»– Мне все равно, – ответила Замира и улыбнулась. Она прожила насыщенную жизнь. Много людей приходило к ней в отчаянии, и она помогала и утешала каждого. Ей не в чем было раскаиваться. – Ты от меня ничего не узнаешь.Страшная боль пронзила ее тело, когда незваный гость одним движением отрубил ей большой палец правой руки.– А может, все-таки подумаешь?– Я знаю, кто нанял тебя! – воскликнула она, превозмогая боль. – Будь она проклята! Пусть Аллах лишит ее красоты, злость и зависть исказят ее лицо, сердце и лик высохнут, а чрево останется бесплодным! – Она сверлила его своим взглядом. И в первый раз заметила, как некое подобие неуверенности и страха промелькнуло в его глазах. – Теперь скажу о тебе. Я проклинаю и тебя, Малек аль-Омар. Ты никогда не добьешься в жизни того, о чем мечтаешь. Скоро глаза твои выклюют вороны, а душа сгорит в адском огне.С яростным криком мужчина бросился на Замиру. Клинок мелькнул в воздухе…
Между пятнадцатой и двадцатой трапезой Беатриче начала декламировать стихи, которые учила в школьные годы; она перепела все песни, которые знала, – от народных, детских и шлягеров до попсы, и если тексты забывались, то она придумывала новые. Чтобы не онемели руки и ноги, делала приседания, упор лежа и гимнастические упражнения из женских журналов, которые еще не забыла. Обобщила все свои познания в хирургии, представила все операции, описанные в каталоге повышения квалификации хирургов, и срежиссировала их от первого разреза до наложения швов – шаг за шагом. При этом громко разговаривала с воображаемыми коллегами и даже имитировала их голоса.Иногда она боялась перешагнуть грань безумия. Но когда в состоянии психического утомления ложилась на холодный каменный пол, чтобы немного поспать, и тишина окружала ее со всех сторон, она понимала, что разговоры вслух – спасительная тонкая ниточка, отделявшая ее от помешательства.Беатриче спала плохо, ей снились ужасные сны о камне Фатимы и предсказаниях Замиры. Нух II, то в операционном костюме, то с лицом ее шефа, гонялся за ней по всему дворцу. Причем преследование не составляло для него труда, так как ее ноги были закованы в тяжелые цепи и она еле передвигалась. Когда ему наконец удавалось настичь ее, он с силой кидал ее на пол и набрасывался сверху. Из уголков его губ капала слюна, когда он рвал на ней одежду. В большинстве случаев Беатриче просыпалась в поту, дрожа от холода; болели руки и ноги. Она проклинала Нуха II ибн Мансура, посылая на его голову чуму и всевозможные напасти, и желала ему мучительной смерти от какой-нибудь отвратительной инфекции.В гневе и отчаянии она кидала об стену деревянные миски и подолгу стучала в железную дверь, пока кулаки не теряли чувствительность. Обессиленная женщина забивалась в угол, обхватывала голову руками и растирала по щекам слезы. Для чего она делала все это? Она не понимала. Ее никто не видел и не слышал.Однажды Беатриче заметила, как что-то теплое и клейкое стекает по ее предплечью. Кровь! Наверное, она поранилась в порыве гнева. Испуганно потрогала тыльные стороны кистей рук и обнаружила глубокие порезы и распухшие костяшки пальцев.Она почти не чувствовала боли, так как руки потеряли чувствительность. Возможно, были и переломы. Кроме того, Беатриче уже несколько дней не имела возможности помыться, и в маленькой клетушке пахло испражнениями. Через раны на руках в ее организм легко могла проникнуть любая инфекция. Ужасные видения собственной смерти проходили у нее перед глазами: то она умирала от заражения крови и высокой температуры, то ее руки пожирала гангрена, то столбнячная инфекция приводила к судорогам спинной мускулатуры, и она загибалась от мучительных болей.Беатриче принялась громко рыдать. Слезы градом катились по ее лицу, она дрожала всем телом.Давясь кашлем, она упала на пол и была уверена в своей скорой смерти. Это был конец. Почему она раньше не желала видеть последствий, ударяя в бессмысленной ярости кулаками по железной двери, разбивая их в кровь? Беатриче, которая всегда думала, что не боится смерти, сейчас вынуждена была признать, что лгала себе самой. Она боялась смерти, и страх этот был адским.