А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

я почему-то ощущаю одновременно гладкость и колкость. Я поднимаю глаза на их юные, залитые слезами лица; одна из нимф касается волосами моей щеки, видимо пытаясь стереть травяное пятно с моего носа или снять с подбородка прилипший шип. Я почти невесом. Эти сильные девушки несут меня по чашеобразному тоннелю под стадионом. Их высокие голоса отдаются эхом, их пронзительные крики тревожат меня сильнее, чем собственная боль. Меня подносят к накрытому простыней столу, на котором меня распластывают и снимают мою инкрустированную броню, дивясь моим ранам и причитая над ними. Над нами глухо гудит стадион. Девушки обтирают меня губками; я дрожу; девушки накрывают меня собой, опасаясь, что я замерзну.
Мне так холодно, что мне снится другой сон: я в Нью-Хэмпшире, охочусь за утками на соляных болотах вместе с отцом. Интересно, сколько мне лет? У меня нет ружья, но когда я становлюсь на цыпочки, то достаю отцу до подбородка.
— Тихо, — говорит он. — Господь свидетель, я никогда больше не возьму тебя с собой.
«Не очень-то и хотелось», — думаю я. Должно быть, я говорю это слишком громко, потому что Бигги спрашивает:
— Чего не хотелось? — Что, Биг?
— Пусть себе звонит, — бормочет она и снова засыпает.
Но я лежу без сна, обдумывая ужасную необходимость поиска настоящей работы. Идею зарабатывания на жизнь… Сама по себе эта фраза напоминает непристойные надписи на стенах мужского туалета.
Глава 17
ПОБОЧНЫЕ ЯВЛЕНИЯ ВОДЯНОГО МЕТОДА
Процедура записи на прием к доктору Жану Клоду Виньерону малоприятная. Сестра, которая отвечает по телефону, не слушает, когда вы говорите ей, что вас беспокоит: она лишь хочет знать, удобно ли вам для приема такое-то время. «О нет. О, извините!» Тогда вы говорите ей, что постараетесь найти время.
Приемная доктора Виньерона очень уютная. На стене висит последняя обложка Нормана Роквелла для «Сатурдей ивнинг пост» в рамке; кроме того, комната украшена постером Боба Дилана. А еще вы можете читать «Маккаллс», «Виллидж войс», «Нью-Йорк тайме», «Ридер дайджест» или «Рампарто — но никто не читает. Все наблюдают за сестрой: ее бедро, зад и шарнирное соединение стула выдаются из алькова с пишущей машинкой в приемной. К тому же все прислушиваются, когда сестра просит описать то, что вас беспокоит. Явно установившаяся традиция.
— Зачем вы хотите видеть доктора? Неразборчивый шепот.
— Что?
Неразборчивый шепот чуть громче.
— Как давно вы мочитесь подобным образом? Каким образом? Сгорая от любопытства, посетители в приемной притворяются читающими.
Урология — настолько чудовищная, отталкивающая и изматывающая область, что я взял с собой для поддержки Тюльпен. Приемная, как обычно, представляла собой настоящую мозаику. Маленькая девочка цвета мочи сидела сжавшись рядом со своей мамашей, — похоже, она не мочилась целую неделю. Сногсшибательная красотка, вся в коже, пристроилась поодаль с «Виллидж войс» в руках. Несомненно, она была инфицирована. Какой-то старик нервно ерзал у двери, — видимо, его каналы, клапаны и краники были такими древними и испорченными, что он, вероятно, писал в пластиковый мешочек через пупок.
— Зачем вы хотите видеть доктора?
— Водяной метод перестал действовать. Любопытство в приемной возбуждается еще сильнее.
— Водяной метод?
— Перестал действовать. Совершенно.
— Понятно, мистер…
— Трампер.
— У вас возникают боли, мистер Трампер?
Я почувствовал, что мамаша с раздутой девочкой встревожилась; девица в коже крепче сжала газету.
— Иногда… — Таинственный ответ, приемная утроила внимание.
— Не могли бы вы сказать конкретно, что…
— Там все закупоривается.
— Закупоривается?
— Ну да, как будто там затычка.
— Понятно. Затычка… — Она просматривает мои записи, длинную историю о том, как у меня там все закупоривается. — Вас это и раньше беспокоило?
— В мировом масштабе. От Австрии до Айовы! Приемная поражена этим вселенским заболеванием.
— Понятно. Вы по этой причине посещали доктора Виньерона раньше?
— Да.
Неизлечим. Бедный парень.
— А что вы принимали? : — Воду.
Сестра поднимает на меня глаза; водяной метод ей явно незнаком.
