хорошо ли мешать сливовицу с пивом; поговорили о стоимости симпиритовских радиальных шин в Бостоне, бурбона в Европе вообще и гашиша в Вене в частности; о возможных причинах появления шрама на лице сидящего у двери мужчины; посетовали, что за дрянь эта цитра; далее выясняли, кто более творческая нация — чехи или венгры; согласились, что этот замшелый нижний древнескандинавский — полное дерьмо; сошлись на неадекватности двухпартийной системы в США; осудили новые религиозные домыслы; отметили незначительность различий между фашизмом клерикалов и нацизмом; погоревали о неизлечимости рака, об абсолютной глупости мужчин и о том, какая это боль в заднице — диабет. А также обменялись мнениями о том, как лучше всего знакомиться с девушками. Один из провозглашенных Мерриллом способов был «сиська-луп» .
— Ты держишь лыжные палки вот так, — учил Меррилл, держа их одной рукой, его пальцы собрались в изображающий грудь кулак. Он поднял конец палки с петлей и помахал им, словно дирижерской палочкой, — петля описала круг. — Вот сюда и попадет сиська, — заявил Меррилл. Он пристально наблюдал за тем, как официантка вытирала соседний с нами столик.
— Нет, Меррилл!
— Только для наглядности.
— Нет, не здесь, Меррилл.
— Может, ты и прав, — согласился Меррилл, как ни в чем не бывало опуская свое оружие. — Секрет «сиська-луп» кроется, частично, в самих сиськах. Отсутствие лифчика — необходимое условие. И еше надлежащий угол. Я обычно действую поверх плеч; тогда они не могут заметить, как ты приближаешься. Из-под руки, сбоку, тоже неплохо, но для этого требуется особый навык…
— Меррилл, ты когда-нибудь пробовал это раньше?
— Нет. Я просто об этом думал, Боггли. Считаю, что получится клевое знакомство. Сначала зааркань их, потом знакомься.
— Они могут решить, что ты опережаешь события.
— Агрессивность в наши дни — норма. Официантка покосилась на петлю Меррилла с подозрением, но она, в лучшем случае, могла предложить для эксперимента что-то вроде фиги. К тому же герр Халлинг за стойкой бара слыл «моралистом». Меррилл, позабыв о своем «сиська-лупе», замер над сливовицей, потом снова освежился пивом и решил, что ему необходимо измерить содержание сахара в крови посредством тестирования мочи. Но пробирки для теста и пузыречки с индикаторами находились в Тауернхофе тремя этажами выше, а мужской туалет в это время суток всегда был переполнен. Так что ему пришлось бы мочиться в раковину, чего я, как он знал, решительно не одобряю. Вместо этого он отключился в свойственной ему особой манере, оставшись сидеть на прежнем месте. Он просто находился где-то далеко. Пока ему ничего не угрожало, я всегда оставлял его в покое. Он улыбался. Однажды он произнес: «Что?»
— Ничего, — ответил я ему, и он кивнул. Соглашаясь: ничего и не было.
Затем вошла ты, Бигги. Я узнал Сью Бигги Кунфт сразу же. Я толкнул Меррилла локтем; он ничего не почувствовал. Я захватил тугую складку на его животе и больно вывернул под столом.
— Сестра… — произнес Меррилл, — это опять начинается. — Затем он посмотрел через мое плечо на трофейные острые мордочки и маленькие рожки серны вдоль стены. — Привет!.. Присаживайтесь, — пригласил он их. — Мать вашу, как приятно вас видеть!
Сью Бигги Кунфт еще не решила, оставаться ли ей здесь. Она так и не сняла парки, хотя и расстегнула «молнию». Она была не одна: с ней пришли еще две девушки, явно товарки по команде. Все трое были в одинаковых парках с олимпийской символикой и маленьким значком США на рукаве. Сногсшибательная Сью Бигги Кунфт с двумя малопривлекательными подружками сбежала от толпы спортивных обожателей в Зелле; они явились сюда ради местного колорита или чтоб подцепить кого-нибудь из местных, с кем бы они могли остаться неузнанными.
Одна из сопровождавших ее девиц заявила, что Гастхауз-Тауернхоф довольно «старинный».
— Здесь нет никого, кто был бы моложе сорока, — заметила вторая.
— Нет есть, вон тот, — возразила ей Сью Бигги Кунфт, имея в виду меня. Она не могла видеть Меррилла, который лежал на самом дальнем конце скамьи у нашего стола.