Молодая женщина поймала себя на том, что складывает в молитве свои распухшие руки, умоляя Господа сохранить ей жизнь.Наконец она забылась в тревожном сне. Но он не принес ей облегчения. Пробудившись, она чувствовала себя усталой и разбитой. Ее мучили сильные боли, она едва могла шевелить пальцами, но переломов не было. Бог, наверное, услышал ее молитвы. Мысленно она поблагодарила Господа. Истратив добрую половину дневной нормы воды, промыла раны, чтобы не подвергать себя риску возможного заражения. Все наладится. Только не стоит слишком часто взывать к своему ангелу-хранителю. Потом вновь легла. Сон – вот что можно было считать средством исцеления.
Али, с завязанным капюшоном на голове, ожидал, когда его подпустят к Саддину. Уже не первый раз он приходил к кочевнику, и не первый раз тот заставлял его ждать.Провожатый Али тоже, казалось, нервничал. Он слышал его неспокойные шаги взад и вперед и частые вздохи.Наконец дверь перед ним открылась. Какой-то мужчина, спотыкаясь, прошел мимо.– Три дня! Три смешных дня! – причитал он голосом, показавшимся Али знакомым. – Как я сумею уложиться в этот срок? Ведь я даже не знаю, где прячется этот тип. О Аллах, что мне делать?Стенания постепенно удалялись. Что мог обсуждать этот бедолага с Саддином?– Приветствую вас, Али аль-Хусейн, – раздался наконец голос Саддина. – Снимите капюшон.Али развязал шнурок на шее и был удивлен, увидев кочевника стоящим у окна. Тот с такой силой сжимал оконную раму, что побелели костяшки пальцев.Али слышал его свистящее дыхание. Саддин обернулся к нему.– Простите мне мою невежливость, досточтимый Али аль-Хусейн, – произнес он, и вымученная улыбка коснулась его губ. – Ненавижу заставлять ждать своих клиентов, и все же в первую очередь я должен урегулировать важные вопросы.– Ну это не столь уж плохо, – возразил Али.Он еще никогда не видел кочевника таким разгневанным.– Нет уж, это нехорошо, – заявил Саддин. – И не в моем характере. Еще раз прошу вас простить меня. Располагайтесь поудобнее. Предложить вам освежающий напиток?У Али складывалось впечатление, что кочевник с трудом сохраняет самообладание. Он выглядел так, будто был не прочь швырнуть о пол блюдо со спелыми персиками.– Что же привело вас ко мне, досточтимый Али аль-Хусейн? – вежливо спросил Саддин.– Уж и не знаю, стоит ли обременять вас этим. Кажется, сейчас вас занимают более важные дела.– Не беспокойтесь. Тот факт, что один из моих деловых партнеров нарушил договор, никоим образом не касается вас. Совершенно. – Его глаза сузились до маленьких щелок, и на лице появилась недобрая усмешка. – Этот вопрос решится через три дня – так или иначе.Али кивнул. То был срок, о котором уже упоминал другой мужчина. Он был рад, что гнев кочевника не перекинулся на него.– Я еще раз все обдумал, – сказал Али. – И больше не хочу ждать. Я намереваюсь покинуть Бухару уже в этом году. – Саддин с удивлением поднял бровь. Али в смущении провел рукой по волосам. – Да, сначала я говорил о другом сроке. У меня были большие планы. Здесь, в библиотеке, много полезной литературы, которую я хотел бы изучить. Но капризы и причуды эмира становятся невыносимыми. Я не бессердечный человек. И понимаю страдания и боль моих пациентов. При обычных обстоятельствах я терпелив. Мне ничего не стоит утешить кричащего ребенка, даже раненых мужчин, но до вопящего сверхчувствительного к боли эмира я еще не дорос. Последние дни были просто адом. – Он замолчал ненадолго. – Хочу в Багдад.Саддин понимающе улыбнулся.– Могу себе представить, какое мученье находиться на службе у такого человека. Он приглашает меня во дворец и жалуется на плохую игру великого визиря. – Он вздохнул. – При этом не представляет, как тяжело бывает порой не возражать ему.Он взглянул на Али, и оба рассмеялись. Совершенно неожиданно между ними вдруг возникли почти дружеские отношения.– Но, возвращаясь к вашему делу, я не знаю… – продолжил Саддин, наморщив лоб. – Не могу обещать, что в этом году мне удастся незаметно увезти вас из Бухары. По моей информации, в ближайшие недели и месяцы мимо не будут проходить караваны. Конечно, я мог бы спрятать вас у пастухов, но это значит, что большую часть вашего имущества придется оставить в Бухаре.