— Понятно, — говорит она. — Если вы ненадолго присядете, доктор Виньерон вас скоро примет.
Пересекая приемную и подходя к Тюльпен, я замечаю, как мамаша ласково улыбается мне, девочка таращится, а сногсшибательная девица в коже скрещивает ноги, как бы говоря: «Если у тебя там закупоривается, держись от меня подальше». Только бедный старик с его неисправными каналами не реагирует ни на что, — возможно, туговат на ухо, если не глух совсем как тетерев, или, может, он писает через ухо.
— Мне кажется, — прошептала мне Тюльпен, — что с тебя достаточно.
— Достаточно чего? — спросил я слишком громко.
Мамаша напряглась. Девица хлопнула газетой, старик заерзал на стуле, хлюпая своими отвратительными внутренностями.
— Этого, — прошипела Тюльпен, ткнув кулаком вниз своего живота. — Этого, — повторила она, осторожно примеривая на себя все собрание урологических ран.
В приемных докторов чувство братства возникает крайне редко, а в приемных специалистов по интимным проблемам дело обстоит и того хуже. Существуют клубы для ветеранов, для людей с высоким IQ, для лесбиянок, бывших питомцев школы, для родивших тройню матерей, для добровольных защитников вязов, для республиканцев и неомаоистов; но это общество объединено насильно: общество людей, имеющих проблемы с мочеиспусканием. Назовем их виньеронцами! Мы могли бы встречаться раз в неделю, устраивать соревнования и выставки — нечто вроде встреч на почве урологических событий.
Затем в приемную из тайного нутра своего кабинета вошел доктор Жан Клод Виньерон, распространяя на нас легкий запах своих «Галльских». Мы, виньеронцы, замерли на стульях в благоговейном страхе: «Кто будет вызван следующим?»
— Миссис Гуллен? — произнес Виньерон. Мамаша нервно встала и велела девочке вести себя хорошо, пока ее не будет.
Виньерон улыбнулся Тюльпен. Коварный француз!
— Вы ждете приема? — спросил он.
И, будучи аутсайдером среди всей этой ассамблеи виньеронцев, Тюльпен пристально посмотрела на него, не отвечая.
— Нет, она со мной, — сказал я Виньерону. Он и Тюльпен улыбнулись.
Когда доктор удалился вместе с миссис Гуллен, Тюльпен прошептала мне:
— Не думала, что он так выглядит.
— Как «так»? — спросил я. — А как должен выглядеть уролог? Как мочевой пузырь?
— Он не похож на мочевой пузырь, — ответила Тюльпен, пораженная.
Девочка сидит, застенчиво слушая нас. Если пациенткой оказалась ее мать, то почему ребенок выглядит таким раздутым и желтым? Я решил, что она выглядит так из-за того, что ей не разрешают писать. Она примерно того же возраста, что и Кольм. Она беспокоится, поскольку ее оставили одну, и ерзает на стуле, украдкой поглядывая то на сестру, то на старика. Она кажется мне все более растерянной, поэтому я делаю попытку завязать с ней разговор, чтобы подбодрить.
— Ты ходишь в школу?
Но вместо ребенка, на меня вскинула взгляд девица в коже. Тюльпен только посмотрела на меня и промолчавшего ребенка.
— Нет, не хожу, — ответила кожаная девица, глядя куда-то сквозь меня.
— Нет, нет, — сказал я ей. — Не вы. — Теперь девочка уставилась на меня. — Я имел в виду тебя, — произнес я, указывая на нее. — Ты ходишь в школу?
Девочка сконфужена и напугана, — видимо, ей запрещено разговаривать с незнакомцами. Девица в коже наградила пристающего к ребенку типа ледяным взглядом.
— Твоя мама скоро придет, — обратилась Тюльпен к маленькой девочке.
— У нее в моче кровь, — сообщил нам ребенок. Сестра развернулась на своем шарнирном стуле и бросила на меня быстрый взгляд, красноречиво говорящий о том, что мои мозги, должно быть, тоже закупорились.
— О, с твоей мамой все будет в порядке, — подбодрил я ребенка.
Она кивнула, скучая. Сногсшибательная девица в коже посмотрела на меня так, будто хотела дать понять, что в ее моче крови нет, так что и не спрашивайте. Тюльпен подавила смешок и ущипнула меня за бедро, а я исследовал свое нёбо кончиком языка.
