Или твои чувства так сложны, что их нельзя разгадать? Я знаю, ты стыдишься самой себя и своих чувств к Джеку, потому что не сомневаешься: все тебя осудят, никто не поймет. Но я бы советовал тебе отбросить стыд. В юности ты же решилась?
Агнесса молчала. Орвил смотрел на нее — и одновременно такую далекую… Близкую, потому что она была здесь, рядом, он видел ее лицо, нежную шею, руки, обнаженные до локтей, плечи, выступавшие из тонких кружев; а далекую, потому что теперь он не сможет обладать ни душой её, ни телом, она не принадлежит ему и не нужна ему такая.
Он сжал губы — нет, нет, не нужна! Лилиан, так рано умершая сестренка, не ошиблась: погасшая во время их венчания с Агнессой свеча еще тогда явилась тайным знаком грядущего несчастья — эта женщина не для него! Но — чуть не уронил голову в смятении и безысходности — какая-то, и, возможно, очень большая, часть его души была прикована к ней невидимыми внутренними цепями и горела в пламени горькой любви, более мучительном и сильном, чем пламя ада.
— Наши отношения разрушила ты, Агнесса! Знай, я обвиняю в этом тебя! Возможно, в чем-то я тебя не устраивал, но согласись, ты никогда мне об этом не говорила! Если ты уйдешь к Джеку, я возражать не буду. Может быть, он даст тебе то, чего не сумел дать я. Может быть, с ним ты будешь по-настоящему счастлива.
— Я всегда была счастлива с тобой, Орвил.
— А я — нет! — воскликнул он. — Я не собираюсь выпрашивать у тебя любовь, когда Джек по первому требованию получает все, что захочет.
— Это не так, — ответила она, — он ничего от меня не получил, ничего такого, что доказывало бы мою любовь.
— Думаю, не получил и обратного. Ты играешь с ним так же, как и со мной, мы равны, поскольку одинаково одурачены одной и той же женщиной. Признаюсь, многое бы я отдал за то, чтобы услышать твое последнее и истинное слово! Но, думаю, к несчастью, ни я, ни он никогда этого не получим, потому что ты и сама, должно быть, не знаешь, что тебе нужно. Мой тебе совет: поживи с ним; по крайней мере, сумеешь понять себя.
— И после этого ты принял бы меня? — Агнесса смотрела так, словно впервые его увидела.
— Нет! — резко ответил он. — Второй раз — нет!
— Это совет человека, который любит меня или… любил?
— Да. Должна же ты когда-нибудь во всем разобраться. Хотя, конечно, есть люди, которым лучше никогда не прозревать!
Агнесса приблизилась и потянулась к нему; ее почти материнский жест был полон стремления к опеке и защите; раньше, как казалось Орвилу, она хотела, чтобы защищали и опекали её.
— А ты, что бы ты стал делать, Орвил?
Он опять отстранился.
— Выход всегда можно отыскать. Если замкнуться на чем-то одном, многое в жизни пропустишь!
Агнесса сникла.
— Ты найдешь другую женщину?
— Не знаю. Ты же нашла другого мужчину! — И, невзирая на ее попытки возразить, не в силах спокойно снести нанесенное ее обманом оскорбление, продолжал: — И какого мужчину! Я до конца жизни не перестану удивляться тебе и твоему выбору. Господи, как вы сошлись?! У твоего Джека до тебя была куча женщин; я их видел — смазливые пустышки, как раз по нему, но когда он привел тебя…
Агнесса сделала протестующий жест.
— Знаю-знаю, у него хватило ума не сразу лишить тебя чести… или, может быть, он испугался: надо думать, никто из его подружек таким достоинством не обладал. Верю, что за то короткое время, пока вы жили вместе, он вел себя нормально, не обижал тебя, но позднее в твоей жизни, смею заверить, были бы все удовольствия: от пьянства мужа до его многочисленных измен. Защищай же его, своего дружка, что ты молчишь?
— Я никогда бы не подумала, что ты сможешь говорить со мной в таком тоне, Орвил!
— Я тоже не думал, что буду обманут тобой! Я говорю только то, что думаю, не более. Вся моя вина лишь в том, что я был очень хорошим с тобой, исполнял все твои желания, всегда старался понять — словом, слишком сильно любил. Кому нужны такие мужчины!
— Господи! Орвил, я всегда благодарила Бога за встречу с тобой! Прости, прости, если сможешь!
— Бог простит, Агнесса.
