Даже Бабаилов ничего не смог сделать. Кан-ага (так уважительно мы называли Каныша Имантаевича) был в Карсакпае. Услышав об аварии, он сразу же приехал и собрал всех в контору. Вид у нас, конечно, был неважный. Одежда ветхая, сами исхудавшие. Как назло, в тот день расплавился подшипник двигателя еще одного станка. В довершение ко всему один из младших рабочих пожаловался на мастера. В общем, собрание с самого начала пошло кувырком. Неожиданно Кан-ага вскочил: „Что же я доложу партии и правительству, как я посмотрю в глаза руководству?“ Произнеся это, он вдобавок еще ударил кулаком по столу так, что стоявшая там чернильница слетела на пол. От неожиданности я вздрогнул. Мне пришлось проработать рука об руку с Кан-ага подряд двенадцать лет. И позже он неоднократно приезжал к нам. В общей же сложности я знал его около тридцати лет. И в те годы и впоследствии я больше не видел его таким разгневанным. Он весь побледнел. Стоит посреди комнаты, дрожит весь, вид изможденный. Огромные глаза запали, скулы заострились, плечи поникли. Что и говорить, переживания последних месяцев и его довели до такого состояния. На его окрик в тот момент никто даже рта не раскрыл. Сидели в глубоком молчании. Через некоторое время он пришел в себя, почти успокоился и начал говорить уже другим тоном: „Извините, это случайно вышло, не хотел я вас ругать, что поделаешь, нервы подвели...“ — и покраснел от смущения. Когда мы расходились, Ахмедия Тулекбаев говорит: „Эй, Халык, ведь он ругал не только нас, но и себя. Видно, тяжело ему. Если нам суждено умереть, пусть это случится на буровой. Давай будем спать там в будке, зато еще часок-другой к смене прихватим. Ведь Кан-ага тоже ради нас себя не жалеет“. Ребята у меня были крепкие. Выдюжили, план того месяца, как ни бывало трудно, перевыполнили».
Павел Прокопьев:
«Меня до сих пор удивляет стойкость тех парней. Ей-богу, ежедневно мы работали по 15 — 16 часов. Часто не возвращались в общежитие, а оставались ночевать на буровой. И зарабатывали-то совсем немного, почти гроши. Таков был энтузиазм людей!.. Я был холостым. Исполнял обязанности старшего коллектора, а зарплату получал за младшего рабочего. Иногда и этого не доставалось. Только я виду не подавал, терпел. Сейчас вот думаю, как же терпели те, кто имел семью, детей. Все видели, как тяжело Каныш Имантаевич переживал неудачи. Кстати, в тот год он больше бывал в Москве, чем в Джезказгане. Как вернется, сразу на буровую — одного угостит куревом, другого „насыбаем“, расспросит, как дела, внимательно осмотрит сделанную работу. Даст указания о дальнейшем ведении разведки и, попросив «Потерпите, ребята!», снова уезжает ходатайствовать за нас. Иногда выезжал в Коунрад, Ачисай и оттуда привозил инструменты, запчасти. Мы, правда, не сидели сложа руки, если случались поломки, составляли из старых деталей исправные узлы, а чего не было, ухитрялись изготовлять сами».
Так прошел 1933 год. Известные запасы Джезказгана снова увеличились. Но разведка все же могла вот-вот прекратиться из-за недостатка средств. Вся надежда была на те организации, которые в прошлом году отговаривались: «Средства нынешнего года уже распределены, может быть, сможем что-то выделить в следующем...» Вот и наступил этот следующий, 1934 год. Обстоятельства для Джезказгана нисколько не изменились. Стало даже труднее — Главцветмет категорически отказался финансировать геологоразведку и в прошлогоднем объеме. Если в минувшем году хотя бы приводились какие-то объяснения, то нынче джезказганцы не услышали в главке даже этих слов. Все шло к тому, что они вскоре окончательно лишатся всякой надежды на получение помощи.