— Сестра? — спросил он меня. Я подоткнул лыжную шапочку ему под голову, чтобы ему было поудобней. — Я не возражаю против таблетки снотворного, сестра, — пробормотал он слабым голосом, — но я отказываюсь от еще одной клизмы.
Девицы все еще раздумывали, когда герр Халлинг и несколько других посетителей узнали эту потрясающую грудастую блондинку. Интересно, сядут они за отдельный столик или за дальний конец моего?
— По-моему, он слегка пьян, — заметила одна из спортсменок Бигги.
— Какое у него смешное тело, — сказала другая.
— Мне кажется, у него привлекательное тело, — заявила Бигги.
Сбросив с плеч свою парку, она откинула назад густые, остриженные до плеч волосы и окинула мой столик взглядом сверху вниз с уверенностью молота, собиравшегося упасть на наковальню. Потом подошла ко мне широкой, почти мужской походкой. Большая, сильная девушка, она хорошо понимала, что обладает грацией спортсменки, и не пыталась изобразить из себя нечто женственное., что, как она знала, у нее плохо получается. Большие меховые ботинки до колен и темно-коричневые спортивные рейтузы в обтяжку, очень удобные; на ней был оранжевый велюровый свитер с V-образным вырезом, и белизна ее шеи и ложбинки между грудей казалась поразительной в сравнении с ее загорелым лицом. Две торчащие вперед сиськи наплыли прямо на меня, словно двоившееся в глазах пьяного видение солнечного заката. Я приподнял голову Меррилла за ухо и подвинул тихонько на лыжную шапочку, потом сильнее — на лавку.
— Агрессивность в наши дни — естественна, сестра, — пробормотал он. Его глаза были открыты: он подмигивал всем рожкам на стене сразу.
— Ist dieser Tisch noch frei? — спросила Сью Бигги Кунфт, которая по телевизору заявила, что говорит по-немецки только с отцом.
— Bitte, Sie sollen hier setzen, — пробормотал я, приглашая их садиться.
Эта большая девушка уселась прямо напротив меня; две другие, нависающие сзади неуклюжие слонихи, изо всех сил старавшиеся изобразить грациозность и женственность, плюхнулись по обе стороны от нее, напротив того места, где лежал Меррилл Овертарф, незамеченный. В этом не было нужды — я понимал, что если привлеку их внимание к нему, то они могут почувствовать себя неловко. Мне также не было нужды вставать, чтобы Сью Кунфт могла увидеть, что она на целый дюйм выше меня; сидя, мы смотрелись одинаковыми. У меня был отличный торс, вот только ноги подвели, они были коротковатыми.
— Was mochten Sie zum trinken? — спросил я ее и заказал два сидра для двух безликих девиц и пиво для Бигги. Наблюдая, как герр Халлинг направился в темный подвал, я объявил через плечи девушек: — Zwei Apfelsaft, ein Bier… — Его мысли надолго застряли в глубокой ложбинке меж грудей чемпионки в гигантском слаломе среди женщин.
Я продолжал непринужденную беседу на немецком с сидевшей напротив меня большой девушкой, в то время как уродливые товарки на дальнем конце стола принялись делать странные знаки руками и замяукали друг с другом. Бигги легко объяснялась на доморощенном немецком, которому она выучилась и который слышала только от одного из своих родителей — отца, наградившего дочь безупречным выговором, но нимало не заботившимся о грамматике. Она могла бы сообразить, что я не из местных, поскольку у меня отсутствовал местный диалект, но она не догадалась, что я американец, а я не видел причины переходить на английский — это позволило бы двум уродкам с дальнего конца стола ввязаться в нашу беседу.
Однако мне хотелось, чтобы в нее ввязался Меррилл. Я нагнулся, чтобы похлопать его по лицу, но голова Меррилла пропала.
— Вы не местный? — спросила меня Бигги.
— Nein.
Головы Меррилла на скамейке больше не было. Я принялся шарить ногой под скамейкой, пытаясь нащупать все остальное, потом за скамейкой — руками, не переставая кивать и улыбаться.
— Вам нравится кататься на лыжах?
— Nein, я приехал сюда не из-за лыж. Я не катаюсь совсем…
— Тогда что же вы делаете в горах, если не катаетесь?
— Когда-то я прыгал с шестом, — сказал я ей и заметил, как она повторяет про себя, затем кивает, догадавшись, о чем я. Теперь я видел, как она пытается нащупать связь между горами и прыжками с шестом. Имел ли он в виду, что приехал в горы, потому что когда-то прыгал с шестом? «Как она справится с этим? — размышлял я. И еще: — Куда, черт возьми, подевался Меррилл?»