Она повернулась спиной, чтобы скрыть слезы. Потом, справившись с собой, сказала:
— Ты прав, во всем прав, Орвил, и никто тебя не осуждает. Даже Джек никогда не говорил о тебе ничего плохого. Разве что сегодня…
— Джек? А что такое он мог сказать? Я ничего ему не сделал, за что меня можно было ненавидеть. И его сегодняшние обвинения… Нет, я не был высокомерен по отношению к таким, как он! Я жил в свое время среди простых людей и никогда не заносился: у них были свои достоинства, которых я не имел. А что касается Джека… Мне известна его история: он с самого рождения сирота, не знает ни родителей, ни своего возраста, ни имени — ничего… вырос в условиях совершенно нищенских… На конном заводе его опекал один из прежних управляющих, от которого он кое-чему научился. Я невысоко его ставил, только сравнивая с собой, а для своей среды он был обычным человеком, пока, конечно, не стал преступником. Да, связь с тобой здорово искалечила его жизнь, до этого он был другим, я помню: как все подобные парни, днем объезжал лошадей, ночью развлекался с доступными женщинами, ни о чем не задумывался, ничем особо не дорожил: ни деньгами, ни своей жизнью… Но при этом всегда улыбался, он не был злым, жил легко, а не мучился, как сейчас! Ты душу из него вынула, Агнесса, ты сумела за последнее время дважды сделать его несчастным, потому что так и не смогла ни окончательно оттолкнуть, ни приблизить к себе. По-моему, единственная цель его жизни сейчас — украсть хотя бы один твой поцелуй, поймать хоть один любящий взгляд. Я видел его глаза — боюсь, если он не утолит этот голод, то сойдет с ума или покончит с собой… Мне жаль его, и дай ему Бог справиться с безумием!
— Боже! Орвил, но в чем тут моя вина? Если бы он не заболел и не послал за мной, мы бы больше не встретились! Я же вырвала все с корнем, как ты говоришь, я близко не подпустила его, прогнала!
— Нет, не с корнем, корень в твоем сердце, Агнесса. Рано или поздно это дало бы о себе знать и неизбежно сказалось бы на наших отношениях. Да, может, все, что открылось сейчас, — к лучшему, хотя я считаю: ваша связь с самого начала была ошибкой.
— Да, — как эхо повторила Агнесса, — ошибкой,
— Которую ты не пыталась исправить.
— Как? Что было, то было!
— Не знаю. И теперь Джек уже не один. Вокруг тебя много пострадавших и… будет еще больше. Кстати, можешь рассказать своей дочери правду сейчас, как хочет он; думаю, это будет справедливо.
Агнессу резануло слово «своей», раньше Орвил всегда говорил «нашей».
— Это ранит ее.
— А до сих пор ты об этом думала?! Ты думала, как все это отразится на нашей семье, на детях, а?!
Агнесса молчала, опустив голову.
— О нет, я не отказываюсь от Джессики, — добавил Орвил, — я всегда буду ее любить; благо, пока она не похожа на своих настоящих родителей.
— Ты так сильно разочаровался во мне, Орвил?
— Очень сильно, Агнесса.
— Ты теперь жалеешь, что женился на мне?
— Я бы так не сказал. Признаюсь, с тобой мне было хорошо, как никогда, хотя… Но ведь именно ты смогла нанести мне сильнейший удар!
Агнессу поразил его тон, в котором начинало сквозить безразличие к жизни — то, что часто проскальзывало у Джека.
«Странно, — подумала она, — как все может измениться в одночасье».
Еще совсем недавно Орвил мог без устали говорить ей о своей любви, а сейчас не устает обвинять ее.
— Я еще раньше замечал, что мужчины не очень обращали на тебя внимание, ты никогда не бывала в центре, хотя, на мой взгляд, ты лучше многих других женщин. И все оттого, что на тебе словно клеймо неприкосновенности… Твоя судьба, Агнесса, твое заклятие — всегда любить одного! Я все-все понял! Меня ты лишь «уважала» и «благодарила», а любила всегда только его! Я должен приложить очень много усилий для того, чтобы вызвать в тебе те чувства, которые Джек способен зажечь одним своим взглядом.
«Верно говорят, — подумала Агнесса, — один человек может возненавидеть другого тем сильнее, чем больше его любил. Поэтому он никогда меня не простит».
— Довольно, — сказала она, — мне все ясно, Орвил. Я не собираюсь спорить с тобой, как не собираюсь уходить к Джеку.
— Это твое дело. Думаю, нам надо пожить отдельно. Точнее, тебе необходимо какое-то время побыть одной, чтобы все до конца осмыслить, разобраться в себе. Я надеюсь, ты способна прийти к определенному решению. Если ты останешься, все пойдет по-прежнему, уверяю тебя.