Осенью за счет средств, добытых «на стороне», рабочим была выдана зарплата за последние пять-шесть месяцев, были возвращены в ведение геологов некоторые вспомогательные помещения, отнятые комбинатом, приобретены дефицитные запчасти, пополнен станочный парк. Теперь, в начале года, вновь приходилось отступать: последовала передача ряда цехов разведки производственным предприятиям комбината (хорошо было уже то, что дирекция предприятия понимала ситуацию и делала все возможное, чтобы сохранить кадры разведки), многим ценным работникам были предоставлены длительные отпуска без сохранения содержания. Снова приходилось отправляться в Москву на поиски очередных заказчиков для подрядных работ, наносить бесконечные визиты в Главцветмет, Главное геологическое управление... В Джезказгане работали лишь три станка. Рабочих оставлено ровно столько, чтобы обслуживать эти станки.
Трест «Золоторазведка» был доволен прошлогодними результатами. Получено две заявки об открытии двух месторождений золота. Результаты анализов обнадеживающие. Есть надежда еще на две заявки. Если содержание металла и здесь будет удовлетворительным, то трест готов в новом году содержать в Джезказгане специальную партию геологоразведчиков.
«Может быть, товарищ Сатпаев временно оставит разведку меди, тем более что его заслугами по этой части пока пренебрегают, и перейдет в наше ведомство? Средства будут выделены большие, можете вести поиск золота на территории всего Казахстана, никто вас ограничивать не будет». Но планы джезказганского геолога были иными. Он хорошо знал, что будущее Улутауских степей не золото и не серебро, а медь. Он вежливо отклонил предложение «Золоторазведки», но не отказался от сотрудничества с трестом. Заключил договор, в котором обязывался и в будущем году найти новые золотоносные жилы.
Подобный договор был заключен и с Институтом угля. «Ведь надо же наконец подытожить результаты разведки угля в Улутауских степях за несколько лет».
В такой маете дожили до лета.
Лишь в июле по ходатайству отдела ресурсов Госплана СССР Главцветмет выделил средства, которые были к тому же намного скромнее прошлогодних, причем предупредил: «Это в последний раз, и больше для Джезказгана не будет выделено ни копейки». Для Каныша теперь было все равно, лишь бы дали деньги. Пусть ругают, пусть закатят выговор. Только бы не оставили без средств. Он предчувствовал, что в выигрыше будет Джезказган, а не его противники. Ведь такую сокровищницу никакими резолюциями не закроешь. Богатства недр Сры-Арки обязательно станут предметом первостепенной заботы металлургов. Но вопрос, когда это случится?..
Конечно, он понимал, что всем уже надоел. Да и самому ему давно надоело попрошайничать. А каково тем, кто работает в поле? В неопределенном состоянии, без уверенности в завтрашнем дне, не зная, что получат за сегодняшние труды. Долго ли смогут они терпеть?
Летом при встрече в Москве со своим наставником Михаилом Антоновичем Усовым Каныш без утайки рассказал о своих мытарствах и попросил его совета. Через несколько дней они встретились с профессором Московского института цветных металлов В.А.Ванюковым. Тот сказал:
— Мне кажется, что в вашем деле сможет помочь лишь товарищ Серго. Только надо его убедить в этом. — И еще раз с нажимом добавил: — Вы меня поняли? Надо убедить Орджоникидзе в уникальности сокровищ Джезказгана.
— Если б я смог попасть к нему на прием, я бы убедил наркома. Фактов достаточно, больше чем надо. Сколько угодно самых неотразимых доказательств.
— Нет, дорогой, одних ваших материалов еще недостаточно. Не обижайтесь на мои слова. Результаты разведки надо еще довести до кондиции. Скажем, утвердить на каком-либо авторитетном заседании техсовета или коллегии, в общем, надо их провести через обсуждение больших, компетентных специалистов. А вот после такой апробации можно сказать: «Товарищ Серго, не только я так считаю, но и ученый совет такой-то организации...» Понимаете?.. И тогда можно отстаивать свое мнение. А насчет того, чтобы попасть к наркому, не беспокойтесь. Так как за вас просит уважаемый Михаил Антонович, я готов сказать несколько слов Григорию Константиновичу.