Али кивнул. Мебель и ковры были для него безразличны. С ними он расстался бы не моргнув глазом. Но книги и его любимая подзорная труба?! Он не настолько был зол на эмира, чтобы лишиться их.– Да, – сказал он, потупив взгляд. – Тогда я подожду до следующего года. Без моих книг…– Я думал об этом, – прервал его Саддин, смеясь. – Однако не вешайте носа. У меня есть кое-какие мысли, как решить вашу проблему. Но сначала я наведу справки, не находится ли все же в пути какой-нибудь караван. Возможно, проводник и согласится немного изменить свой маршрут. Как только узнаю, тут же дам знать.Али поднялся. Перед тем как вновь накинуть капюшон, он заметил предмет, лежащий посредине одного ковра. То был короткий кинжал с широким клинком и примечательной рукояткой: толстая серебряная змея обвивала ее.Кинжал показался ему знакомым. Где-то он его уже видел. Определенно, он не принадлежал Саддину.– Смотрите, кто-то потерял, наверное. – С этими словами Али протянул кинжал кочевнику. Тот взял его и повертел в руках.– Безвкусица! Был выкован кузнецом не в самый лучший день, – ответил Саддин с презрением. – Я знаю, чей он. Если увижу этого человека через три дня – верну.По спине Али пробежала дрожь. Он представил, что кроется за словами Саддина, и мог лишь пожелать бедолаге уложиться в срок.Али попрощался. Он уже подходил к своему дому, когда вдруг вспомнил, почему голос мужчины показался ему знакомым и где он видел этот ужасный кинжал. Громко причитающий мужчина, встретившийся ему у Саддина, был не кто иной, как Мустафа ибн Мустафа, главарь крупной воровской банды Бухары. Мустафа, случалось, приглашал Али к своим раненым бандитам. Он был жестоким и беспощадным человеком, наслаждавшимся своей властью над другими. Но перед Саддином даже Мустафа трепетал от страха.Али задумался. Чего ему не хватает? Он лечит эмира и его окружение и вполне может быть доволен своей жизнью. Ему бы следовало похоронить свою мечту о Багдаде и не просить Саддина устроить побег.Он же, дурак, сделал все наоборот.
За прошедшие дни Беатриче изменилась. Она перестала вести подсчет трапез. Ее не интересовало, сколько времени она провела в этом карцере. Странное спокойствие овладело ею.Перед глазами все еще стояла картина водворения ее сюда Юсуфом. Факел, который он держал в руке, на мгновение осветил маленькую клетушку, потемневший от времени каменный пол и толстые стены. Потом Юсуф закрыл за ней дверь.Она слышала, как задвинулся тяжелый засов, и почти тут же исчез свет факела, пробивавшийся сквозь узкие щели дверных петель.За эти проблески света она цеплялась сейчас, как за соломинку. Они стали лучом надежды, связью с жизнью, доказательством того, что кроме тьмы есть и белый свет. Когда-нибудь этот свет появится вновь и выведет ее из темноты.Беатриче осторожно провела рукой по каменному полу. Твердый и холодный, он вобрал в себя следы страданий многих заключенных. Шарканье бесчисленных ног оставило зарубки на полу и отполировало поверхность. Сколько слез было на него пролито? Сколько мужчин и женщин, как и она, в кровь разбивали свои кулаки? Сколько узников, потеряв рассудок, умирали, забытые всеми? А каково было тем, кто в приступе последнего отчаяния пытался голыми руками выкопать путь к свободе – и, конечно, терпел неудачу?..Когда Юсуф вел ее в карцер, то доверительно сообщил, что заключенные не должны знать срока пребывания здесь, и предупредил, что он может быть строго наказан за несоблюдение этого правила.Тогда Беатриче не понимала смысла такой жестокости, но сейчас почувствовала ее в полной мере. Как жутко должны мучить человека темнота, тишина и одиночество, если он понятия не имеет, как долго это будет длиться?! И как можно смириться с тем, что так будет до конца дней?Беатриче стало плохо, она больше не могла переносить страданий, о которых сообщали ей камни, и закрыла глаза.В кромешной тьме она никак не могла отогнать надвигающиеся лица заключенных и проекции собственных фантазий.