Аццо бросился к указанному выходу. Задыхаясь, добежал он до лестницы, спустился по ней и остановился в высоких, украшенных колоннами комнатах, из которых был выход в сад.
Он уже слышал крики своих преследователей, они шумели на перекрестке, из которого он только что убежал. Они разделились на партии и погнались за ним — еще минута и он погиб!
Отбросив в сторону фонарь, он кинулся к двери, но она была замкнута! Он дрожал от страха — мороз пробежал по его телу — он дернул замок, но дверь не поддавалась — замки Санта Мадре крепки и надежны!
Вдруг снаружи сильно застучали в дверь, у которой стоял растерянный и испуганный Аццо — что если и из сада нагрянут шпионы? Стук в дверь не умолкал, а беглец слышал, как в двух шагах от него с шумом и криком гнались преследователи — еще минута и они схватят его!
Привратник вышел из своего помещения, Аццо хотел наброситься на него и тоже покончить с ним, но все равно он не знал, каким ключом отворить дверь.
Цыган, дрожа всем телом, наклонил голову и подошел к нему. Он зазвенел ключами в знак того, что принадлежит к монастырю. Капюшон прикрывал его бледное, лихорадочно горевшее лицо.
— Что случилось? — бормотал привратник, — внизу воют словно в аду, а здесь колотят так неистово, что не будь дверь обита железом, она давно бы проломилась насквозь!
Опять застучали в дверь — ближе подходили преследователи.
— Отвори — цыган убежал — я погиб, если не поймаю его! — прошептал Аццо.
— Он не мог убежать отсюда! — отвечал привратник, отворяя дверь.
Страшно раздавались удары похоронного колокола. Разъяренные помощники Мутарро уже приближались. Аццо, готовый ринуться в сад, стоял за привратником.
Наконец, заскрипела дверь. Испустив бессознательный крик, Аццо оттолкнул в сторону монаха и бросился в монастырский сад; он в страхе и не сообразил, что ему было невозможно без лестницы перебраться через высокую толстую стену, и если бы он вздумал спрятаться в кустах, то его легко нашли бы с факелами.
В ту самую минуту, как он, радостно вскрикнув, оттолкнул в сторону привратника и бросился в дверь, кто-то схватил и оттащил его в сторону.
Отчаяние овладело им. Он, впрочем, решился поспорить и с этим последним препятствием его свободы, но незнакомец, так сильно стучавший в дверь и державший его теперь, шепнул ему:
— Ты спасен — Летучая петля ожидает тебя! Аццо взглянул на него. Стройный человек, одетый весь в черное платье, в черной маске, стоял перед ним. Цыган, изнемогая от только что перенесенных им страданий и пораженный неожиданным появлением спасителя, чуть не упал у ног предводителя Летучей петли.
— Иди скорее за мной! Нам дорога каждая секунда — слышишь ли?
Грубые лазутчики Санта Мадре, разъяренные убийством сторожа, добрались, наконец, до выхода в сад — они нашли лежавшего еще на полу привратника и бросились на лестницу.
— Ему не уйти отсюда — обыщите все кусты! — закричал кто-то.
Монахи с факелами обыскали весь сад, уже лежавший во мраке. Их проклятиям вторил завывающий похоронный колокол.
Аццо, последовав за предводителем Летучей петли, поспешно направлялся в тени деревьев к калитке, выходившей на улицу Фббурго. Дон Рамиро отомкнул замок. Цыган Аццо глубоко вздохнул — он был спасен!
ПРИДВОРНАЯ ОХОТА
В течение лета 1853 года королеве Испанской приходилось бороться с разного рода трудностями, которые очень озадачивали ее и были ей неприятны, поэтому она с легкостью возложила труды правления на плечи министров, и, воображая, что все идет благополучно, беззаботно предавалась наслаждениям.
Изабелла не находила, подобно своей матери, которая любила рисовать и рисовала очень хорошо, удовольствия в каком-либо искусстве или в изучении какой-либо науки, или в рукоделии. Она была более склонна получать различные удовольствия и вполне наслаждалась тем высоким положением, которое было ей даровано судьбой при рождении. Она не обращала внимания на страсти своих близких родственников: предоставляла королю, своему супругу, любить, охотиться и молиться, сколько ему было угодно; не мешала герцогу Рианцаресу всячески обогащаться, часто незаконными, бессовестными способами, предоставляла своему зятю его картинную галерею. Но зато и никто из них не должен был ей мешать, а предоставить ей право предаваться наслаждениям, что, впрочем, они все и делали.