— Прыгали с шестом? — повторила она на своем неуверенном немецком. — Sie springen mit einen Pol?
— Да, когда-то, — подтвердил я. — Но разумеется, не сейчас.
Теперь она задумалась над моим «разумеется». Но она лишь сказала:
— Погодите. Когда-то вы прыгали с шестом, но больше не прыгаете, правильно?
— Ну да. — Я кивнул, а она продолжила:
— И вы здесь в горах, потому что когда-то были прыгуном?
Она была бесподобна; я был без ума от ее настойчивости. При подобных ничего не значащих обстоятельствах большинство людей давно бы бросило все попытки что-либо понять.
— Почему? — настойчиво потребовала она от меня объяснений. — Я хочу сказать, какая связь между вашим приездом сюда и вашими прежними занятиями прыжками с шестом?
— Не знаю, — чистосердечно признался я, как если бы это она сама предложила мне эту проблему. Она выглядела совершенно сбитой с толку. — Какая связь может быть между горами и прыжками с шестом? — спросил тогда я. Она зашла в тупик; видимо, она решила, что тут что-то не так с ее немецким.
— Вам нравится высота? — попыталась она снова.
— О да. Чем выше, тем лучше. — И я улыбнулся.
Должно быть, она догадалась о том, что я шучу, поскольку тоже улыбнулась.
— Вы привезли ваши шесты с собой?
— Мои шесты?
— Ну да.
— Разумеется, я привез их с собой.
— В горы…
— Ну да.
— Так вы таскаете их повсюду, да? — Теперь она уже откровенно веселилась.
— Но только по одному.
— О, ну да!
— Меня ломает от ожидания своей очереди на подъемнике.
— Так вы просто прыгаете с шестом, да?
— Намного труднее спускаться вниз.
— А чем вы занимаетесь? — спросила она. — Я имею в виду, на самом деле.
— Я все еще не решил, — ответил я. — Честное слово! — Я сделался серьезным.
— И я тоже, — кивнула она. Она тоже стала серьезной, поэтому я отставил в покое немецкий и перешел на английский.
— Но нет ничего такого, — сказал я ей, — что я мог бы делать так же здорово, как ты катаешься на лыжах.
Обе подружки были поражены.
— Так он американец, — сказала одна из них.
— Он прыгает с шестом, — сообщила им Бигги, улыбаясь.
— Прыгал когда-то, — поправил я ее.
— Он держит нас за дурочек, — заявила самая некрасивая, обиженно глядя на Бигги.
— Зато у него отличное чувство юмора, — возразила ей Бигги, затем — мне на немецком, чтобы они не поняли: — Я теряю чувство юмора, катаясь на лыжах. В спорте нет ничего смешного.
— Просто ты не видела, как катаюсь я.
— Так зачем ты здесь? — снова спросила она.
— Присматриваю за другом, — ответил я, виновато оглядываясь вокруг в поисках Меррилла. — Он надрался, и у него диабет, а сейчас он куда-то пропал. Я должен найти его.
— Тогда почему ты его не ищешь?
Я продолжал сохранять приватность, говоря на немецком:
— Потому что вошла ты, и я не хотел пропустить такое событие.
Она улыбнулась, но отвела взгляд в сторону; ее подружки надулись на нее из-за того, что она говорила по-немецки, но она продолжила:
— Тут не самое подходящее место, чтобы цеплять девчонок. Ты, видно, плохо старался, не то не торчал бы в таком месте, как это.
— Это правда, — согласился я. — Подцепить девушку здесь нет никакого шанса.
— Нет, здесь нет, — подтвердила она. Но она улыбалась. — Иди ищи своего друга, — сказала она. — Я пока никуда не ухожу.
Именно это я и собирался делать, только не знал, с чего начать. Под столами мрачного подвала где бедный Меррилл мог лежать в диабетической коме? Или на третьем этаже Тауернхофа, где он делает тест и портит раковину своими пробирками с мочой?
Затем я заметил, как стало тихо за столом, — соседним, что за девицами, — там некоторые из мужчин застыли, поглощенные какой-то интригой. Силуэт огромной собаки, выползшей откуда-то из-под девиц, медленно приближался к нам. Герр Халлинг стоял наготове у стойки бара с прижатым к губам пальцем, делая вид, что ничего не замечает. Затем в тусклом свете на уровне нашего стола медленно выросла тень лыжной палки, петля на ее конце раскачивалась, словно дирижерская палочка, двигаясь к пространству между локтем (на столе) и грудью чемпионки среди женщин по гигантскому слалому.