Из глубины памяти перед ее глазами вдруг неожиданно возник камень Фатимы. Беатриче так ясно представила его прозрачным, излучающим голубой свет, будто он и в самом деле лежал перед ней.Почему она раньше не подумала о нем? Пошарив, вынула его из потайного кармана своего платья и уснула, зажав камень в руке.Когда Беатриче проснулась, то увидела на полу желтые узкие полоски. Она не сразу поняла, что это сквозь дверные петли пробивается свет. На глаза навернулись слезы. Интересно, это игра ее воображения или действительно стало светлее?«Спокойно, Беатриче, сохраняй спокойствие, не тешь себя надеждами», – предостерегала она саму себя.Но это было бессмысленно. Сердце отчаянно заколотилось в груди. И в то же время она понимала, что если этот свет не будет означать нечто важное, то разочарование станет для нее смерти подобным. Беатриче встала на колени, закрыла глаза и прислушалась.Ждать пришлось недолго. Слух, обостренный пребыванием в темноте, уловил звук шагов по каменным плитам, равномерных, тяжелых.Они все приближались. А если это шаги слуги, который ведет новую жертву, новую душу в этот ад?О боже, сколько же это может продолжаться? В первый раз за долгое время она не произнесла эту фразу вслух. Страх пропустить что-то был слишком велик. Как невыносима эта неопределенность!Шаги приближались, раздаваясь все отчетливее. Беатриче открыла глаза. Сквозь дверную щель просачивался свет в форме четырехугольника, и казалось невероятно светло.Как во сне, она протянула вперед руки, не веря в то, что может их видеть – действительно видеть собственными глазами! Потом раздались оглушающие грохот, стук, бряканье и скрежет, отразившиеся от стен, как предупреждение о прибытии какого-то неземного существа. Свет, яркий льющийся свет буквально озарил Беатриче.Она вскрикнула, закрыла глаза, загородив лицо руками, чтобы не ослепнуть. Но глаза все равно болели. И все же она сумела различить фигуру, стоявшую на свету.Казалось, это был ангел, который обратился к ней голосом, гремящим, как тромбон, и одновременно утешающим:– Я пришел, чтобы освободить тебя. Десять дней миновали. XI Беатриче лежала в своей кровати. За окном беспощадно жарило солнце, но здесь, в ее комнате, царил благодатный полумрак. Ставни окон были закрыты, портьеры занавешены. Тем не менее Беатриче могла четко различить каждый предмет: низкие столы, сундуки с одеждой, маленький туалетный столик с зеркалом, флаконы духов, расчески, банкетки, масляные лампы и латунные подносы. Рядом с ней, у кровати, стояло блюдо с водой, в котором плавали розы.Беатриче закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как чудно пахнут эти цветы! Какие удивительно мягкие простыни ее кровати! Все это было столь прекрасным, что на глаза невольно навернулись слезы. Прошло всего два дня с момента ее возвращения. Конечно, спасителем оказался Юсуф, а не сверхъестественное существо. И все же свое освобождение из карцера она считала чудом и чувствовала себя воскресшей из мертвых. Беатриче радовалась всему – еде, голосам других женщин или просто лучу света, который могла видеть.Тихие быстрые шаги приближались к ее кровати. Еще недавно она не услышала бы их. Но дни, проведенные во тьме, – а их действительно было десять, даже если в это трудно поверить, – заострили ее чувства. Теперь она совсем по-другому слушала, ощущала запахи и воспринимала вкусовые качества продуктов. Можно предположить, что со временем этот эффект исчезнет, но до тех пор, пока он сохраняется, она хотела бы в полной мере насладиться всем, что происходит вокруг.– Госпожа, вы спите? – прошептала Жасмина тихо, и это было больше похоже на легкое дуновение ветра. И в этом дуновении ощущался аромат горячего чая с мелиссой, теплого хлеба и зрелых персиков.– Нет, я проснулась уже давно, – вздохнула Беатриче.– Госпожа, вы плакали, – заметила, смущаясь, Жасмина. – Вы плохо себя чувствуете? Позвать врача?Беатриче покачала головой и села в кровати.– Нет, Жасмина, этого не стоит делать. Я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше. Я плакала, но от радости. Если бы ты знала, как может быть прекрасна жизнь!