Приятное известие, полученное Изабеллой в начале этого года из Парижа, о бракосочетании императора Людовика Наполеона 30-го января в церкви (Нотр-Дам) с прекрасной Евгенией Монтихо, испанской донной, которую королева знала и к которой благоволила, все-таки не могло поправить положение в Мадриде: волнение народа нарастало. Изабелла была в высшей степени возмущена этим, как она выражалась, дерзким и несправедливым недовольством толпы, и даже отказалась принять отставку министерства с целью еще раз попытаться строгостью одолеть бурю.
Однако мрачные тучи сгущались над Мадридом, и появлялись все новые признаки приближающегося восстания.
Ввиду всего этого королева должна была решиться, по совету Серрано и Прима, назначить новое министерство. Но и на этот раз она имела несчастье выбрать в июле 1853 года людей не способных исполнить трудную задачу, стоявшую перед ними. Сарториус, возведенный в звание графа Сен-Луи, редактор газеты, был очень талантливый человек, но все-таки не годился в министры-президенты, так как одного ума для этого было недостаточно. Де Молинс, Кастро, маркиз де Герона, Доменек и генерал Блазер были его товарищами. Большинство из них не понимало, что в этот момент государство могли спасти только решительные реформы, обеспечивающие народу справедливые уступки, и это положило бы конец беспорядкам в войске.
Нарваэца, храброго воина, который требовал жесткой дисциплины, зная по опыту, что испанские военачальники всегда не прочь восстания, не хватало королеве среди толпы дурных советников, которые, кроме того, разоряли уже совершенно истощенную государственную казну частой сменой министров. Испания платила такую массу пенсионов, каких не платила никакая другая страна.
Олоцага, срок ссылки которого давно прошел, опять появился в придворных кругах с улыбающимся лицом и ловкими речами, но друзьям его казалось, будто всегда любезное и сияющее лицо его как-то изменилось с начала 1853 г.: появились первые морщины, точно вызванные тайным горем, у него на лбу и на щеках около глаз.
Евгения Монтихо сделалась императрицей французов. Но никто не подозревал, что происходило в душе вечно улыбающегося дипломата. Никто не заметил и следа тоски, тайно терзавшей его сердце.
Олоцага в свободное время ездил в военную школу и посещал Рамиро. Красивый, с гордым и открытым лицом мальчик успокаивал его своими любящими, кроткими глазами. Рамиро из года в год все более и более привязывался к дону Олоцаге и все-таки не знал, приходился ли он ему родственником или нет. Он знал только то, что ему сказали Фрацко и Жуана, что родители его давно умерли и что дон Олоцага его дядя и покровитель. Молодой Рамиро иногда посещал стариков в развалинах Теба и однажды узнал, что Мария возвратилась к своей матери.
Известие это сильно опечалило мальчика. Была ли то мысль о том, что у него не было матери, или сознание, что он более не увидит доброй Марии?
Олоцага нанимал для него независимо от занятий в учебном заведении, в котором воспитывались лишь дети дворян, лучших учителей Мадрида и заботился о том, чтобы Рамиро, его любимец и, может быть, единственное существо, к которому он чувствовал глубокую любовь, получил самое лучшее образование.
В тихие часы, когда белокурый стройный мальчик, приезжавший к Олоцаге из корпуса в изящном экипаже, сидел возле него, взгляд дипломата покоился на миловидном лице и больших открытых глазах Рамиро, и по лицу задумчивого телохранителя королевы пробегала тень — верно, в душе его поднимались грустные думы, которые испытывал в такие минуты даже этот сдержанный дипломат.
Но эти часы бывали быстротечны, как короткий, горячий солнечный луч, на мгновение пробившийся сквозь облака. Тогда Олоцага быстро оглядывался, сам себе удивляясь, как будто желая удостовериться, что никто не видал этого необыкновенного выражения его лица, проводил по нему рукою, точно вместе с выражением хотел стереть мысли и воспоминания.
