при этом платье соскользнуло с ее плеч, оставив их обнаженными. Он затягивал поцелуй, крепко держа ее за руки, чтобы она не сделала попытку оттолкнуть его или снова натянуть платье.
Думать ей было трудно; еще труднее устоять перед ним, особенно когда он просунул язык ей в рот и стал ласкать влажную изнанку ее губ. Эта любовная игра лишала ее остатка сил и не давала вдохнуть. Когда же он просунул руку ей под платье и обхватил ладонью выпуклую чашу ее груди, по телу ее словно разлилась кипящая лава. Никто никогда не прикасался к ней и не ласкал ее подобным образом — даже муж. Так что все это было для нее внове и, как следствие этого, чрезвычайно ее возбуждало и будоражило. Наконец он оторвался от ее губ, и она застонала. Отдышавшись и выгнув спину, она попыталась отпрянуть от него, но он крепко ее держал. Ей удалось лишь откинуться назад, и тут ее груди коснулись его крепких мышц. Тогда он стал жадно целовать ее горячую, нежную плоть. Перед глазами у нее все поплыло. Она не могла ни рассуждать, ни думать — только ощущать, отдаваясь на милость этих губ, которые разжигали в ней пламя, и это пламя в любую минуту могло поглотить ее всю без остатка. Она затрепетала в его объятиях. Ее тело жило словно само по себе, настоятельно взывая к его ласкам, готовое ответить на них. Он выпустил ее руки, и, чтобы не упасть, она вцепилась пальцами в его тунику. И тут услышала приглушенный вскрик, не сразу поняв, что вскрикнула она сама. Теперь они стояли у стола, но Джудит никак не могла вспомнить, когда он поднялся со стула и помог подняться ей. Их тела, соприкасаясь между собой, таяли от страсти, как две восковые свечи от огня. Джудит обезумела от желания, но когда он привлек ее к себе, почувствовала животом его эрекцию и отпрянула. Он снова сжал ее в объятиях и попытался увлечь к кровати, но, собрав остатки сил, она выпалила:
— Нет… Ты не должен так со мной поступать!
Будто не слыша ее слов, он бросил ее на постель, а сам лег на нее и снова поцеловал. И целовал до тех пор, пока она снова не стала мягкой и податливой. Страсть овладела ею, и она почти не слышала, как внутренний голос взывал к ее благоразумию. Ведь уступить ему означало предаться греховной страсти, за которую на том свете последовала бы расплата. Не говоря уже о том, что ласкавший ее черноволосый и сероглазый лэрд представлялся ей в эту минуту воплощением дьявола, ибо только дьявол или кто-то из его присных мог изобрести и воплотить в реальность столь изощренные ласки, так сильно будоражившие ее сознание и плоть. Но при всем том… При всем том желание близости с ним с каждой минутой возрастало…
— Сдавайся, худышка, — шептал он ей прямо в ухо, опаляя своим горячим дыханием. Она попыталась было оказать ему сопротивление, но он завел ей руки за спину, крепко сжал и стал покрывать горячими поцелуями ее шею и губы. Позиции вдовы трещали по всем швам, казалось, еще немного, и она уступит. В этот момент, словно предупреждение, прогрохотал гром, следом полыхнула молния, и в комнате стало светло, как в разгар летнего солнечного дня. Этот грохот и яркая вспышка света удержали ее от падения, и она снова стала вырываться из его объятий.
— Нет! — крикнула она в отчаянии, уклоняясь от его поцелуев. — Это… Это грех. Я не могу…
Он замер и прикрыл глаза — она видела, как ослепительно они сверкали в узком промежутке между веками, окаймленными длинными черными ресницами. На лице его появилось какое-то отстраненное выражение. С минуту помолчав, он сказал:
— Твои губы говорят одно, а тело — совсем другое. Так чему же верить?
Она молчала, не зная, что ответить, поскольку страсть ее все еще не отпускала. И не могла понять, чего боится больше: Гленлиона и его ласк или своей собственной необузданной чувственности, которая так неожиданно в ней пробудилась?..
— Я говорю правду… Да, правду, — произнесла она дрожащим голосом.
Видимо, он воспринял ее слабость и неуверенность как призыв действовать, поскольку, навалившись на нее всем телом, приблизил свой эрегированный член к ее промежности и, если бы оба не были одеты, наверняка вошел бы в нее.
Она лежала неподвижно, опасаясь дать ему повод снова действовать. Пауза затянулась.
Неожиданно Гленлион перекатился на бок, и его рассеченные в нескольких местах и припухшие от ударов отцовских кулаков губы искривились в презрительной улыбке.