– Конечно, госпожа. – Жасмина взбила подушки и положила их под спину Беатриче, чтобы той было удобно сидеть, потом поставила ей на колени низкий столик. – Я принесла завтрак. Пейте чай, пока он горячий, он пойдет вам на пользу.– Спасибо, Жасмина.С великим удовольствием Беатриче вдохнула горячий аромат, исходящий от пузатого медного чайника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Между пятнадцатой и двадцатой трапезой Беатриче начала декламировать стихи, которые учила в школьные годы; она перепела все песни, которые знала, – от народных, детских и шлягеров до попсы, и если тексты забывались, то она придумывала новые. Чтобы не онемели руки и ноги, делала приседания, упор лежа и гимнастические упражнения из женских журналов, которые еще не забыла. Обобщила все свои познания в хирургии, представила все операции, описанные в каталоге повышения квалификации хирургов, и срежиссировала их от первого разреза до наложения швов – шаг за шагом. При этом громко разговаривала с воображаемыми коллегами и даже имитировала их голоса.Иногда она боялась перешагнуть грань безумия. Но когда в состоянии психического утомления ложилась на холодный каменный пол, чтобы немного поспать, и тишина окружала ее со всех сторон, она понимала, что разговоры вслух – спасительная тонкая ниточка, отделявшая ее от помешательства.Беатриче спала плохо, ей снились ужасные сны о камне Фатимы и предсказаниях Замиры. Нух II, то в операционном костюме, то с лицом ее шефа, гонялся за ней по всему дворцу. Причем преследование не составляло для него труда, так как ее ноги были закованы в тяжелые цепи и она еле передвигалась. Когда ему наконец удавалось настичь ее, он с силой кидал ее на пол и набрасывался сверху. Из уголков его губ капала слюна, когда он рвал на ней одежду. В большинстве случаев Беатриче просыпалась в поту, дрожа от холода; болели руки и ноги. Она проклинала Нуха II ибн Мансура, посылая на его голову чуму и всевозможные напасти, и желала ему мучительной смерти от какой-нибудь отвратительной инфекции.В гневе и отчаянии она кидала об стену деревянные миски и подолгу стучала в железную дверь, пока кулаки не теряли чувствительность. Обессиленная женщина забивалась в угол, обхватывала голову руками и растирала по щекам слезы. Для чего она делала все это? Она не понимала. Ее никто не видел и не слышал.Однажды Беатриче заметила, как что-то теплое и клейкое стекает по ее предплечью. Кровь! Наверное, она поранилась в порыве гнева. Испуганно потрогала тыльные стороны кистей рук и обнаружила глубокие порезы и распухшие костяшки пальцев.Она почти не чувствовала боли, так как руки потеряли чувствительность. Возможно, были и переломы. Кроме того, Беатриче уже несколько дней не имела возможности помыться, и в маленькой клетушке пахло испражнениями. Через раны на руках в ее организм легко могла проникнуть любая инфекция. Ужасные видения собственной смерти проходили у нее перед глазами: то она умирала от заражения крови и высокой температуры, то ее руки пожирала гангрена, то столбнячная инфекция приводила к судорогам спинной мускулатуры, и она загибалась от мучительных болей.Беатриче принялась громко рыдать. Слезы градом катились по ее лицу, она дрожала всем телом.Давясь кашлем, она упала на пол и была уверена в своей скорой смерти. Это был конец. Почему она раньше не желала видеть последствий, ударяя в бессмысленной ярости кулаками по железной двери, разбивая их в кровь? Беатриче, которая всегда думала, что не боится смерти, сейчас вынуждена была признать, что лгала себе самой. Она боялась смерти, и страх этот был адским.Молодая женщина поймала себя на том, что складывает в молитве свои распухшие руки, умоляя Господа сохранить ей жизнь.Наконец она забылась в тревожном сне. Но он не принес ей облегчения. Пробудившись, она чувствовала себя усталой и разбитой. Ее мучили сильные боли, она едва могла шевелить пальцами, но переломов не было. Бог, наверное, услышал ее молитвы. Мысленно она поблагодарила Господа. Истратив добрую половину дневной нормы воды, промыла раны, чтобы не подвергать себя риску возможного заражения. Все наладится. Только не стоит слишком часто взывать к своему ангелу-хранителю. Потом вновь легла. Сон – вот что можно было считать средством исцеления.