— Но Джек хочет уехать! — сказала Агнесса, хотя помнила, что до этого разговор у них так и не дошел.
— Даже если он уедет, твои сомнения не исчезнут, а я, повторяю, не стану с этим мириться. Я не смогу покинуть дом — слишком много дел. Придется уехать тебе.
Зеленые глаза Агнессы потемнели.
— Это изгнание?! Ссылка? Куда я поеду? К Филлис, к матери?! Что я им скажу?! Орвил, я не вынесу этого!
— У тебя есть дом на побережье Калифорнии, который я тебе подарил, поезжай туда. — Тон его был непререкаемым.
Агнесса опустила голову.
— Когда?
— Завтра. Я куплю билет на дневной поезд. Ты поедешь одна.
Она вскинула глаза, полные слез.
— Нет, Орвил, нет, все что угодно, но, умоляю, не отнимай у меня детей! Я им нужна, особенно Джерри, он ведь еще совсем маленький!
Орвил, несколько смягчившись, ответил:
— Успокойся, Агнесса, я не отнимаю у тебя детей. Ты же ездила в гости к Филлис, и они жили со мной. И сейчас ты уезжаешь не навсегда. На месяц или меньше… Я не знаю, сколько времени тебе понадобится…
— А потом, когда я вернусь?
— Потом — посмотрим.
— Это нельзя сделать сейчас?
— Нет, я уже сказал. Тебе нужно время, чтобы все обдумать, и мне тоже.
— Ты всегда был добр ко мне, Орвил…
— Это меня и погубило.
— Но что я скажу детям?
— Придется солгать. Что — ты придумаешь, ты. умеешь обманывать, Агнесса. Скажи, что тебе срочно понадобилось уехать, и я подтвержу. Детям не надо знать правды. Они останутся здесь; Джерри — мой сын, Рей тебе чужой, у Джессики — школа, другие занятия…
— Джерри и мой сын, а Рей давно уже не чужой для меня! — воскликнула она, задетая его суровостью. Орвил сохранил спокойствие.
— Не будем спорить. Ты сделаешь все так, как я сказал.
Агнесса поняла бесполезность уговоров и просьб — это было его последнее слово. Ей оставалось только покориться.
— Хорошо. Что я могу с собой взять? Он развел руками.
— Все, что захочешь, что тебе понадобится. Денег — сколько угодно.
Агнесса тяжело вздохнула.
— Благодарю. Мне много не надо.
ГЛАВА V
Все произошло, как велел Орвил. Агнесса, окончательно сломленная его непобедимой холодностью, не сопротивлялась. Остаток ночи они провели в разных комнатах, а утром она собрала вещи. Драгоценностей не взяла, только несколько платьев, белье, предметы туалета и свой старый костюм для верховой езды — в последнюю минуту он попался ей на глаза. Она сложила его, сама не зная, зачем он ей может понадобиться, и заметила, как нахмурился Орвил, увидев это. Агнесса поспешно вытащила костюм, но Орвил молча взял его у нее из рук, сунул обратно в чемодан, а после вышел из комнаты.
Вскоре она завершила все дела и вышла сказать, что готова и только хочет побыть немного с детьми. В коридоре ей встретилась заплаканная Френсин, которая целое утро пряталась где-то в дальних комнатах, боясь гнева хозяйки.
— Я все понимаю, — сказала Агнесса в ответ на ее виноватый взгляд, исполненный мольбы, — и не осуждаю тебя. Думаю, все случилось так, как должно было случиться… что ж, это само по себе неплохо. Я хочу тебя попросить (она достала небольшой конверт, на который Френсин посмотрела с испугом) отвезти это по уже известному тебе адресу. Джон отвезет и привезет тебя, так что не бойся. И еще: там осталась собака, Керби, забери ее домой, если, конечно, он захочет пойти… Сделаешь?
Френсин кивнула, забирая конверт.
— А если…— начала было она, но Агнесса, собравшаяся уходить, остановилась и, вполоборота глядя на нее, негромко произнесла:
— Мистеру Лембу ничего говорить не надо.
Потом дала необходимые наставления служанкам (ни одну из них Орвил не послал вместе с ней), после чего наступил час прощания с детьми. Больнее всего далось расставание с Джерри; она не знала, почему: то ли потому, что он был самым маленьким и менее всех причастным к их общей драме, то ли потому, что этот мальчик был сыном Орвила. Он что-то лепетал и улыбался, не понимая, что мать покидает его на неопределенно долгое время; он обхватил ее руками за шею, как делал всегда, и Агнесса крепко прижала его к сердцу, облитому кровью. Она знала: Орвил — прекрасный отец и как нельзя лучше позаботится о мальчике, особенно когда не будет ее, и все-таки была уверена, что чего-то очень важного Джерри лишится на время их разлуки — дай Бог, чтоб не очень долгой.