Затем старик, который все время был таким молчаливым, издал странный звук, похожий на сдерживаемую отрыжку или сжатое пуканье, если только это не был треск его надломившегося позвоночника. Когда он попытался встать, по свисавшей на живот рубашке расплылось пятно цвета подгорелого масла, отчего брюки плотно прилипли к его костлявым бедрам. Он накренился в сторону, но я успел поймать его еще до того, как он упал. Он оказался почти невесомым, и мне ничего не стоило вернуть его в вертикальное положение, но от него шел ужасный запах; он схватился за живот; под рубашкой у него явно что-то было.
Он выглядел благодарным, но страшно сконфуженным и лишь пробормотал:
— Пожалуйста, в туалет… — указывая своим костлявым запястьем в направлении кабинета Виньерона. Сквозь расплывшееся по рубашке, как по промокашке, пятно я разглядел очертания непонятного мешочка и шланга. — Черт бы побрал эту штуковину! Она постоянно проливается, — сообщил он мне, пока я торопливо переправлял его к сестре, которая уже соскользнула со своего шарнирного стула.
— О, мистер Кробби! — воскликнула она недовольно, выдергивая старика из моих рук, как если бы он был надувной куклой.
Она потащила его по длинному коридору, раздраженно сделав мне знак рукой вернуться в приемную и продолжая выговаривать:
— Вы должны чаще опорожнять это, мистер Кробби. К чему устраивать такие маленькие аварии…
Но он продолжал бубнить, как заведенный:
— Черт бы побрал эту штуковину, черт бы ее побрал! Мне просто некуда пойти, вы бы видели, как это расстраивает людей в мужских туалетах…
— Вы можете сами расстегнуть рубашку, мистер Кробби?
— Черт бы побрал эту гребаную штуковину!
— Вам не следует так горячиться, мистер Кробби…
В приемной девочка снова выглядела испуганной, а сногсшибательная кожаная девица с плотно зажатыми бедрами не мигая смотрела в газету, надменная, преисполненная чувства собственного превосходства, прячущая между ног какой-то страшный секрет. Который никто не должен узнать. Я ее возненавидел.
— Бедный старик весь в шлангах, — прошептал я Тюльпен. — Ему приходится ходить в этот маленький мешочек.
Эта проклятая девица в коже хладнокровно глянула на меня, затем перевела взгляд на свою газету, а мы продолжали прислушиваться к звукам, свидетельствовавшим о том, что сестра, видимо, промывала старого мистера Кробби под сильным напором струи.
Я посмотрел на эту надменную девицу в коже и спросил:
— У вас триппер?
Она не подняла глаз; она застыла. А Тюльпен больно ткнула меня в бок локтем, ребенок наивно вскинул вверх глазки.
— Что? — спросила она.
Потом девица вперила в меня взгляд, но ей не удалось сохранить свирепое выражение, и на ее лице впервые отразилось нечто человеческое: нижняя губа оттопырилась, зубы попытались сдержать дрожащую губу, глаза внезапно наполнились слезами — и я сразу почувствовал себя бессовестным негодяем.
— Заткнись, Трампер, — шепнула мне Тюльпен, и я подошел к девушке, которая теперь сидела уткнувшись лицом в колени, раскачиваясь на стуле и тихонько плача.
— Простите меня, — обратился я к ней. — Я не знаю, почему я это сказал… понимаете, вы выглядели такой равнодушной…
— Да вы его не слушайте, — улыбнулась Тюльпен девушке. — Он просто чокнутый.
— Я никак не могу поверить, что у меня триппер, — прорыдала девушка. — Я не шляюсь где попало и не путаюсь со всеми подряд…
Затем появился Виньерон, который вернул мамашу ее раздутой дочери. В руках он держал папку.
— Мисс Декарло? — спросил он, улыбаясь. Она быстро поднялась и вытерла глаза.
— У меня триппер, — заявила она, и он удивленно уставился на нее. — А может, и нет, — добавила она истерично, когда Виньерон заглянул в свою папку.
— Пожалуйте ко мне в кабинет, — пригласил он, торопливо проводя девушку мимо нас.
Потом он глянул на меня с таким выражением, словно это я каким-то образом успел заразить девушку этой ужасной болезнью, пока она сидела в его приемной.
— Вы следующий, — уронил он, но я задержал его до того, как он двинулся дальше.
— Мне нужна операция, — заявил я, шокируя сразу и его, и Тюльпен. — Я не хочу вас видеть. Я только хочу, чтобы вы назначили мне день операции.
— Но я еще вас не осматривал.
— В этом нет необходимости, — отрезал я. — У меня то же самое, что и прежде. Вода не помогает. Я не хочу к вам на прием, только на операцию.
— Ну что ж, — протянул он, и я был рад, что нарушил его безупречную статистику: со мной у него не вышло десять из десяти. — Дней через десять или через пару недель. А пока вы, наверное, хотели бы получить какие-нибудь антибиотики, не так ли?