— Говорите, авторитетное учреждение? Об этом и мы в Джезказгане уже думали.
— На мой взгляд, нужно остановиться на Академии наук. Если б удалось протащить ваш вопрос на ее специальной сессии...
— Мне кажется, дельный совет, — сказал профессор Усов. — На технический совет вашего главка надежды нет, от Геолкома ждать помощи тоже нельзя — ясно, что эти организации настроены против идеи Большого Джезказгана. Они наверняка постараются провалить вашу затею. Зачем тогда напрасно время терять? Поэтому, перешагнув через них, надо идти прямо в академию. Если сессия поддержит Большой Джезказган, против ее постановления не сможет выступить ни одна организация, ни один ученый совет.
— Разумеется, если академия станет говорить с нами, ведь это такое научное учреждение... У меня ведь нет никакого веса в ученом мире... — проговорил Каныш Имантаевич.
— Но если академия станет говорить с вами, вы, судя по всему, не сомневаетесь, что ваше предложение будет поддержано, — с улыбкой заметил профессор Ванюков.
— Не знаю почему, но я уверен в этом. Мне кажется, что ученые должны безошибочно определить, что к чему.
— Михаил Антонович, кажется, ваш ученик пойдет далеко.
— Давайте сделаем так: я беру на себя переговоры с Владимиром Афанасьевичем Обручевым. А перетянуть на нашу сторону академика Андрея Дмитриевича Архангельского поручается вам, уважаемый, — сказал Усов, обращаясь к Ванюкову, — ну еще беру на себя и академика Ивана Михайловича Губкина. А если мы предварительно договоримся с этими тремя зубрами, то считайте сессию уже открытой. А дальше видно будет...
IV
Вторая половина тридцать четвертого года была посвящена подготовке задуманного. Шутка ли: выйти с проблемами Джезказгана не куда-нибудь, а на сессию Академии наук СССР. Джезказганцев будут слушать прославленные корифеи, известные всему свету! На карту окажутся поставлены судьба месторождения и надежды всех, кто, безгранично веря в своего вожака, вот уже полтора года мужественно сражается вместе с ним. Победа или поражение? Середины не будет. Значит, все помыслы, все силы направить на то, чтобы победить.
Каныш Имантаевич с удвоенной энергией продолжал выступать в прессе. Журнальные и газетные статьи преследовали одну цель — как можно доходчивей рассказать о наболевших проблемах Большого Джезказгана, привлечь к этой идее новых сторонников.
Одновременно в ускоренном темпе, насколько это было возможно, продолжались разведочные работы. К осени 1934 года группа джезказганских геологов снова произвела генеральный подсчет запасов и представила на утверждение в ВКЗ. В отличие от предыдущих материалов в этом отчете были раздельно учтены запасы свинца, цинка и серебра. К выкладкам приложили геологическую записку, составленную самим Сатпаевым. По сути дела, это были предварительные наметки его доклада на сессии. Здесь были обстоятельно изложены основные черты геологического строения и закономерности металлогенеза Джезказганского района.
Медно-свинцовые руды Джезказгана образовались в результате длительных процессов. Они отлагались из среды газо-водных растворов глубинного магматического очага, рассекавших на своем пути куполовидную структуру Джезказганской свиты. Достигнув верхних слоев земной коры, рудные растворы пропитывали пористые песчаники, характерные для Джезказгана, и отлагали в их порах свой металлический «груз». Так возникли «слоеные пироги», иначе говоря, богатые рудные пласты этого месторождения.
Наиболее важным в этой работе явилось установление впервые в геологической науке определяющего значения горизонтальных внутрипластовых зон тектонических нарушений типа пологих надвигов и линз расслаивания, игравших решающую роль в процессах миграции и локализации первичного оруднения в пределах Джезказгана.