— Этот мой друг, — сказал я Бигги Кунфт, содрогаясь, — он не в себе.
— Тогда помоги ему, — сказала она, искренне тревожась.
— Я надеюсь, что ты тоже обладаешь замечательным чувством юмора, — сказал я ей.
— О да, — ответила она, улыбаясь.
И, наклонившись через стол, немного застенчиво дотронулась до моей руки. Но потом, вспомнив, какие у нее большие руки, тут же отдернула их обратно.
— Пожалуйста, пойди и узнай, все ли в порядке с твоим другом, — сказала она.
Затем в образовавшейся бреши между ее локтем и грудью появилась, пританцовывая, петля на лыжной палке; при том наклоне, в котором она сидела, ее грудь под велюровым свитером выпирала вперед, представляя собой мишень, по которой промазал бы только полный дурак.
— Я надеюсь, ты меня простишь, — сказал я, коснувшись ее руки.
— Ну конечно же, — рассмеялась она, и в следующий момент петля рванула грудь к подмышке, странно скривив ее, за спиной девушки Меррилл покачнулся на коленях, лыжная палка прогнулась, словно удочка, на которую поймалась крупная добыча; в глазах Овертарфа отражался сумасшедший блеск.
— Сиська-луп! — заорал он.
Затем спортсменка из Вермонта продемонстрировала всю свою кошачью координацию и природную силу. Высвободив грудь из петли, Бигги схватила палку за конец, одним махом перенесла ноги через скамью, где тяжелые бедра чемпионки сшибли Меррилла и опрокинули прямо на задницу. Потом она вскочила на ноги и, демонстрируя умелое обращение с лыжной палкой, стремительно воткнула ее в Меррилла, который скорчился на полу, пытаясь высвободить вывернутые пальцы из петли и парировать удар острия кровоточащей ладонью.
— О, кровь, Боггли! Я заколот! — заорал он, в то время как Бигги окончательно пригвоздила его своим высоким меховым ботинком, придавив им грудь Меррилла, а острие лыжной палки слегка вошло в его живот.
— Это только игра, это игра! — пронзительно закричал Меррилл. — Я тебе сделал больно? Сделал? Клянусь чем хочешь, нет! Нет, я тебе не сделал больно… нет, нет, нет!
Но Сью Бигги Кунфт замерла над ним, давя на лыжную палку ровно с той силой, которой хватало, чтобы удерживать Меррилла распятым; пригрозив ему выпустить наружу все кишки, она бросила на меня сердитый взгляд, как на предателя.
— Скажи ей, Боггли, — взмолился Меррилл. — Мы тебя полюбили.
— Мы бы оторвали башку тому нахалу, который брал у тебя интервью, — сказал я ей.
— Ты выглядела просто красавицей, — добавил Меррилл. — Они хотели показать, что ты прыгаешь от радости, выиграв этот приз, но ты дала им понять, что тебе плевать на это дерьмо! Она уставилась на него, удивленная.
— Это все из-за его сахара в крови, — пояснил я ей. — У него все путается…
— Он написал о тебе стихи, — врал Меррилл, и Бигги взглянула на меня, явно тронутая. — Это очень хорошие стихи, — продолжал Меррилл. — Он настоящий поэт.
— Который когда-то прыгал с шестом, — добавила Бигги с сомнением.
— Он еще был борцом, — выкрикнул неожиданно сумасшедший Меррилл. — И если ты проткнешь меня этой чертовой палкой, он сломает тебе твою проклятую шею!
— Он не понимает, что говорит, — заверил я Бигги, которая не отрываясь смотрела на кровоточащую ладонь Меррилла, пытавшуюся отстранить палку.
— Я могу умереть, — заявил Меррилл. — Кто знает, куда попадет эта палка.
— Ткни его как следует и пошли отсюда, — сказала одна из лыжных товарок Бигги.
— И не отдавай палку, — посоветовала другая, бросив на меня сердитый взгляд.
— Ниже линии живота находятся жизненно важные органы, — стонал Меррилл. — О господи…
— Да не собираюсь я протыкать твой живот, — сказала ему Бигги.
— Когда над тобой хотели посмеяться, мы тебя полюбили, — заявил Меррилл. — В этом уродливом, напыщенном, постоянно соревнующемся мире ты выглядела человеком, обладающим достоинством и чувством юмора.
— Что стало с твоим чувством юмора? — спросил я ее.
Она посмотрела на меня, задетая за живое. Эта фраза тронула ее; казалось, это значило для нее многое.