Лицо Рамиро говорило ему о том времени, когда он любил в первый и последний раз в жизни, — черты его напоминали ему ту прелестную, удивительно прекрасную донну, последние слова которой перед прощанием были:
— Любить я больше не буду — любить вы тоже больше не должны! Любовь только препятствие на пути ко всему великому и высокому!
Когда же Олоцага после таких часов снова показывался в гостиных своих друзей или при дворе, не было уже и следа грустного, глубокого, затаенного чувства на его улыбающемся лице, и он снова был ловким, искусным придворным.
Когда Олоцага вернулся из ссылки, королева спросила его, как он там проводил время.
— Ваше величество, я в тиши много наблюдал за народом и нравами и надеюсь, что со временем это мне пригодится.
Топете собирался жениться на прекрасной Долорес дель Арере, на донне, которую Олоцага знал лучше, чем подозревал достойный контр-адмирал. Долорес не скрыла от своего богатого, добродушного жениха ужасное воспоминание о Санта Мадре, и Топете сделался еще более чем прежде горячим защитником Летучей петли и громким приверженцем этого неизвестного дона Рамиро.
— Я очень счастлив, — воскликнул он гордо, — что мне удалось поддержать достойного представителя Летучей петли тогда, когда он преследовал королевского убийцу Мерино, и я бы считал себя еще более счастливым, если бы мог узнать этого дона Рамиро, который покрыт такой загадочной тайной.
Олоцага улыбнулся.
— Мой старый друг, — проговорил он, — все это может еще случиться!
— Скоро ли? Только бы поскорей, — воскликнул контр-адмирал, — чтобы, если можно, иметь с ним еще хоть одно приключение до свадьбы.
— А разве ты думаешь этим шагом прекратить все старые знакомства и предприятия?
— Избави Бог, — пробормотал Топете со смущенной физиономией, — но…
— Ну что ж «но»?
— Но прекрасная Долорес может иметь разные основания удерживать меня, против которых не найдешь возражений.
Олоцага тихо засмеялся.
— Ну, я полагаю, что если ты скажешь ей о представителе Летучей петли, доне Рамиро, она, может быть, все-таки отпустит тебя.
— И мне тоже хотелось бы узнать этого дона, — сознался Серрано, который в течение последних лет сделался серьезен и неразговорчив и редко показывался при дворе, — право, если рано или поздно между кабинетом и Летучей петлей дойдет до серьезного столкновения, чего я боюсь, то я считаю делом решенным, что буду драться за этого дона Рамиро!
— Это было бы ему весьма приятно, тем более что он, как я слышал, доказал вам, что умеет ценить телохранителей королевы, — заметил Олоцага.
Прим в последнее время бывал меньше в кругу своих друзей чем при дворе. Изабелла имела в нем, при бесчисленном множестве дурных и бесполезных советников, одного бескорыстного. Если у него и была какая-либо корыстная цель, то она касалась только ее сердца, а это, скорее, могло ей нравиться.
Обыкновенно каждую осень двор уезжал в великолепную виллу Эскуриал, где королева, с радостью удаляясь от государственных забот, жила в уверенности, что все идет благополучно, потому что вдалеке от Мадрида она не слыхала жалоб.
Дворец Эскуриал со своим великолепным парком, примыкающим к лесу, стоял оазисом в довольно унылой местности на склоне Гуадарамских гор. У самого дворца, между ним и маленьким городком Эскуриалом, находился великолепный монастырь иеронимитов в честь святого Лоренцо. Монастырь этот, образуя огромный четырехугольник, имел вид решетки, в память о том, что святой Лоренцо был изжарен на решетке. Таким образом, королева всегда имела возможность, когда ей вздумается, после всякого рода наслаждений, каяться и молиться.
Так и в этом году двор переселился в Эскуриал, и, как обыкновенно, были посланы маршалам Приму, Серрано, Топете и Олоцаге приглашения сопровождать королеву, так как предполагалось сделать несколько охот в великолепном лесу, в котором лесничими Изабеллы, по ее приказанию, содержались и кормились козы, олени и другие животные.
Через несколько дней после прибытия двора в окруженном парками увеселительном дворце снова раздавались звуки охотничьих рогов, и охотники выводили своры на луг. У опушки леса и собиралось многочисленное изящное общество охотников верхом.