— Значит, ты отказываешься дать мне то, что однажды обещала, миледи?
— Да, отказываюсь. — Она не отрицала того очевидного факта, что хотела ему отдаться, чтобы не расставаться с Мейри и облегчить немного жизнь и себе и ей, но теперь он собирался ее взять, ничего не предоставляя взамен. Она хотела ему это объяснить, однако не находила нужных слов и к тому же чувствовала себя виноватой. В самом деле, почему она не сказала ему об этом сразу, а втянулась в эту любовную игру?
— А ведь я все еще в силах взять то, что ты столь безрассудно изволила мне предложить, — произнес он, пытаясь скрыть за иронией постигшее его разочарование.
— Да, ты на это способен. Тем более здесь нет никого, кто мог бы тебя остановить.
Он присел на постели и задумчиво провел рукой по своим иссиня-черным волосам.
— Кто бы знал, женщина, как ты меня измучила, — хрипло произнес он, нахмурившись.
Она опустила глаза. Стыд обжег ей щеки. Что бы там она ни говорила, мысленно она давно уже сдала свои позиции, и кому, как не ей, было об этом знать.
Похоже, это обстоятельство не укрылось и от Гленлиона.
— Я не стану брать женщину, если она меня не хочет, — негромко сказал он, — хотя и не убежден, что ты не испытываешь ко мне влечения.
Всхлипнув, Джудит натянула на обнаженные плечи платье и, приподнявшись на локте, стараясь не смотреть на Роба, стала завязывать шнуровку. Неожиданно он стал ей помогать. К ужасу Джудит, на глазах у нее проступили слезы.
Он это заметил и коснулся ее мокрых ресниц кончиком пальца. Она почувствовала, что напряжение его ослабевает.
— Успокойся, леди. Теперь я знаю твой секрет, но не стану его никому раскрывать.
Она готовилась с негодованием все отрицать, но, посмотрев на Роба, передумала. Врать она не хотела, кроме того, у нее не было ни сил, ни желания ответить на блеснувший в его глазах вызов. Прошла минута, и комментировать слова Роба было поздно. Тем более что он уже поднимался с постели. Сидя на кровати и подтянув к груди колени, она наблюдала за ним, когда он шел к двери. Гром все еще грохотал, все так же сверкали за окном молнии и неумолчно барабанил по крыше дождь. Оправив у двери на себе одежду, он повернулся к ней и сказал:
— Настанут для нас и другие времена. Более благоприятные. Вот увидишь.
Его слова прозвучали как пророчество, и он свято в него верил. Мигнув на прощание, погасла лампа. Джудит вздрогнула, потянулась и поднялась с постели. Хотя шторм уже стихал и удалялся от замка, в комнате по-прежнему было темно и мрачно. Утихнет ли когда-нибудь шторм, который бушует у нее в груди? Она привела в порядок свою одежду и зачем-то еще раз переложила содержимое корзинки. Хотя мысли ее были далеки и от корзинки, и от ее содержимого. Она думала о мужчине, который уже во второй раз возвращал данное ею слово и отказывался от ее тела, хотя при желании мог бы им обладать. Ему удалось разбудить ее чувственность. Она находилась в плену уже более месяца, даже сумела добиться для себя в Лохви кое-каких послаблений, но чувствовала себя сейчас еще более зависимой, чем в начале своего заточения. Зависимой главным образом от желаний собственного тела. И от новых, неведомых ей прежде ощущений. Коридор, куда выходила дверь комнаты, был пуст, и в нем эхом отдавались ее шаги. Спустившись в большой зал, она обнаружила, что там, кроме кучки жавшихся к очагу слуг, тоже никого нет. Видимо, лэрд Лохви и молодой Гленлион отправились по своим делам. Их отсутствие явилось для нее истинным благословением: говорить и спорить ей не хотелось, тем более что покой ее был нарушен и ей хотелось разобраться в своих чувствах. Ее появление в зале не произвело на слуг никакого впечатления: казалось, они ее просто не замечали. И неудивительно — сидя у камелька, они потягивали эль и с воодушевлением болтали о всяких пустяках. Она сердито поджала губы. Нечего было и думать, что эти люди без напоминания с ее стороны догадаются выбросить мокрый камыш и настелить новый или вытереть с пола натекшую со двора воду. Она прошла на кухню, которая освещалась лишь полыхавшим в очаге пламенем. Рядом с очагом, с несчастным видом глядя в огонь, сидела Катриона.