— Почему фас зофут Бигги? — передразнивая журналиста, спросил ее Меррилл. — Почему, как ви думаете? — обратился он ко мне.
— Это, видно, из-за ее большого сердца, — ответил я. Затем отнял у нее палку. Она улыбалась и покраснела в тон своему ярко-оранжевому свитеру с V-образным вырезом.
Потом Меррилл Овертарф поднялся на ноги слишком быстро, из последних сил пытаясь сохранить равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Ты держишь лыжные палки вот так, — учил Меррилл, держа их одной рукой, его пальцы собрались в изображающий грудь кулак. Он поднял конец палки с петлей и помахал им, словно дирижерской палочкой, — петля описала круг. — Вот сюда и попадет сиська, — заявил Меррилл. Он пристально наблюдал за тем, как официантка вытирала соседний с нами столик.
— Нет, Меррилл!
— Только для наглядности.
— Нет, не здесь, Меррилл.
— Может, ты и прав, — согласился Меррилл, как ни в чем не бывало опуская свое оружие. — Секрет «сиська-луп» кроется, частично, в самих сиськах. Отсутствие лифчика — необходимое условие. И еше надлежащий угол. Я обычно действую поверх плеч; тогда они не могут заметить, как ты приближаешься. Из-под руки, сбоку, тоже неплохо, но для этого требуется особый навык…
— Меррилл, ты когда-нибудь пробовал это раньше?
— Нет. Я просто об этом думал, Боггли. Считаю, что получится клевое знакомство. Сначала зааркань их, потом знакомься.
— Они могут решить, что ты опережаешь события.
— Агрессивность в наши дни — норма. Официантка покосилась на петлю Меррилла с подозрением, но она, в лучшем случае, могла предложить для эксперимента что-то вроде фиги. К тому же герр Халлинг за стойкой бара слыл «моралистом». Меррилл, позабыв о своем «сиська-лупе», замер над сливовицей, потом снова освежился пивом и решил, что ему необходимо измерить содержание сахара в крови посредством тестирования мочи. Но пробирки для теста и пузыречки с индикаторами находились в Тауернхофе тремя этажами выше, а мужской туалет в это время суток всегда был переполнен. Так что ему пришлось бы мочиться в раковину, чего я, как он знал, решительно не одобряю. Вместо этого он отключился в свойственной ему особой манере, оставшись сидеть на прежнем месте. Он просто находился где-то далеко. Пока ему ничего не угрожало, я всегда оставлял его в покое. Он улыбался. Однажды он произнес: «Что?»
— Ничего, — ответил я ему, и он кивнул. Соглашаясь: ничего и не было.
Затем вошла ты, Бигги. Я узнал Сью Бигги Кунфт сразу же. Я толкнул Меррилла локтем; он ничего не почувствовал. Я захватил тугую складку на его животе и больно вывернул под столом.
— Сестра… — произнес Меррилл, — это опять начинается. — Затем он посмотрел через мое плечо на трофейные острые мордочки и маленькие рожки серны вдоль стены. — Привет!.. Присаживайтесь, — пригласил он их. — Мать вашу, как приятно вас видеть!
Сью Бигги Кунфт еще не решила, оставаться ли ей здесь. Она так и не сняла парки, хотя и расстегнула «молнию». Она была не одна: с ней пришли еще две девушки, явно товарки по команде. Все трое были в одинаковых парках с олимпийской символикой и маленьким значком США на рукаве. Сногсшибательная Сью Бигги Кунфт с двумя малопривлекательными подружками сбежала от толпы спортивных обожателей в Зелле; они явились сюда ради местного колорита или чтоб подцепить кого-нибудь из местных, с кем бы они могли остаться неузнанными.
Одна из сопровождавших ее девиц заявила, что Гастхауз-Тауернхоф довольно «старинный».
— Здесь нет никого, кто был бы моложе сорока, — заметила вторая.
— Нет есть, вон тот, — возразила ей Сью Бигги Кунфт, имея в виду меня. Она не могла видеть Меррилла, который лежал на самом дальнем конце скамьи у нашего стола.
— Сестра? — спросил он меня. Я подоткнул лыжную шапочку ему под голову, чтобы ему было поудобней. — Я не возражаю против таблетки снотворного, сестра, — пробормотал он слабым голосом, — но я отказываюсь от еще одной клизмы.
Девицы все еще раздумывали, когда герр Халлинг и несколько других посетителей узнали эту потрясающую грудастую блондинку. Интересно, сядут они за отдельный столик или за дальний конец моего?
— По-моему, он слегка пьян, — заметила одна из спортсменок Бигги.