Али, с завязанным капюшоном на голове, ожидал, когда его подпустят к Саддину. Уже не первый раз он приходил к кочевнику, и не первый раз тот заставлял его ждать.Провожатый Али тоже, казалось, нервничал. Он слышал его неспокойные шаги взад и вперед и частые вздохи.Наконец дверь перед ним открылась. Какой-то мужчина, спотыкаясь, прошел мимо.– Три дня! Три смешных дня! – причитал он голосом, показавшимся Али знакомым. – Как я сумею уложиться в этот срок? Ведь я даже не знаю, где прячется этот тип. О Аллах, что мне делать?Стенания постепенно удалялись. Что мог обсуждать этот бедолага с Саддином?– Приветствую вас, Али аль-Хусейн, – раздался наконец голос Саддина. – Снимите капюшон.Али развязал шнурок на шее и был удивлен, увидев кочевника стоящим у окна. Тот с такой силой сжимал оконную раму, что побелели костяшки пальцев.Али слышал его свистящее дыхание. Саддин обернулся к нему.– Простите мне мою невежливость, досточтимый Али аль-Хусейн, – произнес он, и вымученная улыбка коснулась его губ. – Ненавижу заставлять ждать своих клиентов, и все же в первую очередь я должен урегулировать важные вопросы.– Ну это не столь уж плохо, – возразил Али.Он еще никогда не видел кочевника таким разгневанным.– Нет уж, это нехорошо, – заявил Саддин. – И не в моем характере. Еще раз прошу вас простить меня. Располагайтесь поудобнее. Предложить вам освежающий напиток?У Али складывалось впечатление, что кочевник с трудом сохраняет самообладание. Он выглядел так, будто был не прочь швырнуть о пол блюдо со спелыми персиками.– Что же привело вас ко мне, досточтимый Али аль-Хусейн? – вежливо спросил Саддин.– Уж и не знаю, стоит ли обременять вас этим. Кажется, сейчас вас занимают более важные дела.– Не беспокойтесь. Тот факт, что один из моих деловых партнеров нарушил договор, никоим образом не касается вас. Совершенно. – Его глаза сузились до маленьких щелок, и на лице появилась недобрая усмешка. – Этот вопрос решится через три дня – так или иначе.Али кивнул. То был срок, о котором уже упоминал другой мужчина. Он был рад, что гнев кочевника не перекинулся на него.– Я еще раз все обдумал, – сказал Али. – И больше не хочу ждать. Я намереваюсь покинуть Бухару уже в этом году. – Саддин с удивлением поднял бровь. Али в смущении провел рукой по волосам. – Да, сначала я говорил о другом сроке. У меня были большие планы. Здесь, в библиотеке, много полезной литературы, которую я хотел бы изучить. Но капризы и причуды эмира становятся невыносимыми. Я не бессердечный человек. И понимаю страдания и боль моих пациентов. При обычных обстоятельствах я терпелив. Мне ничего не стоит утешить кричащего ребенка, даже раненых мужчин, но до вопящего сверхчувствительного к боли эмира я еще не дорос. Последние дни были просто адом. – Он замолчал ненадолго. – Хочу в Багдад.Саддин понимающе улыбнулся.– Могу себе представить, какое мученье находиться на службе у такого человека. Он приглашает меня во дворец и жалуется на плохую игру великого визиря. – Он вздохнул. – При этом не представляет, как тяжело бывает порой не возражать ему.Он взглянул на Али, и оба рассмеялись. Совершенно неожиданно между ними вдруг возникли почти дружеские отношения.– Но, возвращаясь к вашему делу, я не знаю… – продолжил Саддин, наморщив лоб. – Не могу обещать, что в этом году мне удастся незаметно увезти вас из Бухары. По моей информации, в ближайшие недели и месяцы мимо не будут проходить караваны. Конечно, я мог бы спрятать вас у пастухов, но это значит, что большую часть вашего имущества придется оставить в Бухаре.Али кивнул. Мебель и ковры были для него безразличны. С ними он расстался бы не моргнув глазом. Но книги и его любимая подзорная труба?! Он не настолько был зол на эмира, чтобы лишиться их.