— Что приуныла? Грозы испугалась? — обратилась Джудит к судомойке. — Успокойся. Она уже проходит. Кстати, где Мейри?
— Ушла с Томом и леди Сарой.
Джудит удивленно выгнула бровь. Непонятно, какие отношения могли связывать Мейри с Сарой — вдовой Кеннета Кэмпбелла.
— Куда? — резко спросила она, как всегда, беспокоясь за ребенка. — Если не ошибаюсь, это тебе было поручено за ней приглядывать?
— Ясное дело, мне. Но Мейри заигралась с детьми леди Сары, и я подумала, что не будет большого вреда, если она пойдет с ними.
— Что ж, — сказала после минутного размышления Джудит, — я вовсе не против, чтобы Мейри играла с другими детьми. Но почему ты не пошла с ней, а сидишь здесь у очага в одиночестве? Неужели бури испугалась?
— Я колдовства боюсь. Это не ты наколдовала бурю, миледи? — дрожащим голосом спросила Катриона, прикрывая лицо руками.
— Конечно, нет, — сказала Джудит. — Да и с какой стати мне было вызывать бурю?
— Чтобы доказать лэрду, что ты могущественней, чем он. Так, во всяком случае, сказала старая Мэгги.
— Что за глупости! — Джудит повернулась к Катрионе и, положив руки на бедра, хмуро посмотрела на девицу. — Уж если на то пошло, я прежде всего заколдовала бы твоего хозяина. Пугать простых людей мне ни к чему.
Поколебавшись, Катриона поднялась и продемонстрировала Джудит скатерть, где бахрома была завязана узелками. При этом руки ее дрожали.
— Старая Мэгги сказала, что это ты сделала. Завязанные особым образом узлы на постельном белье или на скатерти являлись знаком колдовства и волхвования, и Джудит сразу поняла, что это дело рук зловредной старухи.
— Эти узлы, Катриона, вязала не я.
— Уж и не знаю, кто это сделал, — проговорила девица, — но знаю точно, что если завязать три узелка, а потом бросить через левое плечо камень, то разразится буря.
— Вполне возможно. Но говорю тебе, это не я, — наставительно повторила Джудит. — Впрочем, хватит об этом. В большом зале надо убрать с пола мокрый камыш и настелить новый. Если тебе одной это не по силам, скажи слугам, чтобы помогли.
Джудит старалась загрузить себя ежедневной привычной работой, только бы не думать о Роберте Гленлионе и его ласках. Кажется, она начинала понимать, о чем пели в своих песнях менестрели.
Глава 11
Гроза закончилась, и в замковом дворике все стихло. Только чавкала под ногами жирная, похожая на трясину грязь, в которой вполне мог застрять ботинок.
— Липнет, как детское дерьмо к пеленке, — брезгливо бросил Фергал, колотя ногой о стену амбара, чтобы сбить с сапога грязь. — А ливень как лил! Поднимись вода еще на дюйм, и большой зал затопило бы.
— Это наверняка задержит мой отъезд, — произнес Роб, имея в виду ужасное состояние грунта в округе. — Сейчас на дорогах столько воды, что нужна лодка, а не лошадь.
— Обычная погодка для этого времени года. — Фергал еще раз потыкал носком сапога в стену, потом притопнул обеими ногами сразу. — Холодно и мокро. Бр-р!
— Насколько я знаю, повреждена крыша стойла. А еще повреждения есть?
— Нет. Если не считать ворот хлева. Но их не гроза поломала, а дикий кабан, которого ты убил.
— Понятно, — сказал Роб, оглядывая двор, где валялись сорванные бурей с крыш доски, клочки сена, ветки деревьев и прочий хлам, принесенный ветром. Несколько человек ходили по двору с носилками и лопатами, собирая мусор. — Сильная все-таки была буря, — добавил Роб больше для себя, чем для Фергала. Впрочем, буря в небольшой комнате на третьем этаже башни показалась ему гораздо сильнее той, что учинила природа.
— Очень сильная… — поддакнул Фергал и, прищурившись, посмотрел на Роба. — Надеюсь, леди справилась с твоими ранами?
— Вполне, — коротко ответил Роб, переведя разговор на другую тему. — И все-таки, какая бы ни была погода, я вернусь в Гленлион. Надо присмотреть и за своим поместьем.
Фергал задумчиво поскреб пальцами небритый подбородок.
— Если не ошибаюсь, ты оставил свои владения в надежных руках?
— В надежных, — ответил Роб. Он и в самом деле так считал. Саймон Маккаллум, его кузен и преданный друг, был хорошим управляющим. Роб послал ему гонца с известием о смерти братьев и попросил приглядеть за хозяйством.