И еще один важный вывод следовал из этой работы: геолог-практик впервые выступал как серьезный теоретик. Это было очень существенно, так как Сатпаев собирался выступить перед ученой аудиторией.
В тот год состоялся XVII съезд партии. Читая Отчетный доклад ЦК ВКП(б) и материалы съезда. Сатпаев обратил внимание на те строки, которые говорили о необходимости «упорядочить дело цветной металлургии». Значит, и в Центральном Комитете знали о непорядках в Главцветмете. И это обнадеживало и вселяло уверенность в будущем успехе.
А делегат Казахстана, председатель Совнаркома республики Ураз Исаев, выступая перед посланцами партии, подчеркнул: «Запасы Джезказгана установлены с предельной точностью. Мы должны теперь же провести ряд подготовительных работ по освоению этого месторождения, чтобы к концу текущей пятилетки начать строить Джезказганский медеплавильный комбинат».
И вот подошло время созыва сессии Академии наук СССР. Она состоялась в Москве в ноябре 1934 года. Сессия была подготовлена казахстанской базой академии. Рассматривался вопрос «Производительные силы Большого Джезказгана и Большого Алтая».
В обсуждениях приняли участие представители 57 геологических и горнодобывающих организаций. Здесь были ученые с мировыми именами, видные инженеры, знаменитые геологи. Среди них признанный корифей Владимир Афанасьевич Обручев. Поговаривали, что вопрос о Большом Алтае был вынесен на рассмотрение сессии вместе с Джезказганом по его инициативе. Разве возможно было говорить отдельно о каком-то Джезказгане? Многие участники сессии и название это слышали впервые. Никому не знакомо и имя докладчика. Даже ученой степени и званий у него нет... И этого безвестного геолога будут слушать десятки академиков, профессора с громкими научными биографиями. Знаток нефти Иван Михайлович Губкин, строитель Днепрогэса Борис Евгеньевич Веденеев, ученый-геолог Андрей Дмитриевич Архангельский. Кто этот Сатпаев рядом с ними?..
После утверждения повестки дня председательствующий предоставил слово для основного доклада геологу Сатпаеву.
На трибуну поднялся высокий молодой казах с черными волнистыми волосами. Тот, кто видел его впервые, мог бы дать ему не тридцать пять, а всего двадцать пять лет. Было заметно, что докладчик волнуется, поначалу улавливалась дрожь в голосе.
— Уважаемые ученые, коллеги-геологи! — начал он. — Вопрос о Джезказгане и его проблемах родился не сегодня, о нашей меди говорят уже давно. В этом смысле вопрос уже с бородой. — Люди, сидящие в зале, одобрительно заулыбались. Выступавший приободрился и продолжал далее: — В Джезказгане за последние десятилетия побывало немало специалистов, много геологов видели его рудные залежи... Однако должен с сожалением констатировать, что до сегодняшнего дня Джезказганом с научной точки зрения никто серьезно не интересовался. Он считался отдаленным, следовательно, малоперспективным месторождением. В геологическом отношении он оставался совершенно не изученным, даже загадочным. Только теперь впервые судьба Джезказганского месторождения благодаря заботам и вниманию уважаемых наших академиков, присутствующих в этом зале Архангельского, Обручева, Байкова, Губкина, вынесена на ваше обсуждение. Мы, несколько джезказганских геологов, находящихся здесь, выражаем сердечную благодарность всем вам, уважаемые ученые, за то, что вы уделили нам свое драгоценное время...