– Да, – сказал он, потупив взгляд. – Тогда я подожду до следующего года. Без моих книг…– Я думал об этом, – прервал его Саддин, смеясь. – Однако не вешайте носа. У меня есть кое-какие мысли, как решить вашу проблему. Но сначала я наведу справки, не находится ли все же в пути какой-нибудь караван. Возможно, проводник и согласится немного изменить свой маршрут. Как только узнаю, тут же дам знать.Али поднялся. Перед тем как вновь накинуть капюшон, он заметил предмет, лежащий посредине одного ковра. То был короткий кинжал с широким клинком и примечательной рукояткой: толстая серебряная змея обвивала ее.Кинжал показался ему знакомым. Где-то он его уже видел. Определенно, он не принадлежал Саддину.– Смотрите, кто-то потерял, наверное. – С этими словами Али протянул кинжал кочевнику. Тот взял его и повертел в руках.– Безвкусица! Был выкован кузнецом не в самый лучший день, – ответил Саддин с презрением. – Я знаю, чей он. Если увижу этого человека через три дня – верну.По спине Али пробежала дрожь. Он представил, что кроется за словами Саддина, и мог лишь пожелать бедолаге уложиться в срок.Али попрощался. Он уже подходил к своему дому, когда вдруг вспомнил, почему голос мужчины показался ему знакомым и где он видел этот ужасный кинжал. Громко причитающий мужчина, встретившийся ему у Саддина, был не кто иной, как Мустафа ибн Мустафа, главарь крупной воровской банды Бухары. Мустафа, случалось, приглашал Али к своим раненым бандитам. Он был жестоким и беспощадным человеком, наслаждавшимся своей властью над другими. Но перед Саддином даже Мустафа трепетал от страха.Али задумался. Чего ему не хватает? Он лечит эмира и его окружение и вполне может быть доволен своей жизнью. Ему бы следовало похоронить свою мечту о Багдаде и не просить Саддина устроить побег.Он же, дурак, сделал все наоборот.
За прошедшие дни Беатриче изменилась. Она перестала вести подсчет трапез. Ее не интересовало, сколько времени она провела в этом карцере. Странное спокойствие овладело ею.Перед глазами все еще стояла картина водворения ее сюда Юсуфом. Факел, который он держал в руке, на мгновение осветил маленькую клетушку, потемневший от времени каменный пол и толстые стены. Потом Юсуф закрыл за ней дверь.Она слышала, как задвинулся тяжелый засов, и почти тут же исчез свет факела, пробивавшийся сквозь узкие щели дверных петель.За эти проблески света она цеплялась сейчас, как за соломинку. Они стали лучом надежды, связью с жизнью, доказательством того, что кроме тьмы есть и белый свет. Когда-нибудь этот свет появится вновь и выведет ее из темноты.Беатриче осторожно провела рукой по каменному полу. Твердый и холодный, он вобрал в себя следы страданий многих заключенных. Шарканье бесчисленных ног оставило зарубки на полу и отполировало поверхность. Сколько слез было на него пролито? Сколько мужчин и женщин, как и она, в кровь разбивали свои кулаки? Сколько узников, потеряв рассудок, умирали, забытые всеми? А каково было тем, кто в приступе последнего отчаяния пытался голыми руками выкопать путь к свободе – и, конечно, терпел неудачу?..Когда Юсуф вел ее в карцер, то доверительно сообщил, что заключенные не должны знать срока пребывания здесь, и предупредил, что он может быть строго наказан за несоблюдение этого правила.Тогда Беатриче не понимала смысла такой жестокости, но сейчас почувствовала ее в полной мере. Как жутко должны мучить человека темнота, тишина и одиночество, если он понятия не имеет, как долго это будет длиться?! И как можно смириться с тем, что так будет до конца дней?Беатриче стало плохо, она больше не могла переносить страданий, о которых сообщали ей камни, и закрыла глаза.В кромешной тьме она никак не могла отогнать надвигающиеся лица заключенных и проекции собственных фантазий.Из глубины памяти перед ее глазами вдруг неожиданно возник камень Фатимы. Беатриче так ясно представила его прозрачным, излучающим голубой свет, будто он и в самом деле лежал перед ней.Почему она раньше не подумала о нем? Пошарив, вынула его из потайного кармана своего платья и уснула, зажав камень в руке.Когда Беатриче проснулась, то увидела на полу желтые узкие полоски. Она не сразу поняла, что это сквозь дверные петли пробивается свет. На глаза навернулись слезы. Интересно, это игра ее воображения или действительно стало светлее?