Роб двинулся через двор к входу в большой зал, проклиная налипавшую на сапоги жидкую грязь. В зале вовсю шла работа: девушки, орудуя метлами, сгребали к стене промокший насквозь камыш. Чтобы глаза привыкли к полумраку, Роб остановился на минуту у входа. Хотя он не видел Джудит, внутренний голос тут же услужливо ему сообщил, что она находится в зале. Впрочем, внутренний голос здесь был ни при чем. Просто Роб знал, что она будет присматривать за уборкой. Во всяком случае, на это надеялся.
Джудит почувствовала присутствие Роба. Она подняла глаза и сразу же его увидела, хотя он стоял в тени. В это время в зале появился Фергал.
— Я же говорил тебе, что воды в зале будет хоть пруд пруди, — проворчал старик, указывая на служанок, подтиравших лужи и убиравших мокрый камыш. — А все потому, что дверь закрывается неплотно и из-под нее подтекает. Похоже, придется позвать плотника.
— Послушай, почему ты мне все это говоришь? — с раздражением бросил Роб. — К лэрду надо обращаться.
Он знал, что его слова наверняка обидят старого преданного слугу, но не сказать этого не мог. После стычки с лэрдом он решил ни во что не вмешиваться. Пусть о замке заботятся те, кто здесь живет. О том, что его вмешательство в здешние дела нежелательно, ему напомнил утром отец.
— Отныне лэрд Гленлиона будет заниматься только своими делами, — объяснил Роб, обратившись к Фергалу. — И ты прекрасно знаешь, по какой причине.
Говоря это, Роб не сводил глаз с Джудит. В ее золотистых волосах играли янтарные и розовые отсветы полыхавшего в очаге пламени. Она снова надела шерстяную накидку брейд, закрепив ее на груди дешевой брошью. Но эта грубая накидка уже не казалась Робу безобразной — возможно, по той причине, что облекала плечи и грудь Джудит, выгодно обрисовывая ее стройную фигуру. Пожирая Джудит глазами, Роб понял, что, если снова дотронется до нее, уже не сможет остановиться. Повернувшись на каблуках, он направился к винтовой лестнице, которая вела в башню. Теперь нога у него болела меньше, зато давали о себе знать напряжение и ноющая боль в паху. Надо поскорее отсюда уехать, думал Роб, перешагивая через две ступеньки. Не то он покроет позором и себя, и эту женщину. С заложницей нельзя обращаться как с рабыней. И перед отъездом об этом необходимо еще раз напомнить Ангусу. Завтра же, независимо от погоды, он покинет Лохви, чтобы оказаться подальше и от лэрда, и от леди. Не то он переругается со всеми, кого знал и любил с детства. Будь проклят день, когда Аргилл послал Рыжего Дьявола на поиски заложников! Странное дело, Робу подчас казалось, что он такой же заложник, как и вдова Линдсей, — заложник ее прекрасных глаз, лица, фигуры, страстного желания, вызванного ею, которое день ото дня росло. Эта женщина разожгла в нем такую бешеную страсть, что если он не уедет, то в один прекрасный день, забыв о долге и своих обязанностях, овладеет ею. И чтобы избежать неминуемого позора, ему лучше уехать.
— Тебе нельзя оставлять ее здесь, Гленлион.
Роб повернулся и увидел Фергала. Кроме них двоих, в коридоре никого не было. На стенах полыхали в держателях факелы. Их желтый свет отражался в темных глазах старого слуги, придавая ему сходство с совой — крючконосой, большеглазой и мудрой.
— Когда я сюда приехал, при мне были моя лошадь и оружие. Только их я и намереваюсь отсюда забрать.
Фергал покачал головой и едва заметно усмехнулся.
— Как ты, вероятно, догадываешься, выкуп платить за нее не будут. Готов ли ты, зная это, оставить ее здесь в одиночестве, положившись на благоразумие нашего лэрда?
— У меня нет выбора. Без ребенка она не поедет, а лэрд Лохви девочку из своих когтей не выпустит.
— В таком случае остается одно — ждать.
Ждать — но чего? Что, собственно, Фергал имеет в виду? Очень просто — Фергал намекал на то, что Ангус Кэмпбелл, подсознательно желая кому-нибудь отомстить за гибель своих сыновей, вполне возможно, изберет в качестве объекта мести адову Линдсей. Вряд ли он ее убьет, но можно не сомневаться, что со временем, особенно после отъезда Роба, она будет подвергаться всяческим притеснениям с его стороны.