Старшим детям пришлось объяснять причину внезапного отъезда. Она сказала, что появились дела в новом доме, необходимо кое-что приготовить к лету, а так как Орвил сейчас сильно занят, придется поехать ей. Джессика послушно и с пониманием кивала, но Рей, как заметила Агнесса, недоверчиво улыбнулся. Она обняла их по очереди, поцеловала, стараясь казаться веселой, хотя душа ее стонала, словно обложенная со всех сторон не-сдвигаемыми каменными плитами.
— А мне можно будет приехать к тебе, когда кончатся занятия в школе? — спросила Джессика и, посмотрев на Рея, поправилась: — Нам можно будет приехать?
— Да, конечно; я сама приеду за вами, или вы приедете туда с папой; мы будем отдыхать все вместе, как в прошлом году, — сказала Агнесса, чтоб не давать детям повод для беспокойства.
Орвил тоже держался при них и при слугах с Агнессой, как обычно, как это было до вчерашнего дня, но она не была уверена в том, что семейный разлад не затронет тех, кто находится рядом.
Как во сне, видела она унылый перрон, хмурое, в тучах небо, лицо Орвила, тоже мрачное… Он с безжизненной холодностью прикоснулся губами к ее бледной щеке, Орвил дал ей необходимые советы на дорогу, а потом помолчал немного, словно ожидая, что скажет она.
— Я знаю, Джерри и Джессика получат от тебя все, что нужно: и любовь, и ласку, но хочу попросить: постарайся расшевелить Рея, не будь с ним слишком строгим. Он никогда не смеется и редко улыбается. Возможно, я так и не сумела подобрать к нему ключик, но вы ведь родные — попробуй ты.
— Хорошо, — коротко ответил он. — Дети, наверное, напишут тебе, а ты пиши им. Если что придет на твое имя — от Филлис или от миссис Митчелл, я перешлю. В городе скажу, что ты поехала к матери.
Агнесса кивнула.
— До свидания, Орвил, — тихо произнесла она.
— Прощай.
Он посадил ее в вагон и ушел, не дождавшись отправления. Агнесса сидела одна в своем купе и глядела на мелькавшие за окном чужие лица. Она вспомнила свою встречу с Орвилом на вокзале Нового Орлеана… Тогда она ехала навстречу своему счастью, теперь от него уезжает. Господи, что она натворила! Поезд тронулся, и все стало уплывать куда-то; Агнесса словно отрывалась от своей земли, от всего самого близкого и родного — он всегда так тяжел, этот первый миг расставания.
Теперь, когда все: и хорошее, и плохое — осталось позади, Агнесса могла поразмыслить спокойно, наедине с собой, как того желал Орвил. Конечно, то, что случилось, было ужасно, но Агнесса обвиняла себя больше не во внешнем своем поведении, а в том, что таила в душе.
Сейчас она сказала себе, что Орвил и Джек были во многом одинаково правы. Она действительно жила с Орвилом спокойно и счастливо лишь до той поры, пока вновь не появился Джек. Орвила она любила, сумела полюбить, хотя в момент венчания в самом деле чувствовала к нему только уважение и чисто дружеский интерес. Совершенно справедливо: Орвил завоевал ее любовь бесконечной нежностью, добротой и терпением, тогда как в Джека она влюбилась сразу и безоглядно. Потом, пытаясь разобраться в себе, Агнесса приписывала столь быстрое возникновение чувства своему юному возрасту, воспитанию, не давшему представлений о реальной жизни, романтическому настрою души, да в конце концов просто желанию встретиться с чем-то необычным, неведомым, запретным и оттого прекрасным. Но ведь она не так уж скоро разочаровалась, она долго считала Джека второй половинкой своей души. Может быть, думала она теперь, дело в том, что все тогда было в ее жизни впервые, она открывала для себя мир любви, чувственности, человеческих отношений, жизни не за стенами пансиона, а на вольном воздухе гор и степей? На таком фоне все происходящее казалось романтичным, и душа ее тогда еще не была омрачена ничем. Она знала о непонятных силах, странной энергии, заставлявшей ее трепетать, о том, что нес в себе Джек, и что, возможно, ощущала только она одна. Когда-то ведь она любовалась им, и сердце ее сладостно сжималось, едва лишь он прикасался к ее руке или улыбался в ответ на ее улыбку. Любовь к нему возникла непроизвольно, а значит, Агнесса никогда бы не сумела изжить это чувство по своей собственной воле;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Агнесса молчала. Орвил смотрел на нее — и одновременно такую далекую… Близкую, потому что она была здесь, рядом, он видел ее лицо, нежную шею, руки, обнаженные до локтей, плечи, выступавшие из тонких кружев; а далекую, потому что теперь он не сможет обладать ни душой её, ни телом, она не принадлежит ему и не нужна ему такая.