За этим вступлением последовал обстоятельный рассказ о полезных ископаемых, содержащихся в джезказганских недрах, о запасах меди, разведанных к тому времени. Сложное геологическое строение Джезказгана изучено еще слабо. Однако докладчик хотел бы высказать некоторые свои предположения о его генезисе. Это не голословные утверждения, а выводы, сделанные путем сравнения с другими медными месторождениями, результат длительного исследования... Рудное поле Джезказгана возникло, по мнению Сатпаева, не однажды, а в несколько этапов. В разрезе земных слоев ясно видно, что расположение руд подчиняется характеру напластования осадочных пород. Это очень характерная особенность джезказганской структуры. Существует мнение, что здешние руды откладывались вместе с осадками на дне древних морей, заполненных концентрированными медными рассолами. Этот взгляд сразу же рождает мысль об осадочном происхождении джезказганских медных руд. Но это, по убеждению Сатпаева, ошибочное впечатление. Докладчик и его коллеги по Джезказгану склоняются к представлению о гидротермальном происхождении руд. Определяющую роль здесь сыграли глубинные процессы. Это подтверждают найденные в осадках «ядовитых» медных морей остатки крупных амфибий... Значит, никаких рассолов не было... В пользу гидротермальной теории убедительно говорят результаты разведки: расположение рудных тел, оно контролируется системой разломов и трещин, служивших рудоподводящими и рудораспределяющими каналами. И потому руду мы находили там, где по «осадочной» теории ей не полагается быть... Слов нет, в генезисе джезказганских руд много еще неясного, спорного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Павел Прокопьев:
«Меня до сих пор удивляет стойкость тех парней. Ей-богу, ежедневно мы работали по 15 — 16 часов. Часто не возвращались в общежитие, а оставались ночевать на буровой. И зарабатывали-то совсем немного, почти гроши. Таков был энтузиазм людей!.. Я был холостым. Исполнял обязанности старшего коллектора, а зарплату получал за младшего рабочего. Иногда и этого не доставалось. Только я виду не подавал, терпел. Сейчас вот думаю, как же терпели те, кто имел семью, детей. Все видели, как тяжело Каныш Имантаевич переживал неудачи. Кстати, в тот год он больше бывал в Москве, чем в Джезказгане. Как вернется, сразу на буровую — одного угостит куревом, другого „насыбаем“, расспросит, как дела, внимательно осмотрит сделанную работу. Даст указания о дальнейшем ведении разведки и, попросив «Потерпите, ребята!», снова уезжает ходатайствовать за нас. Иногда выезжал в Коунрад, Ачисай и оттуда привозил инструменты, запчасти. Мы, правда, не сидели сложа руки, если случались поломки, составляли из старых деталей исправные узлы, а чего не было, ухитрялись изготовлять сами».
Так прошел 1933 год. Известные запасы Джезказгана снова увеличились. Но разведка все же могла вот-вот прекратиться из-за недостатка средств. Вся надежда была на те организации, которые в прошлом году отговаривались: «Средства нынешнего года уже распределены, может быть, сможем что-то выделить в следующем...» Вот и наступил этот следующий, 1934 год. Обстоятельства для Джезказгана нисколько не изменились. Стало даже труднее — Главцветмет категорически отказался финансировать геологоразведку и в прошлогоднем объеме. Если в минувшем году хотя бы приводились какие-то объяснения, то нынче джезказганцы не услышали в главке даже этих слов. Все шло к тому, что они вскоре окончательно лишатся всякой надежды на получение помощи.
Осенью за счет средств, добытых «на стороне», рабочим была выдана зарплата за последние пять-шесть месяцев, были возвращены в ведение геологов некоторые вспомогательные помещения, отнятые комбинатом, приобретены дефицитные запчасти, пополнен станочный парк. Теперь, в начале года, вновь приходилось отступать: последовала передача ряда цехов разведки производственным предприятиям комбината (хорошо было уже то, что дирекция предприятия понимала ситуацию и делала все возможное, чтобы сохранить кадры разведки), многим ценным работникам были предоставлены длительные отпуска без сохранения содержания. Снова приходилось отправляться в Москву на поиски очередных заказчиков для подрядных работ, наносить бесконечные визиты в Главцветмет, Главное геологическое управление... В Джезказгане работали лишь три станка. Рабочих оставлено ровно столько, чтобы обслуживать эти станки.
Трест «Золоторазведка» был доволен прошлогодними результатами. Получено две заявки об открытии двух месторождений золота. Результаты анализов обнадеживающие. Есть надежда еще на две заявки. Если содержание металла и здесь будет удовлетворительным, то трест готов в новом году содержать в Джезказгане специальную партию геологоразведчиков.