— Какое у него смешное тело, — сказала другая.
— Мне кажется, у него привлекательное тело, — заявила Бигги.
Сбросив с плеч свою парку, она откинула назад густые, остриженные до плеч волосы и окинула мой столик взглядом сверху вниз с уверенностью молота, собиравшегося упасть на наковальню. Потом подошла ко мне широкой, почти мужской походкой. Большая, сильная девушка, она хорошо понимала, что обладает грацией спортсменки, и не пыталась изобразить из себя нечто женственное., что, как она знала, у нее плохо получается. Большие меховые ботинки до колен и темно-коричневые спортивные рейтузы в обтяжку, очень удобные; на ней был оранжевый велюровый свитер с V-образным вырезом, и белизна ее шеи и ложбинки между грудей казалась поразительной в сравнении с ее загорелым лицом. Две торчащие вперед сиськи наплыли прямо на меня, словно двоившееся в глазах пьяного видение солнечного заката. Я приподнял голову Меррилла за ухо и подвинул тихонько на лыжную шапочку, потом сильнее — на лавку.
— Агрессивность в наши дни — естественна, сестра, — пробормотал он. Его глаза были открыты: он подмигивал всем рожкам на стене сразу.
— Ist dieser Tisch noch frei? — спросила Сью Бигги Кунфт, которая по телевизору заявила, что говорит по-немецки только с отцом.
— Bitte, Sie sollen hier setzen, — пробормотал я, приглашая их садиться.
Эта большая девушка уселась прямо напротив меня; две другие, нависающие сзади неуклюжие слонихи, изо всех сил старавшиеся изобразить грациозность и женственность, плюхнулись по обе стороны от нее, напротив того места, где лежал Меррилл Овертарф, незамеченный. В этом не было нужды — я понимал, что если привлеку их внимание к нему, то они могут почувствовать себя неловко. Мне также не было нужды вставать, чтобы Сью Кунфт могла увидеть, что она на целый дюйм выше меня; сидя, мы смотрелись одинаковыми. У меня был отличный торс, вот только ноги подвели, они были коротковатыми.
— Was mochten Sie zum trinken? — спросил я ее и заказал два сидра для двух безликих девиц и пиво для Бигги. Наблюдая, как герр Халлинг направился в темный подвал, я объявил через плечи девушек: — Zwei Apfelsaft, ein Bier… — Его мысли надолго застряли в глубокой ложбинке меж грудей чемпионки в гигантском слаломе среди женщин.
Я продолжал непринужденную беседу на немецком с сидевшей напротив меня большой девушкой, в то время как уродливые товарки на дальнем конце стола принялись делать странные знаки руками и замяукали друг с другом. Бигги легко объяснялась на доморощенном немецком, которому она выучилась и который слышала только от одного из своих родителей — отца, наградившего дочь безупречным выговором, но нимало не заботившимся о грамматике. Она могла бы сообразить, что я не из местных, поскольку у меня отсутствовал местный диалект, но она не догадалась, что я американец, а я не видел причины переходить на английский — это позволило бы двум уродкам с дальнего конца стола ввязаться в нашу беседу.
Однако мне хотелось, чтобы в нее ввязался Меррилл. Я нагнулся, чтобы похлопать его по лицу, но голова Меррилла пропала.
— Вы не местный? — спросила меня Бигги.
— Nein.
Головы Меррилла на скамейке больше не было. Я принялся шарить ногой под скамейкой, пытаясь нащупать все остальное, потом за скамейкой — руками, не переставая кивать и улыбаться.
— Вам нравится кататься на лыжах?
— Nein, я приехал сюда не из-за лыж. Я не катаюсь совсем…
— Тогда что же вы делаете в горах, если не катаетесь?
— Когда-то я прыгал с шестом, — сказал я ей и заметил, как она повторяет про себя, затем кивает, догадавшись, о чем я. Теперь я видел, как она пытается нащупать связь между горами и прыжками с шестом. Имел ли он в виду, что приехал в горы, потому что когда-то прыгал с шестом? «Как она справится с этим? — размышлял я. И еще: — Куда, черт возьми, подевался Меррилл?»
— Прыгали с шестом? — повторила она на своем неуверенном немецком. — Sie springen mit einen Pol?
— Да, когда-то, — подтвердил я. — Но разумеется, не сейчас.
Теперь она задумалась над моим «разумеется». Но она лишь сказала:
— Погодите. Когда-то вы прыгали с шестом, но больше не прыгаете, правильно?