Он сжал губы — нет, нет, не нужна! Лилиан, так рано умершая сестренка, не ошиблась: погасшая во время их венчания с Агнессой свеча еще тогда явилась тайным знаком грядущего несчастья — эта женщина не для него! Но — чуть не уронил голову в смятении и безысходности — какая-то, и, возможно, очень большая, часть его души была прикована к ней невидимыми внутренними цепями и горела в пламени горькой любви, более мучительном и сильном, чем пламя ада.
— Наши отношения разрушила ты, Агнесса! Знай, я обвиняю в этом тебя! Возможно, в чем-то я тебя не устраивал, но согласись, ты никогда мне об этом не говорила! Если ты уйдешь к Джеку, я возражать не буду. Может быть, он даст тебе то, чего не сумел дать я. Может быть, с ним ты будешь по-настоящему счастлива.
— Я всегда была счастлива с тобой, Орвил.
— А я — нет! — воскликнул он. — Я не собираюсь выпрашивать у тебя любовь, когда Джек по первому требованию получает все, что захочет.
— Это не так, — ответила она, — он ничего от меня не получил, ничего такого, что доказывало бы мою любовь.
— Думаю, не получил и обратного. Ты играешь с ним так же, как и со мной, мы равны, поскольку одинаково одурачены одной и той же женщиной. Признаюсь, многое бы я отдал за то, чтобы услышать твое последнее и истинное слово! Но, думаю, к несчастью, ни я, ни он никогда этого не получим, потому что ты и сама, должно быть, не знаешь, что тебе нужно. Мой тебе совет: поживи с ним; по крайней мере, сумеешь понять себя.
— И после этого ты принял бы меня? — Агнесса смотрела так, словно впервые его увидела.
— Нет! — резко ответил он. — Второй раз — нет!
— Это совет человека, который любит меня или… любил?
— Да. Должна же ты когда-нибудь во всем разобраться. Хотя, конечно, есть люди, которым лучше никогда не прозревать!
Агнесса приблизилась и потянулась к нему; ее почти материнский жест был полон стремления к опеке и защите; раньше, как казалось Орвилу, она хотела, чтобы защищали и опекали её.
— А ты, что бы ты стал делать, Орвил?
Он опять отстранился.
— Выход всегда можно отыскать. Если замкнуться на чем-то одном, многое в жизни пропустишь!
Агнесса сникла.
— Ты найдешь другую женщину?
— Не знаю. Ты же нашла другого мужчину! — И, невзирая на ее попытки возразить, не в силах спокойно снести нанесенное ее обманом оскорбление, продолжал: — И какого мужчину! Я до конца жизни не перестану удивляться тебе и твоему выбору. Господи, как вы сошлись?! У твоего Джека до тебя была куча женщин; я их видел — смазливые пустышки, как раз по нему, но когда он привел тебя…
Агнесса сделала протестующий жест.
— Знаю-знаю, у него хватило ума не сразу лишить тебя чести… или, может быть, он испугался: надо думать, никто из его подружек таким достоинством не обладал. Верю, что за то короткое время, пока вы жили вместе, он вел себя нормально, не обижал тебя, но позднее в твоей жизни, смею заверить, были бы все удовольствия: от пьянства мужа до его многочисленных измен. Защищай же его, своего дружка, что ты молчишь?
— Я никогда бы не подумала, что ты сможешь говорить со мной в таком тоне, Орвил!
— Я тоже не думал, что буду обманут тобой! Я говорю только то, что думаю, не более. Вся моя вина лишь в том, что я был очень хорошим с тобой, исполнял все твои желания, всегда старался понять — словом, слишком сильно любил. Кому нужны такие мужчины!
— Господи! Орвил, я всегда благодарила Бога за встречу с тобой! Прости, прости, если сможешь!
— Бог простит, Агнесса.