Роб тяжело вздохнул. Придется, видно, со всеми этими трудностями справляться ему самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Думать ей было трудно; еще труднее устоять перед ним, особенно когда он просунул язык ей в рот и стал ласкать влажную изнанку ее губ. Эта любовная игра лишала ее остатка сил и не давала вдохнуть. Когда же он просунул руку ей под платье и обхватил ладонью выпуклую чашу ее груди, по телу ее словно разлилась кипящая лава. Никто никогда не прикасался к ней и не ласкал ее подобным образом — даже муж. Так что все это было для нее внове и, как следствие этого, чрезвычайно ее возбуждало и будоражило. Наконец он оторвался от ее губ, и она застонала. Отдышавшись и выгнув спину, она попыталась отпрянуть от него, но он крепко ее держал. Ей удалось лишь откинуться назад, и тут ее груди коснулись его крепких мышц. Тогда он стал жадно целовать ее горячую, нежную плоть. Перед глазами у нее все поплыло. Она не могла ни рассуждать, ни думать — только ощущать, отдаваясь на милость этих губ, которые разжигали в ней пламя, и это пламя в любую минуту могло поглотить ее всю без остатка. Она затрепетала в его объятиях. Ее тело жило словно само по себе, настоятельно взывая к его ласкам, готовое ответить на них. Он выпустил ее руки, и, чтобы не упасть, она вцепилась пальцами в его тунику. И тут услышала приглушенный вскрик, не сразу поняв, что вскрикнула она сама. Теперь они стояли у стола, но Джудит никак не могла вспомнить, когда он поднялся со стула и помог подняться ей. Их тела, соприкасаясь между собой, таяли от страсти, как две восковые свечи от огня. Джудит обезумела от желания, но когда он привлек ее к себе, почувствовала животом его эрекцию и отпрянула. Он снова сжал ее в объятиях и попытался увлечь к кровати, но, собрав остатки сил, она выпалила:
— Нет… Ты не должен так со мной поступать!
Будто не слыша ее слов, он бросил ее на постель, а сам лег на нее и снова поцеловал. И целовал до тех пор, пока она снова не стала мягкой и податливой. Страсть овладела ею, и она почти не слышала, как внутренний голос взывал к ее благоразумию. Ведь уступить ему означало предаться греховной страсти, за которую на том свете последовала бы расплата. Не говоря уже о том, что ласкавший ее черноволосый и сероглазый лэрд представлялся ей в эту минуту воплощением дьявола, ибо только дьявол или кто-то из его присных мог изобрести и воплотить в реальность столь изощренные ласки, так сильно будоражившие ее сознание и плоть. Но при всем том… При всем том желание близости с ним с каждой минутой возрастало…
— Сдавайся, худышка, — шептал он ей прямо в ухо, опаляя своим горячим дыханием. Она попыталась было оказать ему сопротивление, но он завел ей руки за спину, крепко сжал и стал покрывать горячими поцелуями ее шею и губы. Позиции вдовы трещали по всем швам, казалось, еще немного, и она уступит. В этот момент, словно предупреждение, прогрохотал гром, следом полыхнула молния, и в комнате стало светло, как в разгар летнего солнечного дня. Этот грохот и яркая вспышка света удержали ее от падения, и она снова стала вырываться из его объятий.
— Нет! — крикнула она в отчаянии, уклоняясь от его поцелуев. — Это… Это грех. Я не могу…
Он замер и прикрыл глаза — она видела, как ослепительно они сверкали в узком промежутке между веками, окаймленными длинными черными ресницами. На лице его появилось какое-то отстраненное выражение. С минуту помолчав, он сказал:
— Твои губы говорят одно, а тело — совсем другое. Так чему же верить?
Она молчала, не зная, что ответить, поскольку страсть ее все еще не отпускала. И не могла понять, чего боится больше: Гленлиона и его ласк или своей собственной необузданной чувственности, которая так неожиданно в ней пробудилась?..
— Я говорю правду… Да, правду, — произнесла она дрожащим голосом.
Видимо, он воспринял ее слабость и неуверенность как призыв действовать, поскольку, навалившись на нее всем телом, приблизил свой эрегированный член к ее промежности и, если бы оба не были одеты, наверняка вошел бы в нее.
Она лежала неподвижно, опасаясь дать ему повод снова действовать. Пауза затянулась.
Неожиданно Гленлион перекатился на бок, и его рассеченные в нескольких местах и припухшие от ударов отцовских кулаков губы искривились в презрительной улыбке.
— Значит, ты отказываешься дать мне то, что однажды обещала, миледи?