— Я привык к воде.
— Моя медсестра позвонит вам, когда мы назначим время, но это будет не раньше чем дней через десять или пару недель, и, если вы будете чувствовать неудобства…
— Не буду…
— Вы уверены?
— Десять из десяти! — сказал я, и он, взглянув на Тюльпен, покраснел. Виньерон покраснел!
Я сухо продиктовал ему номер телефона «Ральф Пакер филм, инк.» и номер телефона квартиры Тюльпен. Справившись с замешательством, доктор Виньерон протянул мне пакет с капсулами, но я покачал головой.
— Пожалуйста, без глупостей, — отрезал он. — Операция пройдет успешнее, если у вас не будет инфекции. Принимайте по одной капсуле вдень и приходите показаться мне за день до операции, просто на всякий случай. — Теперь мы оба вели себя строго по-деловому. Я взял у него капсулы, улыбаясь, махая через плечо и выводя Тюльпен из приемной. Я решил, что должен держаться развязно.
И я ни разу не вспомнил о том, что случилось со старым мистером Кробби, пока не вышел на улицу. Может, ему нужно было заменить шланги? Я вздрогнул, притянул Тюльпен поближе к своему бедру и подтолкнул ее вдоль тротуара вперед — теплую, упругую, пахнущую мятными конфетами.
— Не беспокойся, я собираюсь обзавестись новым отличным инструментом, специально ради тебя.
Она сунула руку в мой карман, нащупав мелочь и мой старый швейцарский армейский нож.
— Не волнуйся, Трампер, — сказала она. — Я вполне довольна и старым.
И мы, решив не ходить в этот день на работу, вернулись к себе на квартиру, хотя и знали, что Ральф Пакер дожидается нас в студии. Момент, когда он бросал прежний проект и начинал новый, всегда был для Ральфа волнительным; мы нашли чек с последним жалованьем и надпись над телефоном: «Пожалуйста, загляните в эту чертову книгу, ваш междугородний счет».
Тюльпен могла догадаться, что я скорее хотел воспользоваться случаем прогулять работу, чем заняться с нею любовью. Меня не заботил сюжет нового фильма Ральфа — этим сюжетом был я сам. Нудная серия интервью со мной и с Тюльпен и небольшая изюминка под конец, где Ральф собирался вставить Бигги.
— Должен сообщить тебе, Ральф, что я далеко не в восторге от этого проекта.
— Тамп-Тамп, есть у меня достоверность или нет?
— Это всего лишь твоя точка зрения, которую ты выставляешь напоказ.
Несколько недель мы обращались к другим производителям фильмов и устраивали специальный просмотр (ретроспективу!) Ральфа Пакера: для обществ кинолюбителей, студенческих групп, музеев и дневных кинотеатров. В любом случае лучше быть снова в проекте, даже в таком проекте; единственным камнем преткновения между мною и Ральфом стал спор о названии.
— Это просто рабочее название, Тамп-Тамп. Я часто меняю название после того, как фильм закончен.
Однако я почему-то сомневался насчет его гибкости в отношении этого названия. Он назвал фильм «Облом». Для него это было обычной манерой выражаться, поэтому я сильно подозревал, что это название ему очень нравится.
— Не беспокойся, Трампер, — сказала мне Тюльпен, и в тот долгий день в ее квартире я оставался спокойным. Я поменял стопку грампластинок; я приготовил Austrian Tee mit Rum, смешал его с палочкой корицы, нагрел и поставил рядом с постелью. Я проигнорировал телефон, разбудивший нас в темноте. Город был погружен в вакуум, мы не знали, был ли это ужин, легкая ночная закуска или же ранний завтрак, которого мы возжелали; в этой, как бы безвременной, темноте, которую способны дать лишь городские квартиры, продолжал надрывно звенеть телефон.
— Пусть себе звонит, — пробормотала Тюльпен, обхватив меня за грудь рукой. Мне стукнуло в голову, что эту строчку следует вставить в «Облом», и я не стал мешать телефону звонить.
Глава 18
МАМАША НА ОДИН ДОЛГИЙ ДЕНЬ
На самом деле это началось накануне вечером со спора, в котором Бигги обвинила Меррилла в ребячестве, бегстве от действительности, шутовстве и прочих грехах, и сказала, что я способен окружить Меррилла ореолом героя лишь потому, что он давно исчез из моей жизни, — она решительно намекала, что настоящий Меррилл, во плоти и крови, отделался бы от меня в два счета, по крайней мере в данный момент моей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44