Все толпились на зеленом лугу. Раздавался лай собак, топот лошадей, щелканье курков. Все мужчины были одеты в зеленые костюмы и шляпы, украшенные перьями. Костюм этот особенно шел графу Рейсу. Его неподдельный рыцарский вид, борода и вызывающее выражение блестящих глаз сделали его в последние годы еще красивее, чем когда он представлял собою образ храброго воина, любящего приключения рыцаря, а потому и нечего удивляться, что как в Мадриде, так и везде, где ни показался бы Жуан Прим, сердца прекрасных женщин горячо бились ему навстречу.
Наконец, при громких звуках труб вышла королева с супругом к нетерпеливо ожидающим охотникам. Августейшие супруги ехали верхом на двух совершенно одинаковых серых в яблоках лошадях такой удивительной красоты, какие вряд ли найдутся в другой конюшне.
Маленький, с довольной улыбкой король был одет, как и все остальные придворные мужчины, в зеленое охотничье платье, на котором для отличия сиял большой крест ордена Изабеллы. Крест этот носят только члены испанской королевской фамилии.
На Изабелле была надета длинная зеленая амазонка, туго обхватывающая и обрисовывающая прелестные формы ее гибкого тела. Маленькая шляпа с белым развевающимся страусовым пером кокетливо украшала ее голову. В одной руке она держала хлыстик, а другой красиво и ловко управляла поводьями лошади, которая так гордо и грациозно скакала, точно сознавала, что несет на себе молодую красивую королеву.
Придворные, разделившись на две стороны и кланяясь, открыли дорогу, когда королевская чета проскакала мимо них, любезно раскланиваясь.
Серрано должен был сознаться, что королева сегодня поразительно хороша. Прим не мог досыта наглядеться на соблазнительно прекрасную, ласково улыбающуюся ему королеву. Даже Топете, никогда не соглашавшийся признавать эту красоту, не мог не прошептать рядом с ним ехавшему Олоцаге, что общее мнение о наружности королевы не лишено некоторого основания. Скоро охота разделила охотников: лесничий и загонщик погнали зверей к одному месту, собаки скоро взяли следы сильных оленей и боязливых лосей. Там и сям начали раздаваться выстрелы.
Солнце садилось, когда королева, разговаривая с инфантом Ивикаским, ехала между вековыми деревьями и встретила маршала Прима, уезжавшего вместе со своим товарищем Конхой от шума охоты. Так как Конха в последнее время навлек на себя немилость королевы, а инфант Ивикаский много содействовал тому, что королева доверялась бессовестным министрам, то скоро вышло так, что они вдвоем вступили в горячий спор и приблизились к той местности, откуда шли выстрелы. Королева, разговаривавшая с маршалом Примом, хотела вернуться в парк небольшим объездом.
Прим ехал, отставая на один шаг, так близко к Изабелле, что мог постоянно любоваться на ее хорошенькое личико и прекрасные формы. Он должен был часто извиняться, что на вопросы королевы отвечал совершенно невпопад, и сам время от времени чувствовал, что он говорил глупости, так как его мысли слишком путались от созерцания соблазнительной красоты королевы.
Так ехали они вдвоем, отделившись от охотников и свиты, вдали предававшихся удовольствию охоты, по лесу, на который тень ложилась все темнее и темнее.
Вдруг Изабелла испуганно вскрикнула, и, прежде чем Прим успел узнать причину испуга и прийти на помощь, лошадь королевы поднялась на дыбы, испугавшись чего-то, и королева выпала из седла.
Прим побледнел при виде такого неожиданного несчастья, соскочил с лошади, схватил лошадь королевы за поводья, чтобы она не могла ушибить упавшую, и только тогда увидал перед собою на высоко висящем сучке соседнего дерева красные глаза рыси, сидевшей на нем съежившись и ожидавшей ухода нарушителей ее охоты.
Прим привязал обеих лошадей к дереву за уздечки и нагнулся к королеве. Она лежала без чувств на том месте, где упала.
Ужасный страх овладел маршалом, который был один с лежавшей без чувств и, может быть, раненой королевой. Всегда решительный и никогда не терявший присутствия духа Прим в этих обстоятельствах нашелся не скоро, так как он не был доктором, чтобы определить положение королевы, и не знал, какую помощь следует оказывать женщинам в подобных случаях.
— Ваше величество, — восклицал он в ужасе и страхе, — о, ваше величество, избавьте меня от смертельного страха!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74