«Спокойно, Беатриче, сохраняй спокойствие, не тешь себя надеждами», – предостерегала она саму себя.Но это было бессмысленно. Сердце отчаянно заколотилось в груди. И в то же время она понимала, что если этот свет не будет означать нечто важное, то разочарование станет для нее смерти подобным. Беатриче встала на колени, закрыла глаза и прислушалась.Ждать пришлось недолго. Слух, обостренный пребыванием в темноте, уловил звук шагов по каменным плитам, равномерных, тяжелых.Они все приближались. А если это шаги слуги, который ведет новую жертву, новую душу в этот ад?О боже, сколько же это может продолжаться? В первый раз за долгое время она не произнесла эту фразу вслух. Страх пропустить что-то был слишком велик. Как невыносима эта неопределенность!Шаги приближались, раздаваясь все отчетливее. Беатриче открыла глаза. Сквозь дверную щель просачивался свет в форме четырехугольника, и казалось невероятно светло.Как во сне, она протянула вперед руки, не веря в то, что может их видеть – действительно видеть собственными глазами! Потом раздались оглушающие грохот, стук, бряканье и скрежет, отразившиеся от стен, как предупреждение о прибытии какого-то неземного существа. Свет, яркий льющийся свет буквально озарил Беатриче.Она вскрикнула, закрыла глаза, загородив лицо руками, чтобы не ослепнуть. Но глаза все равно болели. И все же она сумела различить фигуру, стоявшую на свету.Казалось, это был ангел, который обратился к ней голосом, гремящим, как тромбон, и одновременно утешающим:– Я пришел, чтобы освободить тебя. Десять дней миновали. XI Беатриче лежала в своей кровати. За окном беспощадно жарило солнце, но здесь, в ее комнате, царил благодатный полумрак. Ставни окон были закрыты, портьеры занавешены. Тем не менее Беатриче могла четко различить каждый предмет: низкие столы, сундуки с одеждой, маленький туалетный столик с зеркалом, флаконы духов, расчески, банкетки, масляные лампы и латунные подносы. Рядом с ней, у кровати, стояло блюдо с водой, в котором плавали розы.Беатриче закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как чудно пахнут эти цветы! Какие удивительно мягкие простыни ее кровати! Все это было столь прекрасным, что на глаза невольно навернулись слезы. Прошло всего два дня с момента ее возвращения. Конечно, спасителем оказался Юсуф, а не сверхъестественное существо. И все же свое освобождение из карцера она считала чудом и чувствовала себя воскресшей из мертвых. Беатриче радовалась всему – еде, голосам других женщин или просто лучу света, который могла видеть.Тихие быстрые шаги приближались к ее кровати. Еще недавно она не услышала бы их. Но дни, проведенные во тьме, – а их действительно было десять, даже если в это трудно поверить, – заострили ее чувства. Теперь она совсем по-другому слушала, ощущала запахи и воспринимала вкусовые качества продуктов. Можно предположить, что со временем этот эффект исчезнет, но до тех пор, пока он сохраняется, она хотела бы в полной мере насладиться всем, что происходит вокруг.– Госпожа, вы спите? – прошептала Жасмина тихо, и это было больше похоже на легкое дуновение ветра. И в этом дуновении ощущался аромат горячего чая с мелиссой, теплого хлеба и зрелых персиков.– Нет, я проснулась уже давно, – вздохнула Беатриче.– Госпожа, вы плакали, – заметила, смущаясь, Жасмина. – Вы плохо себя чувствуете? Позвать врача?Беатриче покачала головой и села в кровати.– Нет, Жасмина, этого не стоит делать. Я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше. Я плакала, но от радости. Если бы ты знала, как может быть прекрасна жизнь!– Конечно, госпожа. – Жасмина взбила подушки и положила их под спину Беатриче, чтобы той было удобно сидеть, потом поставила ей на колени низкий столик. – Я принесла завтрак. Пейте чай, пока он горячий, он пойдет вам на пользу.– Спасибо, Жасмина.С великим удовольствием Беатриче вдохнула горячий аромат, исходящий от пузатого медного чайника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33