— Ну да. — Я кивнул, а она продолжила:
— И вы здесь в горах, потому что когда-то были прыгуном?
Она была бесподобна; я был без ума от ее настойчивости. При подобных ничего не значащих обстоятельствах большинство людей давно бы бросило все попытки что-либо понять.
— Почему? — настойчиво потребовала она от меня объяснений. — Я хочу сказать, какая связь между вашим приездом сюда и вашими прежними занятиями прыжками с шестом?
— Не знаю, — чистосердечно признался я, как если бы это она сама предложила мне эту проблему. Она выглядела совершенно сбитой с толку. — Какая связь может быть между горами и прыжками с шестом? — спросил тогда я. Она зашла в тупик; видимо, она решила, что тут что-то не так с ее немецким.
— Вам нравится высота? — попыталась она снова.
— О да. Чем выше, тем лучше. — И я улыбнулся.
Должно быть, она догадалась о том, что я шучу, поскольку тоже улыбнулась.
— Вы привезли ваши шесты с собой?
— Мои шесты?
— Ну да.
— Разумеется, я привез их с собой.
— В горы…
— Ну да.
— Так вы таскаете их повсюду, да? — Теперь она уже откровенно веселилась.
— Но только по одному.
— О, ну да!
— Меня ломает от ожидания своей очереди на подъемнике.
— Так вы просто прыгаете с шестом, да?
— Намного труднее спускаться вниз.
— А чем вы занимаетесь? — спросила она. — Я имею в виду, на самом деле.
— Я все еще не решил, — ответил я. — Честное слово! — Я сделался серьезным.
— И я тоже, — кивнула она. Она тоже стала серьезной, поэтому я отставил в покое немецкий и перешел на английский.
— Но нет ничего такого, — сказал я ей, — что я мог бы делать так же здорово, как ты катаешься на лыжах.
Обе подружки были поражены.
— Так он американец, — сказала одна из них.
— Он прыгает с шестом, — сообщила им Бигги, улыбаясь.
— Прыгал когда-то, — поправил я ее.
— Он держит нас за дурочек, — заявила самая некрасивая, обиженно глядя на Бигги.
— Зато у него отличное чувство юмора, — возразила ей Бигги, затем — мне на немецком, чтобы они не поняли: — Я теряю чувство юмора, катаясь на лыжах. В спорте нет ничего смешного.
— Просто ты не видела, как катаюсь я.
— Так зачем ты здесь? — снова спросила она.
— Присматриваю за другом, — ответил я, виновато оглядываясь вокруг в поисках Меррилла. — Он надрался, и у него диабет, а сейчас он куда-то пропал. Я должен найти его.
— Тогда почему ты его не ищешь?
Я продолжал сохранять приватность, говоря на немецком:
— Потому что вошла ты, и я не хотел пропустить такое событие.
Она улыбнулась, но отвела взгляд в сторону; ее подружки надулись на нее из-за того, что она говорила по-немецки, но она продолжила:
— Тут не самое подходящее место, чтобы цеплять девчонок. Ты, видно, плохо старался, не то не торчал бы в таком месте, как это.
— Это правда, — согласился я. — Подцепить девушку здесь нет никакого шанса.
— Нет, здесь нет, — подтвердила она. Но она улыбалась. — Иди ищи своего друга, — сказала она. — Я пока никуда не ухожу.
Именно это я и собирался делать, только не знал, с чего начать. Под столами мрачного подвала где бедный Меррилл мог лежать в диабетической коме? Или на третьем этаже Тауернхофа, где он делает тест и портит раковину своими пробирками с мочой?
Затем я заметил, как стало тихо за столом, — соседним, что за девицами, — там некоторые из мужчин застыли, поглощенные какой-то интригой. Силуэт огромной собаки, выползшей откуда-то из-под девиц, медленно приближался к нам. Герр Халлинг стоял наготове у стойки бара с прижатым к губам пальцем, делая вид, что ничего не замечает. Затем в тусклом свете на уровне нашего стола медленно выросла тень лыжной палки, петля на ее конце раскачивалась, словно дирижерская палочка, двигаясь к пространству между локтем (на столе) и грудью чемпионки среди женщин по гигантскому слалому.
— Этот мой друг, — сказал я Бигги Кунфт, содрогаясь, — он не в себе.
— Тогда помоги ему, — сказала она, искренне тревожась.
— Я надеюсь, что ты тоже обладаешь замечательным чувством юмора, — сказал я ей.
— О да, — ответила она, улыбаясь.
И, наклонившись через стол, немного застенчиво дотронулась до моей руки. Но потом, вспомнив, какие у нее большие руки, тут же отдернула их обратно.