«Может быть, товарищ Сатпаев временно оставит разведку меди, тем более что его заслугами по этой части пока пренебрегают, и перейдет в наше ведомство? Средства будут выделены большие, можете вести поиск золота на территории всего Казахстана, никто вас ограничивать не будет». Но планы джезказганского геолога были иными. Он хорошо знал, что будущее Улутауских степей не золото и не серебро, а медь. Он вежливо отклонил предложение «Золоторазведки», но не отказался от сотрудничества с трестом. Заключил договор, в котором обязывался и в будущем году найти новые золотоносные жилы.
Подобный договор был заключен и с Институтом угля. «Ведь надо же наконец подытожить результаты разведки угля в Улутауских степях за несколько лет».
В такой маете дожили до лета.
Лишь в июле по ходатайству отдела ресурсов Госплана СССР Главцветмет выделил средства, которые были к тому же намного скромнее прошлогодних, причем предупредил: «Это в последний раз, и больше для Джезказгана не будет выделено ни копейки». Для Каныша теперь было все равно, лишь бы дали деньги. Пусть ругают, пусть закатят выговор. Только бы не оставили без средств. Он предчувствовал, что в выигрыше будет Джезказган, а не его противники. Ведь такую сокровищницу никакими резолюциями не закроешь. Богатства недр Сры-Арки обязательно станут предметом первостепенной заботы металлургов. Но вопрос, когда это случится?..
Конечно, он понимал, что всем уже надоел. Да и самому ему давно надоело попрошайничать. А каково тем, кто работает в поле? В неопределенном состоянии, без уверенности в завтрашнем дне, не зная, что получат за сегодняшние труды. Долго ли смогут они терпеть?
Летом при встрече в Москве со своим наставником Михаилом Антоновичем Усовым Каныш без утайки рассказал о своих мытарствах и попросил его совета. Через несколько дней они встретились с профессором Московского института цветных металлов В.А.Ванюковым. Тот сказал:
— Мне кажется, что в вашем деле сможет помочь лишь товарищ Серго. Только надо его убедить в этом. — И еще раз с нажимом добавил: — Вы меня поняли? Надо убедить Орджоникидзе в уникальности сокровищ Джезказгана.
— Если б я смог попасть к нему на прием, я бы убедил наркома. Фактов достаточно, больше чем надо. Сколько угодно самых неотразимых доказательств.
— Нет, дорогой, одних ваших материалов еще недостаточно. Не обижайтесь на мои слова. Результаты разведки надо еще довести до кондиции. Скажем, утвердить на каком-либо авторитетном заседании техсовета или коллегии, в общем, надо их провести через обсуждение больших, компетентных специалистов. А вот после такой апробации можно сказать: «Товарищ Серго, не только я так считаю, но и ученый совет такой-то организации...» Понимаете?.. И тогда можно отстаивать свое мнение. А насчет того, чтобы попасть к наркому, не беспокойтесь. Так как за вас просит уважаемый Михаил Антонович, я готов сказать несколько слов Григорию Константиновичу.
— Говорите, авторитетное учреждение? Об этом и мы в Джезказгане уже думали.
— На мой взгляд, нужно остановиться на Академии наук. Если б удалось протащить ваш вопрос на ее специальной сессии...
— Мне кажется, дельный совет, — сказал профессор Усов. — На технический совет вашего главка надежды нет, от Геолкома ждать помощи тоже нельзя — ясно, что эти организации настроены против идеи Большого Джезказгана. Они наверняка постараются провалить вашу затею. Зачем тогда напрасно время терять? Поэтому, перешагнув через них, надо идти прямо в академию. Если сессия поддержит Большой Джезказган, против ее постановления не сможет выступить ни одна организация, ни один ученый совет.
— Разумеется, если академия станет говорить с нами, ведь это такое научное учреждение... У меня ведь нет никакого веса в ученом мире... — проговорил Каныш Имантаевич.