Она повернулась спиной, чтобы скрыть слезы. Потом, справившись с собой, сказала:
— Ты прав, во всем прав, Орвил, и никто тебя не осуждает. Даже Джек никогда не говорил о тебе ничего плохого. Разве что сегодня…
— Джек? А что такое он мог сказать? Я ничего ему не сделал, за что меня можно было ненавидеть. И его сегодняшние обвинения… Нет, я не был высокомерен по отношению к таким, как он! Я жил в свое время среди простых людей и никогда не заносился: у них были свои достоинства, которых я не имел. А что касается Джека… Мне известна его история: он с самого рождения сирота, не знает ни родителей, ни своего возраста, ни имени — ничего… вырос в условиях совершенно нищенских… На конном заводе его опекал один из прежних управляющих, от которого он кое-чему научился. Я невысоко его ставил, только сравнивая с собой, а для своей среды он был обычным человеком, пока, конечно, не стал преступником. Да, связь с тобой здорово искалечила его жизнь, до этого он был другим, я помню: как все подобные парни, днем объезжал лошадей, ночью развлекался с доступными женщинами, ни о чем не задумывался, ничем особо не дорожил: ни деньгами, ни своей жизнью… Но при этом всегда улыбался, он не был злым, жил легко, а не мучился, как сейчас! Ты душу из него вынула, Агнесса, ты сумела за последнее время дважды сделать его несчастным, потому что так и не смогла ни окончательно оттолкнуть, ни приблизить к себе. По-моему, единственная цель его жизни сейчас — украсть хотя бы один твой поцелуй, поймать хоть один любящий взгляд. Я видел его глаза — боюсь, если он не утолит этот голод, то сойдет с ума или покончит с собой… Мне жаль его, и дай ему Бог справиться с безумием!
— Боже! Орвил, но в чем тут моя вина? Если бы он не заболел и не послал за мной, мы бы больше не встретились! Я же вырвала все с корнем, как ты говоришь, я близко не подпустила его, прогнала!
— Нет, не с корнем, корень в твоем сердце, Агнесса. Рано или поздно это дало бы о себе знать и неизбежно сказалось бы на наших отношениях. Да, может, все, что открылось сейчас, — к лучшему, хотя я считаю: ваша связь с самого начала была ошибкой.
— Да, — как эхо повторила Агнесса, — ошибкой,
— Которую ты не пыталась исправить.
— Как? Что было, то было!
— Не знаю. И теперь Джек уже не один. Вокруг тебя много пострадавших и… будет еще больше. Кстати, можешь рассказать своей дочери правду сейчас, как хочет он; думаю, это будет справедливо.
Агнессу резануло слово «своей», раньше Орвил всегда говорил «нашей».
— Это ранит ее.
— А до сих пор ты об этом думала?! Ты думала, как все это отразится на нашей семье, на детях, а?!
Агнесса молчала, опустив голову.
— О нет, я не отказываюсь от Джессики, — добавил Орвил, — я всегда буду ее любить; благо, пока она не похожа на своих настоящих родителей.
— Ты так сильно разочаровался во мне, Орвил?
— Очень сильно, Агнесса.
— Ты теперь жалеешь, что женился на мне?
— Я бы так не сказал. Признаюсь, с тобой мне было хорошо, как никогда, хотя… Но ведь именно ты смогла нанести мне сильнейший удар!
Агнессу поразил его тон, в котором начинало сквозить безразличие к жизни — то, что часто проскальзывало у Джека.
«Странно, — подумала она, — как все может измениться в одночасье».
Еще совсем недавно Орвил мог без устали говорить ей о своей любви, а сейчас не устает обвинять ее.
— Я еще раньше замечал, что мужчины не очень обращали на тебя внимание, ты никогда не бывала в центре, хотя, на мой взгляд, ты лучше многих других женщин. И все оттого, что на тебе словно клеймо неприкосновенности… Твоя судьба, Агнесса, твое заклятие — всегда любить одного! Я все-все понял! Меня ты лишь «уважала» и «благодарила», а любила всегда только его! Я должен приложить очень много усилий для того, чтобы вызвать в тебе те чувства, которые Джек способен зажечь одним своим взглядом.
«Верно говорят, — подумала Агнесса, — один человек может возненавидеть другого тем сильнее, чем больше его любил. Поэтому он никогда меня не простит».
— Довольно, — сказала она, — мне все ясно, Орвил. Я не собираюсь спорить с тобой, как не собираюсь уходить к Джеку.
— Это твое дело. Думаю, нам надо пожить отдельно. Точнее, тебе необходимо какое-то время побыть одной, чтобы все до конца осмыслить, разобраться в себе. Я надеюсь, ты способна прийти к определенному решению. Если ты останешься, все пойдет по-прежнему, уверяю тебя.
— Но Джек хочет уехать! — сказала Агнесса, хотя помнила, что до этого разговор у них так и не дошел.