— Да, отказываюсь. — Она не отрицала того очевидного факта, что хотела ему отдаться, чтобы не расставаться с Мейри и облегчить немного жизнь и себе и ей, но теперь он собирался ее взять, ничего не предоставляя взамен. Она хотела ему это объяснить, однако не находила нужных слов и к тому же чувствовала себя виноватой. В самом деле, почему она не сказала ему об этом сразу, а втянулась в эту любовную игру?
— А ведь я все еще в силах взять то, что ты столь безрассудно изволила мне предложить, — произнес он, пытаясь скрыть за иронией постигшее его разочарование.
— Да, ты на это способен. Тем более здесь нет никого, кто мог бы тебя остановить.
Он присел на постели и задумчиво провел рукой по своим иссиня-черным волосам.
— Кто бы знал, женщина, как ты меня измучила, — хрипло произнес он, нахмурившись.
Она опустила глаза. Стыд обжег ей щеки. Что бы там она ни говорила, мысленно она давно уже сдала свои позиции, и кому, как не ей, было об этом знать.
Похоже, это обстоятельство не укрылось и от Гленлиона.
— Я не стану брать женщину, если она меня не хочет, — негромко сказал он, — хотя и не убежден, что ты не испытываешь ко мне влечения.
Всхлипнув, Джудит натянула на обнаженные плечи платье и, приподнявшись на локте, стараясь не смотреть на Роба, стала завязывать шнуровку. Неожиданно он стал ей помогать. К ужасу Джудит, на глазах у нее проступили слезы.
Он это заметил и коснулся ее мокрых ресниц кончиком пальца. Она почувствовала, что напряжение его ослабевает.
— Успокойся, леди. Теперь я знаю твой секрет, но не стану его никому раскрывать.
Она готовилась с негодованием все отрицать, но, посмотрев на Роба, передумала. Врать она не хотела, кроме того, у нее не было ни сил, ни желания ответить на блеснувший в его глазах вызов. Прошла минута, и комментировать слова Роба было поздно. Тем более что он уже поднимался с постели. Сидя на кровати и подтянув к груди колени, она наблюдала за ним, когда он шел к двери. Гром все еще грохотал, все так же сверкали за окном молнии и неумолчно барабанил по крыше дождь. Оправив у двери на себе одежду, он повернулся к ней и сказал:
— Настанут для нас и другие времена. Более благоприятные. Вот увидишь.
Его слова прозвучали как пророчество, и он свято в него верил. Мигнув на прощание, погасла лампа. Джудит вздрогнула, потянулась и поднялась с постели. Хотя шторм уже стихал и удалялся от замка, в комнате по-прежнему было темно и мрачно. Утихнет ли когда-нибудь шторм, который бушует у нее в груди? Она привела в порядок свою одежду и зачем-то еще раз переложила содержимое корзинки. Хотя мысли ее были далеки и от корзинки, и от ее содержимого. Она думала о мужчине, который уже во второй раз возвращал данное ею слово и отказывался от ее тела, хотя при желании мог бы им обладать. Ему удалось разбудить ее чувственность. Она находилась в плену уже более месяца, даже сумела добиться для себя в Лохви кое-каких послаблений, но чувствовала себя сейчас еще более зависимой, чем в начале своего заточения. Зависимой главным образом от желаний собственного тела. И от новых, неведомых ей прежде ощущений. Коридор, куда выходила дверь комнаты, был пуст, и в нем эхом отдавались ее шаги. Спустившись в большой зал, она обнаружила, что там, кроме кучки жавшихся к очагу слуг, тоже никого нет. Видимо, лэрд Лохви и молодой Гленлион отправились по своим делам. Их отсутствие явилось для нее истинным благословением: говорить и спорить ей не хотелось, тем более что покой ее был нарушен и ей хотелось разобраться в своих чувствах. Ее появление в зале не произвело на слуг никакого впечатления: казалось, они ее просто не замечали. И неудивительно — сидя у камелька, они потягивали эль и с воодушевлением болтали о всяких пустяках. Она сердито поджала губы. Нечего было и думать, что эти люди без напоминания с ее стороны догадаются выбросить мокрый камыш и настелить новый или вытереть с пола натекшую со двора воду. Она прошла на кухню, которая освещалась лишь полыхавшим в очаге пламенем. Рядом с очагом, с несчастным видом глядя в огонь, сидела Катриона.
— Что приуныла? Грозы испугалась? — обратилась Джудит к судомойке. — Успокойся. Она уже проходит. Кстати, где Мейри?