— Но если академия станет говорить с вами, вы, судя по всему, не сомневаетесь, что ваше предложение будет поддержано, — с улыбкой заметил профессор Ванюков.
— Не знаю почему, но я уверен в этом. Мне кажется, что ученые должны безошибочно определить, что к чему.
— Михаил Антонович, кажется, ваш ученик пойдет далеко.
— Давайте сделаем так: я беру на себя переговоры с Владимиром Афанасьевичем Обручевым. А перетянуть на нашу сторону академика Андрея Дмитриевича Архангельского поручается вам, уважаемый, — сказал Усов, обращаясь к Ванюкову, — ну еще беру на себя и академика Ивана Михайловича Губкина. А если мы предварительно договоримся с этими тремя зубрами, то считайте сессию уже открытой. А дальше видно будет...
IV
Вторая половина тридцать четвертого года была посвящена подготовке задуманного. Шутка ли: выйти с проблемами Джезказгана не куда-нибудь, а на сессию Академии наук СССР. Джезказганцев будут слушать прославленные корифеи, известные всему свету! На карту окажутся поставлены судьба месторождения и надежды всех, кто, безгранично веря в своего вожака, вот уже полтора года мужественно сражается вместе с ним. Победа или поражение? Середины не будет. Значит, все помыслы, все силы направить на то, чтобы победить.
Каныш Имантаевич с удвоенной энергией продолжал выступать в прессе. Журнальные и газетные статьи преследовали одну цель — как можно доходчивей рассказать о наболевших проблемах Большого Джезказгана, привлечь к этой идее новых сторонников.
Одновременно в ускоренном темпе, насколько это было возможно, продолжались разведочные работы. К осени 1934 года группа джезказганских геологов снова произвела генеральный подсчет запасов и представила на утверждение в ВКЗ. В отличие от предыдущих материалов в этом отчете были раздельно учтены запасы свинца, цинка и серебра. К выкладкам приложили геологическую записку, составленную самим Сатпаевым. По сути дела, это были предварительные наметки его доклада на сессии. Здесь были обстоятельно изложены основные черты геологического строения и закономерности металлогенеза Джезказганского района.
Медно-свинцовые руды Джезказгана образовались в результате длительных процессов. Они отлагались из среды газо-водных растворов глубинного магматического очага, рассекавших на своем пути куполовидную структуру Джезказганской свиты. Достигнув верхних слоев земной коры, рудные растворы пропитывали пористые песчаники, характерные для Джезказгана, и отлагали в их порах свой металлический «груз». Так возникли «слоеные пироги», иначе говоря, богатые рудные пласты этого месторождения.
Наиболее важным в этой работе явилось установление впервые в геологической науке определяющего значения горизонтальных внутрипластовых зон тектонических нарушений типа пологих надвигов и линз расслаивания, игравших решающую роль в процессах миграции и локализации первичного оруднения в пределах Джезказгана.
И еще один важный вывод следовал из этой работы: геолог-практик впервые выступал как серьезный теоретик. Это было очень существенно, так как Сатпаев собирался выступить перед ученой аудиторией.
В тот год состоялся XVII съезд партии. Читая Отчетный доклад ЦК ВКП(б) и материалы съезда. Сатпаев обратил внимание на те строки, которые говорили о необходимости «упорядочить дело цветной металлургии». Значит, и в Центральном Комитете знали о непорядках в Главцветмете. И это обнадеживало и вселяло уверенность в будущем успехе.
А делегат Казахстана, председатель Совнаркома республики Ураз Исаев, выступая перед посланцами партии, подчеркнул: «Запасы Джезказгана установлены с предельной точностью. Мы должны теперь же провести ряд подготовительных работ по освоению этого месторождения, чтобы к концу текущей пятилетки начать строить Джезказганский медеплавильный комбинат».
И вот подошло время созыва сессии Академии наук СССР. Она состоялась в Москве в ноябре 1934 года. Сессия была подготовлена казахстанской базой академии. Рассматривался вопрос «Производительные силы Большого Джезказгана и Большого Алтая».