— Даже если он уедет, твои сомнения не исчезнут, а я, повторяю, не стану с этим мириться. Я не смогу покинуть дом — слишком много дел. Придется уехать тебе.
Зеленые глаза Агнессы потемнели.
— Это изгнание?! Ссылка? Куда я поеду? К Филлис, к матери?! Что я им скажу?! Орвил, я не вынесу этого!
— У тебя есть дом на побережье Калифорнии, который я тебе подарил, поезжай туда. — Тон его был непререкаемым.
Агнесса опустила голову.
— Когда?
— Завтра. Я куплю билет на дневной поезд. Ты поедешь одна.
Она вскинула глаза, полные слез.
— Нет, Орвил, нет, все что угодно, но, умоляю, не отнимай у меня детей! Я им нужна, особенно Джерри, он ведь еще совсем маленький!
Орвил, несколько смягчившись, ответил:
— Успокойся, Агнесса, я не отнимаю у тебя детей. Ты же ездила в гости к Филлис, и они жили со мной. И сейчас ты уезжаешь не навсегда. На месяц или меньше… Я не знаю, сколько времени тебе понадобится…
— А потом, когда я вернусь?
— Потом — посмотрим.
— Это нельзя сделать сейчас?
— Нет, я уже сказал. Тебе нужно время, чтобы все обдумать, и мне тоже.
— Ты всегда был добр ко мне, Орвил…
— Это меня и погубило.
— Но что я скажу детям?
— Придется солгать. Что — ты придумаешь, ты. умеешь обманывать, Агнесса. Скажи, что тебе срочно понадобилось уехать, и я подтвержу. Детям не надо знать правды. Они останутся здесь; Джерри — мой сын, Рей тебе чужой, у Джессики — школа, другие занятия…
— Джерри и мой сын, а Рей давно уже не чужой для меня! — воскликнула она, задетая его суровостью. Орвил сохранил спокойствие.
— Не будем спорить. Ты сделаешь все так, как я сказал.
Агнесса поняла бесполезность уговоров и просьб — это было его последнее слово. Ей оставалось только покориться.
— Хорошо. Что я могу с собой взять? Он развел руками.
— Все, что захочешь, что тебе понадобится. Денег — сколько угодно.
Агнесса тяжело вздохнула.
— Благодарю. Мне много не надо.
ГЛАВА V
Все произошло, как велел Орвил. Агнесса, окончательно сломленная его непобедимой холодностью, не сопротивлялась. Остаток ночи они провели в разных комнатах, а утром она собрала вещи. Драгоценностей не взяла, только несколько платьев, белье, предметы туалета и свой старый костюм для верховой езды — в последнюю минуту он попался ей на глаза. Она сложила его, сама не зная, зачем он ей может понадобиться, и заметила, как нахмурился Орвил, увидев это. Агнесса поспешно вытащила костюм, но Орвил молча взял его у нее из рук, сунул обратно в чемодан, а после вышел из комнаты.
Вскоре она завершила все дела и вышла сказать, что готова и только хочет побыть немного с детьми. В коридоре ей встретилась заплаканная Френсин, которая целое утро пряталась где-то в дальних комнатах, боясь гнева хозяйки.
— Я все понимаю, — сказала Агнесса в ответ на ее виноватый взгляд, исполненный мольбы, — и не осуждаю тебя. Думаю, все случилось так, как должно было случиться… что ж, это само по себе неплохо. Я хочу тебя попросить (она достала небольшой конверт, на который Френсин посмотрела с испугом) отвезти это по уже известному тебе адресу. Джон отвезет и привезет тебя, так что не бойся. И еще: там осталась собака, Керби, забери ее домой, если, конечно, он захочет пойти… Сделаешь?
Френсин кивнула, забирая конверт.
— А если…— начала было она, но Агнесса, собравшаяся уходить, остановилась и, вполоборота глядя на нее, негромко произнесла:
— Мистеру Лембу ничего говорить не надо.
Потом дала необходимые наставления служанкам (ни одну из них Орвил не послал вместе с ней), после чего наступил час прощания с детьми. Больнее всего далось расставание с Джерри; она не знала, почему: то ли потому, что он был самым маленьким и менее всех причастным к их общей драме, то ли потому, что этот мальчик был сыном Орвила. Он что-то лепетал и улыбался, не понимая, что мать покидает его на неопределенно долгое время; он обхватил ее руками за шею, как делал всегда, и Агнесса крепко прижала его к сердцу, облитому кровью. Она знала: Орвил — прекрасный отец и как нельзя лучше позаботится о мальчике, особенно когда не будет ее, и все-таки была уверена, что чего-то очень важного Джерри лишится на время их разлуки — дай Бог, чтоб не очень долгой.
