежда, сэр. Кроме того, молоденькой девушке нечего делать на пустынной пристани, — мрачно ответил тот.
Ланс прикусил губу.
— Почему ты лжешь мне? — тихо спросил он.
— А разве сказать не всю правду означает солгать, хозяин? — нахмурился Пео.
— Да. Скажи всю. Почему я должен удирать от какой-то насквозь промокшей девицы, даже если бы был совсем голый?
Пео усмехнулся в недавно отросшую бородку. По дороге им не встретилось индианок, могших привести в порядок их лица, и оба здорово обросли. Он откашлялся, протянул руку, сорвал дубовый лист с низко нависшего над тропой сука и сказал:
— Женщины — ведьмы. Каждый мужчина рано или поздно встречает свою ведьму. Возможно, эта — ваша.
Ланс деланно рассмеялся:
— Что-то не похоже.
— В Хэтфилде у меня была женщина, — с досадой продолжал Пео. — Моя ведьма. Память о ней не давала мне покоя все плавание через океан вместе с мастером Кендоллом. А вернувшись, я обнаружил, что она вышла замуж за гуртовщика. — Пео снова вздохнул. — Но, сэр, до сих пор я не могу забыть ее лицо и нашу первую встречу.
— Да, я помню. Ты мне часто о ней рассказывал. Не горюй.
— Она…
— Не отчаивайся, — повторил Ланс, глубоко вдыхая пряный запах осени и спрашивая себя, сможет ли он выбросить из головы девушку на пристани. В седле она была грациозна, как королева. Ее лицо, увиденное им сначала сквозь дымку возвращающегося сознания, постепенно проявлялось, обретая резкость, и каждая черта его становилась от этого лишь прекраснее. Губам столь совершенной формы, казалось бы, не пристало дрожать от тревоги за чуть не утонувшего дикаря; столь ясным глазам не подобало сострадать его боли… правильный нос… кожа, нежная, как свет зари… сильное, но изящно очерченное тело… Ланс почувствовал, что его мысли путаются.
— Думаю, она уже успела забыть меня, — сказал он наконец нарочито громко.
Пео фыркнул:
— Не думаю. Вряд ли ей когда-нибудь доводилось видеть столь странно одетого, мокрого и грязного молодого человека.
Ланс снова погрустнел.
— Не горюйте, сэр. В следующий раз вы явитесь к ней как настоящий английский джентльмен, со шпагой на боку, галантно испрашивая прощения за ту нелепую историю у ручья…
Такой вариант несколько утешил Ланса. Какое-то время его мысли были заняты только им, а потом он сменил тему.
— Окружной шериф… Забыл, как тай зовут этого сукина сына?
— Шериф Бертон, сэр.
— Да, верно, Бертон. И зачем я только сбросил его с лошади?
— Мне казалось, что он вел себя вызывающе, сэр.
— Да. К тому же напился, а когда достал пистолет и стал угрожать мне, я и выбил его из седла…
— Именно так, сэр. На вашем месте, сэр, я поступил бы точно так же.
— Было ли это оскорблением должностного лица, Пео?
— Да, сэр. Он вез вас в магистрат на допрос по поводу происшествия в «Старом колесе», где мы отбили пять шпаг.
— Теперь вспомнил. Мне бы сразу следовало явиться к губернатору и заручиться его прощением. Отец, конечно, пришел бы в ярость.
— Возможно, он уже заплатил необходимый штраф.
— Никогда! Он скорее сам сбросит добрейшего Бертона в грязь, но не заплатит ему ни гроша. И уж, конечно, не пойдет к губернатору. Ты же знаешь, он не очень-то жалует его превосходительство.
Пео сплюнул:
— Как и многие другие, сэр, как и многие другие… Его превосходительство уже совсем не тот, каким был в пятьдесят шестом году, когда привел нас в эти леса. Он заболел богатством. А с шестьдесят второго выборов не устраивалось, вернее, были одни, какие-то странные, но мы-то уплыли тогда в Англию!
Около мили они ехали молча. Ланс вновь предался мечтам. Надо в ближайшее время навестить портного в Тайндоллс-Поинт. Он докажет ей, что английская одежда сидит на нем не хуже, чем на каком-либо другом. Он отыщет ее, и она поймет: не такой уж он и дикарь.
Ланс нашел своего отца в гораздо лучшем настроении, нежели раньше. Жуткий град, побивший весь урожай табака в округе, каким-то образом обошел поля вокруг замка Клейборна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34