— Ушла с Томом и леди Сарой.
Джудит удивленно выгнула бровь. Непонятно, какие отношения могли связывать Мейри с Сарой — вдовой Кеннета Кэмпбелла.
— Куда? — резко спросила она, как всегда, беспокоясь за ребенка. — Если не ошибаюсь, это тебе было поручено за ней приглядывать?
— Ясное дело, мне. Но Мейри заигралась с детьми леди Сары, и я подумала, что не будет большого вреда, если она пойдет с ними.
— Что ж, — сказала после минутного размышления Джудит, — я вовсе не против, чтобы Мейри играла с другими детьми. Но почему ты не пошла с ней, а сидишь здесь у очага в одиночестве? Неужели бури испугалась?
— Я колдовства боюсь. Это не ты наколдовала бурю, миледи? — дрожащим голосом спросила Катриона, прикрывая лицо руками.
— Конечно, нет, — сказала Джудит. — Да и с какой стати мне было вызывать бурю?
— Чтобы доказать лэрду, что ты могущественней, чем он. Так, во всяком случае, сказала старая Мэгги.
— Что за глупости! — Джудит повернулась к Катрионе и, положив руки на бедра, хмуро посмотрела на девицу. — Уж если на то пошло, я прежде всего заколдовала бы твоего хозяина. Пугать простых людей мне ни к чему.
Поколебавшись, Катриона поднялась и продемонстрировала Джудит скатерть, где бахрома была завязана узелками. При этом руки ее дрожали.
— Старая Мэгги сказала, что это ты сделала. Завязанные особым образом узлы на постельном белье или на скатерти являлись знаком колдовства и волхвования, и Джудит сразу поняла, что это дело рук зловредной старухи.
— Эти узлы, Катриона, вязала не я.
— Уж и не знаю, кто это сделал, — проговорила девица, — но знаю точно, что если завязать три узелка, а потом бросить через левое плечо камень, то разразится буря.
— Вполне возможно. Но говорю тебе, это не я, — наставительно повторила Джудит. — Впрочем, хватит об этом. В большом зале надо убрать с пола мокрый камыш и настелить новый. Если тебе одной это не по силам, скажи слугам, чтобы помогли.
Джудит старалась загрузить себя ежедневной привычной работой, только бы не думать о Роберте Гленлионе и его ласках. Кажется, она начинала понимать, о чем пели в своих песнях менестрели.
Глава 11
Гроза закончилась, и в замковом дворике все стихло. Только чавкала под ногами жирная, похожая на трясину грязь, в которой вполне мог застрять ботинок.
— Липнет, как детское дерьмо к пеленке, — брезгливо бросил Фергал, колотя ногой о стену амбара, чтобы сбить с сапога грязь. — А ливень как лил! Поднимись вода еще на дюйм, и большой зал затопило бы.
— Это наверняка задержит мой отъезд, — произнес Роб, имея в виду ужасное состояние грунта в округе. — Сейчас на дорогах столько воды, что нужна лодка, а не лошадь.
— Обычная погодка для этого времени года. — Фергал еще раз потыкал носком сапога в стену, потом притопнул обеими ногами сразу. — Холодно и мокро. Бр-р!
— Насколько я знаю, повреждена крыша стойла. А еще повреждения есть?
— Нет. Если не считать ворот хлева. Но их не гроза поломала, а дикий кабан, которого ты убил.
— Понятно, — сказал Роб, оглядывая двор, где валялись сорванные бурей с крыш доски, клочки сена, ветки деревьев и прочий хлам, принесенный ветром. Несколько человек ходили по двору с носилками и лопатами, собирая мусор. — Сильная все-таки была буря, — добавил Роб больше для себя, чем для Фергала. Впрочем, буря в небольшой комнате на третьем этаже башни показалась ему гораздо сильнее той, что учинила природа.
— Очень сильная… — поддакнул Фергал и, прищурившись, посмотрел на Роба. — Надеюсь, леди справилась с твоими ранами?
— Вполне, — коротко ответил Роб, переведя разговор на другую тему. — И все-таки, какая бы ни была погода, я вернусь в Гленлион. Надо присмотреть и за своим поместьем.
Фергал задумчиво поскреб пальцами небритый подбородок.
— Если не ошибаюсь, ты оставил свои владения в надежных руках?
— В надежных, — ответил Роб. Он и в самом деле так считал. Саймон Маккаллум, его кузен и преданный друг, был хорошим управляющим. Роб послал ему гонца с известием о смерти братьев и попросил приглядеть за хозяйством.