— Пожалуйста, пойди и узнай, все ли в порядке с твоим другом, — сказала она.
Затем в образовавшейся бреши между ее локтем и грудью появилась, пританцовывая, петля на лыжной палке; при том наклоне, в котором она сидела, ее грудь под велюровым свитером выпирала вперед, представляя собой мишень, по которой промазал бы только полный дурак.
— Я надеюсь, ты меня простишь, — сказал я, коснувшись ее руки.
— Ну конечно же, — рассмеялась она, и в следующий момент петля рванула грудь к подмышке, странно скривив ее, за спиной девушки Меррилл покачнулся на коленях, лыжная палка прогнулась, словно удочка, на которую поймалась крупная добыча; в глазах Овертарфа отражался сумасшедший блеск.
— Сиська-луп! — заорал он.
Затем спортсменка из Вермонта продемонстрировала всю свою кошачью координацию и природную силу. Высвободив грудь из петли, Бигги схватила палку за конец, одним махом перенесла ноги через скамью, где тяжелые бедра чемпионки сшибли Меррилла и опрокинули прямо на задницу. Потом она вскочила на ноги и, демонстрируя умелое обращение с лыжной палкой, стремительно воткнула ее в Меррилла, который скорчился на полу, пытаясь высвободить вывернутые пальцы из петли и парировать удар острия кровоточащей ладонью.
— О, кровь, Боггли! Я заколот! — заорал он, в то время как Бигги окончательно пригвоздила его своим высоким меховым ботинком, придавив им грудь Меррилла, а острие лыжной палки слегка вошло в его живот.
— Это только игра, это игра! — пронзительно закричал Меррилл. — Я тебе сделал больно? Сделал? Клянусь чем хочешь, нет! Нет, я тебе не сделал больно… нет, нет, нет!
Но Сью Бигги Кунфт замерла над ним, давя на лыжную палку ровно с той силой, которой хватало, чтобы удерживать Меррилла распятым; пригрозив ему выпустить наружу все кишки, она бросила на меня сердитый взгляд, как на предателя.
— Скажи ей, Боггли, — взмолился Меррилл. — Мы тебя полюбили.
— Мы бы оторвали башку тому нахалу, который брал у тебя интервью, — сказал я ей.
— Ты выглядела просто красавицей, — добавил Меррилл. — Они хотели показать, что ты прыгаешь от радости, выиграв этот приз, но ты дала им понять, что тебе плевать на это дерьмо! Она уставилась на него, удивленная.
— Это все из-за его сахара в крови, — пояснил я ей. — У него все путается…
— Он написал о тебе стихи, — врал Меррилл, и Бигги взглянула на меня, явно тронутая. — Это очень хорошие стихи, — продолжал Меррилл. — Он настоящий поэт.
— Который когда-то прыгал с шестом, — добавила Бигги с сомнением.
— Он еще был борцом, — выкрикнул неожиданно сумасшедший Меррилл. — И если ты проткнешь меня этой чертовой палкой, он сломает тебе твою проклятую шею!
— Он не понимает, что говорит, — заверил я Бигги, которая не отрываясь смотрела на кровоточащую ладонь Меррилла, пытавшуюся отстранить палку.
— Я могу умереть, — заявил Меррилл. — Кто знает, куда попадет эта палка.
— Ткни его как следует и пошли отсюда, — сказала одна из лыжных товарок Бигги.
— И не отдавай палку, — посоветовала другая, бросив на меня сердитый взгляд.
— Ниже линии живота находятся жизненно важные органы, — стонал Меррилл. — О господи…
— Да не собираюсь я протыкать твой живот, — сказала ему Бигги.
— Когда над тобой хотели посмеяться, мы тебя полюбили, — заявил Меррилл. — В этом уродливом, напыщенном, постоянно соревнующемся мире ты выглядела человеком, обладающим достоинством и чувством юмора.
— Что стало с твоим чувством юмора? — спросил я ее.
Она посмотрела на меня, задетая за живое. Эта фраза тронула ее; казалось, это значило для нее многое.
— Почему фас зофут Бигги? — передразнивая журналиста, спросил ее Меррилл. — Почему, как ви думаете? — обратился он ко мне.
— Это, видно, из-за ее большого сердца, — ответил я. Затем отнял у нее палку. Она улыбалась и покраснела в тон своему ярко-оранжевому свитеру с V-образным вырезом.
Потом Меррилл Овертарф поднялся на ноги слишком быстро, из последних сил пытаясь сохранить равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44