Старшим детям пришлось объяснять причину внезапного отъезда. Она сказала, что появились дела в новом доме, необходимо кое-что приготовить к лету, а так как Орвил сейчас сильно занят, придется поехать ей. Джессика послушно и с пониманием кивала, но Рей, как заметила Агнесса, недоверчиво улыбнулся. Она обняла их по очереди, поцеловала, стараясь казаться веселой, хотя душа ее стонала, словно обложенная со всех сторон не-сдвигаемыми каменными плитами.
— А мне можно будет приехать к тебе, когда кончатся занятия в школе? — спросила Джессика и, посмотрев на Рея, поправилась: — Нам можно будет приехать?
— Да, конечно; я сама приеду за вами, или вы приедете туда с папой; мы будем отдыхать все вместе, как в прошлом году, — сказала Агнесса, чтоб не давать детям повод для беспокойства.
Орвил тоже держался при них и при слугах с Агнессой, как обычно, как это было до вчерашнего дня, но она не была уверена в том, что семейный разлад не затронет тех, кто находится рядом.
Как во сне, видела она унылый перрон, хмурое, в тучах небо, лицо Орвила, тоже мрачное… Он с безжизненной холодностью прикоснулся губами к ее бледной щеке, Орвил дал ей необходимые советы на дорогу, а потом помолчал немного, словно ожидая, что скажет она.
— Я знаю, Джерри и Джессика получат от тебя все, что нужно: и любовь, и ласку, но хочу попросить: постарайся расшевелить Рея, не будь с ним слишком строгим. Он никогда не смеется и редко улыбается. Возможно, я так и не сумела подобрать к нему ключик, но вы ведь родные — попробуй ты.
— Хорошо, — коротко ответил он. — Дети, наверное, напишут тебе, а ты пиши им. Если что придет на твое имя — от Филлис или от миссис Митчелл, я перешлю. В городе скажу, что ты поехала к матери.
Агнесса кивнула.
— До свидания, Орвил, — тихо произнесла она.
— Прощай.
Он посадил ее в вагон и ушел, не дождавшись отправления. Агнесса сидела одна в своем купе и глядела на мелькавшие за окном чужие лица. Она вспомнила свою встречу с Орвилом на вокзале Нового Орлеана… Тогда она ехала навстречу своему счастью, теперь от него уезжает. Господи, что она натворила! Поезд тронулся, и все стало уплывать куда-то; Агнесса словно отрывалась от своей земли, от всего самого близкого и родного — он всегда так тяжел, этот первый миг расставания.
Теперь, когда все: и хорошее, и плохое — осталось позади, Агнесса могла поразмыслить спокойно, наедине с собой, как того желал Орвил. Конечно, то, что случилось, было ужасно, но Агнесса обвиняла себя больше не во внешнем своем поведении, а в том, что таила в душе.
Сейчас она сказала себе, что Орвил и Джек были во многом одинаково правы. Она действительно жила с Орвилом спокойно и счастливо лишь до той поры, пока вновь не появился Джек. Орвила она любила, сумела полюбить, хотя в момент венчания в самом деле чувствовала к нему только уважение и чисто дружеский интерес. Совершенно справедливо: Орвил завоевал ее любовь бесконечной нежностью, добротой и терпением, тогда как в Джека она влюбилась сразу и безоглядно. Потом, пытаясь разобраться в себе, Агнесса приписывала столь быстрое возникновение чувства своему юному возрасту, воспитанию, не давшему представлений о реальной жизни, романтическому настрою души, да в конце концов просто желанию встретиться с чем-то необычным, неведомым, запретным и оттого прекрасным. Но ведь она не так уж скоро разочаровалась, она долго считала Джека второй половинкой своей души. Может быть, думала она теперь, дело в том, что все тогда было в ее жизни впервые, она открывала для себя мир любви, чувственности, человеческих отношений, жизни не за стенами пансиона, а на вольном воздухе гор и степей? На таком фоне все происходящее казалось романтичным, и душа ее тогда еще не была омрачена ничем. Она знала о непонятных силах, странной энергии, заставлявшей ее трепетать, о том, что нес в себе Джек, и что, возможно, ощущала только она одна. Когда-то ведь она любовалась им, и сердце ее сладостно сжималось, едва лишь он прикасался к ее руке или улыбался в ответ на ее улыбку. Любовь к нему возникла непроизвольно, а значит, Агнесса никогда бы не сумела изжить это чувство по своей собственной воле;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47