Роб двинулся через двор к входу в большой зал, проклиная налипавшую на сапоги жидкую грязь. В зале вовсю шла работа: девушки, орудуя метлами, сгребали к стене промокший насквозь камыш. Чтобы глаза привыкли к полумраку, Роб остановился на минуту у входа. Хотя он не видел Джудит, внутренний голос тут же услужливо ему сообщил, что она находится в зале. Впрочем, внутренний голос здесь был ни при чем. Просто Роб знал, что она будет присматривать за уборкой. Во всяком случае, на это надеялся.
Джудит почувствовала присутствие Роба. Она подняла глаза и сразу же его увидела, хотя он стоял в тени. В это время в зале появился Фергал.
— Я же говорил тебе, что воды в зале будет хоть пруд пруди, — проворчал старик, указывая на служанок, подтиравших лужи и убиравших мокрый камыш. — А все потому, что дверь закрывается неплотно и из-под нее подтекает. Похоже, придется позвать плотника.
— Послушай, почему ты мне все это говоришь? — с раздражением бросил Роб. — К лэрду надо обращаться.
Он знал, что его слова наверняка обидят старого преданного слугу, но не сказать этого не мог. После стычки с лэрдом он решил ни во что не вмешиваться. Пусть о замке заботятся те, кто здесь живет. О том, что его вмешательство в здешние дела нежелательно, ему напомнил утром отец.
— Отныне лэрд Гленлиона будет заниматься только своими делами, — объяснил Роб, обратившись к Фергалу. — И ты прекрасно знаешь, по какой причине.
Говоря это, Роб не сводил глаз с Джудит. В ее золотистых волосах играли янтарные и розовые отсветы полыхавшего в очаге пламени. Она снова надела шерстяную накидку брейд, закрепив ее на груди дешевой брошью. Но эта грубая накидка уже не казалась Робу безобразной — возможно, по той причине, что облекала плечи и грудь Джудит, выгодно обрисовывая ее стройную фигуру. Пожирая Джудит глазами, Роб понял, что, если снова дотронется до нее, уже не сможет остановиться. Повернувшись на каблуках, он направился к винтовой лестнице, которая вела в башню. Теперь нога у него болела меньше, зато давали о себе знать напряжение и ноющая боль в паху. Надо поскорее отсюда уехать, думал Роб, перешагивая через две ступеньки. Не то он покроет позором и себя, и эту женщину. С заложницей нельзя обращаться как с рабыней. И перед отъездом об этом необходимо еще раз напомнить Ангусу. Завтра же, независимо от погоды, он покинет Лохви, чтобы оказаться подальше и от лэрда, и от леди. Не то он переругается со всеми, кого знал и любил с детства. Будь проклят день, когда Аргилл послал Рыжего Дьявола на поиски заложников! Странное дело, Робу подчас казалось, что он такой же заложник, как и вдова Линдсей, — заложник ее прекрасных глаз, лица, фигуры, страстного желания, вызванного ею, которое день ото дня росло. Эта женщина разожгла в нем такую бешеную страсть, что если он не уедет, то в один прекрасный день, забыв о долге и своих обязанностях, овладеет ею. И чтобы избежать неминуемого позора, ему лучше уехать.
— Тебе нельзя оставлять ее здесь, Гленлион.
Роб повернулся и увидел Фергала. Кроме них двоих, в коридоре никого не было. На стенах полыхали в держателях факелы. Их желтый свет отражался в темных глазах старого слуги, придавая ему сходство с совой — крючконосой, большеглазой и мудрой.
— Когда я сюда приехал, при мне были моя лошадь и оружие. Только их я и намереваюсь отсюда забрать.
Фергал покачал головой и едва заметно усмехнулся.
— Как ты, вероятно, догадываешься, выкуп платить за нее не будут. Готов ли ты, зная это, оставить ее здесь в одиночестве, положившись на благоразумие нашего лэрда?
— У меня нет выбора. Без ребенка она не поедет, а лэрд Лохви девочку из своих когтей не выпустит.
— В таком случае остается одно — ждать.
Ждать — но чего? Что, собственно, Фергал имеет в виду? Очень просто — Фергал намекал на то, что Ангус Кэмпбелл, подсознательно желая кому-нибудь отомстить за гибель своих сыновей, вполне возможно, изберет в качестве объекта мести адову Линдсей. Вряд ли он ее убьет, но можно не сомневаться, что со временем, особенно после отъезда Роба, она будет подвергаться всяческим притеснениям с его стороны.
Роб тяжело вздохнул. Придется, видно, со всеми этими трудностями справляться ему самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32