В обсуждениях приняли участие представители 57 геологических и горнодобывающих организаций. Здесь были ученые с мировыми именами, видные инженеры, знаменитые геологи. Среди них признанный корифей Владимир Афанасьевич Обручев. Поговаривали, что вопрос о Большом Алтае был вынесен на рассмотрение сессии вместе с Джезказганом по его инициативе. Разве возможно было говорить отдельно о каком-то Джезказгане? Многие участники сессии и название это слышали впервые. Никому не знакомо и имя докладчика. Даже ученой степени и званий у него нет... И этого безвестного геолога будут слушать десятки академиков, профессора с громкими научными биографиями. Знаток нефти Иван Михайлович Губкин, строитель Днепрогэса Борис Евгеньевич Веденеев, ученый-геолог Андрей Дмитриевич Архангельский. Кто этот Сатпаев рядом с ними?..
После утверждения повестки дня председательствующий предоставил слово для основного доклада геологу Сатпаеву.
На трибуну поднялся высокий молодой казах с черными волнистыми волосами. Тот, кто видел его впервые, мог бы дать ему не тридцать пять, а всего двадцать пять лет. Было заметно, что докладчик волнуется, поначалу улавливалась дрожь в голосе.
— Уважаемые ученые, коллеги-геологи! — начал он. — Вопрос о Джезказгане и его проблемах родился не сегодня, о нашей меди говорят уже давно. В этом смысле вопрос уже с бородой. — Люди, сидящие в зале, одобрительно заулыбались. Выступавший приободрился и продолжал далее: — В Джезказгане за последние десятилетия побывало немало специалистов, много геологов видели его рудные залежи... Однако должен с сожалением констатировать, что до сегодняшнего дня Джезказганом с научной точки зрения никто серьезно не интересовался. Он считался отдаленным, следовательно, малоперспективным месторождением. В геологическом отношении он оставался совершенно не изученным, даже загадочным. Только теперь впервые судьба Джезказганского месторождения благодаря заботам и вниманию уважаемых наших академиков, присутствующих в этом зале Архангельского, Обручева, Байкова, Губкина, вынесена на ваше обсуждение. Мы, несколько джезказганских геологов, находящихся здесь, выражаем сердечную благодарность всем вам, уважаемые ученые, за то, что вы уделили нам свое драгоценное время...
За этим вступлением последовал обстоятельный рассказ о полезных ископаемых, содержащихся в джезказганских недрах, о запасах меди, разведанных к тому времени. Сложное геологическое строение Джезказгана изучено еще слабо. Однако докладчик хотел бы высказать некоторые свои предположения о его генезисе. Это не голословные утверждения, а выводы, сделанные путем сравнения с другими медными месторождениями, результат длительного исследования... Рудное поле Джезказгана возникло, по мнению Сатпаева, не однажды, а в несколько этапов. В разрезе земных слоев ясно видно, что расположение руд подчиняется характеру напластования осадочных пород. Это очень характерная особенность джезказганской структуры. Существует мнение, что здешние руды откладывались вместе с осадками на дне древних морей, заполненных концентрированными медными рассолами. Этот взгляд сразу же рождает мысль об осадочном происхождении джезказганских медных руд. Но это, по убеждению Сатпаева, ошибочное впечатление. Докладчик и его коллеги по Джезказгану склоняются к представлению о гидротермальном происхождении руд. Определяющую роль здесь сыграли глубинные процессы. Это подтверждают найденные в осадках «ядовитых» медных морей остатки крупных амфибий... Значит, никаких рассолов не было... В пользу гидротермальной теории убедительно говорят результаты разведки: расположение рудных тел, оно контролируется системой разломов и трещин, служивших рудоподводящими и рудораспределяющими каналами. И потому руду мы находили там, где по «осадочной» теории ей не полагается быть... Слов нет, в генезисе джезказганских руд много еще неясного, спорного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39